Как я была крестьянкой. окончание

     ...Однако яиц не было и быть не могло, потому что нежные наивные цыплята вскоре превратились в огромных, злобных, как цепные псы, петухов. Эти два голенастых рысака, гордо задрав клювы, бок о бок носились по участку, норовя выклевать глаза, печень и спинной мозг любой человеческой особи. На опрометчиво посетившую нас сладколицую работницу страхагентства эти два петушьих кобеля набросились у самой калитки, изодрав в клочья что-то из нижнего белья несчастной и исцарапав ее белые ноги. Уж не знаю, как там насчет изнасилования, но на протяжении многих месяцев мы находили в кустах шиповника и на ветвях неплодоносящих слив ошметки розовых кружев, а в наших ушах долго стоял душераздирающий крик несчастной жертвы (а, может быть, загадочный случай с Ледой вовсе не миф?).
     - Пожалуй, надо прибить на калитке табличку: "Осторожно, во дворе злые петухи!" - задумчиво сказал папа.
     - Мне кажется, это очень длинно и к тому же в наше время будет выглядеть довольно двусмысленно, - сказала я, и лицо мое стало горячим (скосив глаза, я посмотрела на свой нос: точно, красный как сосиска. И надо было мне лезть с непристойностями!). Но папа реагировал спокойно:
     - Пожалуй. Тогда поступим как все: обычно пишут: "Во дворе собака", а мы напишем: "Во дворе петухи". Ах, да, ты считаешь, что можно подумать про этих. Тогда просто: "Во дворе куры" или еще лаконичнее: "Куры".
     Мама пожала плечами, так ничего и не поняв. 
     Каждый раз, приезжая на дачу, я открывала калитку с криком "Кы-ы-ыш!", мгновенно выстреливала зонтом в неприятеля и, прикрываясь зонтом как щитом, стремглав бежала к дому, где у двери уже стояла мама. Как только я влетала в дом, дверь захлопывалась. Проблемы, однако, оставались. Например, как дойти до туалета, находящегося в двадцати метрах от дома? Я надевала обнаруженный на чердаке плащ-палатку времен второй мировой, резиновые сапоги и - бегом. Туда и обратно. Однажды я забыла про сапоги (жарко было), за что была жестоко исклевана в пятки.
     - А ты их покорми, - предложила мама, - Вот я их кормлю, они меня и не трогают.
     - Они тебя не трогают только тогда, когда ты их кормишь? - спросила я.
     - Нет, всегда, - мама гордилась тем, что нашла общий язык с этими страусоподобными, - Можешь убедиться.
     Мама вышла на крыльцо и позвала:
     - Цып-цып-цып.
     Из-за угла почти бесшумно, тормозя на повороте, выскочили наши кабано-куры и, чуть замешкавшись, мгновенно оценили ситуацию: еды нет! Тогда они, набросившись на маму, сорвали с нее янтарные бусы и крохотные позолоченные часики. Я остервенело отогоняла петухов лопатой, пока мама не скрылась в доме. Спустя какое-то время половину бусин мы отыскали в траве, а часы так и не нашлись.
     Но однажды и на наш участок пришел праздник. Он пришел в лице деревенского мужичка, тащившего за собой упиравшийся от старости велосипед:
     - Вы почем кур продаете? - крикнул мужичок нам, прятавшимся в доме от нападения пернатых мерзавцев.
     Я мгновенно надела плащ, сапоги, выскочила во двор и открыла калитку:
     - Да мы их так отдаем, бесплатно. Это такие хорошие петушки, белые, чистые, крупные, красивые. А какие они веселые! Только тут есть маленький нюанс: вы не могли бы сами их поймать? А то я... - краем глаза я видела приближающуюся пару, - простите, очень спешу, - крикнула я уже на бегу.
     Запыхавшись я влетела в дом, скинула сапоги, плащ и бросилась к окну следить за происходящим. На мое удивление мужичок, закинув ногу в кирзаче, уже садился на свой древний транспорт, а у него за плечами трепыхался большой холщовый мешок.
     Непрестанно улыбаясь, избавленные от рабства, бродили мы по участку, заходя во все углы и изучая огородные изменения. Несколько потоптанные петухами, грядки все же выглядели неплохо, на них что-то бурно кучерявилось. Мы с мамой под ручку гуляли между грядками, ласково глядя на подрастающие плоды своих трудов и негромко переговариваясь:
     - Не так и сложно вырастить урожай, правда ведь?
     - Хорошо, что мы с самого начала все грамотно сделали.
     - Да, и папа тоже молодец, все так вовремя и хорошо смастерил.
     - Вообще все замечательно.
     Но тут из-за забора раздался голос сороки-вороны:
     - А почему это вы сорняки не пропалываете? Все бурьяном заросло, а они ходят-гуляют туда-сюда как в Кировском Театре!
     Только тут мы заметили, что на всех грядках растительность примерно одинаково выглядит, зелень какая-то уж очень мощная, даже в парнике, и повсюду раскрыли свои бутоны цветы мака: розовые, голубые, сиреневые - нежные как мотыльки.
     За ужином мы пожаловались папе и он пообещал сделать нам в помощь маленькие скамеечки специальной конструкции, которые можно будет ставить между грядками и сидя пропалывать все возникшее безобразие, причем скамеечка будет по необходимости наклоняться под нужным углом, чтобы спина меньше напрягалась. Вскоре скамеечки были готовы и мы с мамой отправились на поиски так называемых культурных растений в зарослях сорняков.
     Культурные оказались, как и все условно говоря культурные, бледными, слабыми и беззащитными, не сумевшими даже толком укорениться. А мощные, насыщенные жизнью сорняки, пустившие жирные древесные корни, чувствовали себя вольготно, уверенно и даже нагло. Немало культурных незаслуженно полегло под нашими (хоть и осторожными) пальцами в ходе данной чистки. Прополка шла мучительно и долго. Обнажавшаяся земля тут же покрывалась трещинами, и поливная вода уходила прямиком в них, не достигая ничтожно малых корешков растений. Мы боролись с жарой, засухой, холодом, дождями, вредителями - в общем нормальная сельская жизнь. Порядком нас вымотав, огород все же понемногу закорнеплодил. Появилась первая редиска! Правда она почти вся "ушла" (как сказала сорока-ворона), "на жару садили" (она же). А ушла она в ствол. Но это редиска. А остальные овощи вскоре ушли другим путем.
     Пока мы любовались воздушными лепестками мака, бережно сохраняя их при прополке (как можно уничтожать такую красоту!), они успели облететь, оставив после цветения маленькие овальные коробочки с очаровательными рыльцами.
     - Ну и пусть зреют, соберем, высушим, будем зимой печь булочки с маком, - сказала мама, с нежностью глядя на тонкие стебельки с головками.
     Но в одно прекрасное теплое утро окрестности огласились сорочье-вороньим криком:
     - Га-а-а-ады! Воры! Всё! Всё украли!
     Наш огород тоже оказался пуст. Неприятель не просто потоптался по грядкам, он уничтожил все культурное сообщество корнеплодов, и, что самое удивительное, тщательно собрал весь наш дикий мак.
     - Это все из-за вас! - в широко открывавшемся клюве сороки-вороны трепыхался красно-синий язык, - Развели маковые плантации для наркоманов!
     Слава Богу, окна нашей веранды-столовой выходили на другую сторону, не хотелось слушать проклятия и мы пошли туда. (А соседка, как потом выяснилось, неплохой теткой оказалась: незлая, совсем не сталинистка, вот только любила громко петь советские песни). В то переломное утро мы молча позавтракали, и папа уехал в город. Он вернулся через несколько дней и за ужином произнес свою незабываемую речь:
     - Знаете, почему евреи - люди не бедные? Потому что они работают для людей. Они работают врачами, адвокатами, портными. И люди им благодарны. Помните того выдающегося портного по фамилии Портной, который сшил мне темно-синий костюм? А русские работают для механизмов: обслуживают станки, корабли, телескопы, государство (тоже в каком-то смысле механизм, ржавый к тому же). А разве станки бывают благодарны? Или телескоп? Или государство? - папа переводил взгляд с меня на маму и обратно, будто ждал, что мы заступимся хотя бы за государство, - В общем, я уволился с ЛОМО и устроился на техническое обслуживание ресторанов и столовых.
     Нам стало грустно: с одной стороны - телескоп, звезды, галактики, с другой - еда.  Просто еда. И все. Получается, что еда победила? Бедный папа, наш талантливый, наш искусный инженер, идеалист и романтик - сможет ли он работать в общепите, как какой-нибудь проныра, как ушлый торгаш без чести и совести? Какая жалость! Какой позор! Мы молчали. И тут папа вытащил из портфеля невиданное угощение: палку колбасы твердого копчения, банку шпрот и газетный сверток:
     - Это ветчина, - сказал папа, и добавил, извиняясь - что-то вроде аванса дали.
     - Ура, - тихо сказала мама, и мы набросились на еду.