жаль от слова жалость

Мне жаль тебя, себя, всех этих несчастных рыбок, и, чуть менее несчастных, но людей, - наших соседей.

Мы живем в нескольких метрах под небом. Массивные облака беспрестанно заплывают в окна нашей квартиры. Повисят под потолком; юркнут тебе в ухо, дабы выйти из другого; понежатся под одеялом; покипят в кастрюле; пооблизывают рыбок. Ненавижу этих чертовых рыбок. Их ровно сто пять. И у каждой есть имя. Как только моя милая их различает?
Моя милая. Курит черничные сигары. Носит повязку на одном глазу. Выращивает сахарные крендельки. Завалила наш дом платьями. Отказывается меня называть. Потому что с названием я буду свой собственный, как и рыбки. А пока, без названия, я принадлежу только ей. И она уверяет, что не пока, а всегда так будет.
Она любит всегда. Бывает, сядет в кресло, закурит свои черничные сигары и любит. Так может продолжаться часами. Она у меня натура утонченная.
Тоньше только мистер Эй. Он тоже любит всегда. Но любит, в отличие от моей милой, не часами, а днями. И не затягиваясь черничными сигарами, а упиваясь водкой. Поесть совсем зыбывает. От того, верно, такой тонкий.
Для сравнения: самая толстая у нас - старуха Скра. Ее устраивает сейчас. Из ее квартиры всегда вкусно пахнет. И иногда, только чтобы милая не знала, старуха подкармливает меня сардинами. Ууу, какие это сардины. Объеденье. Я бы променял сто пять наших никчемных аквариумных рыбок хотя бы на сто таких сардин.
Меня тут, кстати, все подкармливают, имея понятие о том, как часто и как сильно моя милая любит всегда. От старухи мне перепадает, как уже говорил, иногда, а вот у пианистки и коллекционера я подкармливаюсь в системе. У пианистки глаза цвета меда и пахнет от нее медом. Попробовать на вкус я пока не решаюсь. Так-то хватает и брусничного сиропа, которым она меня угощает. В коридоре, правда. За все годы нашей дружбы она так и не пригласила меня к себе, смущенно отнекиваясь, мол, бардак у нее. Но я то знаю, что она стыдится инвалидной коляски. Верно, думает, я так ни разу и не увидел, что она за дверью, а у самой медовой костяшки белеют, пока она держится за дверную ручку, пытаясь создать видимость своей самостоятельности. Ну да я не из тех, что разрушают сказки.
По сказкам у нас коллекционер. Он грустный человек. Стольким обладает, и, в то же время, у него ничего нет. Даже облака, никому ненужные облака, он умудрился препарировать на потолке. Только это не разрешило его проблем со слезами. Рыдает при каждой нашей встрече. Кормит меня сказками с плесневелым сыром и рыдает. Жаль его. И нас.
Мне жаль нас всех. Таких разных, таких жалких, таких зависимых. Я мечтаю, чтобы меня назвали и хоть однажды досыта накормили. Да каждый из нас мечтает, чтобы его назвали и хоть однажды досыта накормили.
___
Baron Rouge