Черная стрела 3 часть На прорыв!

                вторая часть см.http://www.proza.ru/2012/06/15/230
          Плотников побледнел, зло ощерился и судорожными движениями стал  вынимать из тугих ножен саблю. Потом, оглянувшись на меня, что- то повелительно крикнул. Звуки боя стерли его слова.
               Я видел, как он пришпорил коня,  как припадая к луке и, подняв над головой саблю,  поскакал в самую гущу непрекращающегося  боя. Это было не по уставу. Это было уже отчаяние.
            - На прорыв!
                Батальоны, как пружины быстро,  на бегу, рассыпались в цепи. Цепи разламывались на звенья. Я скакал вслед за Плотниковым, левой рукой придерживая фуражку, другой торопливо расстегивая на правом бедре  кобуру револьвера.
                Командир наотмашь взмахнул   саблей, а уж  слева  от меня,  серым призраком  встал егерь. Закомлистый,  широко, как на стрельбище, расставив свои ноги, он почти в упор целился в меня из карабина. Мелькнуло его бледное,  перекошенное   страхом и ненавистью лицо, зрачок черного дула смотрел мне прямо в глаза. Я пригнулся. Пуля обожгла кожу на голове, сбила наземь фуражку. Мимо! Не целясь, я выстрелил  из револьвера ответно. Но  уже падал подо мной конь,   наперебой звучала стрельба, и   повсюду  взрывались гранаты.  Обезумевшие от вида своей и чужой крови,  вокруг меня  метались люди.
             -Черт!.
 Морщась от ушиба ноги, я встал и как все бежал, к линии вражеских окопов. Стебли тростника норовили впиться мне в глаза, пружинили, упирались в грудь.  Жирная черноземная земля сыпалась с  брустверов окопов.
          С какой терпеливостью  ждала нас здесь эта   одетая в людское обличье волчья свора! Но могли ли они представить, какая первобытная ненависть  может вспыхнуть в тех, кого они  здесь ждали? Как траву они смахнули наши первые ряды. Но уже через полчаса мы разметали первую линию обороны противника и, не дожидаясь подхода его подкреплений, ушли в лесостепь. В нас  стреляли с запасных позиций. Нам некогда было отвечать. Надо было  уходить в сторону деревни Жирякова.
           Раненого, с запутанной в стремени ногой, Плотникова, конь  долго волочил обочиной дороги. Я догнал его  саженей через двести и с помощью подоспевшего солдата уложил Василия  в первую же подвернувшуюся телегу. 
               Комполка лежал,  среди наваленных на подводе сырых мешков с  зерном, с ободранным в кровь лицом, с простреленной навылет грудью. Он  пытался    что- то  мне  сказать.
              -Не торопись  Вася, потом все расскажешь, - успокоил я его.
               Сестра милосердия Аксинья, на ходу вскочив в телегу, хлопотливо накладывала бинты раненому.
                Вечером, скошенные усталостью, мы  остановились  в   версте от  затерянной среди березовых островов и полей,деревни. Выслали разведку.
              Я устало прислонился спиной к дереву. Полузакрыв глаза, я слушал, как  густо шумят вокруг меня сырой листвой березы. Между деревьев ходили влажные сквозняки, но не могли охладить мое  лицо. Бессильное чувство мщения сжигало сердце,   заливало его кровоточащей раной. Враг в очередной раз учинил нам жестокую трепку.  Кто накликал на нас беду, и как могли просмотреть в армейских штабах такой  мощи удар вражеской кавалерии по нашим частям? Жадно затянувшись  папиросным дымом, я смотрел на чернеющую в лесном проеме  вереницу мужицких избы и чувствовал себя  совершенно свергнутым с вершины своего самомнения. Солдаты кучились по всей глубине леса.
  Один из них с черным цыганским чубом, поправлял на ноге подвертку,  и зло, сверкая глазами, рассказывал:
- Сегодня я,  как дикого зверя  заколол штыком знакомого унтера из Орловки. А ведь между нами, паря, никогда не стояла  вражда.   
                Второй с плоским усталым лицом, сидел на земле и  умаяно покуривал.  Вытянув перед собой ноги в грязных сапогах,    отвечал  невпопад,  думал о чем - то своем и, запрокинув голову, смотрел на   вершину сухого дерева, с  которого  сокол   бросал нам свои тонкие дрожащие крики.
              -Счастье слепит, а горе крепит.  Думаю, через месячишко мы  вернемся  сюда, и  они заплатят нам за все.
           -Николай Иванович!- вдруг негромко окликнула меня Аксинья, - вас командир зовет.
           Плотников, скованный болью, с пожелтевшим лицом полулежал в телеге и старался не делать лишних движений.
             -У меня под спиной, лежит моя  командирская сумка,- заговорил он зачужавшим голосом, - в ней карта  местности и журнал боевых действий полка. Возьми. Отчет о результатах последнего боя будешь писать сегодня без меня.
-Отчет будет не очень радостным, - в тон ему ответил я. Головной батальон, почти весь остался лежать там, у этой чертовой Зубаревки.
             -А обоз?
             -И половины не пробилось. Потеряны все средства  связи и несколько пулеметов
             -Как есть, так и пиши.
            Ночью, при  свете костра я  делал записи в  журнале.  Вокруг меня в ожидании ужина, красно освещенные пламенем  ходили, лепились на бревнах, на кучах ботвы  мои соратники.  Я поворачивал страницу к огню. Писал о тех, чьи тела еще, наверное,  не остыли. В каждом из них был целый космос. Я отгонял от себя блаженную мечту распуститься душой и телом от всех забот. Из большого походного котла поднимался пар, и шел аппетитный запах вареного  мяса. По краям костра пеклась картошка.
              Вокруг нас шевелилась красная мгла. Сквозь мелькающие искры костра,  я рассматривал лица  солдат. В   них не угадывалось ни особой горечи, ни притворного веселья. И даже казалось, что они  сейчас попросят запеть  нашего гитариста Игната.  Запеть  о степных миражах, о наказе, который дает смертельно раненый солдат своему вороному коню,  о  северном друге, которого оженила  в бою быстрая пуля.
  Неотступные горькие мысли теснились в голове. Облегчающее  желание выстрелить   себе  в  голову мутило мое сознание.   День меркнет ночью, а человек печалью. Я встал и ушел в мозглую темноту ночи, чтоб не показать своих слез.   Я скрипел зубами. Сырая и грязная улочка была   запружена смутно темнеющими  повозками. Я раздраженно обходил их. Сапоги мои  разъезжались на дороге. Разряжая в себе нервное напряжение, я вполголоса, на чем свет стоит, бранил и дороги, и ночь, и войну.   В  плечах ныла безмерная усталость. Дозорные грубыми голосами окликали меня из вязкой черноты ночи, угрожающе лязгали затворами винтовок. Спрашивали пароль. Я негромко отвечал им.
 Подняв воротник своей шинели я, чувствовал, как ее влажный ворс холодит мне  затылок. Думал.  В назидание кому кровавым  колесом катится  по всей России это безумие, которое наши вожди зовут гражданской войной?
   Завтра, еще затемно, на жидком свету, мы уйдем дальше, к Тоболу.
   Считая каждый винтовочный патрон, экономя каждый выстрел, мы постараемся   разорвать смертельный круг,  который очертила вокруг нас судьба.