Пассажирки

  Я люблю ездить на скоростных поездах, слушать откровения случайных пассажиров, знакомиться с новыми попутчиками. Некоторые неразговорчивые всю дорогу молчат, встречаются высокомерные особы, которые кичатся своим положением, а большинство такие же, как я – простые пассажиры, присутствие которых создает атмосферу гостеприимства и уюта в купе. Иногда за время путешествия узнаешь много нового и полезного. Бывают случаи, когда, оказавшись в одном купе, знакомишься с попутчиком, который живет с тобой в одном квартале, и между вами может возникнуть дружба, а может – неприязнь: человек в дороге раскрывается, и проявляются как лучшие, так и худшие его черты.
В дороге встречаются пассажиры, которые редко выезжают из своего аула или поселка и рады открыться случайным людям, считая, что следующая встреча с незнакомыми людьми маловероятна. Я, как промокашка, впитываю в себя их истории, стараюсь запомнить внешность случайных попутчиков, чтобы потом придумать недостающие детали, украсить и сделать романтичнее свой рассказ. Поезд прибыл из северной столицы в Караганду, из вагона вышли вначале пассажиры, они торопились, а за ними несколько сытых самодовольных чиновников, которые высокомерно разглядывали входящих пассажиров, звонили, демонстрируя дорогие сотовые телефоны.
Когда я вошла в купе, на сиденье полулежала роскошная женщина, так лежат избалованные кошечки – грациозно, с достоинством. Обеспеченная, уверенная и независимая, женщина с вошедшими пассажирами вела себя, как царица - величаво, улыбалась - доброжелательно. На душе стало радостно. Про таких людей говорят: они светятся, дарят тепло и обогревают других. Мои провожатые вышли из вагона – уверенные и успокоенные, что мне повезло, попала в хорошую компанию. Буквально к отъезду поезда в купе вошла делегация напыщенных, довольно известных в области чиновников. Они провожали пухленькую, как сдобная булочка, женщину сорока-сорока пяти лет с глуповатым выражением лица. Пассажирка с победным видом демонстрировала свое окружение: мол, едете с титулованной особой. Провожая своих гостей, на прощание им пожаловалась: «Билеты в бизнес класс проданы, в нынешнее время в южную столицу едет разный сброд». Возможно, и я входила в эту категорию.
Мне хотелось возразить ей, по роду своей деятельности я часто посещаю южную столицу и чувствую бессилие перед чиновниками железнодорожной службы. В южную столицу обычно билетов нет, при этом проводники зазывают безбилетных пассажиров в пустые вагоны. Меня всегда удивляет их безнаказанность и наглость, я боялась, что скоро и в Караганде начнут спекулировать железнодорожными билетами, что в скором времени и произошло.
Место «булочки» оказалось на верхней полке надо мной, она попробовала мирно со мной договориться, при этом очаровательно улыбалась пассажирке из северной столицы. Я чувствовала ее неприязнь, а она всем видом демонстрировала, как унизительно в ее положении залазить наверх. А ей так хотелось полулежать и беседовать с женщиной-кошечкой. В ушах ее сверкали серьги с бриллиантами, на пальцах – несколько громоздких, безвкусных колец, одежда была богатой, яркой, но безвкусной. Любая полная женщина должна знать, что розовый цвет полнит грудь, а яркая юбка с оборкой безобразит полные ноги. У нее было чистое белое лицо, которое она постоянно пудрила, от жары крем под пудрой таял и выглядел, как прокисшее молоко. Четвертой пассажиркой оказалась женщина, видимо из сельской местности, она незаметно вошла в купе и стояла в замешательстве, не зная куда присесть.
Женщина-кошечка из Астаны поняла, что надо потесниться и дать возможность очередной пассажирке устроиться. Поезд медленно набирал скорость, мы проезжали мимо дачных поселков. Под окнами мелькали дачные домики, яблони и вишни стояли, как невесты, в белоснежных пышных нарядах. На огородах зеленели ранний лук и редис. Скромные весенние цветы каймой украшали бесконечно зеленый ковер земли. Я восхищаласьсь яркими красками природы, которые она тщательно подбирает для каждой местности. Белоснежные дачные домики, как ромашки, кружились в бесконечном танце земли, скрываясь с глаз. Солнце светило нещадно, в купе становилось душно, пришел проводник и стал проверять наши билеты, через несколько минут он вернулся, шурша пакетами, где лежало новое ослепительно белое белье. Наступила тишина. Женщина из Астаны предложила нам удобно устроиться, познакомиться и первой назвала свое имя Меруерт. «Булочка» при рождении получила имя Каламкас, которое в своих стихах воспел великий Абай. Женщину можно было бы назвать красавицей, если бы не лишние десять-пятнадцать килограммов. У нее были красивые соболиные брови, вздернутый носик и белые, как жемчуг, зубы. Возможно, в юности она имела десяток поклонников и была уверена, что красота осталась прежней. Двойной подбородок портил контур лица, кожа на шее постарела и покрылась мелкими пупырышками, которые через два-три года превратятся в морщинки. Жаль, что с годами мы не замечаем, как предает нас собственное тело. Каламкас была шумной и невоспитанной, обращалась только к Меруерт, остальных просто не замечала. Женщина-кошечка произнесла недовольно: «Из-за твоего громкого голоса я не услышала имен женщин». Другая бы оскорбилась, за грубое обращение, но не она, на минуту замолкнув, вновь стала тарахтеть – вскоре она поняла, что ее бесцеремонность надоедает.
Меруерт вела себя так, будто является хозяйкой купе. На столе стояли ее продукты, сок и минеральная вода, салфетки. Каламкас быстро переоделась в топик и шортики, которые чересчур выделяли ее пышные прелести, и без предисловия стала рассказывать, что едет со свадьбы из аула – родственница мужа вышла замуж. «Караганда никогда не вызывала у меня восхищения», – тараторила она. Шахтерская столица, как и Алматы, технически неграмотно застроена новыми домами, они портят первоначальную архитектуру города, это было правдой, и я с ней согласилась бы. Некоторые дельцы, чтобы продать подороже квартиры, строят дома, нарушая строительные нормы (расстояние между домом и новостройкой должно быть не ближе шести метров), и даже прихватывают площадки для детей. Новые дома приносят много неудобств жильцам, они не имеют возможности из окон созерцать двор, следить за своими детьми. Женщина-кошечка остановила ее и предложила привести себя в порядок, а потом попить чаю. Каламкас полностью завладела ее вниманием и, вернувшись из туалета, заявила: «Давайте первыми мы попьем чай с Меруерт, так как она дольше всех в дороге, а потом вы с Розой». Бесцеремонность булочки не понравилась женщине-кошечке.
«С чего ты решила отдельно пить чай? – заявила она оторопевшей хамке. – Попьем вместе, познакомимся поближе, поболтаем, дорога дальняя». За столом толстуха перехватывала инициативу, но кошечка умело направляла в другое русло. По словам Каламкас, кто не живет в южной столице – по статусу никто. Она хвасталась своим благополучием: дачей в горах Заилийского Алатау, автомобилем, который сама водила, дочерьми, их замужеством, блестящей карьерой своего зятя, в жизни всегда везло, муж – крупный бизнесмен – безумно любит ее и внуков.
Мы стали пить чай, выложили на стол свои запасы, толстуха угостила нас свежей кониной, я сделала салат, который кстати оказался к жирной закуске. Каламкас щедро нарезала мясо, понимала, что от жары все равно оно пропадет. В столице она была знакома со многими знаменитостями, и мы узнали много тайн из жизни отечественных звезд.
Наша четвертая соседка стеснительно сидела, пила чай, ничего не ела, Меруерт нарезала куски мяса и насильно заставила ее съесть. Толстуха не выдержала и показала подарок сватов – золотые, красивые, дутые серьги с казахским орнаментом, мы все похвалили подарок, на что она ответила, что предпочитает серьги только с бриллиантом. Обычно я люблю больше слушать, моя профессия – журналист, иногда незаметно делаю записи в своем блокнотике.
После сытого обеда мы дружно убрали со стола. Меруерт села и попросила Розу, так звали нашу четвертую пассажирку, сесть на нижнюю полку и рассказать о себе. Женщина неохотно рассказывала скорее о своей беде: сына исключили из института, и она едет в столицу, чтобы узнать причину. Калалмкас призналась, что работает в этом вузе, и пообещала свою помощь, но мне не верилось в ее способность помочь бескорыстно.
Меруерт, как и я, любила слушать, ничего о себе не рассказывала, и Каламкас стала жалеть, что исповедалась перед незнакомыми людьми. Под окном стали сгущаться сумерки, они постепенно накрывали пространство своим роскошным сиреневым покрывалом, которое на глазах меняло цвет и стало темнеть, пока не стало фиолетовым, как чернила. Перед нами блестящей серебристой лентой мелькало озеро Балхаш. Утомленные ездой женщины уснули, а я радовалась, что в тишине могу любоваться новым пейзажем. Морской бриз, запах тины и рыбы, я представила, как молчаливый исполин Балхаш, устав от людской суеты, играет, как ребенок, с рыбками. Говорят, чтобы объехать озеро, понадобится несколько суток. Меруерт окликнула меня: «Давайте выйдем в коридор и посмотрим на озеро». Я, не знаю с чего, решила прочитать свои стихи, посвященные Балхашу, и вызвала большую симпатию к себе. И не удержавшись, заговорила о несчастной судьбе озера, в трудные годины коллективизации, во время и после войны оно стало кормилицей народа. И сейчас безработные рыбаки ловят рыбу и ею кормятся. Хамское отношение к озеру ведет к его гибели: резко упал уровень воды, меньше стало разливов и камыша. Полвека, а может больше, назад в камышах водились тигры, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году был застрелен последний представитель этого вида. Рыбу из водоема станоло опасно употреблять в пищу. Женщина-кошечка по-другому стала относиться к озеру после моих стихов. «Вы сравниваете его с мужчиной, завидую вам «белой» завистью, я никогда не писала стихов. И не смогла бы выразить словами свое восхищение. Обожаю читать сборники песен, всегда поражаюсь красоте стиха, богатой метафоре. У казахов никогда не было глуповатых песенок, музыка пишется на хорошие стихи, где есть смысл, в котором воспевается тема любви к природе или к женщине. Итальянцы считают, что казахский народ наделен, как и они, особым даром: музыкальным слухом и хорошим голосом. Наша нация любит петь, в каждой семье кто-то поет, жаль только, что настоящие таланты не могут попасть на сцену. Я бы перечислила с десяток знакомых-обладателей сопрано и теноров, они украсили бы любой театр».
Летнее небо никогда не бывает черным, солнце, превратившись в красный огненный шар, каталось по небу. Мы сели ужинать, нашему аппетиту мог позавидовать любой тяжелоатлет. Хорошо, что в дорогу мы взяли много продуктов, от безделья в дороге хочется кушать, мы выложили всю еду и с жадностью поели. Меруерт объявила всем, что я поэт, и попросила прочесть стихи. Ужин сплотил нас, и каждая считала нужным рассказать о себе. Четвертая пассажирка Роза выросла в сельской местности, закончила в Алматы институт народного хозяйства. В тяжелые времена они с мужем потеряли работу. Мама семерых детей, она оказалась на удивление начитанной женщиной, одна из первых в ауле открыла частный детский сад. В семь часов утра проводник разбудила пассажиров – под окнами, как от пожара, пылала степь красными тюльпанами. Женщины с восхищением смотрели в окно, по кровавому полю мчался всадник на лошади. Может, этот восторг и повлиял на Меруерт, она обратилась к нам: «А теперь я хочу рассказать вам свою историю». До Алматы оставалось около пяти часов езды.
«Я внимательно слушала тебя, Каламкас, и не соглашусь, что сельчане по статусу ниже горожан, – начала Меруерт свой рассказ. – За время нашего путешествия я поняла, что аульчан ты считаешь неумными и полуграмотными. С чего ты решила, что я твоя землячка?». Каламкас в недоумении воскликнула: «Я сразу признала алматинку, в вас столько благородства, вы красивая, интеллигентная, элегантная и немного капризная».
– Вот поэтому я всю дорогу и молчала! Ты приняла меня как равную, а я родилась в ауле, в такой дыре, которая называется отгонный участок. Я не училась в институте благородных девиц – всему научила меня жизнь. Я приехала к родственнице в Алма-Аты и провалила экзамены в торгово-кулинарное училище, окончила шестимесячные курсы продавцов, никто не спешил ставить меня продавцом, к тому же я плохо говорила по-русски, мне пришлось выполнять самую тяжелую работу – фасовщицы, низкооплачиваемую и неблагодарную. Целыми днями я, семнадцатилетняя девчонка, таскала пятидесятикилограммовые мешки – расфасовывала сахар и крупу. По закону я не должна была их таскать, но никого не волновало, что молоденькая девушка может стать инвалидом. Однажды, высыпая сахар, я опрокинула мешок. Сахар рассыпался, и я в отчаянии рыдала, не зная, что делать. Пришла заведующая магазином и раскричалась. Она пригрозила, что вычтет деньги из моей зарплаты. Я расплакалась, а в это время в торговом зале находилась интеллигентная женщина-покупатель. Майра-апай поинтересовалась у продавцов, почему я так горько плачу?
Они рассказали ей, что недавно я устроилась на работу, и вот, даже не получив зарплату, стала должником, и мне не на что жить. Майра-апай предложила мне рассчитаться из зарплаты и временно пожить у нее. После работы я спешила к ней, не могла нарадоваться, что мне дана возможность пожить в шикарных апартаментах, которые казались мне царскими. Аульную девчонку поражала ванна с горячей водой, туалет и роскошная обстановка. Я многого не знала, некоторые вещи видела впервые и не знала, для чего они предназначены, не стесняясь, спрашивала и рассказывала о своих впечатлениях, Майра-апай хвалила: «Молодец, не притворяйся!». Можно сказать, потихоньку она воспитывала меня, учила как вести себя, пользоваться ножом и вилкой, заставляла читать газеты. Постепенно я стала говорить без акцента. Мы ходили с ней на концерты, в театр, общались с алматинской интеллигенцией.
Она работала в институте, была профессором, ее единственный сын учился в Москве. На работе ко мне стали относиться с уважением, никто теперь не смеялся над моим произношением. Майра-апай часто приглашала друзей, и я научилась вкусно готовить и принимать гостей на высоком уровне. Я видела, какие у неё высокообразованные гости, старалась не «ударить в грязь лицом» и понимала: чтобы добиться чего-то в жизни, надо многому учиться. Женщины в гостях делились своими радостями и горестями, и однажды я услышала такую фразу: «Мужчины не любят болтливых женщин, надо быть чистюлей, ухоженной, не сплетничать, заниматься спортом, постоянно повышать свой интеллектуальный уровень, чтобы мужа не тянуло к другим женщинам, любить мужа и ухаживать за ним». Я решила следовать этим заповедям, и всю жизнь выполняла их. Только в то время у меня была цель окончить институт, устроиться на работу и помогать своей семье.
Тетя Майра привязалась ко мне и предложила пожить у нее, пока я твёрдо «не встану на ноги». Профессор-филолог научила меня любить классику, заставила перечитать книги, которые в дальнейшем повлияли на мое мировоззрение, требовала не стесняться и спрашивать, если что-то не понимаю. Я делилась с ней впечатлениями, рассказывала, какие чувства вызывают у меня страдания героев. Однажды она попросила меня найти себе место в общежитии, из Москвы возвращался ее сын. Я поняла, женщина не хочет больше со мной общаться, хочет пожить вместе с сыном. Майра-апай мечтала познакомить Аргына с дочерью подруги. Об этом она сказала мне культурно, и я поняла, что она не хочет, чтобы я к ней наведывалась. Мне стало обидно, я привязалась к ней, считала чуть ли не своей матерью и тут поняла, что она не дорожит нашей дружбой. Майра-апай сказала: «Я помогла тебе, ты многому научилась, стала интеллигентной девочкой, постарайся сама добиться чего-то в этой жизни. Ты настойчивая и умная, я верю, теперь ты не пропадешь!». Я поступила в медицинский институт, по ночам подрабатывала санитаркой. Однажды к нам в отделение привезли маленькую девочку, заболевшую воспалением легких, у девочки недавно в автомобильной катастрофе погибла мама, и я решила ухаживать за ней. Всем сердцем я полюбила девочку, каждый день приходила в больницу и была рядом. Гулечка привязалась ко мне. Сдав сессию «на отлично», я узнала, что девочку выписали, говорят, она не хотела уходить домой, плакала, так как хотела меня увидеть, попрощаться. Через три года я окончила институт, в парке мы с однокурсниками встретились последний раз. Я купила билет и собиралась на следующий день уезжать домой. Когда мы толпой выходили из парка, я услышала детский голос: «Тетя Меруерт!» – это была Гулечка, она узнала мой голос и бежала мне навстречу. Девочка крепко меня обнимала и приговаривала: «Я никуда тебя не отпущу!». За нами наблюдал мужчина лет тридцати пяти. «Это вы Меруерт?» – спросил он меня. В его взгляде было восхищение и радость, словно дочь получила отличную отметку. «Сегодня точно мы вас не отпустим!» – пошутил он. Мы втроем гуляли по городу, девочка не хотела расставаться со мной. Он пригласил нас в ресторан, я страшно стеснялась, хоть и была голодна, девочка кормила меня с ложечки и целовала. Когда Гулечка болела, называла меня мамой, я возмущалась, а врач говорила: «Потерпи, девочке сейчас нужна мать, ничего страшного в этом нет». Мне было двадцать три года, больные дети спрашивали меня: «Правда, что вы мама Гули?». И я вынуждена была подтвердить. Со слов отца девочки я поняла, что он собирается жениться, а девочка не признает будущую мачеху. Женщина не могла с ней подружиться, и он попросил меня помочь девочке полюбить мачеху. Однажды я услышала, как будущая мачеха пригрозила девочке: «Если будешь так плохо вести себя, я не разрешу твоему папе приглашать Меруерт. Или соглашайся, или прощайся с ней». А будущему мужу она выговаривала: «Что ты держишь её? Пусть едет себе в аул, ты веришь, что она туда спешит, да ей тут хорошо – ест, пьет, что захочет. Она специально подговаривает девочку, чтобы тебя, осла, охомутать». Услышав эти слова, я собрала вещи и тихонько уехала. Девочке написала письмо, что тетя Гаухар любит ее и будет самой лучшей мамой. Я понимаю, что подло поступила по отношению к Гулечке. Мне так хотелось, чтобы она мне поверила. Я желала только добра ей.
В ауле я прожила десять дней, родители просили задержаться, они соскучились, а я хотела работать, видела, что живут они бедно, младшие сестренки выросли, и пора было позаботиться об их будущем. В жизни бывают фантастические истории, в которые трудно поверить, такая история произошла и со мной. Отец Гули случайно подслушал разговор своей дочери и мачехи, и был страшно удивлен, когда узнал причину моего бегства, она постоянно угрожала девочке и требовала забыть дуру Меруерт. Мужчина знал, где я живу, в каком совхозе, его водитель сдавал мой билет, и решил вместе с дочерью проведать меня. Я забыла сказать, что в то время он работал в министерстве, директор совхоза предоставил ему свою машину. Об этом узнали сельчане, им сообщил директор, все кроме меня знали, что меня разыскивают из Алматы, а я от стыда не знала, что делать. Мои родители жили очень бедно. Но всё получилось, как в сказке, он попросил моей руки, директор нашего совхоза чуть ли ни на коленях умолял меня выйти за него замуж. А самое интересное то, что он ехал с Майрой-апай в одном купе. Узнав его историю и убедившись, что речь идёт обо мне, она дала мне блестящую характеристику. А позже призналась, что совершила большую ошибку, обидев меня.
Я счастливая женщина, моя Гулечка замужем, у меня родились внуки. Она живет в Алматы, а мы с мужем и с тремя общими детьми живем в Астане. Я стала хорошей женой, никогда не сплетничала, прожила с мужем хорошую жизнь. Он хороший человек, но вспыльчивый, мне нелёгко с ним жилось, но у меня была дочь, ради которой я вытерпела всё. Я благодарна судьбе и Майре-апай, которая пожалела меня и многому научила. Спасибо тем женщинам, чьи разговоры я случайно подслушала, они рассказывали о своей жизни, а я училась жить у чужих людей.
Я с первого взгляда влюбилась в отца Гулечки, в него невозможно было не влюбиться, считала себя недостойной и боялась себе в этом признаться. И не догадывалась, какой сюрприз готовит мне судьба. В жизни мне пришлось часто сталкиваться с унижениями, меня обзывали колхозницей, и я доказала, что все люди равны. Я не люблю, когда люди пренебрежительно относятся друг к другу, делятся на сословия. Мне хотелось доказать тебе, Каламкас, что всё зависит от человека, тебя неправильно воспитали в семье. Многие женщины из нашего круга с высокомерием относятся к сельчанам, а когда узнают мою историю, меняют своё мнение.
Мы подъехали к вокзалу, у поезда Меруерт ждала молодая красивая женщина, я поняла, что это Гулечка, ради которой отец пожертвовал своей личной жизнью, и не ошибся – элегантности, и утонченности Меруерт могла позавидовать аристократка из Европы.