Юркины каникулы

С юга, из-за леса, наплывал низкий гул; прямо на нас шла "Восьмёра", и все, кому надо было встречать её, потянулись от балков вниз, к площадке. Пока мы шли, из-за леса вылетел вертолёт, заложил круг, и, подсвистывая лопастями, пошёл против ветра на посадку. Он завис над накатом из толстых стволов лиственниц; в открытой двери стоял бортмеханик и по ларингу руководил посадкой. Колёса коснулись настила, винт резко сбросил обороты, и из двери, не дожидаясь его остановки, полезли люди.
Юрка, ошалелый от рёва турбин, выбрался с рюкзачком, оглядываясь по сторонам. Сбылась мечта: шутка ли, человеку почти восемь лет, а он у отца в поле не был! Но сегодня мамка посадила его у экспедиции в автобус на аэропорт и велела мужикам переправить к нам на базу.
Беда только, что на базе мальчишке скука, делать нечего, а мне как-никак работать надо. В начале лета, до маршрутов, мы всегда описывали и опробовали керн скважин, пробуренных за зиму. Сидеть с нами на керне ему скука смертная, а не дай бог в лес уйдёт - достаточно отойти метров десять и потерять из вида лагерь, как он может крутануться и уйти в другую сторону. Устроив его в балке, я как мог уговорил его побыть на базе, а уж вечером мы сходим с ним в лес.
До вечера он, слава богу, дождался. Мы пошли с ним вниз от лагеря по сухому логу. Где-то в километре в долине выходил родник с красивыми грифонами (грифоны - это струи воды, бьющие со дна родника), и от него начинался ручей. На опушке перелеска перед ручьём я увидел медвежьи следы; на мху их хорошо видно.
- Смотри-ка, - говорю, - медведь уже поднялся.
Юрка  вроде тоже лицо заинтересованное:
- А как вы вот так ходите, вдруг он на вас нападёт?
- Как это - нападёт, у меня здесь все медведи знакомые! Да и что меня есть - одни мослы. Вот маленьких толстеньких они любят.
Юрка призадумался. Мы прошлись по ручью, посмотрели родник, к ужину вернулись на базу.
Результат от вида медвежьего следа превзошёл все ожидания. Теперь Юрка на базе дальше кустов можжевельника на опушке не отходил.
Пока я сидел на керне, Юрка развлекался, как мог. Он стал лучшим другом повара, что свидетельствует о его практичности. Правда, дружбу с ним он слегка омрачил, выкупав пару наших собак в бочке с водой, в которой Степаныч собирался поставить квас. Потом кто-то сделал ему лук. Мужики, которые по вечерам резались в "тысячу" за столиком на улице, нервно вздрагивали, когда откуда-то с неба в их стол между картами вонзалась стрела, а следом с боевым кличем ирокезов нападал Юрка.
Через несколько дней у нас был день рождения. У нас - это у Юрки, у меня и у Володи; мы устроили выходной и на вездеходе поехали на речку. В прошлом году я там работал, и такого крупного хариуса, как в том месте, нигде не видел.
На месте мы оставили наших двух девушек накрывать стол, а сами пошли рыбачить. Хариус поднимался по реке, и хватал всё, как бешеный. Мы с Володей и Юркой перегреблись на резинке на другой берег, а Лёшка остался на этом. Володя с ружьём, видимо, решил доказать, что он самый крутой рыбак, и убежал куда-то вверх по речке. А зачем? Мы стали в том месте, где вода с переката скатывалась в яму, и принялись таскать хариусов. Минут через пять Юрка бросил свою удочку; он только ловил и отцеплял от крючка рыбин, которых я выкидывал на берег. Когда я насчитал тридцать пять хариузов, я решил кончать: куда их девать, в начале лета?!
Юрка и сейчас вспоминает:
-Я же маленький был, никогда рыбалки не видел, я думал, так и надо, когда рыбины одна за другой из воды вылетают. Это у меня осталось на всю жизнь, а тут едем на рыбалку, поймаем две плотвички, и говорят: - хорошо порыбачили!
Лёшка сначала ловил напротив нас, но место у него было похуже, и он пошёл по течению. Рядом начиналось болото, и у берега он увидел что-то вроде драного матраца. До него не дошло, что это туша лося, которого убил медведь и прикопал мхом. Мишка, нажравшись, дрых метрах в тридцати в кустах, и, когда Лешка подошёл ближе, он решил посмотреть, что за нахал подбирается к его мясу. Он привстал и стал наблюдать. Лёшка, боясь повернуться к нему задом, стал потихоньку пятиться;
-Виктор! Ружьё у тебя?
- Нет, у Володи. А что?
- Позови его!
- Да где ж я его позову, он вверх куда-то побежал.
- Ну покричи!
Кричу, через некоторое время появляется Вова.
- Володя, тебя Лёшка зовёт.
- А что ему надо?
- Не знаю, сам спроси.
Вова орёт:
- Лёня, ты чего звал?
- Володя, ружьё у тебя?
- У меня.
- Плыви ко мне!
- Да зачем, у меня и здесь неплохо ловится!
- Плыви ко мне, говорю!
- Да как я к тебе поплыву, лодка выше по речке!
Короче, пока стоял весь этот ор, Лёшка потихоньку пятился от медведя, и, завернув наконец, за изгиб реки, задал дёру.
Говорят, первобытные люди боялись называть самого страшного хищника своих мест по имени: они думали, что он, услыша своё имя, придёт на зов, и придумывали ему прозвище (вот и медведь это прозвище, мёдоедь, а звали его бер: бер-лога его логово). Похоже, Лёшка тоже так думал.

Керн с одной скважины не успели вывезти; Скважина была на водоразделе, рядом было небольшое озерцо, и я предложил, вместо того, чтоб везти керн, слетать самому, естественно, с Юркой и с рабочим, Володей Шубиным.
Собрались мы на три дня. В рации, которую я получил на складе, какой-то охламон разрядил батарейки, они потекли и залили электролитом поддон. Я его хорошенько вымыл и просушил на солнце. Однако, когда прилетели на скважину и разгружались, я взял рацию за дно и почувствовал, что оно горячее. В поддоне второе дно - из текстолита, сквозь которое идут клеммы, под ним осталась влага и замкнула батарейки. Рация не работала. Вспомнил старый способ: пробил дырки гвоздиком в цинковых корпусах батареек и сварил их в растворе соли. На один раз хватило: сообщил, что питание село, и вертолёт будем ждать на третий день.
С работой мы управились за день, а на второй день пошли на рыбалку. В этих бессточных озерках на болотах обычно водятся одни окуни: вырождающаяся популяция, одна мелочь, сантиметров по десять длиной, и чёрные - под цвет болотной воды, за что мы их звали "шахтёрами". Это был Юркин день: окуни, оголодавшие на озёрной диете, клевали влёт; Юрка с четырёхметровым пластиковым удилищем при каждой поклёвке так подсекал, что окунь птицей летел через прибрежные ёлки на болото, а леска запутывалась в хвое. Хорошо, я взял всю катушку: пока Юрка бежал за окунем, я привязывал новую леску с крючком.
Окуней мы наловили с пол ведра. Чистить эту мелочёвку замучаешься, поэтому готовили мы их просто: помыли для порядка и сварили уху. Уха с мелочёвки отличная получается.
Похлебав ухи, мы завалились на спальники, а Юрка принялся за окуней. Он сидел спиной к нам, по-турецки, за нашим импровизированным столом; справа от него стопа окуней сантиметров тридцать высотой. Юрка брал окуня, осматривал его, потом раскрывал его в чешуе, как в панцире,  вдоль, опять осматривал и неспеша ел. Остатки он перекладывал налево. Через некоторое время мы с Вовкой уже зажмуривались, чтоб не видеть этого и не ржать. Куча справа всё убывала, а куча слева росла.
Вечером в балке на базе мы читали вслух журналы "Рыболовство", которые прихватил в поля Володя, и дружно ржали. Журнал состоял из статей двух типов. Первые - статьи богатеньких рыболовов, которые в эти глухие застойные времена имели возможность достать импортные снасти и леску. Они описывали, как ухаживать за леской, раскладывать её на травке и промазывать оливковым маслом; они разводили дома в специальном ящичке червей - мы тоже в поля червей брали, в тайге их нет, - но они червячков выгуливали на травке и подкармливали деликатесами: холодечиком из тушёнки и пр. Особенно нас привела в восторг фраза: - "Можно поставить на удочку поводок толщиной 0.05мм, но тогда надо быть готовым к вываживанию крупного окуня весом более 100 граммов"!!!
А второй тип статей - точнее, это не статьи, а конкурсы на самую большую рыбину - там поголовно рыбаки ловили на "Клинскую" леску 0.3 - лучшее, что у нас было, - с "Невской" катушкой. Рекордный хариус, пойманный на Онежском озере,  там был весом 1.5кг и длиной 54см. У нас были такие же.

Советская геология вместе со всей страной бодро шагала к полному идиотизму. Работали на результат полевые отряды, а база должна была обеспечивать ведение работ. На деле же на базе скопилось более двух десятков человек: радисты, дизелист, который гонял электростанцию, электрик, повара, кладовщики, плотники и прочие (и все в двойном комплекте - работали по сменам): все эти люди занимались тем, что обустраивали жильё, кололи дрова, готовили пожрать - и всё это для себя, причём за зарплату до трёх сотен в месяц. Если б полевые отряды исчезли, база всё так же работала бы, сама на себя, причём с такой трудной работой они явно не справлялись, и пришлось бы всё время нанимать новых рабочих.
В то время самый ходовой вертолёт был Ми-8. "Четвёрки" канули в лету, а маленькие Ми-2 и Ка-26 приходили к нам работать на лето из других авиаотрядов, своих не было. Зато в город пришли три Ми-26 - самый грузоподъёмный вертолёт в мире. Они как пришли, так и простояли пол года в дальнем углу аэродрома, ни разу не взлетев. Столько денег и груза, чтоб нанимать их, не было ни у кого.
В тот год на нас работали три старенькие "двойки". У них на троих был только один хороший аккумулятор, они по очереди заводились от него с утра и старались потом не глушиться.
Правда, вертолётчики любили пообедать у нас на базе: повар хорошо готовил, тем более на халяву. И вот, приходит борт как раз к обеду, мотор не глушит, выгрузили-загрузили, а начальник зовёт пилота:
- Ну что, пойдём пообедаем!
Время обеденное, человек проголодался. Решил он рискнуть: заглушил двигатель и пошёл обедать.
После обеда сидим мы на керне, площадка рядом, смотрим - начинает заводиться. Покрутит, покрутит винт, а двигатель не работает. Поехал наш трактор, с ГТТ сняли большой аккумулятор, везут на площадку. Народ недоумевает:
- Чего это трактор к вертолёту едет?
- А с толкача заводить будут!

Наше пребывание на базе шло к концу. Скоро нам выбрасываться на участки, а Юрке - домой, к маме. Сидим мы на керне, вижу - Юрка притащил большой бак для воды на склон террасы, пониже балков, и что-то там возится. Через некоторое время из бака взметнулось облако дыма, от него драпал Юрка, а за ним скачками нёсся наш геолог, Миша.
Юрка заглянул в палатку к рабочим и увидел на столе пачку чёрного пороха. Естественно, он тут же решил посмотреть, как горит порох - не мог же он пропустить такой случай. Хорошо, в пачке пороха оставалось на два пальца, да он ещё решил разделить его на два раза. Высыпал порох в бак и стал кидать туда спички, но сделал одну ошибку: стал с подветренной стороны, и, когда порох выкинуло вспышкой, его обожгло. В принципе, травм не было, только лоб слегка покраснел, но ресниц и бровей - как не бывало, а волосы стали рыжеватыми и кучерявыми, как у негра.
Вскоре мы с Юркой летели домой, а база вздохнула и расслабилась. На "двойке" пилоты летали по одному, и место второго, справа, было свободно. Юрка сидел на месте второго, смотрел на приборы и озабоченно думал: как же рассказать друзьям об этих приключениях и не прослыть вралём?
Домой ехали в рейсовом автобусе. Юрка сидел на заднем сидении со спальником и рюкзаком, оба мы в зелёных штормовках; местная тётка, глянув на нас, спросила:
- Что, туристы?
Терпеть не могу эти расспросы.
- Туристы, туристы!
Тётка присмотрелась к Юрке:
- Ой, а что это с ним?
- Что, что! Холодно было, в печку голову засунул, погреться немного.
Тётка схватилась за сердце:
- Нет, я не могу на него смотреть, сердце прихватывает! - и ушла на переднюю площадку.
- Юрка, - говорю, - у чужой тётки сердце прихватило, а что тебе мамка скажет!
Юрка ловил кайф.