Дорога в Лето

(Сказка)
1.

Ко мне пришёл старый и больной пёс.  Бог ведает, каким образом он сумел пробраться в дом. Выплывая из дремоты,  я слышала, как скрипнула дверь спальни,  и осторожные «царапки»  прозвучали по половицам, затихли на коврике возле кровати.
Моя безуспешная попытка сделать умный вид «я сплю». Мокрый нос ткнулся в щёку.
 Понимая, что отвертеться не удастся, открываю глаза.
Классический типаж большой бездомной собаки. Почему-то именно таких всегда «жальче», чем маленьких коротколапых их собратьев с пушистыми хвостами. Шерсть цвета сухой осенней листвы с чёрными пятнами по худым бокам. Вислые уши. Экстра - «брежневские» брови. И обязательный печальный взгляд больших карих глаз.
- Ну, и чего тебе?
- Понимаешь, я очень старый и, к тому же, больной.
Пёс слегка отступил от кровати, чтобы было легче оценить эти качества.
- А сейчас кругом так холодно. Мне же совершенно необходимо прогреться под жарким летним солнцем. Проводи меня. Пожалуйста.
Пёс переступил на месте и склонил голову набок.
Ладно, допустим, ситуация вышла из-под контроля изначально. Но теперь ещё и утро переставало быть скучным.
- А ты не заметил, что в нашей очень средней полосе на дворе октябрь?
Пёс молчал.
- И предупреждаю сразу, что денег на поездку в жаркие страны у меня нет. Даже для такого старого и больного. При всём моём уважении.
Пёс вздохнул.
- А на электричку есть?
Снова вздох.
- Просто бегом – далеко.  Я не осилю. А в электричку меня одного не пустят.
Очень тяжёлый вздох.
- Каждому же не объяснишь…
«Попала.  Это называется именно так. Говорящий пёс и поездка на электричке «в лето» среди осени».
- А может, достойной заменой летнему солнцу будет хороший завтрак и целый день на ковре возле электрокамина? И. кстати, я первый раз встречаю говорящую собаку.
Пёс усмехнулся. Нет, честное слово!
- Ты хорошо держишься. И, к тому же, я не умею говорить, только лаять. А то, что ты слышишь – это я так думаю. Просто очень громко.
А ведь верно. Его пасть не производила каких-то там разговорных движений. И слава Богу! Всегда не выносила  киношных изображений собачьей речи. Но голос был явно слышен – хриплый, простуженный, как и положено в его состоянии.
Видно, утро было такое… хмурое, осеннее. Без намёка на тепло или на хорошую новость. В такое утро не хочется бежать к телефону с намерением записаться на приём к психиатру. А хочется сказки. Наивное детское желание замёрзшей без радости души. Правда, сказка выходила  совсем не красивой, а какой-то скомканной, нелепой. Вот появилась говорящая (пусть будет всё же говорящая) собака, и, вместо того, чтобы одарить всякими сокровенными тайными про собачье житьё-бытьё, просит куда-то ехать и искать жаркое летнее солнце в эту октябрьскую хмарь. Может, всё-таки к камину?
Словно подслушав мои мысли (а, кстати, я-то не слишком громко думаю?), пёс проговорил (ну, а как ещё? – продумал, что ли?):
- Да, и насчёт  твоего предложения остаться в гостях… Знаешь, в другой раз – с радостью. Но я ОЧЕНЬ болен. Только летнее солнце и поможет.
Поможет? По виду ему  требовалась помощь просто спокойно и в тепле встретить свой конец. Дышал он тяжело. Глаза гноились. Да и вообще…  Я не ветеринар, конечно, но…
- Не веришь…
Это прозвучало как вздох умирающей надежды. Может, и стоило бы проявить разумность. Сказать, что я, конечно, уже съехала с катушек, чтобы разговаривать с собакой, но ещё не доехала до степени поездки на электричке в летний день, который, оказывается, имеет вполне конкретное месторасположение в любое время года. «Двенадцать месяцев» - сказка, конечно, замечательная, но новогодняя ночь только через два с половиной месяца. И, кстати, у меня сегодня воскресенье, если кто не в курсе. И ещё нелюбовь к прогулкам по такой погоде в любой день недели. Так что, содержимое моего холодильника в вашем распоряжении, а больше, извините, ничем помочь не могу.
Я уже, собственно,  набрала воздуха, чтобы всё это выдать красивым слогом. Да только вот мелькнула мысль: А вдруг он, как это бывает с умирающими, поверил в какое-то их особое  собачье средство? По-честному поверил. Или, может, это такой собачий ритуал – выбрать себе место, откуда уходишь в страну Вечного Лета. Все мы уйдём однажды в путь без возврата…
Я вздохнула. Долго и тяжело.
- Ехать далеко?
Собачьи глаза вспыхнули такой радостью – это надо было видеть!
- Нет. Наверное, недалеко. Но всё относительно – сама понимаешь.
Ещё один мой тяжкий вздох,  и я начинаю выбираться из-под одеяла.
Пёс вдруг сконфузился и потупился. Повернулся боком, глянул искоса:
- Ты что-то говорила про завтрак? В дорогу всё-таки лучше отправляться на сытый желудок.

2

За завтраком я настырно пыталась выспросить технические подробности его способа общения.
- Слушай, а тебя все могут слышать? Ну… Когда ты так думаешь.
- Это не важно.
Я возмутилась:
- Ещё как важно!  Мы, например, можем говорить вслух, а можем – шёпотом, на ушко,  чтобы никто другой не услышал.
- Дай поесть спокойно. Пожалуйста.
Пёс отвернулся к миске, стоящей у стены. Изначально я водрузила её посреди кухни, но он носом пододвинул и принялся степенно поглощать нехитрую снедь, в ходе тщательных поисков обнаруженную в холодильнике. Из предложенного на выбор нутра моего белого зверя пёс остановился на фарше ( с грехом пополам размороженного под струёй горячей воды) и молоке. С тоскою глянул на сырую куриную ножку, но покачал головой:
- Не справлюсь.
Если совсем уж честно, то первым моим желанием было поставить его миску на стол (кстати, «миской» стала обычная глубокая тарелка для супа). Но на полпути я вдруг сообразила, что чуть не совершила почти бестактность, и поэтому, в замешательстве, и  брякнула тарелку на пол в центре кухни.
Пёс ел медленно, словно и не был голодным. И только после его просьбы дать спокойно поесть до моей растрёпанной души дошло, что процесс еды требует от него серьёзных усилий.
Я уткнулась носом в тарелку, разрываясь между состраданием и рвущимися с языка вопросами. Господи, да ведь такого даже и погладить нельзя! Как-то … неуместно.
… Он не доел. Не осилил. Или насытился. Сидя на задних лапах, привалился боком к стене. Закрыл глаза.
- Сейчас… - прошелестело от стены.
Видимо, Пёс предупреждал мой очередной вопрос.
Минут десять стояла тишина. Я опустила руки на стол и положила на них немного побаливающую голову. Отчего у человека может болеть голова? От раннего воскресного пробуждения. От низких серых туч. Ветер бьёт их своим кнутом, и они движутся – медленно, неохотно – отяжелевшие от влаги. Где-то будет дождь, а здесь остаётся выцветшая трава. Выцветшая, как память в осенний день.
- Нужно взять билет  на электричку в сторону Москвы – куда-нибудь до середины. А когда надо будет выходить – я дам тебе знак.
Пёс уже сидел вполне ровно и где-то даже в бодрой «боевой готовности».
«Вот так вот, - думала я, стоя на коленях перед обувным шкафом и пытаясь выудить из его недр резиновые сапоги, – вот так в двух предложениях тебе ответили на твои две тысячи вопросов. Середина «до Москвы» - это точно не асфальтовая аллея в парке. Форма одежды – походная. Разговаривать с тобой в присутствии других людей никто не собирается – значит, действительно не важно: слышит ли его кто-нибудь ещё. Тебе, по-видимому, тоже совсем не стоит демонстрировать свою съехавшую крышу и развлекать больного замотанного … гм… больное замотанное существо беседой. Да и что интересного ты ему можешь рассказать?... Да где ж эти проклятые сапоги?! Придётся кроссовки надевать – не на шпильках же туда ехать!».
Выуживаю кроссовки, и тут меня «осенило»:
- Слушай, а ведь тебе надо, наверное,  ошейник какой-нибудь купить… Поводок там…  Ну…
Неожиданно резко Пёс подскочил ко мне. Его глаза оказались на уровне моих. Нет, в них не было гнева или ярости. Только очень сосредоточенный взгляд. Глаза – в глаза. И в голосе ясно звучала сталь.
- Я. Никогда. Не. Носил. Ошейника.
«Дура! – сказала я себе.  – Непроходимая наитупейшая беспардонная дура! Неужели самой нельзя было это почувствовать? Наши человечьи правила – они для нас. Не для него. Тебя поэтому и позвали. Всякие там кондукторы-контролёры – это твои проблемы».
Мои внутренние самосъедания могли бы длиться до бесконечности. Я чувствовала себя настолько виноватой, что не решалась даже извиниться. Но через минуту мягкий нос ткнулся в щёку. И вдруг… совершенно по-собачьи – ласково и беззаботно – Пёс лизнул меня жарким влажным пахучим языком.
В глазах – лукавые одуванчики.
- Ладно, чего уж там… Поехали.


3

…Поезд тронулся. Я прислонилась лбом к окну. Слегка прикрыла глаза. Нужно попытаться поверить, что это всё происходит со мной. Что это я, а не какая-то  героиня дурацкой киношной или книжной фантасмагории, выбралась  мерзким воскресным холодным утром из дома, чтобы проводить бродячую собаку к месту … Нет, об этом лучше вообще не думать! Что это я вдохновенно плела кондуктору в трамвае про нашедшегося после двухнедельной пропажи домашнего любимца. Вот, мол, радость такая, а дома – ни поводка, ни ошейника. Это я, отчаявшись обнаружить в этой железобетонной туше хоть что-то из области человеческих эмоций, сунула ей сотню из кошелька со словами «Вы возьмите сколько нужно за нарушение. Видите, ему же к врачу надо!». И, когда сотня благополучно исчезла в бездонной кондукторской сумке, это я облегчённо вздохнула и уставилась в окно, старательно делая безразличный вид. Это я сейчас сижу в полупустой электричке и еду куда-то – сама не зная, куда и зачем…
Как и почему случилось, что чаяния бездомной, умирающей собаки, которой я знать не знала до сегодняшнего утра, стали для меня чем-то важным, существенным? Или просто я всю жизнь изображала разумного человека, живущего (хотя бы внешне) по установленным правилам? И не эти ли правила привели меня в царящую кругом да и (чего уж таить!) внутри пустынную безрадостную осень?  Господи, ведь лето было совсем-совсем недавно! А воспоминания о нём стёрлись, съёжились до состояния плоских выцветших картинок. И этот пёс… А он помнит – какое оно, Лето?
Словно услышав мои мысли, Пёс зашевелился под лавкой. Я встряхнула головой, отгоняя вопросы, на которые всё равно ответов нет. Сейчас – точно нет. «Ты просто хандришь, девочка. Нужно делать то, за что взялась. А разберёшься потом. Держи хвост пистолетом!» - приструнила я себя.
Пёс выбрался из-под лавки. Посмотрел долгим взглядом. Вздохнул.
«А ведь он верит, - пронеслось в голове, - он точно верит. И понимает, что я не верю. И…»
Пёс вдруг положил голову мне на колени. Тёплый. Какой же он был тёплый! Я заметила, что он стал ровнее дышать. Глаза смотрели на меня с каким-то странным выражением.
«Да он же меня жалеет, - вдруг дошло до сознания. – И ждёт. Каждой клеточкой своей ждёт. И ещё – волнуется.»
Я улыбнулась ему:
- Не бойся, с контролёрами мы тоже справимся. Ты смотри, станцию не пропусти.
В ответ Пёс неожиданно бодро подскочил к окну и стал на задние лапы, передними опершись на деревянную раму, завилял хвостом.
Совершенно точно, он выглядел более здоровым, чем у меня дома. Сейчас я уже вряд ли сочла бы его умирающим. Впрочем, это не первая странность за сегодня, а по сравнению с другими – просто пустяки, так ведь?
За окном проплывали обычные для наших мест октябрьские пейзажи. Вот они были яркими! Осенние краски, столько раз воспетые поэтами и художниками, что я даже в мыслях не дерзну с ними состязаться. Я просто смотрела, вбирая в себя оттенки пламени и пепла. Смотрела и чувствовала приближение – приближение того Потом, вопросы про которое я гнала от себя всё это время. Что будет, когда наступит это неотвратимое Потом?


4

Мы вышли на станции с безликим названием «Какой-то там километр».
Электричка умчалась, дохнув напоследок запахом угля и железа. Почему электрички до сих пор пахнут углём? Или это я по привычке, перешедшей с генами, считаю железнодорожный запах -  запахом угля?
С одной стороны почти вплотную к платформе подступал лес. С другой – тянулось изрытое какими-то продольными ямами поле.  За ним живой стеной вставала посадка.
- Идём.
От неожиданности я вздрогнула. За время дороги я успела отвыкнуть от странного свойства моего попутчика. Сознанию было легче принимать его как обычную собаку. Теперь же мир снова сместился в сторону нереального. Моя нелепая сказка продолжалась.
Пёс подошёл ближе. Поднял морду, заглядывая в глаза.
- Ты не бойся.
Я вздохнула. Если честно, то мандраж как раз уже успел начаться. Не страх, а так… Мандраж, словом.
- Слушай, а ты мои мысли не читаешь? – я наконец-то задала давно волновавший вопрос.
Пёс отвёл глаза:
- Мне это не нужно. Мы по другому вас чувствуем. А я, к тому же, ещё и очень давно живу на свете. Со знанием приходит понимание. Идём? Нам – туда.
Пёс махнул головой в сторону поля.
И вот здесь… Здесь надо было внять инстинкту самосохранения. Вежливо напомнить, что своё обязательство я выполнила, до места доставила, все человеческие вопросы разрулила. Приятно было пообщаться, хоть мы так и не познакомились. Жаль, что общение было недолгим и менее содержательным, чем хотелось. Но, увы! Кстати, дома ещё масса дел. Вдруг нарисовалась. В общем, мне пора. Желаю удачи. Запоздало мелькнула мысль, что обратный билет я взять не догадалась. Пёс уже сбегал вниз по насыпи. Я вздохнула и… потащилась следом.
Вскоре стало понятно, что теперь уже не я, как на дороге в городе, а он притормаживает, чтоб идти рядом. Кроссовки вязли в неожиданно мягкой земле, покрытой высохшей травой. Собственно, полем это пространство я назвала зря. Кроме луговой растительности ничего здесь и не росло – никаких культурных злаков. Опять же эти не глубокие, но напрягающие ямки-овражки.
Естественно, двигались мы в сторону посадки. Вдоль дороги никаких признаков изменения времени года не наблюдалось. А там, за посадкой, глядишь… «Я, что, тоже начинаю верить?»
- Не устала? – Пёс заботливо заглянул в лицо.
Я фыркнула:
- На старость и болезни вроде бы ты у нас жаловался, а не я.
Приподняла бровь:
- Хотя по тебе сейчас не скажешь.
Он смущённо отвернулся.
- В городе я не протянул бы и недели.
Я усмехнулась:
- Тогда верила, сейчас – не очень.
Пёс опустил голову, глянул искоса.
- Место такое, не чувствуешь?
Я вдруг неожиданно для самой себя разозлилась:
- Нет! Не чувствую! Знаешь – не дано. Кстати, чего я за тобой тащусь, не объяснишь?
Мы молчали. Оба. И продолжали идти.
Рытвина перед посадкой оказалась особенно глубокой. Я выбралась и почувствовала – всё. Совсем всё. Дальше – не для меня. Села на траву, спиной к кустам и деревьям, выдохнула. Собачий нос тронул плечо.
- Идём. Ещё немного.
Я покачала головой.
- Нет. Не могу. Ты иди один.
Он вопросительно заглянул в лицо.
- Ну, не могу! Понимаешь – не могу! – мой голос дрожал на грани крика.
Долго, очень долго Пёс смотрел мне в глаза. Потом отвернул морду в сторону деревьев, слабо шевельнул хвостом.
- Ладно.
Я тоже отвернула лицо в направлении железной дороги, вместе со взглядом разъединяя, разрывая нашу непонятную, необъяснимую связь.
Шорох кустов. Я почувствовала, что его больше нет рядом. Вот теперь, действительно – всё.

5
Я люблю полынь за жизнестойкость. За то, что в самый разгар осени она ещё хранит свой горьковатый сок. И за горечь люблю. Мне так нужна сейчас она - эта горечь.
Безжалостно сорвав стебелёк с тяжёлым грязно-белым соцветием, я катаю на языке горький полынный вкус. Это – её горечь. Мне – не горько. Не горько от того, что кругом лишь низкие свинцовые тучи  да высушенная холодным воздухом трава, и я – одна-одинёшенька посередине двух наполненных ветром чаш – небесной и земной. Не горько от того, что, прошуршав кустами за спиной, сказка закончилась, даже не сказав «спасибо» за сыгранную роль. Не горько от того, что теперь поздно оборачиваться и бежать меж деревьев, продираясь сквозь осеннюю листву. Мне не горько. Просто это всё так. Данность. А горчит – полынь.
Я понятия не имею, сколько времени сижу здесь, зачем-то пристально вглядываясь в окружающий осколок осенней мозаики. Наверное, потом – дни и месяцы спустя – эта картина будет вставать перед мысленным взором во всех подробностях: изборождённая рытвинами земля, поросшая сухой травой, рельсы, режущие взгляд правильной прямолинейностью и неживым стальным блеском, а за ними - играющий на ветру ржавыми листьями лес. Я буду гнать от себя все эти штрихи и детали, твердя, что это просто фрагмент забытого сна. И может, даже сумею себе поверить.
Ветер резко тряхнул верхушки деревьев за спиной, осыпав мою  сидящую фигурку с ног до головы листвой. Видимо, пытался замаскировать её неуместность здесь. Листья – совсем не похожие на те, что в лесу за дорогой. Крупные, яркие. Порода не определяется. Чистые цвета: тёплый жёлтый и холодный красный. Словно мазки кистью.
Нет, я не испугалась. Я просто очень чётко поняла, что ничего, кроме такого же осеннего пейзажа я за посадкой не увижу. Не смогу. Не получается даже представить зелень лета, тепло лета, звуки лета, запахи лета. Что-то внутри сопротивляется. Не принимает. Не мо-гу.
Вот поэтому…
А ещё… Ещё какая-то часть моей души, наверное, всё-таки верит, что эта сказка есть. Не чувствует, но… верит. Только сказка эта – не для меня. Для тех, кто может.  Вот Пёс – он может. А вдруг …  вдруг  я бы - помешала? 
Только всё же на правду (если в сегодняшнем бреду существует какая-то правда) больше похоже, что для него это – дорога в один конец.  Необычная? Ну,  так и  он -существо тоже ведь не совсем обычное.
И снова – горький вкус полыни. Я изжевала стебелёк почти до конца. Дальше – цветы. Жевать их – как-то уже не то. Надо ехать. Выбираться на платформу и ждать электрички.


6

Ветер за спиной зашумел как-то резко и необычно низко к земле.
На мгновение бок обдало жаром.
Пёс успел развернуться в прыжке и теперь стоял, глядя мне прямо в лицо с торжествующе поднятой головой. В глазах – целое стадо счастливых солнечных зайцев.
- Я знал, что успею!
Боже! Он протягивает мне… У него в зубах… кустик… земляники. И не просто кустик! Ярко-зелёный, с налитыми соком листьями и … алой крупной ягодой.
- Это тебе.
Руки задрожали, конечно. Во-первых, я ещё не в себе от его эффектного появления. А во-вторых… И в-третьих, и в четвёртых, и в двадцать пятых, это же – земляника! И кругом – октябрь. И… И…
По всем законам, надо расплакаться. Но сегодня законы нарушены напрочь. Я просто беру в руки это чудо и чуть слышно шепчу:
- Спасибо.
Пёс подходит и прижимается тёплым боком. От него пахнет солнцем. И травой. И жарким полднем на берегу реки.
- Может, всё-таки, пойдёшь?
Осторожно срываю губами ягоду.  Зажмуривая глаза, вбираю сладчайший вкус лета. И на мгновение вокруг меня встаёт июльский день. Я слышу жужжание пчёл, перезвон трав и цветов, пересмешки листвы.
Но – нет. Только что держала в объятьях огромный душистый звонкий красивый мир, и …
Только запах летнего зноя от горячего собачьего бока.
Тогда, открыв глаза, я делаю то, на что до сих пор инее могла решиться – обнимаю это единственное в моей жизни сказочное существо. 
На мгновение мы оба замираем.
- Я хотел сказать «Большое спасибо» - бормочет он сквозь объятия.
Я слегка отстраняюсь. Теперь моя очередь смотреть долгим взглядом.
- Ты сказал больше,  чем «спасибо» - говорю я наконец.
Пёс отворачивает морду и молчит.
Сглотнув, я старательно делаю бодрый голос:
- Иди. Тебе пора продолжать солнечные процедуры. А мне пора домой.
- Да. Ладно. Пойду…
Опускает голову и медленно бредёт к деревьям. Шаг. Ещё. Сейчас он вновь похож на того старого и больного пса, появившегося у меня утром. Неужели это было только сегодня? Ещё шаг.
Я не выдерживаю и вскакиваю на ноги.
- А…
Резкий разворот головы. Ждущий взгляд.
- Я просто хотела сказать… А ты… Ещё придёшь ко мне?
И снова у него в глазах заплясали счастливые зайцы.
- Когда?
- В любое время, - удивляюсь я вопросу.
Он склоняет голову набок и молчит. Снова ВЗГЛЯД.
- Ясно. Вопрос надо было формулировать иначе. Не «ко мне», а «за мной».   
Пёс кивает:
- Может быть, весной?
Я зажмуриваюсь, представляя кругом весеннюю картинку с островками недорастаявшего снега, с набухшими почками на голых ветках. Смогу ли я из этого перепрыгнуть в ЛЕТО? С сожалением мотаю головой.
Пёс вздыхает:
- Значит…
Задерживаю дыхание.
- … летом?
Только сейчас понимаю, как давно я не улыбалась. Так счастливо и без оглядки.

7

Колёса лязгнули и завели свой обычный деловитый мотив. За окном электрички повисли сумерки. Осенью рано темнеет. Пытаясь согреться, сжимаюсь на лавке в нахохлившийся комочек. Пока еду, нужно напомнить себе о том, что мёрзну исключительно из-за дурацкой фантазии непонятно зачем прокатиться за город на электричке.  И стоило же забираться так далеко? Можно немножко поругать себя. Но потом непременно пожалеть. Утешить. Мол, всё-таки, повезло: нашла невесть каким чудом сохранившийся кустик земляники. Приеду – заварю ароматный чай. Осень в наших краях тянется долго. И скоро мне будет казаться, что никакой поездки не было вообще. Просто провалялась весь день в постели – неудивительно в такую погоду! Задремала, да и увидела странный сон. И, вспоминая серую хмарь этого сна, буду ждать снег. Снег спрячет под белым цветом осенние краски. Зима – это покой и чистота. Можно долго бродить под медленно падающими хлопьями и слушать тишину. А потом… Потом, конечно, придёт весна. Вначале поменяет цвет снега на сероватый. Он перестанет радовать глаз. И будет совсем не жаль превращать его в ручьи и лужи. И вот уже скорей, скорей! Скорей бы цокать каблучками по асфальту. А там, глядишь – вокруг деревьев затуманилось зелёным. Совсем чуть-чуть. Чтобы глаза привыкали постепенно. Постепенно, постепенно… А  вокруг уже бушует, пенится цветами зелёное море. И однажды утром, выплывая из дремоты, я услышу, как скрипнет дверь спальни, и осторожные «царапки» прозвучат по половицам, затихнут на коврике возле кровати. Мокрый нос ткнётся в щёку.