Враг у ворот

 Враг у ворот.
Вокруг нас - пустыня. Пусныня потерянных надежд и мечтаний, истраченых слез, высохших тел и гадливых слухов. Пустыня, и Враг. О, он непобедим, этот враг. Враг этот - мы сами. Сбежать и отступить не удастся, погибнуть в пустыне так же просто как и в бою, вот и стает выбор. Простой выбор, простая проверка оставшихся в живых душ на гниль и червей. Слишком долго человек был швастлив и самонадеян, слишком долго мы сами же закрывали глаза на наши проблемы и наши ошибки. Теперь уже поздно пить *Боржоми* и звать Бога. Почки отвалились, а Бог умер в наших душах. Двадцать один грамм чистой энергии испарился, превратив нас в туннельных крыс. Выбирай, крыса, грызть ли стальные трубы изломанными клыками, или исдохнуть в безвестии в каком-нибудь закутке, на потеху Врагу. Пройдутся ли по нам стальными сапогами раздора, или удостоят презрительного плевка? Выбирай, крыса. Враг уже у ворот.
. . .
 Заброшенный завод по перреработке целлюлозы стал последним форпостом жалкой армии повстанцев. Когда-то, совсем недавно нас было много, неизмеримо больше чем та горстка, что осталась сейчас, но мы были слабы. Многие предпочли сдаться в плен, сбежать, спрятаться, но интервенты не берут пленных, заходят в каждый дом, не гнушаются посмотреть во всех укромных уголках. Никакой пощады и жалости, как это свойственно для нас, людей.
 Они ведь солдаты, им отдали приказ и они его исполняют. Для них, закованым в броню это что-то вроде игры. Прятки, смертельные салки. Всего полсотни штурмовиков в углеродистой броне могут вычистить весь квартал. А что нам, обычным людям, им противопоставить? Мало кто из нас умеет воевать, мало кто привык к боли, голоду, постоянному страху и постоянной тьме, мало кто из нас держал до этого оружие в руках... неудивительно что партизанский корпус, наспех сколоченный из вчерашних студентов, интернов, кладовщиков и представителей легких профессий ждали одни только поражения изначально. Все, кто имел хоть какой-либо вес в военном плане был отправлен на фронт давным давно, погиб в числе первых, только чтобы жизнью своей хоть на секунду замедлить продвижение Врага, или гнул спину в тылу, работая круглосуточно на страхе и стимуляторах, производя, раскладывая и отправляя оружие, патроны, гранаты и мины. Производя, раскладывая по коробкам, отправляя на фронт, производя, раскладывая, отправляя, производя... На мертвецов за станками уже не обращали внимания. Но Враг был неудержим.
 До сих пор непонятно откуда у скромной островной страны с демократическими нормами и относительно скромными претензиями такие технологии, но партия доспехов из высокоуглеродистого волокна была отправлена в поддержку армии Четвертого Рейха, абсолютно новой нацистской группировки, построенной из стран НАТО под предводительством шустрого малого, заговорившего и зупудрившего всем мозги за пару месяцев, и подмявшего под себя почти безграничные ресурсы, на Восточный фронт.
 Все пошло крахом с первых же секунд Новой Войны. Четвертый Рейх ударил по всем потенциальным противникам сразу, армии десятков стран вошли на территории бывшего Союза и сомкнули кольцо вокруг нас.
 Мы были попросту не готовы к этому. За какой-то месяц мы оказались в окружении черной массы, словно в котле с кипящей смолой, и жалкая армия контрактников была сметена как пыль, что уж говорить о недоучках-призывниках.
 Наш же Первый Партизанский Корпус - ППК, предполагался как крайность, набирался из добровольцев, а потом и насильно, но крайность осталась последней возможностью, и теперь осталось всего ничего до финальной развязки.
 Тылько мы, жалкая сотня дрожащих, измотанных, истощенных, находящихся на грани нервного срыва и готовых бросить все и бежать, не разбирая дороги в никуда, вопя от ужаса, и целый вражеский легион всего в шаговой доступности. Выйди - и разведчики мгновенно тебя увидят, мгновенно будет объявлена локальная тревога и сюда отправят отряд быстрого реагирования - а если он не справится, то за ним пойдет десяток бойцов из Стального Легиона, облаченных в доспехи, лишенные страха и боли, жестокие как черти из самой Преисподней. Таких гараттированно останавливают только боевые машины, но никак не люди.
 Я вздрогнул. Вот он я - грязный и оборванный, поросший жесткой щетиной и с засаленными волосами, закутаный в тряпье, обломки бронежилетов и стальных накладок, стою перед строем почти таких же, сложив руки за спиной.
 - Итак... - хриплым голосом начал я. Подумать только совсем недавно я говорил у кафедры, отвечая на вопрос по билету, а теперь... -... итак, все мы знаем что происходит за стенами этого завода. Все мы знаем, что кроме нас, не осталось людей, способных на бунт, и мы должны помнить об этом, мы должны использовать это, мы должны выполнить свой долг, в конце концов! Наш долг - долг памяти, во имя тех кто умер, сдерживая Врага, во имя тех, кто умер, чтобы дать нам на секунду больше времени. Мы должны взять всю нашу волю в кулак и доказать противнику за стенами этого убежища что мы достойны жизни! Вечной жизни в памяти этих свиней, и пусть нас запомнят как бандитов и бунтовщиков, но мы умрем революционерами, умрем во имя идеи. Никто из тех, кто примет сегодня последний бой не могут надеяться на то, что мы проживем до завтра, но вы должны знать, что мы пойдем в бой за бессмертием! За истинным величием в истории нашего рода, за почетом и славой последнего рубежа обороны нашей свободной воли! Конечно, это сложно... - я перевел дыхание. - ...сложно признать для себя, сложно принять это. Многие из вас мечтают о куске хлеба, а не о высших идеалах, и я вас не виню. Я дам вам выбор. - я щелкнул пальцами и ко мне подошел один из полевых коммисаров нашей маленькой армии. Взяв из его рук плащ из прочной дубленой кожи, я накинул его на плечи и проговорил. - Там, за последним чаном для варки целлюлозы есть небольшая дверца. Несомненно вы её видели ранее и даже пытались открыть... Так сегодня она будет открыта. За ней тоннель, который ведет прочь из города. Возле двери лежат лампы, немного еды, воды и куча вражеского тряпья, так что, возможно, вас не убъют сразу как увидят, приняв за своего. Сегодня перед вами встает выбор - сражаться и завоевать бессмертие, или трусливо бежать, заслужив презрение и забвение. Пути назад нет, решайте сейчас. Через пять минут дверь будет заварена и никто не войдет и не выйдет. - я откашлялся и повернулся к коммисару. 
 Он смотрел на меня понимающими глазами, и в его взгляде была только решимость. Он был готов идти до конца, и я надеялся что то же самое готов сделать хотя бы каждый десятый из оставшихся в живых.
 - Канцлер...
 - Нет. Довольно пустой болтовни. Снайпер на позиции?
 - Да.
 - Мины?
 - Да.
 - Оружие? Хватит на всех?
 - Да.
 - Отлично. Помолись Богу, коммисар, ведь мы все равно сгорим в аду. - я резко развернулся и начал быстро застегивать пряжки плаща. К моей скорби из сотни крыс осталось жалкая горсть - не больше трех десятков.
 - Что же... - вздохнул я. - Вот и вся армия свободных людей. Коммисар, выдайте этому мясу оружие. Отступать некуда. И проследи чтобы никто не заряжал его до начала операции. Не хватало чтобы они друг друга перестреляли. Коммисар?
 Но он смотрел на меня непонимающим взглядом.
 - Что?
 - Выполняй приказ. - холодно отчеканил я, но...
 Моргнув я потерял чувство реальности. Обшарпанные стены завода смылись, растеклись, обнажая... вагон электропоезда. Я же, в упор смотрел на какую-то толстую тетку, заметно вспотевшую и подрагивающую вторым подбородком от холодного страха.
 Усмехнувшись, я отвел глаза и пошел, шатаясь к дверям.
 - Твою мать, - прошептал я, зная что слова утонут в грохоте. - Твою мать... приснится же такое.
Camerdiner