Свеча горела на столе, свеча горела... Пролог

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Посвящается Андреям и Наталиям.

 Все события и герои этого романа вымышлены, любое сходство с реально существующими людьми случайно

«… Здесь узел духовного бытия. Здесь союз создается в смирении…»
«Чтобы положить основание любви, надо начать с жертвы…»
Экзюпери.

У одних людей, от рождения, внутри горит  мирный спокойный огонь, несущий собой комфорт стабильность и покой.
Рядом с такими всегда уютно практично и постоянно.
К таким приходят, что бы отогреется и отдохнуть.
Другие же, совершенная противоположность они рождаются с пламенем кипящим внутри. Им трудно унимать этот огонь, держась за чеку, они находятся в постоянной готовности взорваться и сгореть бес остатку.
Они даже не придают значения тому:
- Что ярко горит то, быстро сгорает.
Для них это не важно, важно гореть.
Гореть так, что бы свет, излучающий этим пламенем, не померк ни когда.
Вот так одним запалом одним махом рвануть и осветить все собой.
Другой жизни им и не надо, только так и не иначе.
И рядом с такими всегда не безопасно, но так заманчиво светло.
И те и другие люди хорошие. А попробуйте поменять их местами….
 Не выживут, погибнут, даже и не вспыхнув.
Или будут тлеть, пожирая самих себя изнутри, оставляя после, только едкий дым. Иногда эти одинаковые стихии, но безгранично разные, создают союз.
Он получается крепкий и длительный, но, только в том  случае, когда смирный остается в тени пламенного, не замеченным.
И именно поэтому их общий костер задуть не возможно, но это не любовь.
А иногда и тихий огонь унимает и подавляет пылко горящее пламя, не давая ему разгореться.
Здесь уже иначе, яркое пламя мгновенно вспыхивает, а затем также быстро меркнет, пылать, тем более сиять, без «кислорода», нельзя,  и это не любовь. 
Но, в жизни иногда случаются «предначертанные встречи» и тогда  два пылких сердца, однажды опалив друг друга уже без этого жгучего жара жертвы за-ради другого жить, не могут…. Во что такое - Любовь!

Ах, если бы можно было предугадать…



Афганистан 1980 год.
…Вторую неделю, находясь на гране между жизнью и смертью высоко в горах в небольшом кишлаке, в углу глубокой смрадной ямы, на гнилой соломе, на рваных подстилках, металось в бреду, хрупкое израненное девичье тело. Её не стали убивать, её даже не мучили, а просто приволокли раненую и, бросили умирать, забыв о ней, как об уже не на что не пригодной вещи.
 Июньская ночная гроза растревожила её сон. Для неё, то все еще был сон, но в её сознании он уже спутывался, переплетался, наматывался на один клубок, частью которого была прошлая её реальная жизнь, а частью был сюжет давно прочитанной ею книги, и от этого он продолжался для неё, длинным мучительным кошмаром…
    (кошмар) …Сквозь раскрытое настежь окно врывался холодный ветер, и мелкие искры дождя разбрызгивались по «комнате». Та же была окутана мраком непроглядным, как пещера в темном глубоком подземелье. Наталия приподнялась и села в «кровати». Пытаясь усмирить тревожно бьющееся сердце, она несколько раз вдохнула и выдохнула, растягивая то и другое.
 - Господи! Где это я?- Она ощупала «подушку», «одеяло», край «кровати» даже понюхала, но все это казалось чужим и все еще не реальным.
 - Надо закрыть окно…. На мне все влажное…. Поэтому мне так зябко. - И уже от одной только мысли что нужно опустить ноги, ей стало не по себе. То, что это все же комната, и в ней есть окно, она могла догадаться по движению воздуха с его стороны и по изредка мелькающим сквозь него, далеким вспышкам уходящей грозы.
 - А, где же бабушка? Неужели, я сегодня ночевала одна? - Она подтянула коленки и положила на них голову, пытаясь согреться. Это не помогло, а причиной озноба был тот факт, что она все еще не могла сообразить, где она находиться.
 – Ничего страшного… даже если это глубокая ночь, то она все равно скоро кончится. И все станет на свои места. – Она снова принялась нащупывать все, что находилось на расстоянии вытянутой руки. С левой стороны от неё оказалась стенка и «ковер».- Довольно пышный.… Почему пышный? Ворсистый, наверно будет правильнее. А-а-а, пусть будет пышный. Нелли  снова бы сделала мне замечание. «Следи за правильной речью». И с чего она взяла, что я стану писателем? А что, мне это нравится и писать и то, что она так думает. Хотя артисткой стать, было бы лучше…. Завтра последний экзамен. Фу-у-у! Даже думать не хочу. Э-э-э, сдам, как не будь. Подумаешь сочинение? Разве мне об этом сейчас хочется думать? Нет…, я хочу думать о нем. – В груди завертелся червячок, мягкой истомой давая понять, что о нем думать слаще и приятней. – И стихи о нем пишутся легко, и так, словно и не я их сочиняю вовсе. Не так, как про родину или про березки.
… Березки в сарафанчиках,
С платочками в карманчиках.
Танцуют польку русскую…
 Ну, и что? Тоже мне Аля Пушкин. Да мне надо тысячу раз через голову пере кувыркнуться и столько же раз лбом о землю шарахнуться, что бы хоть строчку такую как он написать. Хотя очень обидно…, что не могу. Было бы здорово. Знаменитых людей из нашей школы еще не выходило. Я бы была бы первой. Тогда бы точно уже, он не бросил меня. Боже! Он же вчера ушел…. Он ушел…, он бросил меня. – И хлынули слезы. И боль от обиды затолкала сердце к горлу. И ей уже было все едино, что сейчас жуткая ночь, что страшно, что не знает где она, и куда исчез  «ангел хранитель - её бабушка. Почему? Мы ведь не ссорились…. Просто он расстроился, что я уезжаю, сразу после выпускного, в Киев. И не просто уезжаю, а навсегда. И что поэтому нужно уйти? Бросить сейчас, «чтобы не оттягивать агонию…» лучше «сразу расстаться, а не потом…» потому, что «потом гораздо тяжелее». Да что он знает обо мне? Нет, что он думает обо мне? Что я приеду, а там, со всех сторон на меня набросятся парни, и я его забуду? Это же бред! Идиотизм, чистейшей воды! – Она приподняла голову и, заливаясь слезами, всхлипнула. Уголком «одеяла» размашисто вытерла лицо и нос, втянув им воздух. – Что это, таким…, одурманивающим пахнет? Ах! Да. Это пионы. …Пионы и розы, вместе с грозой.… А, нет, не так. …Пионы и розы вперемешку с грозой… Бред.  – Она попыталась еще зарифмовать строчку, но снова вспомнила его, и не удавшийся праздник семнадцатилетнего дня рождения, снова захлюпала носом. – Это подло. По крайней мере, хотя бы не в этот день… Мне и так всегда нелегко в этот день. Постоянные терзания, борьба со своим вторым «я». Что мне так много уже довелось прожить, а ничего… - Наталия зарыдала еще и по этой причине. – Ничегошеньки я не успела сделать. А когда же я успею? Мне так мало осталось, я должна умереть молодой… Н-у-у-у, молодой старухой…. Ну, скажем лет так, в сорок. Потому что потом я уже, наверное, буду не красивой. И ему будет противно на меня смотреть. И не жалко будет. И он вообще не придет…, простится со мной. - Добавилась еще одна очень печальная причина, по которой Наталия уже начала подвывать и захлебываться плачем. – Он, никогда не придет! Никогда, никогда…, никогда в жизни… – И снова первая причина взяла верх, и слезы приостановили свое движение, и только режущая боль под веками заставляла слезиться глаза. – Может, я у Сюзанки заночевала? Тогда, где же она? Наверное, с Санькой все еще свиданичает…. Но в такую грозу? Ну, и что? Ты бы тоже не отпустила Рея домой…. Не отпустила бы…, а он взял и сам ушел. – Беспокоящая печаль снова прорвалась наружу, и Наталия сквозь безутешные слезы принялась мечтать… - Вот, поступлю в театральный…. Закончу, стану знаменитой…. Придет он однажды в кино, увидит меня, вот тогда…. И что тогда? Да, ничего! Он тебя даже не вспомнит…, а если и вспомнит, то никому об этом не скажет. Он даже себе в этом не признается. Подумаешь… актриса! – Она пристально вгляделась туда, где по её предположению должно быть окно.- Темень такая, хоть глаз выколи. До чего же темные ночи у нас… и такие длинные…, без него. С ним всегда так быстро время летит, особенно сейчас. А через два дня выпускной…. И ты будешь одна.- Она плюхнулась на «подушку», затем что бы удержать прорывающиеся громкие рыдания залезла под неё, это не помогло, тогда она принялась долбить её кулаками. – Будь проклят тот день, когда ты пришел в нашу школу! …Не была, нет, и не буду с тобой... Может быть, лучший, кто-то другой… Мне руки зимою согреет… - Наталия выбралась из-под «подушки», вытерла согнутой рукой лицо, шмыгнув носом, пробормотала. – Надо найти, что не будь и записать. Зачем…? Ему от тебя уже ничего не надо. Давай, давай продолжай убиваться, ему, и курам на смех. Он этого только и добивается…. Чтобы ты страдала, что бы ты бросилась к нему и умоляла вернуться, что бы ты ради него некуда не ехала. Что бы похоронила свою мечту? И, всю жизнь здесь? Боже! Ты же видишь, как сильно я его люблю! Что же мне делать? Как быть? … А если я не поступлю? А если ничего не добьюсь? А его потеряю? Бабушка-а-а… - Заскулила Наталия и прислушалась? Никто не поспешил на её зов. Ей стало жутко и одиноко, словно её замуровали живьем в склепе. Ни звуков, ни шорохов только гулко стучащее сердце в довлеющей тишине и угнетающей темноте. – Что же делать? Хотя бы понять, где я нахожусь…, тогда бы было не так страшно…. А еще пахнет МАТТИОЛАЙ, нееет, так пахнет он! А еще он пахнет вишневой смолой, но только когда сердится… - Она уже не плакала, прислонившись к стенке, уставилась в непроглядную темень перед собой. Принялась рифмовать.
- …Пион и Роза - бархат и велюр.
      Лишь в аромате стойком виден ваш союз.
      Ибо один рожден, покладистым и мягким,
      Другая же, с колючей гордостью порывом  жарким…
- Подняв руки вверх, она взмахнула ими, дирижируя себе, пропела финал, издеваясь над своим сочинением. – Та-та-да-та-да! Та-да-та-да! Та-та-да-та-да! Та-да-та! … И так далее. Бездарь! Полное ничтожество. Серая посредственность… - Она задумалась, подыскивая, еще что ни будь оскорбительное в свой адрес. - Ну, вот даже на это у меня не хватает фантазии. Ах! Нинель Ильинична, Нинель Ильинична! И что вы обо мне вообразили такого…? – Наталия, безмерно расстроившись, улеглась на бок и скрутилась калачиком, чувствуя себя отвергнутой и позабытой всеми. Прикрыв глаза, она, молча, принялась оплакивать ко всему прочему и свою бесталанность…

…- Пить…- Простонав, попросила Наталия, и тут же чья-то теплая заботливая рука поднесла к её потрескавшимся губам глиняный осколок. Сделав несколько жадных глотков, она схватила ту руку и, прижав к своим губам, радостно прошептала: – Бабушка…я так тебя люблю… - В ответ ее погладили по голове, и положи на подстилку.
 Не заметно подступающие настоящие сновидения стали медленно убаюкивать и укачивать её, унося подальше от горестной реальности и тех видений, что возникали в бреду. Но она еще очень долго тяжело всхлипывала и вздыхала, сквозь поборовший её окончательно тяжелый сон…