Батюшка Дон кн. 2 гл. 22

На полу болтающегося на узких рельсах вагона лежала прелая солома, поэтому путешественницам удавалось даже с относительным комфортом прилечь.
- Под стук колёс так хорошо спать! - призналась Александра Шелехова.
С того памятного дня, когда четырнадцатилетняя девочка наспех попрощалась с рыдающей матерью, и пьяные полицаи втолкнули её в переполненный товарный вагон, прошло несколько месяцев. Никто из её родных не узнал бы в молчаливой, серьёзной девушке прежнюю Сашку. Теперь при первой удобной возможности она сидела в задумчивости, словно вспоминая прежнюю жизнь.
- Лучше бы дома… - пошутила лежащая рядом Катька Киркина из Мариуполя.
Обитые тонким железным листом двери были плотно закрыты на засовы снаружи. В туалет будущие подневольные работницы ходили здесь же, в дырку в полу, поэтому запах стоял такой плотный, что не давал спать.
- Хорошо, что в нашем вагоне ребят нет, - сказала попутчицам Шелехова. - Я бы от стыда сгорела.
- Куда бы ты делась? - хохотнула Ольга, некрасивая девушка из Запорожья, взрослая и опытная. - Всё одно мужчины кругом.
На крышах состава находилась немецкая охрана с пулемётами против нежданного нападения партизан.
- Так-то ж немцы, перед ними не стыдно, - бодро ответила словоохотливая девушка.
- И то верно…
В пути рабочую молодёжь почти ничем не кормили, питались тем, что каждый прихватил из дома. На сборных пунктах заранее предупредили, чтобы взяли с собой еду на несколько дней.
- Спасибо, девчонки, что подкармливаете, - поблагодарила дорожных подруг Александра.
Полицаи так быстро забрали её из дома, что мама Антонина не успела собрать полноценных продуктов на дорогу.
- В Германии отдашь.
На остановках парни и девушки вываливались из вагонов и, разойдясь по разным сторонам железнодорожного полотна, справляли естественные потребности. Сделав свои дела, подружки из их вагона стояли в сторонке и сплетничали:
- Что-то девчонки затевают. - Катька показала на соседнюю сплочённую группку. - Может, сбежать собираются?
- Зачем? - удивилась Ольга. - И куда бежать?
Несколько отчаянных девчат, что постарше, о чём-то шушукались между собой. Катя оказалась права. Вечером они с помощью найденной на остановке железки, отодрали в вагоне подгнившую доску. Протиснувшись в узкое отверстие, поодиночке стали спускаться на ходу замедлившего движение поезда.
- Может, и мы сбежим?
- Страшно, а вдруг поймают, - ужаснулась впечатлительная Сашка.
- Или разобьёмся… - поддержала её Танька Солодовникова, завербованная из бедного села Ворошиловградской области.
Больше никто не решился на побег, зато дырку стали использовать как отхожее место. Так прошла неделя пути. Вагоны то неистово раскачивались и грохотали на стыках, то подолгу стояли на маленьких полустанках.
- Так мы нескоро доберёмся до места! - заметила Ольга.
- Скорей бы… - откликнулась Шелехова и широко зевнула.
- Хотите, я историю расскажу?! - предложила Солодовникова.
- Давай! - за всех ответила Киркина.
- У нашей соседки тётки Маруси племянник Николай учился в Сталино, - начала Таня. - Позапрошлой осенью она написала ему письмо и пригласила в гости кабанчика зарезать. Детей у неё не было, а у Кольки родители померли. Он приехал с другом Васей в надежде раздобыть сальца на зиму. Опыта в убиении свиней у них не было, но они бодро взялись за дело. Я стояла на улице и всё видела.
Солодовникова поочерёдно посмотрела на всех подруг по несчастью и, заметив на их лицах заинтересованность, продолжила:
- Коля открыл дверь сарая, любопытный кабанчик высовывается. Парень всем весом наваливается на дверь и фиксирует животное, а Васятка со всей дури садит кабану по башке. Животное огорчается и дёргается обратно в сарай. Душегубы переводят дух и прислушиваются, но вместо гробовой тишины из сарайчика доносится бойкое похрюкивание. Проводится экстренное совещание и убийцы решают предпринять ещё одну попытку.
Николай снова приоткрывает дверь, неразумное животное высовывает на свет божий башку, Васька машет молотом, кабан молит о пощаде и прячется туда, откуда пришёл. Живодеры припадают ушами к дверям и в ужасе слышат в сарае какие-то звуки, которые дохлый кабан издавать не может.
Татьяна замолчала, словно вспоминая финал трагедии, а нетерпеливая Ольга вскрикнула:
- Так чем же дело закончилось?!
- Коля открывает дверь, - смилостивилась рассказчица, - кабан, окончательно сдурев, опять высовывается, Вася в истерике наносит удар, которым можно убить слона, свинья орёт и прячется в сарай… и тишина! Ребята, нервно покурив решают, что вот теперь всё, работа сделана. Они дрожащими руками открывают дверь и видят в сарайчике, на полу, трёх мёртвых свиней!
- Ой, не могу! - схватилась за тощие бока хохочущая Катька.
- Что ж тётка их не предупредила?! - изумилась практичная Шелехова.
- Она крови боялась и сидела в доме, - сказала Таня, - а как увидела плоды трудов студентов, выгнала их без обещанного сальца…
- И правильно сделала! - согласились все девушки.   
На стоянке в городе Перемышль путников выгнали и приказали снять одежду, чтобы её продезинфицировать, но в это время началась внезапная бомбардировка советской авиации.
- Achtung! - проснулся громкоговоритель и продублировал на русском: - Внимание.
Тысячи юношей и девушек сбились в монолитную кучу в дальнем тупике станции. Бежать и прятаться было некуда. Пленники стояли голыми и рыдали от горя, страха и стыда.
- Лучше бы умереть, чем такое пережить! - сказала зарёванная Катька.
- Хуже не придумаешь…
Тревога оказалась ложной, правда одежду в суматохе перепутали, и ещё долго жители вагонов менялись между собой, искали свои вещи.
- На Вашем пальтишке нет случайно метки Шелехова? - спрашивала всех встречных Саша.
- Мы своё тоже ищем…
На промежуточных станциях украинский говор постепенно сменился польской речью, потом - немецкой. Девчата заглядывали в щели вагонов, глазели на дома, крытые черепицей, высокие церкви-кирки…
- Всё не так, как у нас, - дивилась Татьяна, никогда не бывавшая в большом городе.
- Европа… - уважительно протянула Ольга.
На станциях двери чуть приоткрывали, подходили какие-то жители и торопливо совали пленникам различной еды.
- Совсем они не страшные, - изумилась Катька и поперхнулась, - даже хлеб дают…
- Хлеб придётся отрабатывать! - пообещала Шелехова.
Немцы опасались завезти заразных больных на территорию рейха, поэтому на границе Германии работников выгрузили и строем погнали в лагерь. Там раздели догола, пропустили через баню и прожарили одежду.
- Культурные, черти! - восхитилась Киркина.
- Я так давно не мылась… - поддержала товарку Таня.
Переночевали они в бараках и утром загрузились в «товарняк». Наконец, через два дня их окончательно выгрузили в сосновом лесу.
- А, места здесь очень красивые: горы и речка, - восхитилась любознательная Танька.
- Только нам тут не рады! - огрызнулась впечатлительная Катя.
В таком красивом месте был расположен военный завод, а рядом пересыльный лагерь, огороженный колючей проволокой. Приехавших скопом загнали в большой деревянный барак. Они маялись в нём пару дней, пока не приехали двое «купцов».
- Вроде, по-нашему разговаривает… - высказала предположение Ольга.
- Точно русский! - сообщила Шелехова.
Одним из них оказался русский переводчик Никольский, который эмигрировал после революции. Они дотошно отобрали подростков покрепче, человек сто и погнали строем на ближайшую станцию.
- Куда нас перебрасывают? - спросила вслух какая-то девушка.
- Там скажут…
Там Саньку с подружками погрузили в гражданские вагоны, в купе по шесть человек и перевезли в городок Ротгау. Потом всех, усталых и испуганных, повели с котомками в трудовой лагерь при сталелитейном заводе. Быстро разместили в приземистых бараках и накормили гороховым супом с салом.
- Вкусный! - Танька дома редко досыта ела.
- Вряд ли нас так будут кормить каждый день, - с сомнением сказала практичная Катька.
 Все прошли регистрацию с записью в журнале. Им выдали спецодежду: зелёные платья из какой-то колючей материи и деревянные башмаки. Имени у Саши не стало, ей присвоили порядковый номер 885.
- Значит невольников в лагере где-то под тысячу человек, - легко подсчитала она.
На руки каждой выдали карточку-документ и по куску материи, на которой было написано «OST», то есть остарбайтер, восточный рабочий. Сказали, чтобы пришили на свою одежду. Но строго не требовали, и Шелехова спрятала ту надпись, долго не пришивала.
- Буду я позориться! - фыркнула она, хотя другие девчата носили её.

***
Наступившая ночь резко охладила пыл воюющих соперников, люди просто попадали в изнеможении от боя там, где их застала темнота и заснули. Утром небо очистилось, и бодрое солнце ярко освещало землю, от которой поднимался плотный туман. Постепенно он осел, и кто-то заметил вдалеке русский пулемёт, который так сильно досаждал им накануне.
- Не стрелять, - приказал своим солдатам лейтенант Штрауб. - Мы выполним эту работёнку без кровопролития.
С зачехлённым автоматом Штрауб пошёл, как на прогулке, к русским позициям. Все замерли в недоумении.
- Чистейшее безумие! - произнёс Пилле утвердительным тоном. - Наш лейтенант сошёл с ума…
- После таких боёв это не удивительно! - заметил Иоганн Майер.
Но командир взвода, очевидно, знал, что делал. И хотя все ясно видели каски, двигавшиеся в укрытие, вражеский пулемёт молчал.
- Думаю, что русские не могут понять, что он собирается делать, - сказал Иоганн, с удивлением вглядываясь в спину командира.
- Или они просто перепугались… - предположил Вилли.
Затем лейтенант что-то им крикнул. Это прозвучало, как дружественное приветствие. Он громко повторял его, а сам подходил всё ближе. Весьма нерешительно один из красноармейцев встал и поднял руки. За ним это сделал другой, а потом и третий.
- Мы сдаёмся, - крикнул черноволосый крепыш азиатского вида, - мы больше не хотим воевать за Советы!
Штрауб вернулся с невозмутимым видом человека, пришедшего с утренней прогулки.
- Идите и возьмите их оружие, - произнёс он буднично. - Хватит напрасных жертв.
Старый фельдфебель задумчиво потрогал пальцами квадратный подбородок и признал:
- Господи Иисусе!.. Вы действительно мужественный человек!
Сопротивление бойцов Красной Армии было сломлено повсеместно. Рота Иоганна беспрепятственно заняла позиции противника и продвинулась примерно на километр. Солдаты вытаскивали из окопов, оставшихся в живых солдат и сгоняли их в импровизированный лагерь для пленных.
- Посмотри, как сражаются некоторые русские, - сказал Иоганн товарищу. - Из целой роты остались в живых только двое.
- И то один раненый, - оглянулся Шольц, - другой контуженный.
Он знаками показал пожилому, полностью седому солдату, следовать за ними. Тот взвалил на себя своего раненого сослуживца и пошёл, тяжело ступая. У красноармейца была безобразная рана в шею, а изодранная гимнастёрка говорила о том, что он к тому же ранен в грудь. Смертельно бледное лицо под великоватой для него каской было обильно забрызгано кровью. Этот человек попросил Франца пристрелить его.
- Я не жить, - сказал он на ломаном немецком. - Я капут…
- Зачем ты так говоришь? - одёрнул его горбоносый чернобровый товарищ.
- Не жить мне, Григорий…
Он согнулся пополам от слабости, указывая на свои раны. Но Ульмер только покачал головой, как качает головой взрослый, когда ребёнок просит что-нибудь из того, что ему не разрешено.
- Нет, - ответил он. - Я не могу этого сделать…
- Почему?
- Я не палач.
Пилле знаками показал русским, что они могут сесть. Раненый теперь пытался уговорить Иоганна прикончить его. Все ещё что-то бормоча, он снял каску. Иоганн невольно засмотрелся на него, он выглядел почти как Вилли, только старше. Те же короткие золотисто-каштановые волосы, те же тонкие, почти девичьи, черты лица и такая же манера говорить.
- Наверное, он не имеет понятия, почему должен быть застрелен, и столь же ненавидит это бессмысленное массовое убийство людьми друг друга, - подумал расстроенный Майер. - Я хочу подойти к нему и сказать, что мы товарищи - мы оба хотим прекратить эту бойню, у нас у всех есть одинаковое право на жизнь.
Прибежал Вилли, мокрый от пота и с каской, свисающей на правое плечо. Иоганн нетерпеливо крикнул ему:
- Ты ведь имеешь санитарную подготовку?
- А то ты не знаешь!
- Перевяжи этого русского.
Вилли вытер пот с лица и бросил взгляд на раненого.
- Заботливый, да? - сказал он и посоветовал: - Направь его в тыл; им там скоро займутся.
Но, когда он попросил его вторично, Вилли, не говоря больше ни слова, достал аптечку и встал на колени, чтобы взглянуть на раны стонущего солдата.
- Отставить! - сбоку от них раздалась короткая команда.
К пленным вальяжно подошёл командир взвода
- Русскому всё равно не жить…, - напомнил он и, вытащив пистолет, выстрелил раненому в голову.
- Ах ты, гад! - закричал вскочивший на ноги седовласый человек. - Ты зачем застрелил Анатолия?
- Молчи, - зловеще прорычал Штрауб. - Вы убили вчера десять моих солдат.
Странным образом они разговаривали каждый на своём родном языке, но отлично понимали друг друга.
- Он мог бы выжить, - почти плача, сообщил русский. - У него же дома сын Ванюшка…
- Мне плевать!
Коренастый пленный внезапно сделал резкий шаг вперёд и выбросил массивный кулак. Он попал лейтенанту прямо в нос, и у того хлынула обильная кровь.
- Что б ты сдох! - спокойно сказал нападавший и без сил опустился на землю.
К побитому командиру подскочили его подчинённые. Он нетерпеливо отмахнулся от предложенной помощи и скомандовал.
- Расстрелять негодяя!
- Ты думаешь, я испугался? - ухмыльнулся красноармеец.
- Можно энто сделаю я? - Фом шагнул вперёд. - Я с удовольствием выну из придурка жизнь.
- Только отведи его подальше! - велел лейтенант и занялся своим носом.

***
- Ну, здравствуй, Григорий Пантелеевич! - раздалось за спиной у идущего на расстрел, когда он едва спустился в змеевидный, мелкий овраг.
Григорий Шелехов резко развернулся и с удивлением посмотрел на незнакомого человека в немецкой полевой форме.
- Нашёл место здоровкаться! - ругнулся он и внимательней присмотрелся к конвоиру. - Ты меня знаешь?
- Кто ж не знает легендарного комдива вёшенских повстанцев Григория Мелехова?
- Теперича моя фамилия Шелехов… А ежели серьёзно?
- Якова Фомина помнишь?
- Такое захочешь, не забудешь…
- Я его сын Давыд.
Григорий недоверчиво покачал головой и произнёс:
- Привел же Бог этак встретиться!
- Да, - рассмеялся Фомин и признал: - Место и время действительно неудачные.
- Особенно для меня, - хмуро заметил Григорий. - Ты вроде должон меня расстрелять.
- Это завсегда успеется.
Давыд неторопливо прикурил немецкую сигарету и предложил пленнику. Они присели на каменистый выступ на боку оврага, как старинные приятели на перекур.
- Слабенькие твои сигареты, - сказал Шелехов, в три затяжки прикончив непривычное курево.
- Не то, что наш самосад! - легко согласился Фомин. - Постарел ты, дядька Григорий.
- Да и ты при нашей последней встрече пацаном был, а зараз вишь как заматерел.
- Довелось хлебнуть лиха…
Давыд коротко рассказал свою нехитрую жизнь о беспризорных скитаниях после казни матери по различным городам России. О вынужденной связи с уголовниками, коснулся нескольких лагерных отсидок.
- Я тоже хлебнул колымских лагерей, - тихо сказал Григорий и вздрогнул от холодных воспоминаний.
- Меня туда не заслали, Бог, миловал.
- Повезло.
- Говорят оттудова никто не возвернулся.
- Ежели не война, я бы там навсегда остался…
Григорий недовольно замолчал. Молчал задумчивый Фомин. Потом он сказал:
- Зря ты лейтенанта ударил, могло всё по-другому пойти.
- Он же застрелил моего друга Толика Захарова!
- Ну и что?
- Как што? - возмутился Шелехов и привстал. - Разве можно раненых пленных добивать?
- На этой войне всё можно.
- Я так воевать ишо не научился.
Фомин весело рассмеялся:
- А тебя, дядя, никто не спрашивает.
Солнце тем временем поднялось высоко. Григорию с самого утра до смерти хотелось пить, запас воды кончился ещё накануне. Он попросил воды у собеседника и Давыд протянул ему свою флягу.
- Как у немцев оказался? - спросил Шелехов, возвращая полупустую ёмкость хозяину.
- Обыкновенно, - усмехнулся тот, - перебежал к ним в начале лета.
- Видать дела у них неважнецкие, - хмыкнул измазанный глиной пленник. - Раз казакам оружие доверяют.
- Не тебе судить об том! - зло отрезал Давыд. - Сам большевицким свиньям служишь…
- Я против своего народа не воюю.
- А в гражданскую ты против кого воевал?
Фомин начал мрачно жевать галетное печенье из неприкосновенного запаса с остатками копчёного сала.
- Есть хочешь? - спросил он, не глядя на Григория.
- Хочу.
- Тогда держи.
Несколько минут они сосредоточенно жевали. Казалось, казак в гитлеровской форме о чём-то мучительно размышляет. Отряхнув от крошек мундир, он сказал:
- Я воюю не за немцев, а против коммунистов.
- А я воюю, потому што враги пришли на мою землю.
- Может, они освободят нас от красных?
- Надеешься, што немцы дадут свободу? - притворно удивился Шелехов. - Святая наивность - мы для них подлое быдло.
- Всяко бывает...
- Я в восемнадцатом году тоже воевал за свободный Дон. Знаешь, чем всё закончилось?
- Зараз другое дело, - убеждённо сказал Давыд.
Собеседник ничего не ответил, только усмехнулся краешком тёмных глаз. Фомин хлопнул себя ладонями по коленям и встал.
- Погутарили и будя! - подвёл он итог беседы. - Всё одно каждый останется при своём.
- Значит пора, - согласился старый сослуживец его отца. - И, взаправду, чего тянуть…
- Торопишься на тот свет?
- Не спешу, но и не боюсь, - с достоинством ответил Григорий. - Смерть приму, как подобает казаку.
- В ад попасть не боишься? - ехидно поинтересовался Давыд.
- Штоб попасть в рай, нужно, как минимум, умереть…
- Ишь ты, какой смелый! - присвистнул он. - А я расстреливать не буду.
- Как так?
- Ты воевал вместе с моим отцом, а он тебя дюже уважал, - сказал молодой казак. - Я дюже хорошо помню.
- Твоё право, но к немцам возвращаться мне нельзя.
- Сам знаю. - Фомин махнул рукой в сторону, где виделась пологая ложбина и сказал: - Пойдёшь по ней скрытно. Дальше плыви по реке и выйдешь к своим.
- Храни тебя, Бог!
- Второй раз не попадайся, - предупредил Давыд, - точно пристрелю.
Шелехов нервно кивнул и, пригнув голову, словно их кто-то видел, засеменил прочь. Фомин стоял посредине закрытого со всех сторон оврага и смотрел в спину удаляющемуся пленнику, со всей силы сжимая в руках винтовку. Когда тот скрылся из вида, сухо треснул одиночный выстрел…
 
Продолжение http://proza.ru/2012/08/03/15
полная версия