Острая на язык девушка

               
 
    С Мариной Кулешовой я познакомился много лет назад.  Тогда ей было  двадцать лет.   Будучи студенткой первого курса, она  входила в состав  группы, которая под моим руководством проходила диалектологическую практику в селе Солдатском. Она была не дурна собой,  но ее портил избыточный вес.
 
     Когда я развелся с Тоней, я  вспомнил о Марине и подумал, что из нее получилась бы хорошая жена.  Как-то я увидел, как  она выходит  из института, и последовал за нею. Мне хотелось заговорить с нею, но я не решился сразу  окликнуть ее и какое-то время шел позади нее.  Ее  безобразно раздутые ноги, тяжелая, медвежья походка вызвали у меня приступ отвращения.  «Нет, не смогу... Не смогу ее любить», - подумал я и отстал от нее.   
 
   Она на несколько лет исчезла из поля моего зрения, но  когда я вернулся из аспирантуры,  я обнаружил ее на своей кафедре в качестве ассистентки.  За четыре года с  нею произошла удивительная метаморфоза: сбросив килограммов пятнадцать, она превратилась в красивую роскошную женщину.
      
   Как-то я  возвращался с  нею с торжественного заседания. Ее  большая грудь, тонкая талия,  блестящие черные волосы, нежная кожа, пухлые чувственные губы, жемчужные зубы, как магнит, притягивали мой взгляд. На ее красивом еврейском лице часто мелькала ироническая, кокетливая  улыбка.   Мне показалось, что у нее появился ко мне интерес. «А может, попробовать прозондировать почву?» - мелькнуло у меня в голове.   
    По дороге она купила в киоске пачку сигарет (видимо, она курила для того,  чтобы снова не располнеть).
        Разговор с нею требовал с моей стороны значительного напряжения.   Она была равнодушна к политике, экономике, истории, которые в то время всецело поглощали меня, и не читала газет и журналов, не смотрела телевизор, поэтому мне приходилось говорить на чуждые мне темы -  о дачах, огородах.   
     Тем не менее, когда мы расставались, она кокетливо улыбнулась мне.    Я уже готов был примириться с ее   пристрастием к  курению и пойти на сближение с нею, но через несколько дней с нею  произошла очередная метаморфоза: когда она разговаривала со мной,  выражение ее лица было  злым и надменным.
 
    Седьмого мая  вместе со студентами и преподавателями института я пошел на братскую могилу возлагать венки.
Лента из людей растянулась на километр - два. Сначала я шел  рядом с  Петей Проскуриным, ассистентом нашей кафедры. Затем какое-то время  стоял рядом с Мариной и другими ассистентками кафедры -  Светой Дорожней и Валей Баншиной.  Говорили о дачах, огородах,  о  предстоящем отпуске.
- Я очень устала и жду не дождусь отпуска, - сказала Валя.
- Я пойду в туристический поход, - призналась Света.
- А я поеду домой, в Астрахань, - сообщила Марина. – Там страшная жара. Дождей почти не бывает.
   Она снова была мила, свежа, иронична.
Пошел дождь. Над головами распустились  зонтики. У меня зонтика не было.  Я мог найти укрытие под зонтиком Марины. Она вроде  не возражала. Ее красивое роскошное тело вызывало у меня легкое головокружение. Но  что-то меня удерживало от сближения с нею. Что?  В глубине души я  понимал, что  я не в ее вкусе, что мы чужие люди.
Я спрятался под зонтиком Пети и как-то незаметно выпустил Марину из виду.

        В июне  после  заседания кафедры  Марина  угощала нас  в честь своего дня рождения.   Сколько лет ей исполнилось, она не призналась.
- День рождения не праздник, -  сдержанно проговорила она.
   По моим скромным подсчетам, ей стукнуло двадцать семь.
   Она была в  обтягивающем черном  платье, без бюстгальтера.  Голые плечи,  нежная кожа, тонкая талия, большая грудь, выпирающие соски, пухлые чувственные губы, блестящие черные волосы средней длины делали ее невероятно сексапильной. Я мысленно представил, как она выглядит без одежды, и у меня началось легкое головокружение.
     Я не удержался, сделал ей комплимент:
   -  Марина, вы так похорошели, что от вас трудно оторвать взгляд.
   - Спасибо, - ответила она. На ее красивом лице мелькнула кокетливая ироническая улыбка.
    Она поджала губы, отвернулась.   
Я заговорил о передаче «Взгляд», которую видел накануне.
   - Я никогда не смотрю телевизор, - сказала она холодно.  - Это пустая трата времени.
   Я понимал, что неразумно спорить с женщиной, с которой ты хочешь сблизиться,  но не удержался.
    -  Раньше это так и было. Но в последнее время телевидение   стало другим, - возразил я. – Если бы сейчас был жив классик, то он сказал бы, что важнейшим из искусств является телевидение.
   Моя эскапада оставила ее равнодушной. Думаю, она не знала, что говорил Ленин о кино и цирке, и не уловила иронической окраски моей реплики.   
Разговор зашел  о политике.  Политические взгляды  Марины отличались дремучим консерватизмом. Она  с пренебрежением отозвалась о праве наций на самоопределение, оправдывала жестокость Сталина по отношению к татарам и калмыкам, переселенным в Сибирь.
- Во время войны по-другому было нельзя, - сказала она. – Среди них было много предателей.
    Ее фраза возмутила меня до глубины души.  "Кому, кому, но только не евреям поддерживать геноцид", - подумал я.
   Я снова не сдержался, стал возражать:
   - Что ж, получается, люди должны расплачиваться за преступления других. Ведь и среди русских тоже  были  предатели.  Что ж,  весь русский народ тоже надо было подвергать репрессиям? А убивать детей во все времена считалось безнравственным.
    Она ничего  не ответила на мою эмоциональную тираду, но по выражению ее лица было заметно, что она осталась при своем мнении.

     Пирожные, приготовленные ею, таяли во рту.   Безусловно, у нее  был кулинарный талант. На нее пролился золотой дождь комплиментов.  Ее  даже  попросили дать рецепт пирожного. Она стала раскрывать свои кулинарные секреты,  а женщины записывать.
- В следующий раз не надо так вкусно готовить, - польстил я ей. - А то опять у вас потребуют рецепт, и мне снова  не удастся  как следует поговорить о политике.
На ее лице вспыхнула кокетливая улыбка.
   В середине марта я стал свидетелем разговора между Мариной и Осокой – преподавательницей нашей кафедры лет пятидесяти пяти.  Марина собиралась идти к проректору Толстову, чтобы узнать, отправили ли ее документы в аспирантуру в Москву. С горечью я осознал, что моя потенциальная  невеста скоро уедет в Москву, где  без труда устроит   свою судьбу:  такие красивые,  умные, веселые хозяйственные женщины на дороге не валяются.   

 Когда я защитил кандидатскую диссертацию, мои  жениховские акции немного поднялись в цене. Я поймал на себе заинтересованный игривый  взгляд Марины.  Правда,  я не обольщался на свой счет. Я знал, что она живет в гражданском браке с каким-то мужчиной,  который отказывается узаконить их отношения. Видимо, старшие коллеги (Гордышева,  Суворова) посоветовали ей порвать с ненадежным сожителем и заняться мною, новоиспеченным кандидатом.  Марина мне по-прежнему нравилась, но  я не хотел бы оказаться на месте мужа Тани Петровой, которая вышла замуж за диспетчера авиалиний, но всю жизнь чахла по Сереже Митичу.  Мне нужна была  любящая жена, и на Марине я решил поставить крест.
    Я заполнял кафедральный журнал.
  - Николай Сергеевич, вы еще долго будете заполнять? – спросила Марина, глядя мне в глаза и кокетливо улыбаясь.
  Я понял, что она пытается установить контакт со мной. 
  - Долго! – ответил я резко, зло,  чтобы сжечь мосты. 
    На ее лице ее отразилось удивление. Она все поняла и перестала со мной кокетничать.
   
   
     Спустя три месяца вместе со студентом узбекского отделения Насреддином я стоял в очереди в столовой.  Делать было нечего, и  мы разговорились.
- Почему вы не женитесь, Николай Сергеевич? – спросил он.
Я неопределенно пожал плечами: у меня не было желания обсуждать частную жизнь со студентом.
- У нас на факультете так много красивых молодых преподавательниц! – продолжал  он.
- Кого вы имеете в виду? – поинтересовался я.
Он перечислил фамилии наших незамужних преподавательниц.
- А Марина Валерьевна просто красавица! – воскликнул он.
Я вспомнил, как весной после моего триумфального возвращения из Москвы  Марина  кокетничала со мной, и  подумал: «А ведь она могла стать моей женой. А  я оттолкнул ее. Может, напрасно».
   
    Я решил еще разок попробовать сблизиться с нею.
  На следующий день я  застал ее в кабинете заполняющей кафедральный журнал. Я что-то сказал ей, чтобы завязать с нею разговор.
- Николай Сергеевич! Не отвлекайте, пожалуйста, - сказала она со свойственной иронией.
   Она посмотрела на часы, показав, как она спешит. Эта   демонстрация занятости  вызвала в моей душе легкую вспышку обиды и раздражения, и я уже больше не пытался установить с нею контакт.
    Тем  же  летом она поступила в аспирантуру и уехала в Москву.   Я слышал, что после окончания аспирантуры она вернулась в   Астрахань. 
     Спустя двадцать три  года я спросил ее приятеля Сашу Жилина, знает ли он, как сложилась судьба Марины.
  - Замуж не вышла. Родила вне брака дочь. Воспитывает ее одна. Живет в Астрахани, - проинформировал меня товарищ.