ЕГЭ

Кузнецова В.Н.
ЕГЭ

Удивительное дело: когда в прошлом году мы впервые принимали этот экзамен, мы, организаторы, особо не волновались, а в этом году у нас было неприятное чувство и огромное нежелание с ним связываться. Конечно, во всём виновато наше надшкольное начальство, так запугавшее нас апелляциями, что нам каждый одиннадцатиклассник казался потенциальным сочинителем такой кляузы. Немалую роль сыграла и наша новая администрация. Мы устали в позапрошлом году и за год до этого, когда нашу школу донимали проверками и нашествием всяких бюрократических дам из Департимента образования, после чего сняли с должности нашу старую директрису. В прошлом году мы измучились от непонятных требований новой директрисы, просидевшей у нас ровно год. И наконец, в этом году нам дали очередную директрису, явившуюся со своими приспешниками. Мы измучились. Нельзя сработавшийся за много лет коллектив одолевать каждый год всё новыми требованиями и порядками. Недаром из нашей школы уже ушло столько народу. Но, видно, мало нам собственных горестей, а теперь к ним прибавили обязательный ЕГЭ по математике и русскому языку.
В прошлом году одиннадцатиклассники сдавали ЕГЭ по русскому. Но, во-первых, выбрать из четырёх вариантов ответов правильное написание слова легче, чем решить пример, а потом уже проверить, с каким номером ответа следует согласиться, а во-вторых, в том году произошла афера с Интернетом, где какой-то парень продавал варианты заданий ещё до самого экзамена. Теперь уже два предмета сдаются в форме ЕГЭ, а в будущем уже все экзамены будут проводить в такой форме.
Предварительный ЕГЭ по математике дети написали плохо, несмотря на то, что на всех был дан только один вариант и была поэтому возможность подсказок правильных ответов. Мы ждали самого неприятного, то есть, что на настоящем экзамене, когда у каждого будет свой вариант, дети напишут ещё хуже и у половины из них будут двойки. Наши-то ученики сдают в другой школе, а к нам присылают чужих, поэтому мы не заинтересованы в их отметках. Да и подсказывать, если есть такая возможность, не станешь из-за угрозы апелляции. Сосед может тут же написать, что-де такому-то подсказали, что p»3,14, а сам он из-за этого не сумел проявить свои знания. В глубине души многие учителя ещё и с тайным злорадством думали: «Мы заставляли вас учиться, предупреждали, что будет ЕГЭ, а вы не желали и даже хамили в ответ. А теперь извольте убедиться, что надо было нас слушать».
Первый ЕГЭ был по русскому языку, и я была на нём организатором, а на ЕГЭ по математике мне пришлось быть дежурной по этажу, потому что учителей математики на ЕГЭ по математике велено было не допускать, так же как словесников - на ЕГЭ по русскому. Я заподозрила, что на пробном ЕГЭ по математике вышли какие-то неприятности, поэтому и ввели такие ограничения.
Перед ЕГЭ по русскому языку нас, организаторов, по обыкновению собрала в своём кабинете заместитель директора по ЕГЭ Лена Петровна. Только тут мы узнали, как прошёл пробный экзамен. Оказывается, что во многих школах обнаружились не только недостатки, но и самые настоящие безобразия. Во-первых, несмотря на то, что ЕГЭ проводился с прошлого года, некоторые школы не приобрели никакого опыта и не смогли ни принять пришедших к ним детей, ни развести по аудиториям, ни организовать раздачу документов. Наша директриса, присутствовавшая в качестве наблюдателя в одной из таких школ, рассказывала, что бывшие там же начальственные дамы не то из Департамента образования, не то откуда-то ещё сами принялись торопливо распоряжаться проведением экзамена. Во-вторых, в ряде школ допускался шум в аудиториях, причём часто шум создавали сами организаторы, которые громко разговаривали между собой и по мобильным телефонам. В-третьих, были случаи подсказок, а в одной школе, где, видно, работали слишком уж наивные люди, потому что забрали в начале экзамена вариант, задания и все бланки, выданные одному мальчику, и передали ему в конце, так что ему осталось лишь переписать своим почерком ту часть заданий, которые требовали полного решения. Возмущённые дети, не удостоившиеся такой же чести, сейчас же начали жаловаться на несправедливость. Думаю, несладко пришлось неуклюжим организаторам и руководителям, устроившим такую наглядную помощь своему протеже.
В том, что на ЕГЭ помогают некоторым детям писать или, вернее, пишут за них, мне известно. Если бы у меня была необходимость в таких действиях, я могла бы заполнить листы ответов у тех детей, которые сдали их мне задолго до конца экзамена. Может, поэтому учителей и не допускают теперь организаторами на ЕГЭ по их предметам. Но и другой способ есть. Одна десятиклассница, перешедшая к нам из какой-то особой школы, в ответ на мои убеждения учиться, ведь впереди ЕГЭ, сказала: «Что вы, Евгения Николаевна! Разве вы не знаете, что всё покупается? И она рассказала, что в прошлом году её отец купил готовое решение для её брата, причём расплата была проведена прямо на экзамене. Проделано всё было так: отец заранее выяснил, к какому организатору попадёт мальчик, сговорился с ним по телефону о цене, а на экзамене мальчик получил видимость задания и фальшивые бланки ответов, где мог писать что угодно, а организатор в его документах сам отметил и записал требуемое. В конце экзамена мальчик отдал свои бумажки вместе с деньгами, вложенными в них, а организатор подложил вместо них правильно заполненные листы. Сами понимаете, что наученная таким опытом десятиклассница не пожелала учиться, убеждённая, что и ей отец на ЕГЭ купит готовое решение. Я, конечно, спросила, что она будет делать, если организатор, который будет у неё, откажется от такой сделки. «Не откажется, - ответила девочка, имеющая односторонний опыт. - От денег ещё никто не отказывался».
Теперь предметников не допускают на ЕГЭ по своему предмету, но организатор с лёгкостью может вынести документы из кабинета и передать для обработки специалисту, ведь дети не знают, что именно он выносит. Да, теоретически продумав варианты помощи ученику, я удивляюсь, как грубо сработали учителя в той школе.
Наша школа вновь не прозвучала в числе «проколовшихся».
- Учтите, что в те школы будут направлены комиссии, - объявила Лена Петровна. - Счастье, что к нам это не относится, ведь они имеют право заходить в любой кабинет.
Мы промолчали, потому что не привыкли выражать своё мнение даже пожатием плеч. Какое нам было дело до комиссии во время ЕГЭ? Мы будем сидеть с чужими детьми, ни в каких подсказках мы не заинтересованы, поэтому сиди рядом с нами хоть министр просвещения, нам от его присутствия ни холодно, ни горячо.
После этого нам было объявлено об изменениях в правилах организации экзамена. Если раньше дети должны были расписаться только в бланке ответов, то теперь кроме этого мы должны были проследить, чтобы они под своей подписью печатными буквами написали свою фамилию, потом написали фамилию на конверте, куда вложен вариант задания, а также на самом задании и на черновиках. Окончив экзамен, каждый должен вложить вариант задания в подписанный конверт и сдать в таком именно виде, а бланки ответов сдавать как обычно россыпью. Причём, если раньше на листах с вариантом задания никто не имел права делать отметки, то теперь детям дозволялось как угодно работать с ними и писать в них. Потом мы бланки ответов, как и прежде, должны были заклеить в особый секьюрпак, а конверты с вложенными заданиями поместить в старый, уже вскрытый секьюрпак и, не заклеивая, передать руководителю, отвечающему за поведение экзамена. Черновики отдельной стопкой, но уже никуда не вложенные, сдаются ему же. Обрабатывает бланки ответов А и В компьютер, а люди, специально собранные для такого случая, проверяют лишь ответы С, где приводятся полные решения. Никто так и не понял, зачем надо писать фамилии на листах задания и черновиках, но нам до этого дела не было. Может, так делалось на случай подачи апелляции.
- Прежде, как вы помните, в случае полиграфического брака мы писали докладную записку и брали резервный вариант, - сказала Лена Петровна. - Теперь резервных вариантов нам не дают. Если попадётся нечитаемый лист, то мы должны будем звонить, чтобы нам привезли другой вариант. Тогда к нам пошлют специального курьера.
- И когда же он привезёт его? - не удержались мы от вопроса.
- Это уж не от меня зависит, - сладким голосом ответила Лена Петровна. - Значит, ребёнок начнёт работу позже.
Мы все понимали, что нервничать часа два в ожидании задания, а потом начинать его выполнять, когда большинство уже сдаёт работы - дело неприятное, но от нас это тоже не зависело.
- И пожалуйста, не ограничивайте детей в черновиках, - вспомнила Лена Петровна. - А то в нескольких школах, узнав, что ребёнок исписал свои два листа, организаторы начинали грубо на них кричать или прямо заявляли: «Хватит с тебя двух листов. Не надо было так много писать».
- Мы этого не делаем, - за всех ответила словоохотливая организатор, присланная к нам в числе прочих из другой школы. - Пусть они пишут сколько хотят.
Лена Петровна, говорящая на таких вот собраниях, где присутствуют учителя из других школ, особым медовым голосом и с неугасающей улыбкой, совсем растаяла.
- И пусть пишут, - согласилась она. - И не гоните их из аудитории. Даже если ребёнок остался один, он имеет право использовать всё время, отведённое для экзамена.
- Мы не гоним, - сообщила словоохотливая организатор.
- Вы не гоните, а в некоторых школах гонят, и эти школы поставлены на заметку. Учтите, что дети могут написать апелляцию по любому поводу.
И опять нам стали говорить о праве детей на апелляцию.
Ободрённые, наставленные и подготовленные к проведению ЕГЭ мы разошлись по кабинетам, а кто - сразу домой.
На следующий день, когда я уже получила все конверты и сидела в кабинете, собираясь проделать всё необходимое перед приходом детей, моя напарница сразу же объявила мне, что не готова к сегодняшней процедуре, но инструкцию детям прочитает и поможет мне проверить паспортные данные. Я бы огорчилась, если бы она сказала, что сегодня будет сама работать с детьми, потому что я привыкла контролировать любую запись и пометку в бумагах и беспокоилась бы, не забыла ли это моя коллега.
- Вы знаете, что на ЕГЭ по математике вы не будете здесь сидеть? - спросила она.
- Знаю. Мне ещё две недели назад об этом сказали. Жаль только, что мне придётся дежурить в коридоре. Лучше бы мне дали возможность остаться дома.
- А я так огорчилась, - призналась она. - Вы-то знаете, что нужно делать, а я в этом не разбираюсь. Ещё с кем меня посадят?
- Ничего, - утешала я её. - Ваша будущая напарница ведь не новичок и подскажет вам, что делать.
- С вами удобнее. С вами мы сработались, и к вам я привыкла.
Спасибо на добром слове. Я проделала всё необходимое и вышла в коридор посмотреть, много ли пришло детей. Запускать их в кабинет было ещё рано, иначе им пришлось бы очень долго ждать начала экзамена, а тогда они расшумятся и утихомирить их будет очень трудно. Лучше, чтобы они до последнего находились в коридоре, а без десяти десять уже запускать внутрь.
Внешний вид пришедших детей оставлял желать лучшего. Большинство их было в драных джинсах, непонятно каких рубашках, а некоторые девочки по-видимому спутали учебное заведение с ночным, иначе не пришли бы в таком откровенном виде. У нас тоже имелись особи, не подчиняющиеся школьным правилам и одевающиеся по собственному усмотрению, но их было немного и с ними велась борьба, а в школе, где учились пришедшие на экзамен дети, явно не был введён офисно-деловой стиль одежды. До меня дошли слухи, что на пробном ЕГЭ по математике наш самый яростный защитник общешкольных правил Сотников, он же завуч лицейских классов, биолог и географ, не выдержал внешнего вида пришедших детей и накричал на них, стыдя за то, что не удосужились одеться приличнее даже на экзамен. Хорошо, что сегодня он не появлялся, иначе кому-нибудь из детей могло бы придти в голову подать апелляцию, в которой он пожаловался бы на грубость администрации школы, из-за которой он так расстроился, что не смог проявить свои знания.
Среди детей выделялся один рослый полный мальчик, точнее, молодой человек, в хорошем сером костюме, с галстуком и в чёрных очках, закрывающих пол-лица. Он раскланялся со мной с видом кинозвезды, которую все должны знать и любить, и я поняла, что кому-то из организаторов на экзамене придётся несладко. Чуть позже, когда мы пропускали детей в кабинеты, выяснилось, что такими избранными злым роком оказались мы с социальным педагогом. Я заранее предупредила её о любующемся собой юноше, поэтому и она морально приготовилась к предстоящему испытанию.
Мы проверили паспорта у детей, сверили данные с ведомостью, рассадили их по местам, освободив от сумок, пакетов и мобильных телефонов, и я приступила к последовательной и поэтапной подготовке к экзамену. Молодой увесистый петушок сейчас же оживился и по привычке, взлелеянной в своей школе, стал было вставлять реплики, ожидая восторга детей.
- Молодой человек, вы хотите, чтобы вас удалили в экзамена? - оборвала я весьма строго.
Юноша растерянно замолчал, криво улыбаясь, чтобы не уронить своего достоинства, а я предоставила своей напарнице причитать инструкцию. Немного пришедший в себя петушок гримасничал, улыбался и раскланивался во все стороны, но дети были слишком ошеломлены незнакомой обстановкой и непривычной строгостью чужих учителей, чтобы реагировать на проделки юноши.
Когда я приступила к указаниям, что нужно делать детям, громоздкий петушок продолжал лишь гримасничать, но мне это было безразлично, лишь бы молчал. В эту самую минуту к нам заглянула Лена Петровна, обходящая кабинеты.
- У нас проблема с этим молодым человеком, - объявила моя напарница. - Кажется, он хочет, чтобы его удалили.
- И хорошо! - подхватила Лена Петровна. - Если хочет, мы его удалим. Как только раскроет рот, приводите его ко мне, и мы живо удалим его с экзамена.
До самого конца экзамена этот юноша сидел, не проронив ни слова, время от времени улыбался мне во весь рот или гримасничал и на весь класс шмыгал носом. Честно скажу, что я старалась на него не смотреть, а если смотрела, то только внутренне подготовившись, потому что, глядя на него, трудно было удержаться от смеха, а это организатору не полагается по должности.
Экзамен прошёл хорошо, тихо и спокойно, хотя в одной из аудиторий был неприятный случай. Мы с напарницей не подсказывали абсолютно ничего, даже не отвечали на вопросы, как правильно записать ответ, советуя детям прочитать правила оформления, потому что усвоили внушённую нам мысль, что это один из поводов для апелляции. А одна из организаторов в другой аудитории подсказала девочке, в какой форме записать ответ, руководствуясь здравым смыслом, и ошибалась, потому что инструкция по оформлению не сочеталась со здравым смыслом. Счастье, что вторая организатор вовремя заметила её ошибку. Девочка устроила истерику, хотела тут же подавать апелляцию, и её еле сумели успокоить и не допустить до жалобы, исправив по всем правилам ей ответ и убедив, что теперь он будет засчитан. Узнав об этом случае, я поздравила себя с принятым решением не отвечать на вопросы.
Подошло время, когда самые шустрые дети стали сдавать свои работы, и тут наступила заминка. Я, как всегда, отметила в ведомости количество бланков всех видов у первого ребёнка, подписалась, дала расписаться выпускнику, собрала листы с ответами и черновики.
- Всё по инструкции, - с иронией прокомментировал мои действия молодой петушок. - От инструкции ни на шаг.
- Инструкция создана для пользы дела, - ответила я. - Когда вырастешь, то поймёшь, что иной инструкции не зазорно и придерживаться.
Я преспокойно принялась вкладывать вариант задания в конверт, но не тут-то было. Оказалось, что этот конверт склеен в буквальном смысле слова, причём со всех сторон и места в нём предусмотрено ровно столько, чтобы листы с заданием уместились в нём вплотную к клееным швам. А как их туда засунешь, если они цепляются за клей и застревают на полдороги? Я и так старалась, и этак, а всё без толку. Может, если бы я села за стол, разложила бы на нём всё и неторопливо принялась за дело, то толк бы вышел, но сейчас на весу бумага перекашивалась и не желала входить в конверт.
Молодой петушок широко осклабился.
- Когда будешь сдавать работу, своё задание сам вложишь в конверт, - сказала я ему.
- Для вас готов на всё, - галантно ответил он, обрадованный возможностью сказать хоть что-нибудь.
- И вообще по инструкции вы сами должны вкладывать задание в конверт, - объявила я, отдавая и конверт, и задание улыбающемуся мальчику, сдавшему работу. Через несколько секунд он уже не улыбался, а пыхтел над ужасной проблемой, как вложить задание в конверт.
Молодой петушок сдал работу за час до конца.
- Вновь всё по инструкции? - спросил он, сверкая зубами.
- Распишись и вложи, пожалуйста, это задание в этот конверт, - сказала я.
- Конечно, я же обещал, что для вас делаю всё.
- Тогда приобрети носовой платок и научись им пользоваться, - тихо посоветовала я.
- Это что, в порядке критики?
- В порядке совета.
- Учту ваше замечание, - пообещал он и картинно взял в руки конверт и задание.
Но скоро ему было уже не до восторгов зрителей, потому что дело не спорилось. Я предоставила ему трудиться самостоятельно и вернулась на своё место, чтобы не засмеяться, а он, как мартышка, и так и эдак примеривал листы к конверту, затратив шесть минут на то, чтобы вложить их внутрь. Совсем упарившись, он сдал мне конверт, вежливо попрощался и ушёл.
Для интереса я просмотрела его работу. Он писал грамотно и хорошо излагал свои мысли. Но что он написал? Что некоторые подростки хотят вызвать к себе особое внимание. Так, один из его знакомых… Короче, «мартышка в зеркале, увидев образ свой…»
У нас в школе экзамен прошёл вполне прилично, только одна девочка, как сказали, засела в кабинете завуча, чтобы написать апелляцию, но никто так и не сумел выяснить, по какому поводу. Больше о ней разговоров не было, и нам так и не сообщили, написала ли она свою апелляцию. Наверное, нет, раз этот вопрос так и не поднимался.
Но если у нас сдавали чужие дети, то наши сдавали в другой школе и, как выяснилось, дело не обошлось без скандала. Устроила его девочка, которую мы тянули на медаль. Ей не хватило времени на экзамене, и она потребовала, чтобы ей дали дополнительное время. Организаторы не могут сами от себя назначать добавочное время, да и дети, которые уже сдали работы, но которым тоже не хватило времени, тут же напишут жалобу на нарушение процедуры проведения экзамена. Девочке, конечно, отказали. Я знаю её, потому что вела там в девятом классе математику. Девочка старательная, умная, но нервная и истеричная. Вот она и проявила свой характер. Она кричала, что напишет апелляцию и укажет в ней, что в соседнем кабинете дополнительное время дали, так как там до сих пор идёт экзамен, а пойти на встречу ей не пожелали. Насилу её утихомирили, заверив, что за уже выполненную ею работу пятёрка ей обеспечена, а в соседнем кабинете экзамен продолжается лишь потому, что он начался чуть позднее, чем у них.
Мы, конечно, пожалели, что девочка из нашей школы так себя повела, и тут выяснилось, что и у нас вышла небольшая промашка, и опять с дежурными. На этот раз на наш этаж не назначили историка Кабанова, а дежурили там старая учительница истории и учительница русского языка и литературы. Оказывается, они не обратили внимания на досрочно сдавших свои работы детей и не проследили, чтобы они все покинули этаж, а несколько мальчиков стали обходить кабинеты, открывать двери, заглядывать внутрь и мешать оставшимся. Учительница английского языка, которая была организатором в одном из этих «пострадавших» кабинетов, и вообще-то человек несдержанный, выскочила в коридор, накричала на дежурную словесницу, получила ответ в том же духе… Короче, происшествие было не из приятных. Потом о плохой работе дежурных упомянули на педсовете.
Следующий ЕГЭ был по математике и, по новым правилам, я не должна была присутствовать на нём в качестве организатора, зато я присутствовала в коридоре в качестве дежурного и смотрела на процедуру его проведения как бы со стороны.
Сначала мне было трудно освоиться с мыслью, что от меня не требуется никаких действий. Даже утром этого для я по привычке хотела было провернуть в уме составленный мной план проведения экзамена, но вовремя вспомнила, что сегодня я не организатор и мне ничего не надо делать. И как же спокойно мне стало! Теперь основная трудность для меня выбрать на эти часы какое-нибудь занятие. В этих случаях всегда кажется, что времени так много, что успеешь проделать тысячу дел, а практика показывает, что тебя всё время отвлекают, а когда не отвлекают, то отвлекаешься сама в ожидании, что вот-вот отвлекут, и день бывает потерян для полезного дела. Я это прекрасно знаю, но каждый раз на всякий случай набираю с собой работу. Вот и сейчас я взяла набранную на компьютере, напечатанную, но не проверенную ещё часть своей повести «Забавы колдунов», решив, что особого углубления процедура проверки не займёт, так что я смогу отвлекаться от неё без вреда для дела, а потом легко продолжать проверку.
Как всегда, я пришла раньше, чем нужно, вынесла в коридор одинарную парту, то есть своё рабочее место на время дежурства, пакет с повестью, ручками, карандашами, бумагой (вдруг придётся добавить что-нибудь в текст), парой тонких тетрадок (вдруг осенит идея создать рассказ или записать сюжет романа), куртку (прежние дежурные жаловались, что совершенно закоченели), а потом сама опробовала новое место, несколько раз переставив парту, чтобы выбрать наилучшее её расположение. К этому времени подошла и старая учительница истории, уже приноровившаяся к роли постоянной дежурной. Она заняла место в другом конце коридора за партой, ещё вчера вынесенной из соседнего кабинета.
- Анна Петровна, возьмите куртку, - напомнила я. - Вы же сами в прошлый раз говорили, что замёрзли.
- А ведь это мысль! - обрадовалась она. - Я приготовила себе шарф, но возьму-ка я на всякий случай и куртку.
Вместе с курткой она прихватила с собой и занятие, образовавшее у неё на столе целую гору. Это были рефераты и заготовки уроков по истории, обществознанию и МХК. Анна Петровна уходила из школы и подчищала кабинет. Вот уже почти месяц она пересматривала шкафы, а у каждого учителя, тем более у учителя, проработавшего столько лет, накапливается невообразимое количество всякого барахла, иногда полезного, а иногда не нужного и только кажущегося полезным.
- Представляете, я предложила свои наработки Ане и Борису Яковлевичу, но они отказались их забирать. Вот и приходится их выкидывать. А как жалко! Вот это готовые уроки по истории за девятый класс с полным текстом. Если нет времени готовиться, то можно воспользоваться. Кто бы мне предложил такие уроки, когда у меня ещё не было своих наработок! Ладно ещё Аня, она, может быть, сама хочет составить уроки, но Борис Яковлевич! Вы сами знаете, как он преподаёт. Взял бы эти уроки и хоть что-то бы по ним сказал.
- Если бы мне предложили готовые уроки по математике, я бы не отказалась, - сказала я. - Жаль только, что никто не предлагает.
Наша прежняя старая директриса убеждала меня, что очень удобно завести тетрадь, разработать уроки, вписать их туда и пользоваться этой тетрадью годами, лишь внося туда дополнения и поправки. Она показывала мне свои тетради по химии (она была химиком), а потом я купила брошюры с уроками по алгебре и началам анализа для старших классов. В то время ещё не появилась лавина книжек с готовыми уроками по всем классам, всем учебникам и всем предметам, и я сама составила такие тетради с уроками по алгебре и геометрии для восьмого, девятого и десятого классов. Надо признаться, что совет директрисы был хорошим, и я по сию пору веду уроки по своим тетрадям. А если бы в первый год моей работы учителем кто-нибудь предложил мне уже составленные уроки со всеми задачами и теорией! Поэтому я искренне разделяла недоумение старой учительницы истории.
- Только учительница музыки согласилась взять у меня материалы по МХК, потому что она будет вести этот предмет, - продолжала Анна Петровна. - Теперь мне нужно отделить всё, что касается МХК, от остального.
Я не стала ей говорить, что отдала бы всё, как есть, а учительница музыки пусть сама разбирается, что ей нужно, а что нет. Да и делать Анне Петровне тогда будет нечего. А дежурить в коридоре, ничего не делая, довольно тягостно.
Постепенно стали собираться учителя, которым предстояло в этот день работать организаторами экзамена. Все прицепили к плечу бейджики с фамилией и должностью. На моём бейджике слово «организатор» было заменено словом «дежурный учитель».
Мне было любопытно смотреть, как по-разному готовились к экзамену люди. Кое-кто работал слаженно и чувствовалось, что каждый из пары организаторов хорошо знал свои обязанности, кто-то очень неумело и бестолково проделывал предварительную работу, а кто-то всё ещё читал инструкцию.
Когда появились дети, как принято в их школе, в весьма непрезентабельном виде, коридор наполнился шумом. Не скажу, что многие дрожали от страха и волнения. По-моему, большинство современных детей не волнуется из-за экзаменов и оценок, тем более, что у многих из них уже куплены места в институтах. Какая-то сильно накрашенная девица прошла мимо меня рядом со своей подругой, говоря ей прерывающимся голосом:
- Я в третий раз оказываюсь в новом кабинете. Меня это уже бесит!
Мой молодой петушок, всё так же вызывающе одетый и в тех же тёмных очках, ходил по коридору, улыбаясь и раскланиваясь с учителями. Мне было даже приятно его видеть, правда, была и мысль, что, к счастью, не мне сидеть с ним на экзамене.
В это время прибежала очень огорчённая социальный педагог, моя всегдашняя напарница на ЕГЭ.
- Представляете, как я огорчена! - заявила она. - Меня поставили дежурить на четвёртый этаж, поскольку вы быть организатором не можете и у меня нет пары, и я была спокойна. И вдруг обнаружилось, что одна из организаторов заболела и мне велено её заменить. Дайте, пожалуйста, инструкцию, а то я ничего не знаю.
Я поспешила в свой кабинет и принесла ей инструкцию.
- Как же я расстроена! - не переставала сетовать она.
Потом дети стали расходиться по кабинетам. Одни организаторы сразу, едва выпускник приходил, впускали его в кабинет, проверив паспортные данные, и там дети сидели в ожидании экзамена. Другие организаторы ждали определённого времени, чтобы проверить данные сразу у всех. Англичанка в кабинете, у которого я сидела, одна проверяла данные, сверяя их с ведомостью, прикреплённой на двери, а её напарница была занята другими делами в кабинете, другие вдвоём проверяли данные, каждая у своего выпускника. Мне больше нравился наш с социальным педагогом метод, когда она считывает вслух данные с паспорта, а я проверяю их по ведомости. Удобнее, чем всё время перебегать глазами с паспорта на ведомость.
Наконец, коридор опустел. Через открытые двери доносились голоса, то зачитывающие детям инструкцию, то дающие указания, что писать, где расписываться. Знакомые всё действия, но наблюдаемые со стороны.
Я уже начала выверять ошибки в своей повести, но пришлось отвлечься, потому что старая Анна Петровна перебралась из своего конца коридора ко мне, любопытствуя, что я читаю. Пришлось солгать, что меня попросили найти ошибки в тексте, насколько это в моих силах. Мы побеседовали и разошлись. Потом заявилась Лена Петровна, и мы поговорили с ней. Потом прошла по третьему этажу директриса, задержалась рядом с Леной Петровной, и я услышала нечто интересное про ЕГЭ, но не полностью, а поэтому, когда директриса ушла, поспешила выяснить событие до конца.
- Лена Петровна, я услышала многое, но не всё. Это наши такое учинили? - спросила я.
- К счастью, не они.
И Лена Петровна мне подробно передала происшествие в чужой школе. Оказалось, что на ЕГЭ по русскому языку наша директриса была наблюдателем в этой школе. Никаких нарушений или мелких огрехов там не было, организаторы тихо сидели за своими столами, наблюдая за порядком в кабинетах. И вот после экзамена один мальчик написал апелляцию, где указал, что в аудитории, где он писал, было очень шумно, организатор всё время звонила по телефону и отвечала на звонки, громко разговаривая. Он не мог сосредоточиться, поэтому не сумел сдать экзамен как должно. Дело подсудное, организатора вызвали к высокому начальству, нашу директрису как с свидетельницу призвали туда же. Директриса клялась, что была строжайшая тишина, что сама этому свидетель, потому что находилась поблизости от этой аудитории, а мальчик написал неправду и апелляцию подал, только чтобы не получить двойку. Разбирательство было долгим, неприятным и потребовало от несчастного организатора большой выдержки. Апелляцию решено было не удовлетворять, но лишь после опроса детей, писавших в этом же кабинете, и после того, как истрепали нервы ни в чём не повинному организатору.
- Я всегда боялась таких вот несправедливых апелляций, - призналась я.
- Вот именно. И не было ничего, а выдумают, - подхватила Лена Петровна.
Я была занята попеременно то своей повестью, то разговорами с Анной Петровной и всеми, кто заходил на этаж. Потом из кабинетов стали выходить дети, направляясь в туалет. С четвёртого этажа их сопровождали до дверей организаторы и ждали, чтобы доставить обратно, а на нашем этаже полагались на дежурных. Почти у всех детей карманы оттопыривались из-за мобильных телефонов, а из некоторых кабинок явственно раздавались голоса, диктующие задания. Мы ничего не могли сделать, потому что в кабинку вместе с выпускником входить не будешь, а как иначе прекратить консультации по телефону? Кое у кого мы отбирали мобильники, возвращая им на их обратном пути в класс. Я лично отобрала у девочки бумажки с записями, у неё и ладони были все исписаны. Словом, дети, как могли, помогали себе повышать оценку.
Я первая пошла к столу с чаем, кофе и закусками, когда меня позвала Лена Петровна. Будучи организатором, я всегда торопилась и без всякого удовольствия выпивала чашку чая с пирожным или бутербродом, а сейчас я с удовольствием посидела за столом, делясь впечатлениями от экзамена и слушая откровения организаторов и дежурных. У всех было одно и то же: дети, как могли, пытались списывать. Как и на пробном ЕГЭ, они не могли решить ни примера из части С и только кое-что из части В. Работы сдавались очень быстро, когда ученик понимал, что больше ему не высидеть ни одного номера.
Потом к столу я отправила Анну Петровну, но перед уходом она подвела меня к дверям одного кабинета и указала на девочку у окна.
- Я уже давно за ней наблюдаю. - сказала она. - Всё время смотрит под парту, где у неё какие-то бумаги.
В это время по коридору прошла Лена Петровна, и старая учительница истории поспешила рассказать ей о поведении девочки. Та присмотрелась, но решила не связываться.
- Она пишет. Пусть пишет.
Анна Петровна ушла закусить, а я осталась в коридоре одна. У одного из кабинетов наметилось оживление, и я поспешила туда.
- Я же у тебя отобрала один телефон! - возмущалась организатор из учителей другой школы. - Получишь оба телефона в конце экзамена!
- А у меня для телефонов большой пластиковый пакет, - поделилась организатор из другого кабинета, вышедшая промять ноги. - У меня их там больше десяти штук.
Я возвратилась к своему месту. Сейчас, когда дети сдают работы и уходят, очень важно выпроводить их с этажа и направить вниз, чтобы они не болтались по школе и не отвлекали тех, кто ещё пишет экзамен. Чаще всего, услышав просьбу тихо спуститься на первый этаж, они уходят, но попадаются и такие, кто сопротивляется, начинает пререкаться и оттягивать свой уход, придумывая разные предлоги. Не каждый может смириться с мыслью, что ему необходимо подчиняться установленным правилам. В незнакомой школе труднее соблюдать независимость, а в своей дети часто становятся неуправляемыми. Когда наша директриса однажды попыталась выпроводить наших учеников, ожидающих сдачи рефератов, с третьего этажа на второй, то она чуть не охрипла, а дети стали издевательски её передразнивать, на что она только сумрачно бросила: «Рот закрой!» Нет, иметь дело с чужими детьми в незнакомой им обстановке намного легче и приятнее.
Когда вернулась старая учительница истории, мне уже не надо было следить за порядком в её половине коридора, а она с интересом стала наблюдать за уже замеченной на списывании девочкой. Я отвлеклась и не смотрела, что там происходит, но Анна Петровна сама пришла сообщить мне о развитии событий. Оказывается, девица стала прямо в классе названивать по мобильному телефону. Тут уж даже равнодушно молчавшая до той поры организатор не выдержала и хотела отобрать телефон, но выпускница его не отдала. Анна Петровна сгорала от негодования, но будучи всего-навсего дежурной, не могла вмешаться. Честно говоря, мне было совершенно безразлична девочка, которую я даже не рассмотрела. С прошлого года у нас в школе стало процветать хамство, а в этом году оно расцвело пышным цветом. Уже столько учителей слышали от детей совершенно недопустимые вещи, что тратить нервы на какую-то постороннюю деву не хотелось.
Дело с этой девочкой всё-таки кончилось скандалом. Когда она сдала работу и вышла из кабинета, Анна Петровна обратилась к ней.
- Всё-таки знай, что так себя вести нельзя, - сказала она. - Ты на экзамене сидела за первой партой и почти открыто списывала. Мы все на тебя любовались.
- Я списывала?! - разъярилась девица. - Да как вы смеете?! Я буду жаловаться! Вы меня оболгали!
Лучше бы старой учительнице на этом замолчать, но она не сдавалась:
- А потом ты стала звонить по телефону.
- Я не звонила по телефону! Я просто хотела узнать время! А вы на меня клевещете! Я на вас напишу! Я буду жаловаться! Я этого так не оставлю! Я всё расскажу маме!
В это время в нам подошла Лена Петровна и, узнав, в чём дело, увела разгневанную девицу вниз. Как мы потом узнали, она здорово разбушевалась и её с трудом успокоили.
- Я её оболгала! - возмущалась Анна Петровна.
- Правильно говорят, что кое-что не надо ворошить во избежание вони, - напомнила я известную пословицу. - Хорошо ещё, что она не настрочила жалобу, ведь сейчас детей наталкивают по подачу жалоб и апелляций.
- А что она может написать? - наивно удивилась Анна Петровна.
- Неправду.
- Но у нас ведь полно свидетелей её списывания.
- Её не удалили с экзамена, - значит, формально ничего непозволительного она не делала.
Старая учительница истории ещё долго всем рассказывала про этот случай, но, по-моему, все настолько привыкли к наглости детей, что ни у кого не осталось сил возмущаться.
Надо признаться, что если с предварительного ЕГЭ дети уходили очень скоро после его начала, то на основном ЕГЭ сидели дольше, так что, когда время подошло к концу, в кабинетах ещё оставались дети. И тут я вновь наблюдала со стороны за процедурой завершения экзамена. Некоторые организаторы быстро и чётко забирали работы, сортировали бланки, считали их и запечатывали конверты. У других дело подвигалось медленно. А хуже всех, по закону подлости, работали организаторы, заседавшие в моём кабинете. Коридор давно опустел, я уже подтащила свой столик к самым дверям, а учительница младших классов и одна из наших англичанок всё никак не могли справиться с бумагами. Я села напротив кабинета и в открытые двери наблюдала за ними. Сама я с самого начала раскладываю бланки по стопкам, так что при завершении экзамена мне остаётся лишь пересчитать их и упаковать, да и ведомости, где это возможно, я заполняю за пятнадцать минут до конца, потому что в это время уже никаких изменений произойти не может. А организаторы в моём кабинете бились над сортировкой бланков и почему-то только сейчас, а не в самом начале, проверяли правильность данных. Уже два раза им звонила Лена Петровна, удивлявшаяся, почему они не несут документы, а они всё возились. Так и хотелось им помочь, да нельзя, ведь я была всего-навсего дежурным по этажу. Моему самолюбию льстило, что ко мне несколько раз обращались с чисто организаторскими вопросами, как поступить в том или ином случае, но надо откровенно сказать, что в этот день я отдыхала.
Но вот мои незадачливые коллеги отпустили детей и покинули кабинет, унося документы, и я получила возможность войти к себе. Не знаю, как завершится этот ЕГЭ и не напишут ли на нас апелляцию, но пока экзамены в этой форме закончились и, если всё обойдётся благополучно, до будущего года можно о них не думать.
Июль 2008г.