Пока не поздно

  Дед умер. Эти ночные вызовы скорой, отвратительный запах лекарства, разливающийся по квартире, его хриплые стоны, слезы бабки и матери – наконец-то, все закончится.
  Музыку – нельзя. Друзей – нельзя. И самое страшное – это невидимое, но ощутимое, постоянно висящее в воздухе, мерзкое слово – рак. Дед умер. Где-то внутри, глубоко, на самом дне отдалось эхом – «наконец-то». Неужели, это я сейчас подумал, - ужаснулся Максим. Он осторожно скосил глаза на сухонькое тело в гробу: фарфоровые кисти рук отдавали синевой, а лицо – наоборот, было мертвенно-желтым и будто восковым. Болезнь высушила деда, выпила из него все соки, и теперь тот лежал маленький и беззащитный, как ребенок. Максиму стало дурно, он развернулся и тихо вышел на воздух.
  В беседке пацаны играли в покер. Лето выдалось жарким, днем на улицах никого не было – только собаки лежали в пыльной тени неподвижными комьями, вывалив влажные языки и не обращая ни на что внимания.
  Максим помнил деда или больным, или читающим нотации. Вечно он лез со своими советами и наставлениями: береги честь смолоду, будь честным перед людьми и перед самим собой, уважай старших, помогай матери, думай о будущем… скука смертная. А потом он слег и не вставал больше. Звал иногда – пообщаться. Держал за руку, пытался поймать взгляд, но Максиму было не до него. Ссылаясь на неотложные дела, он отводил глаза, неуклюже высвобождал руку из исхудавших пальцев и бочком выбирался из комнаты, пахнущей смертью. А теперь дед умер и лежит среди плачущих людей, безучастный и равнодушный. Максиму стало холодно. Он впервые увидел смерть.
  В глазах неприятно защекотало и, спеша скрыть слезы от пацанов, он пересел в дальний угол беседки – подальше от смеха и шума. Мимо, в неизменном кителе и при всех орденах, медленно прошел Петрович – ветеран, старый, потрепанный, сгорбленный дед из второго подъезда. От обычных насмешек его спасло только то, что все были заняты картами. Максим вспомнил, как сам выкрикивал вслед Петровичу:
 - Награды на барахолке купил? Эй, вояка, тебе не жарко в кителе? Война давно закончилась! – он съежился и сглотнул комок в горле – ему, почему-то, только сейчас пришло в голову, что Петрович был когда-то стройным Ванечкой, светловолосым парнем, который, грыз землю, бросался на танки и… наверное, много еще чего делал, вон, вся грудь наградами обвешана. Перед глазами всплыли кадры из виденного недавно фильма про Брестскую крепость. А ведь тогда даже Серега не сдержался – ревел, как маленький. И Максим ревел. Ревели все, сглатывая слезы и растирая украдкой по щекам пронзительную влагу. В отличие от остальных фильмов, которые смотрели компанией – этот потом не обсуждали и даже не вспоминали.
  Максиму вдруг подумалось, что Петрович вполне мог быть там, среди руин крепости, осаждаемой фашистами. Он вполне мог быть тем мальчиком, который, рискуя жизнью, носил воду солдатам, умирающим от жажды и ранений. Или тем солдатом, который потрескавшимися губами жадно припадал к носику грязного чайника с мутной, несвежей водой…
  Петрович возвращался из магазина. Медленно переступая негнущимися ногами, он опирался на палку и бережно нес пакет с продуктами: сквозь целлофан просвечивала бутылка кефира, черный хлеб, водка и сосиски. Максим съежился еще сильнее и втянул голову в плечи: сегодня же было 22 июня! Вот почему Петрович надел все ордена… вот, зачем ему водка. Сейчас он придет в свою одинокую каморку, нальет два стакана, на один из них – положит кусок черного хлеба, а второй – выпьет сам… Максим не успел додумать мысль, потому что Толик присвистнул и крикнул в сторону деда:
 - В картишки нет желания перекинуться?
  Пацаны загоготали, шутка удалась. Максим медленно встал, подошел к Толику и с размаху врезал ему по лицу – тот захлебнулся смехом, из разбитого носа потекла тоненькая струйка крови:
 - Ты что, вообще офонарел, придурок, - Толик кинулся на Максима, но тот уже ловко перепрыгнул через кусты, росшие вокруг беседки и бежал по направлению к Петровичу.
  Спускаясь через два часа от Петровича, Максим с переполненным сердцем представлял, как теперь будет помогать одинокому ветерану, как будет носить ему продукты, слушать его рассказы о войне. Сейчас он ворвется домой и расскажет всем, а в особенности своему деду – что он многое понял, что теперь все будет иначе… В сердце больно кольнуло – Максим вспомнил, что деда уже нет…
  Как же так? Он же не успел выслушать, понять, поучаствовать… Как же так? Почему именно сегодня? Максим вспомнил, как раздражался, когда дед звал его к себе – поделиться.
Он сел на ступеньки и горько заплакал. Поздно…