Такая жизнь. Глава 15

               

                У  Марии Денисовны отношения с Богом  сначала были такие сложные и запутанные, что обсуждать их ни с кем она не могла. А потом, сидя возле дорогих ее сердцу женщин, прикованных к постели и потерявших разум, она нарисовала  свою картину мироздания. 
                Она  предпочитала называть Судьбой  предназначенные человеку радости и страдания. Раз предназначенные, значит  – Судьбой кто-то руководит. Что есть Творец,  она не сомневалась. Что он, как бы его ни называли, не всесилен, –  тоже. Иначе расклад был бы другим, более справедливым. «Сотворил – и бросил: выживай как сумеешь», – думала она,  сидя возле мамы, а потом страдая вместе с больной сестрой.
Все эти теории – якобы человек отрабатывает грехи предыдущих поколений – казались ей абсурдными. Свой облик человек придал Богу, потому что воображения не хватало. Не будешь же ты молиться перед иконой с изображением инопланетянина? И церковь люди построили, чтобы связываться с Богом. Своего рода односторонний телефон, потому что Бог все равно не отвечал на все каверзные вопросы.
                Когда-то  Марии Денисовне приходилось воевать с собственной мамой за право  верить в то, во что она сама себе определила,  – в тот Высший разум, о котором давно уже говорили, писали и догадывались.
                Мать ее, Анастасия Федоровна,   выросла  в доме священника, расстрелянного вместе с женой   во время революции, но не из идейных соображений  –  тот просто помешал разграбить церковь.  Конечно, она мечтала  не только привить будущим детям веру,  а и  вызвать  трепетное отношение к  церковным ритуалам, таким милым ее сердцу. Не получилось. Веяние безбожной свободы в первом поколении атеистов сделало свое черное дело. Так считала она, дочь священника  и мещанки, ставшей волею судьбы матушкой.
                Сама Анастасия, осиротев, вышла замуж за дворянского отпрыска,  пережившего  такую же драму:  тот потерял родных  вместе с  семейной усадьбой в Воронежской губернии.
                Правда, к тому времени  ее будущий муж, Денис,    уже успел закончить  медицинский факультет  московского университета, и это ему помогло – после блужданий по державе, разоренной  гражданской войной, – устроиться сначала фельдшером, а потом и доктором в  бывшей земской больнице  города Воронежа. 
Здесь он надолго осел,  поселившись в крошечной сторожке  при  воротах, и стал спасать людей – независимо от их убеждений.
                Чужие страданья помогали ему забыть собственные, и ненависть к новой власти, лишившей его родного дома и близких, тихонько притаилась, потесненная   ежедневными  хлопотами. Она вспыхнула снова, когда Денис встретил Настю. Ту  привезли в больницу на крестьянской подводе. Простой мужик, ехавший в город по своим печальным крестьянским делам,  думал, что девушка замерзла – в своей жалкой шубейке и  тонком платке, на обочине раздолбанной проселочной дороги,  заметенной снегом. Настя не успела замерзнуть. Она просто потеряла силы от голода и слабости, прошагав по степи  несколько километров.
                Когда Денис через несколько дней  узнал от Насти ее жуткую историю,  ненависть к «этим убийцам» снова стала душить его, мешая работе. Ужасно было то, что   враг был везде и – нигде.  Его невозможно было вычислить, назвать поименно, чтобы судить, наказать. Вроде вокруг люди как люди, несчастные в своей неустроенности и тревоге, больные и полуголодные, и каждый со своей драмой…  А куда девались те, кто громил церкви и усадьбы?
                – Родной мой, – говорила позднее Настя, которую учили прощать, – время было такое! Не гневи Бога.
                – Так это он все допустил?! – взрывался Денис. – Ничего себе – человеколюбец!  Сначала  дал добро на истребление своих же слуг… Священники  - ведь кто они для Бога?! Слуги? Потом…
                Если бы не вспыхнувшая любовь к  своему доктору-спасителю и не  принятое решение непременно  вернуть  его в православную веру, Настя  бы ушла от него. Жить с атеистом… Пусть и не злодей, и  лечит людей, но ведь грех какой – слышать богохульные речи в своем доме!
                А тут еще родился первый сын, Леонид, потом  Маша, и все для них сдвинулось на задний план. Последней появилась на свет  Ларочка. Денис прикусил язык,  чтоб не волновать жену. Пусть себе молится под нос за здравие деток!
Так  атеист с умом аналитика и дочь священника прожили вместе, не нарушая заповедей  Христа,   до самой Отечественной войны.  Та их и  разлучила. Денис погиб в разгаре войны. Ушел добровольцем, хотя было ему  уже 48 лет, и  врачи требовались повсюду, не только на фронте. В  своей  клинике он считался лучшим хирургом,  но был беспартийным.
После войны  Анастасия Федоровна  с Машей перебралась на Украину, поближе к могиле мужа, слава Богу, не безымянной. Так они и оказались в Днепропетровске, где  прижились у дальней родственницы,  в большой коммунальной квартире.  А Леонид остался в Воронеже, уговорив Лару доучиться  здесь, на родине. Так будет надежнее, и квартиру не отберут…
                ...В третьей палате, потревоженной  смертью молодого мужчины, разговор о Боге вспыхнул снова, едва Мария Денисовна вышла из палаты, так и не ответив на вопрос. Правда, Лена-почтальонша попыталась  увести всех от неприятной  для Резниковой темы:
                – Тетя Галя, а как вашего папу звали? Что-то не пойму я вашего отчества.
                – Кимом. КИМ  – это, детка, Коммунистический интернационал молодежи. Так мой дед,  заядлый  коммунист,  решил увековечить эту организацию. Безбожник был, как и мой отец – впоследствии.
                – А вы вот  библию читаете. Интересно, это был протест? – спросила Зинаида Кирилловна.
                – Я читаю  Евангелие, от Матфея.  Не путайте, – поправила Галина Кимовна. – И это не протест, а  потребность. Вера.
                – А кто Библию написал? – подала голос Анюта. – Бог?
                –  Ее писали много лет, многие авторы,  не место здесь споры заводить, но писали как бы устами Бога.
                – Все так говорят, кто в Бога верит, – не выдержала Вера Ефимовна.                – В  сказочки эти, в чушь всякую.
                – Я вас в свою веру не обращаю, Вера Ефимовна, – тихо сказала Резникова. – И вы не кощунствуйте. Каждому своё.
                – Да вы все – фанатики. Точно не видите, сколько человечеству эта религия горя принесла!
                – Атеисты тоже фанатики. Церкви сжигали, когда к власти пришли,  душу человеческую  увечили. Концлагерей настроили. А фашисты – печи придумали,  газовые.
                – А Бог смотрел сверху и все разрешал, да? –  насмешливо спросила Зинаида Кирилловна. – И нашу Анюту не пощадил.
                –Ладно, хватит,  успокойтесь,  – попросила Резникова тихо. – Так мы всю ночь спать не будем.
                – Может, Бог и есть, – не могла никак угомониться Зинаида Кирилловна. – Только Христос не имеет к нему никакого отношения. Красивая сказочка, сработанная под идею. Не воскресал он. Просто нужно было  как-то систематизировать определенные правила поведения. В жанре заветов. Правда, Вера Ефимовна? Вы же у нас биолог.
                – Удивляюсь вам, Зиночка, –  возмутилась  учительница.  – Как это – Бог есть?!
                Конечно, Зинаида Кирилловна ни за что бы не призналась, что перед больницей сбегала все-таки в церковь и поставила свечку за собственное здоровье. На всякий случай. И теперь думала – вопреки своему атеизму, что свечечка помогла: осталась она  с грудью! Вспомнилось ей , как Резникова сказала Инне, когда та паниковала перед операцией: «Бог милостив». Инну Бог помиловал. Но почему тогда не пожалел  самую молодую – Анюту?
                Анюта  же  молча слушала, мало что понимая из  этой перепалки.
                А вот Лена-почтальонша считала себя истинно верующей, но в церковь не ходила даже по большим праздникам.
                – Бог милостив, простит, – объясняла она детям, к которым вирус веры так и не привился, – не могу смотреть на злющих бабок, которые шипят в спину, если ты забыл перекреститься в нужный момент. Да и некогда мне, прости,  Господи!
                Зато Лена  дома, на улице и на работе и прочих местах креститься не забывала. Она была суеверна, все время плевала через левое плечо,  знала кучу «отмазок» –  в случае  мелкого греха, свято верила в приметы и смешила палату своими «забобонами», как говорила  Вера Ефимовна. То плюнет, то перекрестится.То черта помянет, то о Боге вспомнит.
                Но все  свои божественные заморочки Лена творила так легко и шутливо, что это не задевало даже Резникову.
                – Вот я,  зараза такая, не люблю поститься,  – пожаловалась Лена, когда заговорили однажды о посте. – Все время жрать охота. Мясо ночами снится, жи-ирное… Грудинка или почерёвок..Так я грешница, да, тетя Галя?
                – Человек вообще слаб. Не горюй, многим и не надо поститься – по здоровью или возрасту, – утешила  ее Резникова, которой не хотелось Лену обижать.
                Ведь эта простая душа  даже с Богом  разговаривала, как с подружкой, у которой все есть, что нужно для душевного покоя, а потому можно с ним и посоветоваться, и  выцыганить  игрушку, и упрекнуть. Свои  односторонние переговоры с небесным отцом она вела вслух, потешая всю палату.
                –  Боже мой, что ж ты натворил? – опечалилась Лена, когда  Аню второй раз отправили на стол. – Зачем позволил отрезать  нашей  девочке грудь? Она же пригодится! Кормить дитё, например?
                В другой раз она говорила, поглаживая живот после обеда:
                – Спасибо тебе, Господи, хоть сегодня на обед   был почти украинский борщ! А то уже от этих похлебок  рыгать хочется!
                – Ты думаешь, дорогая наша Леночка, – ответила  тогда Зинаида Кирилловна, –  что твой Бог дежурит в больничной кухне, чтобы вовремя  подсказать поварихе рецепт  хорошего борща? Во дуреха!
                –  Уж лучше бы он дежурил в операционной, – съехидничала Вера Ефимовна.
                – А Бог – он всюду, одновременно!  Правда, тетя Галя?  – упорствовала Лена, желая  умаслить Резникову. Уж очень та переживала от этих разговоров.
                –  Вот именно, что везде! Потому и не успевает всюду! А ну попробуй  одновременно быть и в столовке, где маслице воруют, и в операционной, где нам бюст укорачивают!  Да… столовка в городе не одна! – засмеялась Дубенко Зинаида Кирилловна. – А больниц и этих самых операционных сколько?  Разве за всеми уследишь?! Ха-ха-ха!
                Но этот, последний разговор  –   поставил точку под опасной темой. Резникова  вдруг опустила ноги с постели и сказала  севшим от гнева голосом:
                – Еще раз заговорите о Боге  –  попрошусь  на выписку. Уж лучше в онкологии лежать. Натерпелась от ваших злых языков.
                Все послушно замолчали…

продолжение  http://www.proza.ru/2012/06/24/809