Кинф, блуждающие звезды. Книга 2. 31

8.Явление Серого Демона.
 Искушение Ура.
…Ур обнаружил себя бредущим куда-то во мгле.
Под ногами жирно чавкало, ступни вязли в холодном месиве из травы, раскисшей земли и мелком крошеве камешков, из тех, что невыносимо колют ногу, если попадут в башмак. Воздух был затхлый, влажный, и полный запахов гниения и тех трав, что растут на болоте.
Капала вода; с невидимых стен струились тонкие ручейки – обостренным слухом Ур слышал, как они, извиваясь, трутся о невидимые в темноте стены, отламывают от камня микрочастицы, песчинки, - и капало с потолка пещеры.
Да, он был в какой-то пещере. Мгла; темнота; шепчущая вода – и где-то впереди, на таком же темном небе, виднеющемся в неровном проломе и сливающемся с угольно-черными стенами пещеры, сияла одна-единственная крупная звезда. Торн ушел, откатил свое тяжелое тело прочь, и стало темно.
После того как Ур пришел в себя, после того, как он осознал себя, ощутил себя – здесь и сейчас, - после возвращения из небытия, он прошел еще пару шагов, и рухнул во весь рост во влажное и мягкое, как губка, месиво из трав и грязи.
Тело его содрогалось от тяжкого дыхания – он дышал жадно, раскрыв рот, и, казалось, от жара, что вырывалось из него с каждым выдохом, высушивались насквозь пропитанные водой болотные листья.
…Кажется, он долго уходил – от кого? Зачем? Как? Он не помнил.
Все его тело, которое он считал таким прочным, таким сильным, сейчас было словно набитое ватой мягкое тельце тряпичной куклы. Ночная гонка выпила его силы досуха, дочиста, не оставив даже на донышке. Ур лежал на мягкой мокрой кочке, и чувствовал, как подземный дождь, капая ему на щеку, стекая по шее, проникая за пазуху, остужал его горячую кожу…
Кажется, до этого он плыл; кажется, он долго плыл в темноте – какие-то видения, промелькнувшие в его сознании и тотчас пропавшие, были сплошь наполнены движением и холодом… В них была абсолютная темнота и пустота, мрак, и быстрое подводное течение, влекущее его с собою. Он не знал, куда он плывет; чей-то голос, управлял им, серый, безликий; он молчал, когда Ур, в темноте и полном арктическом холоде плыл в глубине, почти у самого дна, спасаясь – от кого?  - и говорил лишь одно спокойное слово – «сейчас», и тогда Ур всплывал, и оказывался в крошечной подземной полости, каменной банке, заполненной воздухом, который Ур вдыхал со свистом в горящие легкие, цепляясь изо всех сил за неровности на каменном своде, обдирая руки о торчащие камни, чтобы темное течение не утащило его дальше прежде, чем он отдышится.
Всего этого Ур не помнил – так, обрывки, клочья, - на свое счастье, ибо переживи это он, прочувствуй эту холодную обволакивающую тьму, эту мертвую бездну, кажущуюся бесконечной темноту, он неминуемо сошел бы с ума.
«Уходи», - твердил голос в голове.
Теперь он звучал настойчиво и даже властно. Человек, что своей волей привел Ура сюда – он, должно быть, очень сильный. Он привык, что ему подчиняются… Он и Ура вел так же, как и всех прочих – дергая за веревочки, как марионетку.
На миг Ур даже дышать перестал и перекатился на спину.
Кукла!
Мысли о марионетке родила в его голове и другую, ассоциирующуюся с нею мысль – кукла…
Глиняная кукла!
Торн, странный серый серьезный Торн, бесстрашный старый мальчик, с такими страшными немигающими внимательными глазами, там, в мертвом городе, который они делили в своих нереальных снах, отдал ему эту куклу. Старую уродливую куклу из обожженной глины. Вложил ему в руку и сжал на ней пальцы. Беги; сбереги её.
- О господи, - Ур с трудом поднял руку – ладони горели, словно он натер их, до мозолей, до крови об воду, - и запустил её за пазуху.
Кукла была при нем. Неаккуратно, но надежно обвязанная каким-то красным шнурком поперек туловища, она висела на его шее. Шнурок был слишком короток, чтоб Ур смог снять его через голову – это означает, что и завязал его кто-то другой. Торн…
Ур не помнил, как Торн отдал ему эту куклу и велел бежать; ничего не помнил.
Одно лишь засело в голове и тревожило, кололо душу воспоминаниями – взгляд Торна, которым он проводил свою послушную марионетку-Ура.
Серый, страшный в своем всепонимании и спокойствии ледяном взгляд; и глаза с отсветом рдеющих углей на самом дне – словно у древнего, невероятно древнего и мудрого существа,  для которого мир  - всего лишь игрушка, блестящий шарик на ладони…
- Не-ет, - простонал Ур, истерично посмеиваясь. – Но это же нечестно! Это невозможно! Ты не можешь его взять! Слышишь, Ты?! Ты не можешь его взять, он не твой!
Голос Ура прозвучал в пещере странно и дико. Так звучат голоса отчаявшихся в храмах с их высокими стенами и сводчатыми куполами; отразившись от камней, прокатившись пару раз эхом в темноте, голос Ура смолк, и никто не ответил на его гневные слова, взывающие к справедливости.
- Ты не можешь его взять, - повторил Ур, стараясь приподняться со своего мокрого ложа из пропитанных водой болотных мхов. – Ты убьешь его! Ты не смеешь его убивать..!
Но подводное путешествие выжало его досуха, до капли, до самой мельчайшей крупицы силы. У него не осталось сил даже на это, и он снова рухнул во влажные травы, чувствуя, как вода остужает  его горящее тело.
Он знал, кто смотрел на него этим прощальным серым взглядом, и кто завладел на этот миг телом юного Торна.
Из всего, что произошло, Ур помнил только Совет, его спорящих участников – и особенно того, кто назвался Слепым Пророком. Таинственное существо, неприметный человек в сером, испачканном сажей рабочем комбинезоне младшего обслуживающего персонала…
Слепой Пророк! Обиженный миром человек – его оставили для того, чтобы он задраил люки за спинами тех, кто, по мнению высокомерных, имел право на жизнь, - тот, кого не брали в расчет, тот, о ком даже не подумали… Испуганный человек, обреченный на верную погибель и отчаянно, до сумасшествия, желающий жить. Он выжил, вопреки всему и всем, и стал божеством в глазах своих потомков.
Ур много слышал от местных о Первоначальнике, об Отце Всех, о странном, полубезумном существе, создавшем этот мир, населившем его людьми, а затем безжалостно и правдиво написавшем все судьбы мира на камнях и вымостившем ими все дороги, что разбегаются по всему свету…
Что было, то и будет, а что есть – то и было….
Страдая в своем безумии (спасаясь от космического огненного шторма в подземном темном укрытии?), он выписал на долю людей все мыслимые и немыслимые жестокости и муки, страдания и горести, такие точные, словно сам видел их, словно разглядывал картинку с увеличительным стеклом; он раздавал беды щедро и безжалостно, и каждому отлилась его чаша слез.
Затем демоны, терзающие его несчастный разум, отступали; и в минуты просветления, когда разум возвращался в измученную голову Пророка, а взор не застилали кровавые картины, он вдруг начинал все исправлять, и тогда на пепелищах и черных руинах расцветали цветы, и мир замирал в умиротворении, созерцая чудо и ощущая благодать и счастье.
Так гласили легенды.
Оттого-то люди этого мира ничего не просили у своего творца, Слепого Пророка. Бог их был не злобен и не добр; он был безумен, а до разума безумца докричишься ли?
Люди не жаловались на судьбу; они знали наверняка, что ежели в их жизни было зло, то и добро непременно даст их Бог, от которого отступят терзающие его демоны.
Так говорили легенды.
Ур не верил в древние сказания.
Не верил он в Слепого Пророка потому, что точно знал и день, и час, когда родился этот мир.
Он подсмеивался над религиозными людьми, с философским спокойствием переживающими свои горести и радости – о да, это ваш Пророк начертал, а как же!
Но чем дольше он жил в этом мире, чем чаще слышал имя Пророка, тем чаще замечал он странную и пугающую смесь безумия и мудрости в глазах  людей, отчего взгляды - в любом конце света, на любом континенте! -  были похожи один на другой.
Так, словно смотрел один человек – тысячами глаз одновременно…
И, снова и снова ввязываясь в ненавистные ему религиозные споры, где-нибудь в тавернах, за стаканчиком доброго вина и с трубкой хорошего табака, Ур все чаще видел этот же странный, всепонимающий взгляд, в котором мешались насмешка и нечеловеческая древняя мудрость.
За спором быстро проходило время; заканчивалось вино и табак, и гасли еле рдеющие угли в камине. И когда имя Слепого Пророка звучало уж слишком часто, а язык словно чувствовал на вкус каждую буковку этого священного имени, Уру, не самому впечатлительному человеку в этом мире, начинало казаться, что он слышит смех этого странного божества, а в захмелевших глазах собеседника на миг отражалось  космическое древнее пожарище, иссушившее разум Слепого Пророка.
Что это было? Виной ли тому выпитое вино, или же это все же память крови - а Ур как ученый, более склонялся к этой версии, - но лик Пророка всегда проявлялся в чертах любого из чад его, будь то узкоглазый хорь-айк, или эшеб, черный, как обугленная головешка.
И тогда Ур ощущал ужас.
Ему казалось, что это один и то же человек невероятным образом прыгает из тела в тело, и разговаривает с ним, с Уром.
И – смотрит на него…
Ур никому не признавался, но он боялся этих встреч - и сердился на них; порою ему начинало казаться, что Слепой Пророк – это просто человек, один из тех, Кто Пришел, так же, как Черный и Белый, и теперь он прячется среди людей, в толпе. Их много, этих странных пришельцев с бездонными серыми глазами. И они видят его в толпе, среди других людей. Они следят за Уром, улыбаясь, и при встрече с ними ему каждый раз приоткрывается кусочек какого-то сокровенного знания, но он не готов еще его принять и понять, и потому не понимает, о чем говорят эти люди, улыбающиеся такой страшной, одинаковой на всех ухмылкой.
Ур чувствовал, что и сам начинает сходить с ума, разум его растворялся в подозрениях, когда он начинал размышлять о Безумном Боге…
Потом вера в это – не в божество, о, нет! – в то, что Слепой Пророк следит за ним и играет с ним, укрепилась в сознании Ура.
Путешествуя, Ур невольно занялся сбором информации о Слепом Пророке, - тот, наверное, смеялся, тихонько хихикая, потому что заставил упрямца-Ура думать о нем, - и изучил множество книг и легенд; вскоре он знал все, что когда-либо говорил Пророк своим нечаянным собеседникам, сумевшим рассмотреть его в толпе и понять скрытый смысл в его речах. Любой священник позавидовал бы знаниям Ура.
Но всякий раз, при встрече с очередным человеком, из глаз которого, словно из прорезей маски, смотрели глаза Пророка, Ур обязательно слышал одну и туже фразу, которую люди говорили, как житейскую истину, в один голос, на разных языках.
- Чтобы Бог обратил на тебя внимание и помог тебе, ты должен делать что-то, интересное Богу. Делай хоть что-то хорошо – и Бог увидит тебя.
Делай.
Мысли.
Двигайся.
Придумывай.
И тогда Бог увидит тебя.
Ур не понимал, что он должен был сделать, что требовал от него Пророк – а Пророк, кажется, не умел говорить прямо. Божество, которое, кажется, перестали терзать демоны, заинтересовалось им, и Ур ощущал себя букашкой, на пути которой некто складывает палочки, камешки, прочий мусор – просто так, чтобы посмотреть, как она поползет через завалы.
Божество развлекалось; и Ур слышал его смех.
От мыслей этих действительно можно было сойти с ума!
Нет; Ур отказывался верить в Божество! Начало этому миру положили простые смертные.
Но от ощущения, что некто с ним играет, Ур отделаться не мог.
И он решил бросить вызов божеству – или кому бы то ни было!
И в ответ он снова услышал смех.

Как материалист и ученый, обладающий трезвым и холодным разумом, Ур попытался и Слепого Пророка объяснить с понятной ему позиции. Логическое обоснование, такое привычное, такое ясное, почти осязаемое – как колба в руке, как лист на белом пластиковом столе, вырванный из блокнота, исписанный формулами и заметками, - давало иллюзию уверенности, твердой почвы под ногами… Иначе Ур чувствовал себя падающим в хаос, в безумие, в черную бездну…
Нет, нет, не думать об этом!
Все равно не было Божества, Пророка – не было; был кто-то, самый первый, самый гениальный, кто смог это придумать… кто смог из ничего, из обожженных и больных калек создать сверхлюдей.
Ученый; гениальный ученый, который смог создать такую тонкую и сложную структуру, как самовосстанавливающийся организм эшеба, умеющего плавать, подобно дельфину – они до сих пор прекрасные пловцы, - кто смог научить жить регейцев веками, заложив в их тела огромный, почти нескончаемый запас прочности…
Гений, полубезумный гений, которому его жизнь была дорога оттого, что только живые могут мыслить и совершать немыслимые путешествия в страну науки.
Ур слышал краем уха об опытах, - так, прочел от силы пару статей, - которые проводили его собственные соплеменники, по расщеплению разума. Разработки эти были настолько невероятны, почти как фантастика, что большинство ученых смеялись над слухами, говоря, что это не более, чем очередная утопия, высокая мечта. Другие, считающие мультиразум возможным, и относящиеся к этим разработкам весьма серьезно, говорили либо то, что это – просто гениальная находка ученых, либо считали это опасным для общества экспериментом. Ур относился к числу тех, кто не верил в мультиразум… пока не оказался здесь.
Расщепленный, растиражированный разум!
Ученые пытались уже клонировать не тело – это был уже такой же старый трюк, как, например, печение блинов на старой чугунной сковородке, - а то, что было основным в человеке, и делало его – индивидуальностью.
Другими словами, выражаясь высокопарно, ученые пытались отпрепарировать душу. Сознание одного человека расщепить на много-много аналогичных и затем вложить эту информацию в головы многих. Или – сознание одного человека переселит в тело другого… Бывает же так, что тело живо, а разум его уже покинул? Идеальный футляр для того, чей разум жив и остер, а тело – дряхло и немощно…
Если вложить разум одного в головы многих, то получится группа идеальных единомышленников. Кажется, в одной из статей упоминались успешно проведенные опыты; опыт показывал, что разум, изначально идентичный, все же немного изменялся; появлялись черты, не свойственные первоначальному, матричному образцу. Но если рассматривать группу испытуемых в целом, то некая единая мысль их все же объединяла…
Ужасное, кощунственное, жестокое надругательство над самым сокровенным, что только есть у человека!
Так вот Ур полагал, что Слепому Пророку – создателю эшебов и регейцев, - это удалось.
Возможно, он сделал это, когда тело его одряхлело настолько, что он уже был на пороге смерти… А он хотел жить! Все так же безумно, как и тогда, когда, прячась в подземных катакомбах от сжигающих его разум лучей, выстукивал на мертвых камнях стихи и выдуманные им истории, чтобы не сойти с ума от страха и неведения…
Возможно, он сделал это раньше – еще тогда, когда о катастрофе еще и не думали. Возможно, он был просто безумцем, который и остался-то на горящей планете лишь потому, что видел там огромное поле для своих экспериментов. Сходящие с ума от ужаса и радиации люди, много людей – что может быть лучше для его экспериментов по путешествию по телам?! Многие сотни живых футляров, лишенных воли, разума, памяти, желаний…
Возможно, он и путешествовал, менял погибающие от лучевой болезни тела, сохраняя главное – свой уникальный разум; или делал своих двойников – ах, разве есть в этом мире человек, который не мечтал хоть раз в жизни, чтобы в важном деле помогал бы ему он сам?!
Интересно, а каково это – думать в унисон с кем-то? Одинаково, точно так же, как вот эта голова, склоненная над ретортой? Она думает точно эти же мысли, что и ты сейчас, и они отдаются эхом в мировой паутине разума… двойным эхом… тройным… сотенным…
Нет, не думать! Не думать об этом!
Значит, он все же смог расщепить разум свой так, и так пристроить его в тела, чтобы во всяком новом теле осознавать себя самого так, словно ничто не менялось…
Неужели он живет во всяком теле?!
Неужто до сих пор хоть частица его, но есть в любом человеке?!
Но эта мысль убивала Ура сильнее, чем божественная теория.
Получается тогда, что человек, мертвый уже века и века, продолжает жить.
Выстроенный им мир с населяющими его людьми – это словно огромный дом со множеством комнат.
И Пророк ходит по этим комнатам-людям, познавая мир и глядя на него разными глазами; он умеет все; побывав в теле человека, он берет его опыт, его знания, его умения, его таланты. Пророк проживает эту жизнь; а когда ему становится скучно – или с человеком просто случается нечто недоброе, - Пророк перескакивает в другое тело…
Нет, нет, нет, это уже откровенная ерунда, это невозможно! Разум не может блуждать просто так, это же не грипп, он не передается чиханием!
А жаль; иногда не мешало бы обчихать кое-кого.
Но это невозможно, воскликнул мысленно Ур – и тут же услышал свой же (свой ли?))) вкрадчивый ответ: невозможно? А сам-то ты что делаешь, повелевая своими наннерами и вливая потом свои сыворотки людям? Не меняешь ли ты сам их сознание? Это, конечно, не совсем то, но в этом же направлении… невозможно, как же… ха!
И все-таки… Значит, все-таки он сумел…
Сумел, и вломился в тело торна. Вот так просто захватил его, выгнав хозяина вон пинками. Поразвлечься захотел, значит… Поучаствовать в увлекательном аттракционе – а назревают нешуточные события, в этом Ур не сомневался!
Значит, Слепой Пророк присвоил тело чужака, пришельца с другой планеты так запросто?! Накатается на горках – и удерет трусливо в первый же попавшийся момент, как только дело запахнет жареным… когда вагонетка аттракциона на всем ходу полетит в пропасть, например. И тогда юный Торн вернется в свое поношенное, потрепанное старое тело, и с изумлением поймет, что жизнь-то его прожита кем-то другим!
Какая же он сволочь – этот Пророк… ненавистный Пророк, который так любил насмехаться над Уром!
От размышлений этих у Ура снова шла кругом голова, и он снова ощущал приступы безумия и слышал смех злого гения рядом с собой.
Это его глазами смотрели Уровы насмешники; это его улыбка появлялась на губах людей!
И – это он смотрел глазами юного Торна, велевшего Уру бежать прочь, спасать куклу!
Он овладел телом Торна, он прочитал его способности; Торн, такой честный, мыслитель и романтик, мог бы пожертвовать своею жизнью ради спасения человечества, но жизнью своего друга?! Никогда! Ур схватился за плечо – под его чуткими пальцами было тепло и влажно, и чувствительные подушечки безошибочно нащупали чуть побаливающее место, где из кожи были вырваны две чешуйки. Черт! Он влил сыворотку обоим – а значит, изменения необратимы!
Они начались в тот самый миг, когда первая капля коснулась губ. Оба мальчишки зависнут, зависнут надолго, и враги их настигнут и убьют!
Разум Торна, открывшись сывороткой Ура широкому, как река, потоку информации, подключился к мировому разуму и впустил врага.
Слепой Пророк  принял решение, и безжалостно кинул мальчишек на алтарь своей великой цели. Он пожертвовал ими обоими, это были его разменные фигуры в партии – с кем? Неужто он хотел обыграть целый свет?
Враг; Ур считал Слепого Пророка врагом, потому что тот управлял судьбами людей грубо; играя ими, как куклами, он не ценил ни единую из них, и лишь свою ставил превыше законов мироздания…
Жить он хотел, трухлявый прогнивший пень… А Торн что же – не хочет, по-твоему, а?! Эй, ты, гений чертов – не хочет жить юный Торн?!
Какая же ты мразь!
- К чертям всех, - стонал Ур, ворочаясь в мокром и грязном ложе из трав и вязкой липкой грязи. – Я спасу их! Я не дам тебе убить их!
Можно было закрыть глаза и идти дальше, в звезды, как он делал это обычно. Сделать шаг в Космос, через портал, и уйти из этой истории, оставив ее позади себя в веках, похоронивших страдания и саму память о живших когда-то.
Торн сам сказал – уходи, спасайся. Спаси себя и тот мир, что заперт. В твоих руках ключ от него!
Этого достаточно для совести любого человека, чтобы бежать без оглядки, предоставив им возможность принести себя в жертву и остаться безвестными героями.
Но Ур не хотел бежать.
Ур кинул вызов Слепому Пророку, да…
Еще есть возможность вырвать мальчишек из лап чертова Пророка! Ур сможет это сделать – если вернется, очень быстро вернется туда, к ним, успеет вперед всех преследователей!
Ур прекрасно знал, как выглядят наннеры, ведь он сам их создал; но все же, когда он мысленно обращался к ним за помощью – в тех редких случаях, когда ему нужно было, во что бы то ни стало нужно было прыгнуть выше головы! – когда он давал им невероятные, невыполнимые команды, он всегда видел одну и ту же картинку: молодого человека в абсолютно белом костюме, при галстуке, в остроносых узких туфлях, стоящего в стерильно белой пустой комнате – нет, не так, в абсолютно белом светлом пространстве, - чуть расставив ноги, скрестив руки на животе. Ладонью правой руки он обхватывал запястье левой – и так стоял, ожидая, что скажет ему Ур.
Абсолютно спокойный человек. Черт знает, почему разум Ура выбрал именно этот образ.
- Мне нужно обратно, - произнес Ур.
Человек в белом даже не шевельнутся.
- Я должен очень быстро двигаться! – Ур повысил голос. – Я должен вернуться обратно, откуда приплыл, быстро!
Наннер молчал.
Видимо, на сей раз Ур задал ему поистине трудную работенку.
- Это практически невозможно, - бесстрастным голосом ответил, наконец, наннер. – Вы провели в движении не менее тринадцати часов. Расстояние, которое вы проплыли, равно примерно сотне километров. Организм переохлажден; чтобы элементарно согреть его, требуется много энергии. А у нас её нет.
«А без тебя-то я этого не знал! Вот спасибо, подсказал!» - язвительно подумал Ур, но не смог даже рассмеяться своему едкому замечанию.
- Что для этого нужно? – игнорируя отказ наннера, с напором произнес Ур.
Наннер снова замолчал; наверное, его верные подчиненные сейчас сновали по всему телу Ура, наскоро производя исследования всех ресурсов организма.
Наннер молчал долго – значит, ресурсы эти были весьма невелики…
- Вы израсходовали практически все запасы свободной энергии, - оповестил, наконец, наннер Уру. Ур едва не расхохотался – господи, но до чего же эти механизмы однообразны и глупы! А уж как любят красивые, вычищенные фразы!
«Израсходовали все запасы…»
Да Ур ни ногой, ни рукой двинуть не может!
- Я это знаю, - оборвал отчет наннера Ур. – Я спрашиваю – что нужно для того, чтобы восстановить их, и быстро вернуться обратно?!
Этого хитрый Слепой Пророк явно не ожидал; он все верно рассчитал – отправил Ура черт знает куда, да так, чтобы ночное подземное путешествие максимально вымотало его. Чтобы он не сумел вернуться и помешать его планам.
- Единственный способ, - быстро ответил послушный наннер, - восстановить двигательные функции – это перенаправить потоки энергии иначе. Другими словами, - предупреждая нетерпеливый вопрос Ура, - нужно кое от каких функций отказаться.
- От каких? Зрение и слух мне нужны!
- Телепатия; телекинез, - отчеканил наннер. – Мозг сможет выполнять только простейшие функции – зрение, слух. Осязание и обоняние так же придется ослабить.
Хмм… Это почти инвалидность, подумалось Уру.
Не слышать мыслей, текущих в темных черепах врагов, не иметь возможности приказывать им, подчинять своей воле – и иметь в резерве только силу мускулов, и то - ограниченную…
Справится ли он?
Воображение его красочно нарисовало ему ненавистные бездонные серые глаза, и Ур еще раз услышал издевательский тихий смех.
Кровь, казалось, быстрее побежала по жилам, и Ур, превознемогая себя, приподнялся, опершись на локти.
Надо!
Я смогу! Я могу все!
- Согласен, - сцепив зубы, произнес Ур. – Перенаправляй. Я должен быстро двигаться!


полностью произведение можно прочитать тут:http://kvilesse.ucoz.ru/publ/mir_kbz/10