Весна, которой не будет

Рассказ автобиографический.
Имена изменены по этическим соображениям.


В конце декабря тётя доктор осмотрела меня и сказала:

– Пора тебе в больницу, дорогая. И ребеночек крупный идет, мало ли чего, да и тебе перед кесаревым надо еще раз, спокойно и не торопясь,  полностью обследоваться. Так что вот тебе направление, и чтобы сразу после Нового года – как штык!..

Я повздыхала и согласилась. Капризничать и спорить в моем положении было бы верхом глупости.

Перед Рождеством мои соседки по палате отпросились на ночь домой, мне же дежурный врач посоветовала "не дергаться" и остаться в стационаре. "А то привезут тебя посреди ночи..."

– Не скучай! – утешили меня девчонки перед уходом. – Зато никто не будет ночью храпеть и сопеть над ухом. Выспишься в свое удовольствие.

От скуки я действительно собралась лечь спать раньше обычного. И подумала, что, может быть, наконец-то утром проснусь не от громыхания тележки, на которой привезут завтрак, а хотя бы за полчаса до этого, чтобы спокойно, не торопясь, продрать глаза и умыться.

Еще не было десяти часов вечера. Я выключила в палате свет, улеглась и только собралась подумать о чем-нибудь приятном на сон грядущий, как вдруг свет зажегся опять, дверь в палату открылась. Медсестра ввела женщину и уложила на свободную койку.

– Врач подойдет и осмотрит тебя. Лежи и жди, – сказала она. И ушла. И свет не выключила.

Мы остались в палате вдвоем. Потекли минуты.

– Что же врач до сих пор не идет? – буквально через пять минут встревожено произнесла женщина.

– Да придет сейчас, наверно, – отозвалась я. – А что у тебя?

– Живот болит. Сильно.

– А срок?

– Двадцать пять недель.

В ближайшие часа полтора, а то и более, жизнь в палате обещала быть бурной.

– Тебя как зовут? – спросила я.

– Лида.

– Маша, – представилась я.

– Маша, пожалуйста, позови медсестру. Скажи ей, что мне плохо. – Попросила Лида.

Я сходила за медсестрой.

– Почему меня до сих пор врач не осмотрела? – Начала допытываться у нее Лида. – У меня живот сильнее болеть стал. Сделайте что-нибудь!

– Я ничего не могу сделать без назначения врача. А она сейчас на родах. У нас сейчас сразу трое родов, – стала объяснять медсестра. – Как только она освободится, то осмотрит вас и сделает назначения.

– Но мне же плохо! Я ребенка могу потерять! – Настаивала Лида.

– Без разрешения врача я ничего делать не могу, – еще раз повторила медсестра. И опять ушла.

Однако вернулась она быстро и принесла капельницу.

– Вот, специально для вас, выпросила у врача назначение. Готовьте руку!

Я не удержалась от любопытства:

– Что капать будете?

– Магнезию, – ответила медсестра и тут же озадачила меня поручением. – Проследишь, как капает. Если что, позовешь меня.

– Без проблем! – откликнулась я.

Медсестра опять ушла.

– Ох, что-то медленно капает! – Лиду можно было понять. И нужно было как-то успокоить.

– А оно так и должно капать. Иначе у тебя голова закружится и совсем плохо станет. Мне тоже в свое время магнезию капали, я знаю, – объяснила я. И начала рассказывать, как сама три недели назад вот так же попала в больницу со схватками, и как мне их буквально за две капельницы сняли. И что нет тут ничего страшного, сейчас прокапают, и станет легче.

Вскоре пришла дежурный врач и привезла на передвижном столике прибор для кардиотокографии, пресловутой КТГ.

– Почему ты сразу "скорую" не вызвала? – недовольно спросила она у Лиды. Похоже, она уже знала некие подробности. Скорее всего, медсестры из приемного покоя доложили.

– Думала, обойдется. Смену хотела доработать.

– Ты должна была сразу, как только почувствовала себя плохо, "скорую" вызывать. Прямо на работу. Ладно, давай оголяй живот.

Лида послушно задрала рубашку, и доктор стала устанавливать у нее на животе датчики.

– А почему у меня живот болит по-прежнему, слабее не становится? – спросила Лида.

– Лекарство еще не подействовало. Жди! – Доктор явно не хотела утруждать себя объяснениями.

Она настроила прибор, дала Лиде пультик с кнопочкой, чтобы отмечать движения плода, объяснила, как им пользоваться. Лида немного отвлеклась, но, когда врач ушла, опять начала волноваться.

– Господи, я же так хочу этого ребенка! УЗИ показало, что девочка будет. Доченька моя… Я так боюсь, так боюсь!.. У меня уже есть сын, ему сейчас пятнадцать лет. С мужем мало прожила, развелась. Долго была одна. Второго ребенка хотела, но не от кого попало, а чтобы можно было этому мужчине доверять. Вот, нашла мужчину, с которым стала жить. Ребенка решили завести. А теперь… Что же теперь будет?.. Я так боюсь…

Я попробовала отвлечь ее от этих самонакручиваний:

– Ты экран у прибора видишь? – Самой вставать мне было и тяжело и, честно говоря, неохота. К тому же, возможно, предстояло еще побегать, если вдруг надо будет срочно звать кого-то из медиков.

– Да, вижу.

– И какие там цифири? – Я, конечно, не врач, но на опыте своей проблемной беременности кое-чего нахваталась.

– Ну… – Лида, похоже, немного растерялась.

– Первые цифры какие?

– Они меняются все время. То 150, то 160.

– Это пульс плода. Вроде, нормально. – Мне, правда, показалось, что многовато, но, как я уже говорила, я не врач. – А второе число?

– Тринадцать процентов. Было четырнадцать.

– А это тонус матки. Выше четырнадцати было? Ну, там, двадцать, тридцать?..

– Нет, вроде не было.

– Так, получается, что все хорошо. Матка спокойная! – обрадовано воскликнула я. – А живот болит меньше?

– Да вроде меньше… – немного неуверенно ответила Лида.

– Ну, и слава Богу! А что тебе доктор так раздраженно про "скорую" высказывала? Что случилось-то?

Лида стала рассказывать, и у меня волосы встали дыбом. Тут уже не надо было никакого опыта, достаточно одного здравого смысла, чтобы мысленно воскликнуть: "Бывают же бабы дуры!!!".

Видимо, в первую беременность, когда ей было двадцать лет, она скакала, как коза, горя не знала. И сейчас, в тридцать пять, по инерции думала, что будет так же. На работе, часа за два до конца смены, у нее начал болеть живот. Думая, что как-нибудь обойдется, она не стала бить тревогу и доработала смену, больше переживая не за будущего ребенка, а за то, что ей не заплатят за недоработанный день. После работы она поехала, опять же, не в больницу, а домой, и два часа лежала, надеясь, что живот успокоится сам. И только когда убедилась, что само ничего не успокаивается, поехала в больницу.

– Кем ты работаешь? – спросила я.

– Жиловщицей на мясокомбинате.

– А что это?

– Туши разделываю. Тяжелый физический труд. А бригадир наш – ему же наплевать, что я беременна – гонял меня наравне со всеми. И слова ему не скажи!

– Конечно, гонял, – невесело усмехнулась я. – Ему же пофиг, не он беременный. Наверняка решил, что, раз ты на легкий труд не перевелась, то, значит, можешь работать, как все. А почему ты, правда, на легкий труд не перевелась?

– А как это?

 Вот тут я чуть не упала с койки от удивления. Казалось бы, все об этом знают… Оказывается, не все.

– Как… Берешь у своего врача справку, что тебе нужен легкий труд, и на работе тебя обязаны на него перевести. У нас в палате девчонка лежит вон на той койке, – я указала, на которой, – она тоже на мясокомбинате работает, только в Москве. Так она практически сразу справку у врача взяла и перевелась из цеха то ли в бухгалтерию, то ли в отдел кадров. Ездила два раза в неделю на полдня, бумажки какие-то перебирала.

– А мне никто не сказал! – обиженно заявила Лида.

– Ты, разве, сама не знала? – уже больше для порядка спросила я.

– Нет, не знала.

– Кто у тебя участковый гинеколог?

Лида назвала фамилию и ожесточенно прибавила:

– Так я видела ее всего один раз. Потом она то в отпуске была, то на больничном. Ее постоянно другие врачи замещали, и всегда разные.

– Вот сразу, как выпишешься из больницы, и требуй справку, – посоветовала я, про себя добавив: "Если все закончится благополучно".

– Я в отпуск пойду. Как раз до декрета. – Ответила Лида.

Разговор утих. В палате раздавалось только "тук-тук" сердцебиения младенца, усиленное прибором. Сердечко билось часто, неровно, будто пыталось докричаться до взрослых и сказать им что-то очень важное.

Около полуночи опять пришла врач. Посмотрела результат КТГ, сказала, что все хорошо, и начала снимать датчики.

– У меня живот до сих пор болит! – пожаловалась Лида. – Почему?

– Лекарство еще не до конца подействовало. Успокойся!

– Да когда же оно подействует??? – Лида аж привстала на койке от возмущения.

– Подействует. Жди.

И врач покатила столик с прибором на выход, весьма курьезно столкнувшись в дверях с медсестрой, пришедшей проверить капельницу.

Тут я резко начала засыпать. Видимо, сказалось напряжение последних двух часов. Поэтому тот отрадный факт, что, уходя, медсестра выключила свет в палате, восприняла уже в полусне сквозь сомкнутые веки. Подумала: "Ну, наконец-то догадались". И уснула.

Проснулась оттого, что в палате опять включился свет. Это медсестра пришла снимать капельницу. Я глянула на часы. Третий час ночи. Медсестра увидела, что я проснулась, и сказала мне:

– Я буду в пятой палате. Подойдешь, если что.

Я согласно угукнула. Медсестра ушла.

– У меня все равно живот болит, – сказала Лида.

– Лид, ну, я даже не знаю... – Я, действительно, не знала, что сказать. – Может, чуть позже успокоится?.. А как болит?

– То меньше, то больше.

– Странно. А КТГ спокойное. Я, правда, не знаю, Лид...

Лида промолчала. Я опять начала задремывать.

– Маша! – Резкий возглас Лиды раздался, как гром небесный.

– А? – сонно вскинулась я.

– Сходи за медсестрой. У меня, кажется, воды отходят.

"Ё-о-о!" – подумала я и соскочила с койки.

У медсестры реакция была примерно та же, что и у меня. Это ясно читалось по ее лицу. Она еще быстрее моего поднялась с койки, на которую пристроилась всего минут за десять до этого в надежде отдохнуть, и вслед за мной пошла в нашу палату.

Я включила свет, и мы вошли. Лида, сжавшись в комок, лежала на своей койке, и на ее лице крупными буквами было написано: "Скажите мне, что это неправда!!!".

– У меня, кажется, воды отошли, – робко пробормотала она.

– Ну-ка, дай-ка, посмотрю. – Медсестра откинула одеяло. – И трусы покажи.

Все-таки любопытство – та черта моего характера, которая бежит далеко впереди остальных. Одно из моих достоинств и мой главный недостаток одновременно. Я тоже посмотрела. И увидела. Вся постель мокрая. И трусы в крови.

Это было – всё, финиш. Если схватки еще можно остановить, если с кровотечением в некоторых случаях тоже еще можно побороться, то отошедшие воды это – всё, роды однозначно. Двадцать пять недель... И недавнее "тук-тук" маленького сердечка зазвенело у меня в ушах похоронным звоном.

– Готовься, сейчас переведем тебя в предродовую, – сказала Лиде медсестра и пошла предупреждать акушеров.

Лида перевела на меня испуганный взгляд, буквально кричавший: "Скажи хоть ты, что это неправда!".

– Ты "Отче наш" знаешь? – спросила я.

– Нет...

– А хоть какую-нибудь молитву знаешь?

– Знаю. "Богородице, дево, радуйся!".

– Тогда читай. Что можешь, то и читай.

Лиду отвели в предродовую палату. Она шла, деревянно переставляя ноги и ничего не видя перед собой.

А потом начался театр абсурда. По крайней мере, мне, дилетанту, происходящее виделось именно так.

Через полчаса врачи решили, что роды в двадцать пять недель – это "епархия" не акушеров, а гинекологов, и Лиду, уже со схватками, повели через переход в другой корпус, где, в связи с ремонтом здания роддома, приютилось гинекологическое отделение.

Еще примерно через полчаса я услышала, как наша дежурная врач говорит кому-то из акушерок: "Сейчас позвоню в соседний роддом, будем отправлять туда". "Ёлки-палки, бабе и так плохо, хуже некуда, а они ее спихивают друг дружке, лишь бы самим не возиться" – подумала я. С тех пор, как Лиду увели, я лежала на своей койке, глядя в потолок, и даже не пыталась уснуть. Валерьянка, которой заботливо угостила меня медсестра, не действовала совершенно, да я и не надеялась на это.

В коридоре продолжалось некое движение. Врач договорилась с соседним роддомом и теперь звонила в "скорую", чтобы прислали машину. Я решила пройтись до туалета, а заодно поглядеть, что и как.

Ходили туда-сюда акушерки, приносили и уносили какие-то документы. Слышно было, как в ординаторской дежурная врач что-то утрясает по телефону. В кресле у поста акушеров сидела Лида, и лицо ее было, как застывшая маска из древнегреческой трагедии.

– Давай я с тобой посижу, – предложила я и опустилась в соседнее кресло.

Лида с трудом перевела на меня взгляд.

– Мне очень плохо, – тихо сказала она.

– Я знаю, – я погладила ее по руке.

– Это всё врачи. Они виноваты, что всё это случилось. Они не помогли мне вовремя.

Я вздохнула. Не говорить же ей сейчас, что она сама виновата не меньше!

– Ты, конечно, можешь потом собрать документы и попытаться подать в суд. – Я опять вздохнула. – Но у врачей круговая порука, даже с хорошим адвокатом ты вряд ли сможешь что-либо доказать.

Она смотрела на меня остановившимся взглядом.

Тут подошла одна из акушерок.

– У тебя верхняя одежда есть? – спросила она Лиду.

– Нету.

– А сапоги?

– Тоже нету. Я все мужу отдала, он домой увез.

Акушерки начали советоваться, во что бы ее одеть или закутать, и решили выдать ей одеяло.

– Ой, а ноги-то! Ноги голые! Может, у тебя носки есть?

– Есть, – безучастно кивнула Лида, и акушерки принялись объяснять ей, что ей нужно сделать.

– Мы закутаем тебя в одеяло. Ты, как приедешь, отдай его тому врачу со "скорой", который поедет с тобой. И пеленку, которая у тебя сейчас, тоже отдай, не забудь.

Лида слушала их и не слышала. И, похоже, совсем не понимала, что они пытаются ей втолковать. А я слушала и поражалась: "Неужели они не понимают?! У бабы трагедия, а они ей о каких-то пеленках... Конечно, у них пеленки под отчет, но хоть бы совесть поимели – в такой момент!..". Хотя, если взглянуть на ситуацию глазами медиков...

Это мне, пациентке, которая за свою жизнь бывала в больнице "раз, два и обчелся", происходящее казалось сценой из фильма ужасов. А для них это была работа, рутина. Они и не такое видели. Причем не "раз, два и обчелся", а каждый день.

Принесли одеяло, набросили его на плечи Лиде и повели ее на выход.

Я поднялась с кресла. Старшая акушерка подошла ко мне почти вплотную и внимательно посмотрела мне в лицо. Я будто слышала ее мысли: "Сейчас и эта от волнения тоже, поди, рожать начнет".

– Спать не могу, валерьянку уже выпила, феназепам не хочу, – отчиталась я, зная, как любят у нас в дородовой патологии успокаивать беременных феназепамом по поводу и без, и заранее пресекая такую попытку.

– Пойдем, я тебя в палату провожу, – предложила она. Я кивнула.

Уже в палате, видя, что она не откажется поговорить, я не выдержала и спросила:

– Почему ее не оставили рожать у нас?

– У нас сейчас из-за ремонта нет второго акушерского отделения, а в палату с родившими мы ее положить не можем. Не имеем права. И оборудования, чтобы выхаживать настолько недоношенных, у нас нет. Ведь сейчас родится живой ребенок. Он, конечно, скорее всего, умрет, но врачи не могут просто бросить его без помощи, они попытаются его выходить.

Она покачала головой и добавила, будто спросила сама себя:

– Только нужно ли таких выхаживать?..

Это был больной вопрос, и однозначного ответа на него не знал никто.

– А почему КТГ показывало, что у нее матка спокойная? – спросила я.

Акушерка как-то странно покривила лицо:

– Когда датчик установлен неправильно, он показывает ложный результат.

Вот оно что. Врач понадеялась на результат КТГ, а у Лиды все это время шли схватки, но ее никто не хотел слушать.

– Всё, хватит с тебя на сегодня волнений, – сказала акушерка и положила мне руку на плечо. – Ложись и постарайся уснуть.

Я согласно кивнула, и она ушла.

Я легла на свою койку.

Урча мотором, от центрального входа отъехала машина "Скорой помощи".

Стихли шаги и голоса в коридоре нашего отделения.

Двадцать пять недель... Она должна была родиться в конце апреля – в самый разгар весны – эта маленькая девочка, которая никому не желала зла. Теперь же из-за глупости собственной маменьки и равнодушия врачей ее ждала колючая январская метель, и это было первое и последнее, что ей предстояло увидеть в своей жизни.

Я лежала, глядя в потолок, и у меня в ушах эхом раздавался стук детского сердца.