Окаянное зелье

Ёжичку как неоценимому консультанту
и поставщику няшной травы
Здесь и сейчас
Быть может, она сегодня и не придёт. Этого никогда нельзя знать заранее, даже обладая магическим даром.
Но в любом случае свечи должны гореть, а зелье – кипеть. Настаиваться ему потом долго, а переводиться никак нельзя. Мередит ни за что не простит, если её запасы не будут пополняться.
При всём своём отвращении к магии Мередит не может это не пить. Хоть и морщится от вкуса, и так взглядывает на Орсино, будто спрашивает: а не яд ли ты мне подмешал, маг? А может, и похуже что – такое, чтобы я не смогла с тобой порвать, как только мне того захочется?
Ей не хочется, это ясно видно, когда она здесь. Должно быть, она себя за это ненавидит.
И при всей своей любви к детям Орсино не может это не варить. Есть вещи, которые допускать нельзя. А тем более – нельзя допускать снова. И близость без зелья – именно такая вещь. Если Мередит забеременеет – ей это будет стоить карьеры, а её любовнику, возможно, и головы. И не по суду даже, не от людей. Просто она однажды сказала: «Если это случится – я тебя убью».
Орсино не хочется думать о том, что любимую женщину тошнит от того наследия, которое может от него перейти. Часть даже точно перейдёт. Он говорит себе: если все узнают, что они враги только на словах – будет худо. Будет гораздо сложнее воплощать в жизнь их общие решения. Будет всеобщее непонимание и осуждение. Надо как можно дольше сохранять то положение дел, что есть сейчас. Хотя бы потому, что некому сменить ни Первого Чародея, ни Рыцаря-Командора.
А дети Орсино – это Круг. И их-то он Мередит не уступит, если она будет к ним несправедлива. Скорее сам костьми ляжет…
…Лечь бы уже скорее! Глаза слипаются. Огонь под котлом погашен. Мередит, наверно, уже не придёт.
* * *
Вот только её шаги он никогда ни с чем не перепутает. Даже если будет засыпать головой на стол. Любой звук, исходящий от Мередит, заставляет уши Орсино шевелиться, поворачиваться в её сторону. А его самого – следить за ней хотя бы искоса.
Он порывисто поднимается ей навстречу, стряхивая остатки сна. Даже при свечах видно, какое у неё усталое лицо. А волосы влажные, готовилась… Но обнять не даёт. Бегло касается губами щеки, садится. Отвечает на его невысказанный вопрос:
– Нет, с обеда ничего не изменилось.
– Ясно, у меня тоже. Что-нибудь придумаем.
Он зачёрпывает из котла – кубком, из которого обычно пьёт она. Дует на зеленоватую жидкость, сам отпивает глоток. Горячо, но уже не нестерпимо. И кажется – или у зелья вкус её поцелуев.
Всё это давно успело стать ритуалом. Мередит привычно хмурится – мол, спасибо, что не яд, но пить после тебя… Это значит, что ты войдёшь в мою кровь. Но кубок берёт, когда Орсино подносит ей его со словами:
– Твоё здоровье.
Про себя он добавляет ещё много всяких слов. И это не заклинание, не магический наговор. Просто то, чего он никогда не скажет вслух, но от чего не может удержаться. «Свет очей моих…» – и прочие в таком роде глупости. Хотя, конечно, Орсино был бы рад, если бы все эти слова дошли до любимой женщины хотя бы незримой волной, овеяли её теплом. Затем он и пьёт из её кубка – а вовсе не для пущей надёжности.
Мередит ставит кубок на стол. И тянется поцеловать Орсино. Смешно, но, видимо, это у неё не считается за «вхождение в кровь». А может, не так уж она и неправа?
Поцелуй, как и всегда, властный, подчиняющий, с терпким привкусом трав. Допить с губ – может, как раз то, без чего ритуал не был бы завершён.
Поцелуй затягивает глубоко. И пока он длится, Орсино ловит руку Мередит и тихонько гладит. Она не против, даже позволяет снять перчатку. Сам-то он с этим может пока и погодить, у него хоть кончики пальцев выглядывают наружу… И первое касание кожа к коже будто прошивает разрядом. Как откровение – и словно бы в последний раз.
И Мередит уже мало столь невинной ласки, и она со всей силой стискивает Орсино в объятиях, прижимает к себе. А он гладит её по спине, стараясь донести не только жар, но и тепло.
Мередит отпускает его, когда обоим почти уже нечем дышать, и даже слегка отталкивает.
На миг скрещиваются взгляды, и Орсино поднимается с места. Разливает остывшее зелье по склянкам – над котлом, потому что заметно дрожат руки.
А за спиной слышен звон металла. Орсино, наверно, никогда не поймёт, как ей удаётся так быстро управляться с доспехами. А Мередит уже проходит мимо – величавая, как святая. В длинной белой рубашке – он как-то подглядел: она оборачивает её вокруг бёдер и подтыкает со всех сторон, прежде чем одеваться дальше. Так что сейчас зрелище вызывает одновременно восторг и умиление.
Он глядит, как Мередит ложится в его постель. Как небрежно хлопает рукой по месту рядом с собой. И это так… по-семейному, что даже горло перехватывает.
Раздеться самому – минутное дело. Лечь рядом, осторожно обнять…
– Ну и что же мы будем со всем этим делать? – Мередит его не отталкивает, но и отвечать на ласки не спешит.
– Кое-кому надо перестать выделываться. И нет, я не о тебе.
– Надо же. И как ты это обеспечишь? – а всё-таки она понемножку расслабляется под его прикосновениями.
– Ну уж должны же меня послушать.
– Скорее сядут на голову, – она рассеянно треплет его за ухом, будто неведому зверюшку.
– Не все же такие, как ты.
– А ты и рад. Слушай, как же я устала… – она склоняется ему на плечо.
Её намёк он понимает мгновенно – и гладит её уже настойчивее, и пробирается под рубашку, и это снова священнодействие, будто в первый и последний раз. Мередит горяча на ощупь и слепяще хороша для взора. Но не даёт собой полюбоваться – тянет ближе, откидываясь на спину.
Но если она и ложится сейчас под Орсино – то совершенно не собирается быть спокойной и безучастной. Она яростна, она задаёт ритм, она берёт всё от их близости. И это так прекрасно, что Орсино даже потом не уколет её: «Надо же, как кто-то устал!» В конце концов, будь она сверху – и впрямь вымоталась бы сильнее…
Он отстаёт от неё на считанные секунды – и пропускает тот момент, когда ещё можно излиться не в неё. И остаётся лишь надеяться на окаянное зелье…
Мередит только за уши треплет своего любовника – слишком хорошо, чтобы хоть чем-то возмущаться. Они заснут, привалившись друг к другу. Он положит её руку к себе на сердце – и она даже не возразит.
* * *
Она уйдёт утром, ещё до свету, оставив на губах Орсино быстрый поцелуй, а в голове вопрос: зачем она облачается сейчас в свои доспехи, когда ей только коридор перейти – и она окажется в своих покоях? Видимо, нет, не ляжет уже, или так – вполглаза… Не будет же она снимать всё снова!
Он-то попробует снова уснуть, но вряд ли что получится. Постель пахнет ею, на подушке осталось несколько золотых волос. И хочется зарыться в неё лицом и перебирать в уме все гадости, которые он ещё не сказал Мередит, хотя она заслужила. И все нежности, которые он не скажет ей никогда.

Двадцать лет назад
Орсино узнал её сразу. Хотя тогда – сколько лет-то прошло, восемь? – она была совсем девчонкой, угловатой, неловкой, в длинном платье и с лезущими в глаза волосами. А сейчас перед ним стояла стройная девушка в доспехах, со взглядом прямым и беспощадным. И совершенно не собиралась узнавать парня, с которым познакомилась так давно, почти в детстве.
…То было последнее лето, когда Мередит Станнард ещё жила дома, в семье, и была счастлива. Хотя этого Орсино, конечно, знать не мог. Он тогда уже несколько лет пребывал в Круге, и за примерное поведение ему позволялось гулять по городу и даже по окраинам.
То, что она пару часов проболтала на опушке леса с мальчишкой-эльфом, доверчиво глядя на огоньки у него на ладони, спасло тогда Мередит от того, чтобы погибнуть вместе со всей семьёй. Девочка вернулась уже на пепелище. Магический дар, открывшийся у её сестры, сжёг и саму Амелию, и всех, до кого дотянулось пламя. Мередит так и не знала до сих пор, повезло ей или нет. Хотя старалась считать: раз уж такова была воля Создателя – позволить ей выжить, то она должна нести службу. Служение. Ещё более истово, чем собиралась с самого раннего детства.
…У эльфа были зелёные глаза, и он так ей улыбался… будто хотел подарить весь мир. И сейчас даже вздрогнул, просиял изнутри, уши шевельнулись, боясь пропустить хоть шорох.
Мередит демонстративно отвернулась. Он маг и должен быть проклят. Он в тени её трагедии, он – напоминание. Она не хочет больше его знать.
…На другой день ей передали записку.
«Я ждал тебя на том месте три дня подряд. Почему ты не пришла?
Жду ответа, Орсино».
Надо же, она даже имя вспомнила правильно. А он? Неужто забыл, как её зовут?
На другой стороне листка Мередит сердито и резко написала только одну фразу:
«Не желаю иметь с тобой ничего общего».
* * *
Кое-что Орсино быстро узнал из сплетен. Мол, не лезь к ней, нарвёшься, всю её семью убили маги, а ты ещё и дважды отверженный…
Правда, кое-кто из товарищей по Кругу говорил совсем другое: давай, вперёд, охмури её, заставь желать тебя, бегать к тебе ночью, отомсти за всех нас!
Орсино только плечами пожал. И написал новую записку:
«Мередит, я тебе лично сделал что-то плохое? О.»
И поцеловал край листка. Без всякой задней мысли. Не плетя в уме никаких заклинаний. Просто – от души.
…И почему-то Мередит не порвала записку сразу. И даже не очень возмутилась. Написала только:
«Дурак ты, и уши у тебя…»
Потом подумала и добавила:
«Ничего личного, правда. Так, напоминаешь. Нечто, что я хотела бы забыть навсегда».
Ответ прилетел быстро:
«Извини, я не хотел. Может, встретимся и поговорим?»
«Много чести, маг, – мгновенно вывела её рука. А дальше написалось так: – Если только не побоишься прийти после заката на кладбище. Там точно не увидят».
* * *
Разумеется, она не собиралась туда идти. И всё же сорвалась – через пару часов после назначенного времени. То ли убедиться, что эльф уже сдался, то ли полюбоваться на его рожу.
Он был там, и даже так искренне ей обрадовался…
– Ну что, ничего тут ужасного не наколдовал? – Мередит напустила на себя неприступный вид и даже без всякого притворства передёрнула плечами.
– Нет, зачем бы мне? Я тут только тем и занимаюсь, что тебя жду. Так давно…
– Надо же. Зря ты это. Ты из той жизни, которая закончилась. В новой тебе нет места.
– Ты дала монашеский обет?
– Дыхание Создателя, что ты за идиот! Среди храмовников столько прекрасных молодых людей, что я замучаюсь выбирать! Но даже если бы ты, маг, был последним парнем на земле – я бы всё равно даже рядом с тобой не села!
– Но ты уже сидишь, – он снова улыбнулся. Так искренне, что это наводило на мысль о бесконечном коварстве.
– Это только чтобы сказать тебе, что рассчитывать такому, как ты, не на что.
Он уже смеялся, блестя в темноте глазами и прикрываясь узкой ладонью.
Мередит разозлилась.
– Это последний раз, что ты ко мне так близко!
– Тогда я прошу о милости. Чтобы мне было что вспоминать до самого смертного часа.
– Ладно, – она невольно улыбнулась.
И тогда бессовестный эльф бережно взял её руку и поднёс к губам. И время на миг остановилось…
И когда Мередит опомнилась – то осознала, что другой рукой уже обвила его шею. Оставалось только отпрянуть, хлестнуть взглядом:
– Ты меня ворожишь, проклятый маг!
– Даже не думал, что ты!
– Так я тебе и поверила.
– Просто загляни в себя поглубже. Увидишь много интересного.
– Не твоё дело. И уж тебе в меня лезть я точно не разрешала!
Тут до неё дошло, что она такое сказала. А ещё – что они уже вовсю смеются вместе.
– Да чтоб тебя! – Мередит резко поднялась и зашагала прочь.
Орсино последовал за ней – тихо, тенью, на почтительном расстоянии. Неужто боялся отпустить её одну?
Она прекрасно могла сама за себя постоять – и всё же его поведение её тронуло.
Они прощались у тёмных казарм – так близко друг к другу, но не касаясь.
– Не подходи ко мне, – снова сказала Мередит.
– Хорошо, – он склонил голову. Показалось – или прятал лукавый блеск в глазах?
* * *
В ближайшие дни Орсино жестоко страдал, встречая её в компании молодых храмовников. Она держалась с ними свободно и раскованно, позволяла делать комплименты. Выбирала то одного, то другого для тренировочных боёв. И эльфу даже думать не хотелось о том, с кем из них она шепчется после отбоя и насколько близко подпускает…
Он того не знал, что первому же храмовнику, который после долгого и задушевного разговора попытался поцеловать Мередит, она залепила полновесную пощёчину и убежала. Что на самом деле она даже рядом находиться не может рядом со всеми этими «прекрасными молодыми людьми» – ей просто физически неприятно.
А ещё она ходила к тогдашнему Первому Чародею. Жаловаться, что подозревает на себе приворотную магию.
Старый маг ничего не нашёл – и у Мередит не было ни малейшего основания подозревать его в обмане. А когда он спросил, на кого она грешит – юная храмовница только упрямо замотала головой:
– Не скажу.
Первый Чародей улыбнулся в бороду: мол, никакой это, девочка, не приворот…
Мередит уже и сама давно была почти в этом уверена, но разве ж признаешь такое?
…Орсино она нашла во дворе, чуть не на поленнице, с книжкой. Он подставлял страницы солнечным лучам и сильно-сильно щурился.
Шевельнулись уши – услышал, узнал.
– О, монна Станнард, – прибила бы его за эту улыбку! – вы три дня и три ночи гнались за мной, чтобы сказать, как я вам безразличен?
– Убью! Найди мне, быстро, в Казематах комнату, где можно запереться!
– Сейчас, вот только книгу на место отнесу, – прозвучало как «и завязки поглажу». – Идём.
…Здесь было очень темно и как-то тревожно. А за закрытой дверью стало и вовсе не по себе. Ничего, есть на ком повиснуть и прижаться.
– Ты чего? – Орсино даже испугался её порыва.
– Ничего. Я так хочу, молчи.
Она поцеловала его сама, первая – неумело, но отчаянно, и ещё к стене прижала, чтобы не вздумал убежать.
Впрочем, он и не собирался – а отвечал ей столь же увлечённо. Потом, правда, хмыкнул:
– А как же все твои прекрасные храмовники? С ними тебе есть где?..
Голова его мотнулась от пощёчины.
– Молчи, маг, кому сказано!
Она так его хотела, что сама себя пугалась. И потому не собиралась останавливаться. Если потом будет плохо – ну что ж, уйдёт в монахини.
Разделась она мгновенно и ещё ему помогла. Зато именно он расстелил свою мантию и прочую одежду так, чтобы им двоим можно было удобно лечь. И потом обнял Мередит горячо и бережно.
Только она не нуждалась в его осторожности. Пока он несмело изучал её тело, она льнула к нему так жарко, что дважды её унесло в заоблачные выси. Что по ней было весьма заметно.
Вот потом было хуже. Больно, и ещё сколько терпеть его возню… Но назад уже ничего не вернуть, и вот недовольство показывать совсем не хотелось. Уж лучше утешаться тем, как же она свела его с ума…
– Я люблю тебя, – выдохнул он, падая на неё в изнеможении. Правда, тут же спохватился и лёг рядом.
Мередит отодвинулась и села.
– И не мечтай, сумасшедший!
– Ах так… – Орсино тоже сел, весь подобрался недобро. – Значит, я – всё-таки приятное средство продохнуть от храмовников?
– Скотина! Я же девственницей была! Даже не целовалась до тебя!
– Да ты что… – ахнул он, искренне пугаясь.
– Посвети чем-нибудь, сам увидишь.
На его ладони зажёгся огонёк – совсем как тогда, в дни, когда они оба были детьми. Потом светящийся шарик завис в воздухе, а Орсино осторожно промокнул кровь меж её ног своей нижней рубашкой и тихонько зашептал ранку. Его горячее дыхание, его почти неслышные слова ощутимо касались её лона, и было это куда слаще любых признаний в любви…
– Ну ты бы хоть сказала, – упрекнул он потом. – Этого ведь не изменить уже… Я, по крайней мере, не умею.
– Вот ещё. Ты сам думал, что я пошла по рукам. А если бы ты думал иначе – я бы не получила того, что хотела. И жалеть об этом я не намерена.
– А чего ты хочешь теперь?
– Чтобы ты наконец заткнулся и много о себе не воображал, – она начала одеваться.
– Кошка ты дворовая! А ещё служитель церкви. Сначала орёшь, кота требуешь, а потом котят в брюхо, лапой по морде – и прощай, кот.
– По морде – это пожалуйста. А вот за котят тебе точно не жить!
– Если позволишь, я зелье тебе сварю. В первые сутки, говорят, ещё не поздно…
– Ох, ладно, хорошо. Выпусти меня отсюда.
– Сейчас, только оденусь… Между прочим, ты меня тоже невинности лишила.
– Сравнил. Ещё скажи, что я тебя изнасиловала.
– Я подумаю.
…Следы от её крови пришлись прямо против его сердца. И на рубашке, и на мантии изнутри – и оттуда так до конца и не состирались, даже через много лет. Её кровь была и на нём, пока он не смыл с себя весь жар и преступления этого дня. Орсино мог воспользоваться возможностью, наговорить что-нибудь, наворожить. Но всё, что он позволял и позволяет себе по сей день – это касаться с любовью всякой вещи, что имеет отношение к ней, к Мередит. И желать, чтобы его чувства достигли её так или иначе.
«Я люблю тебя, даже если ты мне этого не позволяешь. Я знаю, ты вернёшься ко мне снова и снова. Даже если будешь говорить себе и мне, что жаждешь меня лишь телом, утоляешь об меня его потребности…»
Может, конечно, это тоже магия. Может, вообще любое его неосторожное слово может сбыться…
* * *
За зельем Мередит не пришла. И вообще всячески избегала Орсино – три недели, месяц, полтора… Потом он не выдержал, подошёл к ней сам, вечером, в пустом коридоре:
– Послушай, я беспокоюсь.
Взглянул в её лицо – и замер. Она была бледна, под глазами залегли тени. Взгляд ударил, как пощёчина.
– Кажется, беспокоюсь не напрасно.
– Поздно. Ничего уже не изменить.
– Послушай, я же предлагал тебе… – он шагнул к ней, обхватил, стараясь смягчить упрёк.
Она не отстранилась – но была в его объятиях будто каменная. Застывшая в своей печали. И сквозь эту броню, что прочнее её доспехов, Орсино всё же почувствовал биение ещё одного маленького сердца.
– Ты не понимаешь, маг. Пить это после – может означать то же самое, что травить и изгонять плод. Создатель запрещает.
– О, – хотелось сказать: а спать со мной он тебе не запрещает. Но это было бы… нельзя так, короче. – И всё равно ты не должна расплачиваться одна. Эту жизнь мы породили вместе.
– Ты, ты… Да что ты можешь? Да если бы не ты… – она гневалась, и было ясно: ни за что не заплачет. – Если бы не ты – я бы умерла невинной и безгрешной!
– Это как это?
Она быстро и зло объяснила – как. И тогда он обнял её ещё крепче, погладил по спине и чуть ниже – наверняка у Мередит тянуло поясницу – и коснулся губами её сухих сердитых глаз. И сказал:
– Живи. Ты нужна миру. И тебе надо ещё заслужить, чтобы Создатель взял тебя к себе.
Мередит рванула его за ухо:
– Ты можешь так нарваться, маг, ты даже себе не представляешь!
– Ах вот ты о какой расплате с моей стороны! Сдашь меня – и что будешь делать одна с ребёнком?
– Не знаю, – честно сказала она. Пальцы её так и не оставили его ухо в покое, но теперь уже непроизвольно гладили и трепали за ним.
– Знаешь, я не кот, – Орсино сердито дёрнул ухом. – Я своих детей не бросаю. И я обещаю сделать так, что меня отправят на полгода в какой-нибудь соседний Круг набираться опыта, а ты поедешь со мной – вроде как будешь приглядывать, чтобы я там чего не натворил.
Она вздохнула и наконец обняла его за шею:
– А вот считать ты плохо умеешь, полгода мало.
– Ну на восемь месяцев, а может, и дольше.
* * *
Карету совсем не трясло. Когда Орсино в этом убедился, то выдохнул с облегчением. Мередит рядом с ним потихоньку расслаблялась и задрёмывала, склоняясь к нему на плечо. Тёплая, доверчивая… Сейчас особенно остро ощущалось, какая же она юная девочка. И, пусть сам он был не старше, – какая же огромная ответственность на него свалилась. За Мередит с её порывами – и за то новое существо, которому они вместе дали жизнь.
Он будет беречь обоих. Как бы это ни было трудно. Ведь Мередит не хочет его заботы, не желает быть слабой до последнего… Может, даже ненавидит и себя, и Орсино – за то, что без него ей не справиться…
– Ну и ладно, что впереди море, – так она говорила сегодня. – По крайней мере, никто не удивится, что меня всё время тошнит.
– Совсем всё время?
– Да. От всего. Вот когда рядом с тобой – то легче, – призналась она будто нехотя. Но ему хватило, чтобы забыть, как дышать… И только потом он сообразил – и не стал говорить Мередит – что это может означать. Магический дар у ребёнка. Потому он, Орсино, так хорошо и чувствует своё дитя. Кровь слышит кровь, искра слышит искру. А тело Мередит и сама её сущность отвергают то, что на неё непохоже, что ей не по душе. Её ждёт нелёгкое время. Пусть нежится в его объятиях, пока можно…
…Мередит и правда легчало только когда Орсино был рядом. Лучше – совсем близко. Чтобы вдыхать его запах, чтобы в любой момент мочь дотронуться. Только по пути в Ферелден она поняла, как же мучилась все те дни, что провела без этого эльфа после первого их свидания и тем паче после потери невинности. Наваждение, проклятие? Теперь уже неважно. Разрешиться бы скорее от бремени, пристроить дитя в хорошие руки! А пока Мередит даже себе не признается, как же ей приятна долгая дорога только вдвоём, полудрёма в объятиях Орсино… А потом краденые ночи в каюте, когда она, Мередит, отчаянна и горяча, и ничуть не боится повредить ребёнку, это Орсино бережен с ней, будто она хрустальная, а ведь не может же он не чувствовать, как сильно она его жаждет…
Но его-то самого больше тянуло на всякие сентиментальные глупости. Как Мередит ни затыкала ему рот – а часто слышала что-нибудь вроде:
– За все эти годы не было и дня, чтобы я не думал о тебе.
– А теперь и подавно не забудешь, – огрызалась она обычно и подгребала его поближе, чтобы уснуть на груди, в тесноте, да не в обиде…
* * *
Когда они прибыли в ферелденский Круг, всё стало сложнее. Мередит казалось, что все эти люди, в обществе которых ей предстояло прожить почти год, уже знают о её позоре. Она не представляла, как глядеть им в глаза…
– Не переживай, – Орсино почти что угадывал, о чём она думает. – Я шепну кому надо, и ты всё время будешь рядом со мной.
– Хорошенькая перспектива. Я же ненавижу магов!
– И потому встречаешься со мной. Ладно, ладно, всё… вон, нас уже ждут.
Здешний Первый Чародей, Ирвинг, помимо воли вызвал у Мередит даже большее доверие, чем его коллега в родном Киркволле. Может, даже и правда поймёт. Она слышала, как Орсино тихонько говорил Ирвингу:
– Она здесь, чтобы приглядывать за мной. Но ей очень неможется. Из-за меня…
И пожилой маг только кивнул: мол, не вы первые, не вы последние…
…Ближайшие пару месяцев Мередит в основном отлёживалась и отсыпалась. Она не привыкла столько бездельничать, но в её состоянии по-другому было нельзя. Орсино был почти всё время рядом, а если нет – то потом приходил с новостями и книгами. Ему было очень интересно, как строятся отношения между магами и храмовниками здесь, на чужой земле. И то, что он видел, ему в общем-то нравилось.
– Я надеюсь, так же будет и у нас.
– Не думаю, – хмурилась Мередит. – Людям, а особенно магам, нельзя позволять садиться на голову. Когда я стану Рыцарем-Командором…
– Ты сначала стань.
– И стану! Если в этих клятых родах не помру.
– Попробуй только у меня помри!
…Тошнота в конце концов отступила, Мередит заметно расцвела – притом что живот всё ещё не был виден, ела за двоих и мечтала вернуться в строй. Но здешний Рыцарь-Командор Грегор разрешал только самые щадящие нагрузки. Неужели Ирвинг шепнул ему… о ней, о них с Орсино? Нет, когда она будет Рыцарем-Командором – она не потерпит таких вот фамильярных отношений с Первым Чародеем!
Потому что у тебя будут куда более неформальные, по-орсиновски ехидно сказал ей внутренний голос.
«Он – и Первый Чародей?» – Мередит зажала рот ладонью и рассмеялась так, что стало больно – ребёнок толкнул её изнутри.
* * *
Следующие несколько месяцев Мередит могла бы даже назвать самыми счастливыми в своей жизни. Ничего не болело и не беспокоило, сил прибавилось, и остроты мышления как будто тоже… Можно было активно участвовать в местной жизни, а потом подолгу обсуждать всё с Орсино.
Уже тогда они понимали, что их близость – нечто куда большее, чем просто любовные утехи. Они двое – соратники. И соперники. Они вряд ли когда-нибудь смогут друг без друга.
Хотя, конечно, сейчас в их отношения постоянно влезал третий. Или третья. Мередит не давала себе задумываться, каким он будет, их ребёнок. Не разговаривала с ним даже мысленно, не придумывала имён. Всё равно ведь они оставят его здесь – скорее всего, в ферелденском Круге. Потому что по всему он будет магом, а ещё с сильной эльфийской наследственностью. Хотя бы в том плане, что очень долго по фигуре Мередит никто не мог бы заметить её положения. Мелочь уютно устроилась у неё в животе. Помногу спала, а вертелась в основном когда рядом был её папаша. Ему всегда хотелось поговорить со своим отпрыском, пообщаться, у них двоих, кажется, уже были общие тайны.
– Ну перестань, – морщилась Мередит, – оно пинается, тебя бы так!
– Было б хорошо, если б меня бы так, – спокойно отвечал Орсино, улыбаясь совершенно непереносимой мечтательной улыбкой.
А держать его подальше не представлялось возможным. К концу срока бремя стало очень тяжёлым, и стало нельзя особо покидать свои комнаты, и Орсино водил её везде под руку, и разминал ей поясницу и ноги, и как мог снимал все неприятные ощущения. Она иногда даже напрашивалась на весьма бурные способы снятия – кто-то ей сказал, что так быстрее родишь. Да и просто – хотелось же…
Орсино отводил глаза:
– Если я почувствую, что что-то идёт не так – я остановлюсь.
– Вряд ли ты сможешь, – усмехалась она.
…И вот в четыре часа утра, когда все вокруг, наверно, крепко спали, после такой вот бурной близости у Мередит начались схватки. Резко, больно… Она молилась и ругалась – и цеплялась за Орсино, не отпуская его от себя. А ему было очень страшно, и он только старался этого не показывать. И осматривал её, как сделал бы любой целитель, и уговаривал:
– Всё хорошо, дыши глубже, скоро всё закончится…
Ему очень хотелось позвать кого-нибудь на помощь. Правда, и без того вскоре Мередит своими криками перебудила всех. Заглянул Ирвинг, сразу исчез, и Орсино спешно кинулся одеваться. Едва успел до прихода двух пожилых целительниц. Которые тут же наперебой стали выгонять его чуть ли не тряпками, мол, нечего тебе тут делать, коли ты отец ребёнка!
– Я тоже целитель, – слабо отбивался Орсино. Про себя он думал, что целитель из него плохой и что он, возможно, вообще навредил любимой – но именно поэтому уходить он не хотел. Как бы ни было страшно.
– Пусть он останется, – даже между двумя схватками голос Мередит прозвучал повелительно. – Возьми меня за руку.
…Они управились за девять часов. Все потом говорили, что для первых родов это очень быстро. Впрочем, и девочка была крохотная – но вполне здоровая. Просто эльфийская кость – даже никак не скажешь, что полукровка. И тёмные волосики, и маленькие острые ушки.
– Ничего моего, – выдохнула Мередит. Хотя Орсино показалось, что у девочки её упрямый рот…
– Хочешь её подержать? – спросил он.
Она помотала головой и закрыла глаза.
– Отстань от неё, – сказала одна из целительниц. – Она так измучилась… – и передала свёрток с малышкой Орсино. – Назвали её уже как-нибудь?
– Не знаю, – он заглянул в глаза дочери. Показалось – или в них промелькнуло осмысленное выражение? – Мы никогда об этом не говорили. Пусть будет Нерья.
…Вскоре он с кровью оторвёт от себя малышку – а Мередит даже не захочет снова взглянуть на дочь.
И какое-то время в карете они будут смотреть в разные стороны. А потом всё-таки возьмутся за руки. Пока ещё можно, пока никто не видит. То, что их связывает – не только бремя общей ошибки, общей грешной тайны. Девочка «я-никогда-не-заплачу», девочка с туго перетянутой грудью под доспехами всё-таки станет Рыцарем-Командором. И тогда придётся ещё сильнее скрывать всё, что между ними происходит – особенно после того, как мальчик, которого она выбрала, всё-таки станет Первым Чародеем.
За годы они так ни на кого и не променяют друг друга. Пусть иногда Мередит и будет от Орсино дальше, чем солнце в небе. Пусть будут ссоры, оскорбления, пусть то, как по-разному они думают, со временем станет уже не только их делом, но всего города. И чем дальше, тем больше…

Здесь и сейчас
Та девочка. Мередит даже про себя никогда не называла её иначе. Боялась, что откроется рана – и никогда больше не зарастёт. Орсино – тот всегда говорил: наша дочь. Нерья. Он получал от ферелденского Ирвинга длинные письма о ней, читал их и перечитывал, пытался делиться с Мередит успехами малышки.
– Не надо, – хмурилась храмовница. – Достаточно знать, что она жива и здорова.
– Тебе что, так неприятно, что она маг?
– И это тоже. Да и просто – девять месяцев она была только моей. Пусть и причиняла страдания.
– Ну не только. Я её чувствовал, я с ней говорил…
– Ладно, просто всегда-всегда со мной. А потом если бы я не оборвала все нити, я бы не смогла её отдать. И в этом смысле хорошо, что в ней ничего нет моего…
– И как ты можешь так говорить? Хотя, может, это самозащита, может, и легче так, чем как я – мучиться…
Мередит всегда отворачивалась, когда это от него слышала. Просто не знала, что ему говорить, как утешить. А в последнее время из-за дочери сердце было и так не на месте – у обоих.
«Та девочка», Нерья, живущая под фамилией Сурана, пять лет назад взялась – была вынуждена – спасать мир. Остановила Мор, стала Героем Ферелдена. И ушла в дальнюю даль – за магическое зеркало.
До дня, когда это стало известно, оба они, породившие Нерью Сурану, не находили себе места. Тогда-то и стали их стычки чаще и яростнее, и не так уже напоказ, и из-за всякой мелочи…
А когда пришло то письмо – Мередит, положа руку на сердце, стало легче думать о дочери как о мёртвой. Оплакать одной, втихомолку – и не забыть, но… И что творилось тогда в душе у Орсино – она даже думать боялась и не желала это обсуждать.
Они отдалились тогда друг от друга, уходили с головой в работу, бросали один другому обвинения, которые так трудно было потом простить… И в те самые дни Мередит в руки попала зачарованная статуэтка – переделанная по её просьбе в меч.
Орсино ни в жизнь не понял бы, что слышала Рыцарь-Командор, куда её манило, к чему призывало. Она ведь тоже могла бы спасти мир… Вот только не хотелось задумываться о том, нашлось бы потом в этом мире место для Орсино или нет. Противоречие это жгло её изнутри. И потому пока она не позволяла голосам поглотить себя – хоть и ложилась иногда с мечом в обнимку. Но тем острее чувствовала, как же дорог ей этот эльф, этот маг…
* * *
Зачем она вызвала его к себе среди бела дня – Орсино оставалось только гадать. Вряд ли что-то хорошее. Они виделись утром и поругались при свидетелях, они уже несколько ночей спали поврозь… Но сейчас Мередит хотя бы не кричала. Только поднялась из-за стола с решительным видом – и вдруг дотронулась, крепко взялась за плечо, потянула к себе…
– Я так соскучилась… – и блаженно прижмурилась, явно напрашиваясь на поцелуй.
Получить она его получила – а вот растерянного взгляда Орсино так и не встретила. А ведь он был просто потрясён тем, что ему вот так отдали инициативу, что к нему льнут, ластятся – да после всего, что было… Руки-то сильные, а почти дрожат, да что с ней такое? Её пальцы заплутали в его волосах, нежно пробежались по ушам, заставляя его тоже вздрагивать всем телом. Он взял лицо Мередит в ладони, почувствовал, как горят её щёки. Откинул с неё капюшон, тоже запуская пальцы ей в волосы, почти запрокидывая ей голову.
Мередит тихо застонала. Было видно: она откровенно млеет и тает.
Они оторвались друг от друга только когда поняли, как им мешает разделяющий их стол. Мередит поманила Орсино за собой – за дальнюю дверь, в свои покои.
– У тебя что-то случилось? – спросил он наконец.
– Нет. Так, голова немного кружится. И на грудь будто что-то давит.
– Срочно понадобился личный целитель? Тогда я к твоим услугам, – он чуть заметно улыбнулся.
Мередит повернулась к нему спиной – мол, помоги снять доспехи. А ведь самой было гораздо быстрее. Но, видимо, ей хотелось не этого. А подольше побыть в его руках. Прочувствовать каждое прикосновение…
– Вот, теперь хоть вздохнуть могу, – отметила она, когда он избавил её от тяжёлого нагрудника, кольчуги, нарукавников и перчаток.
Сейчас, как никогда, было видно: грудь её под рубашкой волнуется, и сердце часто-часто бьётся… Глаз не отвести.
– Ты сядь, – она толкнула его в сторону кровати – легонько, самую малость. А когда он послушался – одним движением уселась к нему на колени.
Горячая тяжесть, нежданная, более чем ощутимая, но ведь стоит же того… Орсино обнял её, пряча лицо на груди, а Мередит как могла бережно прижала его голову к своему сердцу. Снова гладя его волосы и ласково почёсывая за ухом.
Тут даже не выберешь, обо что слаще потереться щекой – о ласкающую руку или о грудь… Хотя можно и так устроиться, чтобы одновременно. И ведь находит же она время среди бела дня, и ведь позволяет же такие долгие нежности…
– Мне кажется или у тебя лихорадка? Ты поэтому сегодня такая славная?
– Не знаю. Только посмей сказать, что тебе не нравится.
– Ну что ты, просто странно…
– Знаешь, я бы и правда сейчас легла.
– Могу помочь. И полечить…
Она тут же с готовностью откинулась ему на руки, потянула его за собой, на себя…
…Когда они оба смогли открыть глаза и вернуться в реальность, Орсино спросил:
– Ну как, полегчало?
– Да… кажется, да.
Мередит по-прежнему к нему прижималась, будто боялась – отнимут. Будто в последний раз они лежали вот так, наслаждаясь друг другом. Орсино даже вздрогнул, когда ему пришла эта мысль.
– Что-то не очень похоже.
– А ты не уходи. До ночи долго, а… Не хочу никого видеть. Сразу все всё поймут.
На миг ему показалось: вот-вот она расплачется. Только уж в это он никак не мог поверить. Не при нём.
– Мередит… Ты мне ничего сказать не хочешь?
– Орсино… Ты обойдёшься.
– Смотри, потом может быть поздно.
– Не наглей. Я и так на тебя орать устала.
– Устала притворяться, значит. Ладно, отдыхай, пропаду с тобой до ночи тоже…
…Мередит, казалось, задремала в его объятиях. Орсино лежал, прислушиваясь к её дыханию. С ней что-то происходило – не то, с чем он мог бы справиться целительной магией. Что-то творилось с её сознанием… может быть, с её сердцем.
Шёпот её меча Орсино не мог расслышать.
А про зелье в тот день забыли они оба.
* * *
После того внезапного приступа нежности Мередит резко ушла в себя, в свои – не свои – грёзы и желания. Клинок приревновал, голоса стали слышнее. С Орсино она виделась только на людях и огрызалась почти непритворно. Пока, как тогда, двадцать лет назад, он не поймал её в тёмном коридоре и одну.
– С тобой и правда что-то происходит, Мередит.
– Ещё бы нет, будь ты проклят! Ты… ты так за меня беспокоился, что сделал мне ребёнка! Ещё одного!
– С ума сойти…
– Я тебя убью! Я же обещала! Погубим всё, что за эти годы создали!
– Мы и так уже многое погубили.
– Я же теперь даже уехать никуда не могу!
– Потому что не позволяешь выбрать нового наместника. Знаешь, Мередит, ты уже забрала себе столько власти, что можешь себе позволить почти всё.
– Ах ты… Вот только и делаешь, что издеваешься!
– Я тебя люблю! – не выдержал он. – А ты только и делаешь, что мною пользуешься! Прикладываешь к больным местам!
– А ты мне за это мстишь! Со всем своим кошмарным коварством! Пользуешься тем, что я женщина!
Он уже пожалел о своей вспышке:
– Мередит, если бы я мог, я бы сам…
– Заткнись!
Она всхлипнула, и Орсино взглянул на неё почти в панике. Неужели же впервые за двадцать лет он довёл её до слёз?
– Что ты об этом знаешь, что ты понимаешь? – шипела меж тем Мередит. – Я собиралась спасать мир, я уже была призвана, а ты… Ты всё испортил! И твоё дитя… Это ещё хуже, чем в тот раз, вообще ни есть не могу, ни спать!
– Погоди-погоди… Кто и куда тебя призывал? Похоже, то, что я ощутил лишь краешком, моё… наше дитя чувствует в полной мере. И пытается тебя защитить. Расскажи мне всё. Я помогу тебе…
– Помог мне уже один такой! Заразил своим проклятием, меня отторгают небеса!
– Двадцать лет не трогали – и вдруг отторгают. У тебя, моя дорогая, по-моему, начинается одержимость на религиозной почве. От внешних причин. Потому ты теперь и странная такая – люди резко меняются перед смертью. Или тем, что ещё хуже. Вот поэтому тебя потянуло ко мне, а меня – к тебе. Защититься и защитить. Мередит, ты же разумная женщина, ты пыталась закрыться от безумия, но оно подкралось к тебе через сокровенные мечты… Идём, идём к тебе.
Она несколько раз пыталась возразить, оттолкнуть его или ударить. И не смогла. Как тогда, давно, голос Орсино, его ласковые руки целителя, само его присутствие действовали успокаивающе. Дурнота проходила, хотелось просто уснуть в его объятиях…
* * *
Она-то и впрямь уснула. А вот Орсино предстояло настроиться на неё всеми обострёнными чувствами, понять, что же сводит её с ума. И что угрожает их ребёнку.
«Малышка, ты меня слышишь?»
Когда Мередит носила Нерью, он всегда называл её «малыш». А сейчас вот так – не представлял иначе.
Ответом ему было слабое-слабое биение сердца, мерцающая вспышка магии. Будто маленькое существо отчаянно боролось за жизнь – и уже вконец обессилело.
Орсино послал исцеляющую волну – пусть хватит и ребёнку, и матери. Сознание Мередит тут же отозвалось протестом. Что-то многократно усиливало отторжение, с каким она встретила беременность. Что-то медленно убивало дитя.
Яд. Такой, что сводил с ума, уводя Мередит за грань. Такой, что непрерывно попадал в её кровь и сознание.
Не убирая рук с её лба и лона, Орсино осмотрелся. Заметил, как бережно она прислонила в изголовье этот свой новый меч. Проклятие, чистый лириум же, в руки взять страшно. Но надо.
…Ощущения были отвратительные. В сознание сразу потоком хлынули непонятные голоса, голова закружилась, к горлу подкатила тошнота… и сквозь всё это Орсино едва расслышал ужас и панику малышки. Вот оно!
Добежать бы с этой мерзостью до моря и утопить! Но как оставить Мередит одну, только с ребёнком во чреве?
Надо бы хоть в окно эту дрянь выкинуть, а утром будет видно…
Слабеющими руками Орсино размахнулся – и не устоял на ногах. Свалился поперёк постели. Перед глазами всё плыло. Но он успел увидеть, как хлынула кровь между ног Мередит, взметнулась фонтаном, обвила проклятое лезвие…
«Моя девочка…» – была последняя мысль Орсино, прежде чем погрузиться во тьму. И кто знает, кого из двоих он имел в виду.
* * *
Мередит очнулась с пустотой в голове и болью внизу живота, на залитой кровью постели. Почти под рукой валялась рукоять меча. А на краешке кровати сидел Орсино, тоже весь забрызганный кровью и со скорбным лицом.
– Что тут стряслось?
– Ты… мы потеряли ребёнка. И это не твоя и не моя вина. Она… наше дитя решило спасти тебя. Уничтожить клинок безумия, что медленно её травил.
– Почему ты всё время говоришь «она»? Я носила ребёнка всего полтора месяца.
– Не знаю. Так казалось почему-то, – он отвернулся, смахивая слезу. – Я не справился. А она…
– Дыхание Создателя… Я, наверно, должна быть рада, что не породила мага крови. И что избавилась от сомнительной благодати. Но почему же мне тогда так плохо, Орсино?
– Да хотя бы потому что больно. Я сейчас тебя исцелю и помогу вымыться. И ты скоро станешь сама собой, и мы опять будем ругаться, и жизнь продолжится… как-нибудь.
– Как-нибудь, – горько повторила она. – Я ведь должна тебя подозревать, преследовать, разбираться. А у меня ни на что нет сил – одна пустота.
– Это неудивительно, это пройдёт. Можешь меня проклясть и обвинить – пусть только тебе станет легче.
– Но только не по закону. Ничто не выйдет за пределы этой комнаты. Ты мой, Орсино. Мой, и не отвертишься.
– И не собирался, что ты…
Он своих слёз уже не скрывал, а вот Мередит так и не заплакала.
* * *
Следующие три года промелькнули как во сне. Стало не до скандалов на улицах. Какие-то вопросы решались келейно, какие-то и вовсе уже не имели для Мередит значения. Что-то надломилось в ней в ту ночь, и нечем было заполнить пустоту. Нет, к Орсино Мередит прикипела сильнее прежнего, и даже зелье больше не пила. Но не помогало – никогда в жизни она не чувствовала себя такой разбитой.
– Нам бы с тобой уехать куда, – вздыхал Орсино, – отдохнуть. Мы ни дня не были в отпуске.
– Ещё скажи – опять в Ферелден.
– А ты бы хотела?
– Если бы могла – то, наверно, да. Только поздно уже… Всё уже поздно.
…Вот только всё, однако, лишь начиналось. И потом, конечно, эту историю рассказывали совсем по-другому. Потому что в правду вообще бы никто не поверил.
В день, когда на воздух взлетела Церковь, Мередит даже ощутила себя живой и полной сил. И бежала куда-то, и собиралась даже объявить Право Уничтожения Круга… И по пути её увидел Орсино, и, кажется, понял, чего она хочет, и достал нож, собираясь резануть себя и стать чудовищем – может, хоть такая перспектива её остановит?
Но тут между ними встала высокая тонкая эльфийка с зелёными глазами и упрямой линией рта.
– Уважаемые родители, а не кажется ли вам, что вам давно стоит быть где-нибудь подальше отсюда?
– За ваше клятое зеркало – не пойду, – отрезала Мередит. – Ты непочтительна… Нерья.
– Нерья, ты молодец! – Орсино живо спрятал нож. – Давай маму в кои веки даже не спросим!
– Да вы меня никогда не спрашиваете! Разводитесь, как тараканы ушастые! И делаете что вас не просят!
– Ну уж не одни мы, дорогая.
– Орсино, я тебе вот сейчас, на площади, скажу, что люблю тебя – только не тащи меня туда!
И тогда он раскрыл ей объятия и сказал:
– Ну ладно. Тогда, может, для начала в тот лес, где мы с тобой познакомились?
Май-июнь 2012, Луговая – Москва