Сделал тонуй...

Шёл 1947 - голодный для молдаван год. Совсем не уродилась кукуруза. А это - национальное бедствие. Виноград и другие фрукты и овощи на рынке можно было купить за бесценок. А молока, масла и других молочных и мясных продуктов, мамалыги (кукурузной крутай каши)- не было совсем.

Кукуруза - по-модавски - папушой. Мы мальчишки дразнили молдаван: "Кукуруза - папушой: у молдавана член большой". Правда, мы говорили не столь культурно, как здесь написано. Мы и не знали тогда, что наша дразнилка - вовсе не оскорбление, а похвала. Это мы узнали намного позже...

А пока те, кто имел постоянный заработок, каким бы он малым ни был, "купались" в деньгах и тащили с рынков кур, продаваемых молдавскими крестьянами за гроши. Нет кукурузы - нечем кормить птицу, поросят и крупный рогатый скот. Не будем говорить уж о людях, для которых кукуруза является главным продкутом питания - вроде нашего хлеба. И какого бы размера ни был член молдаванина, он не спасал от голода.

-Колун, говорят ты собираешь компанию на каменоломни - спросил я у парня, который был старше мени года на три, но относился ко мне благосклонно. Быть может, этому способствовала моя помощь в переводе на русский одного документа и письма. Я только начал говорить по-молдавски. Пока мой молдавский был таким, как его русский. Но стремене изучить их язык прибавляло мне уважения.

Колун откуда-то узнал, что мой отец профессор физики в каком-то московском институте. И его отец не жил со старой семьёй, а заимел новую с новыми детьми. Это тоже сближало нас и, когда мы пошли на каменоломни, Колун пообщался со своими знкомыми, которые вовсе не говорили по-русски.

Был жаркий лений день, когда черешня была в самом разгаре и молдавские мальчишки, знавшие все места под Кишинёвом, отлучились куда-то и принесли две майки, завязанные снизу узлами. В одной была чёрная черешня, а в другой розовая.

- Жри, бунэ - как могли сказали они мне. Я понял и первое, и второе слово. Последнее означало: "Хорошо, вкусно". Они засмеялись и я - тоже. С этого момента наши отношения перестали быть натянутыми, а скорее - дружелюбными. В этом виделась рука Колуна.

Намного позже, уже в Сталингаде, мне встретился парень, который знал молдавские просторечья.

-Колун-это, видимо, Николае или, просто - Коля. Как бы то ни было, по пришествии на каменоломни, оказалось, что они все заполнены буркутной водой. Вода настолько прозрачная, что отчётливо виден каждый палец ноги. Камни же были сколзкими от осадка сернистых соединений.

Буркуная вода - это название знает каждый кишинёвец. Намного позже, когда я учился Менделеевке, стало приходить понимание, что я имел дело с водой, насыщенной сероводородом. Такие воды наша экологическая экспедиция (полтора десятка лет позже) искала в районе Аксарайска - недалеко от Астрахани - где располагается комбинат по производству серы и серной кислоты.

Ах, если бы я знал, что буду купаться и тонуть в водах, насыщенных сероводородом!

-Ты делал тонуй - сказао Колун.

Тогда Конун вытащил меня из воды, пахнущей тухлыми яйцами. Много позже, в местечке, где все боялись сероводорода больше, чем огня, я отравился растворами солой цинка. Здесь был не Колун, а мой сын Влад. Он, конечно, не помнит этот для него "эпизод", а для меня "быть или не быть". Влад разгрёб костер, где оставались недогоревшие угли, ростолок мх в порошок и застаил стакан угольной кашицы.

Спроси сейчас Колуна (если он существует) или Влада о том, как они спасали ученика пятого класса или профессора, они только пожмут плечами:

-А разве это было?! -

ВТ.