Солдат и дурочка

Лес был полон деревьями, листвой и буреломами - всем, что  изрядно мешает идти. Вдобавок от бесконечных злых дождей в нём царила сырость. Но грех было корить лес за эти неудобства, когда ломится за тобой жестокий враг. Лес стоял стеной, мешал идти, но заставлял чужие мехколонны выбирать дороги. Лес закрывал небо и не давал высохнуть ни земле, ни одежде, но прятал от крылатой смерти. Для тех, кто летал над ним, лес прикидывался безмятежным зелёным ковром с редким узором стройных великанов-сосен и гостеприимных земляничных полян. Лес можно было считать своим, но сам он, похоже, слишком долго стоял на свете, чтобы помогать кому-то всерьёз. Ему не было дела до проблем глупых людей, в который раз за тысячи лет нарушавших спокойную размеренность здешней жизни.
   Сейчас,  например, хрустела ветками, бряцала оружием и глухо материлась довольно пёстрая компания усталых, мокрых людей. Впереди шёл мужчина лет тридцати пяти,  одетый в гражданское - при заломленной почти на затылок кепке, в мятом и грязном костюме. Трофейный немецкий автомат висел на его шее и пока служил подставкой для рук. Он хлюпал  когда-то щегольскими, а теперь почти неопределённого фасона ботинками и оттого смачно, но тихо матерился. За ним брели трое в гимнастёрках - лет по двадцать, с краснозвёздными пилотками на головах. Им повезло месить грязь кирзовыми сапогами. За спинами каждого болталась винтовка Мосина. Чуть отстав, прихрамывал человек в лётном комбинезоне, не сильно старше солдат по возрасту, но зато в яловых сапогах.
   Лейтенант Ершов, обладатель этих самых сапог,  был единственным офицером и в дополнение к немецкому автомату имел при себе пистолет ТТ.  Ещё недавно он летал над этими чёртовыми лесами, но теперь верный его "ишачок" И-16 грудой металлолома тихо дымил где-то километров за тридцать отсюда. Они вместе были молодцы - сбили поджарый и быстрый мессер. Победили тяжело, увёртываясь на виражах, на маневре и одной холодной ярости. А второй фриц достал всё-таки, навалился сверху, полоснул очередью по уворачивающемуся "ишаку”.
   Лобастый мотор принял очередь на себя, заглох, задымил и пламя облизнуло фонарь кабины. Ершов быстро сунул планшет с картой под сиденье - пусть сгорит, отстегнул ремни и выскочил наружу с той стороны, где ещё не свирепствовало пламя. Неторопливую мишень парашюта вместе с Ершовым тут же забыли - бой наверху продолжался. Повезло выбраться и не сгореть, повезло с уцелевшим парашютом, но лес принял не слишком гостеприимно. Ершов застрял-таки в кроне раскидистого дуба, обрезал стропы и летел дальше, ломая ветки и разрывая одежду и кожу, ещё метров пять. Левая нога угодила в какую-то яму и на память о приземлении в колене обосновалась никак не проходящая боль.
   Ох, не вовремя она была, эта боль. Но когда она вовремя бывает? Плетёшься теперь позади всех и только спины товарищей по несчастью впереди маячат. И бесконечный лес вокруг. Такой густой, что неба толком не видно.  А лётчику без неба нельзя, худо ему без простора. Да ещё с ногой непорядок.
- Вы, товарищ лейтенант, позади нас идите, - посоветовал ему два дня назад Гриша Запарин, - А я впереди всех пойду, ага? Вдруг на фрицев нарвёмся - так вам время укрыться будет.
   Лейтенант спорить не стал, захромал позади всех по сырому лесу. Зато в яловых сапогах, в отличие от несерьёзной обувки Запарина. А ведь чуть было не отхватил у каптёрщика положенные хромовые сапоги! Спасибо, опытный комзвена старлей Шпак отговорил - мол, яловые-то воду не пропускают, случись бродить по лужам. Осталось только живым до своих добраться и благодарить лично.
- Где должен быть командир, а, боец Коротич? - повернулся к ближайшему красноармейцу Запарин.
- Впереди, на лихом коне, - машинально буркнул вечно серьёзный до угрюмости Коротич.
- Ан нет! Позади! – обрадовался Запарин, - Поскольку не на лихом коне, ага...
Коня у нас нет - вот наша главная статегическая беда, товарищи.
- И картошки, как у Чапая, тоже нет, - добавил Коротич.
- А у нас на учебке старшина в первый день спросил, кто хочет "Чапаева" смотреть,- подхватил было разговор Можейко. - Я вызвался сдуру и попал в наряд на кухню, картошку чистить...
- Отставить разговоры… о еде! - прекратил болтовню лейтенант.
А конь бы пригодился. И картошка. Ведь из еды  третий день - только земляника. Грибы на костре не пожаришь - дым по нынешним обстоятельствам штука слишком заметная. Охотников немало шныряет, всё окруженцев вылавливают.
   Хорошо, что в отряде теперь есть этот Запарин. Человек в гражданской одежде, за местного жителя сойти может, если что. В первый день войны, говорит, пошёл в военкомат. Дело, мол, привычное-"срочную" отслужил. Собрали их в несколько вагонов да направили навстречу войне. Оружие и обмундирование обещали выдать на месте, где-то в укрепрайонах «линии Сталина». Ага. Только эшелон до места положенного не добрался. Накрыли состав юнкерсы, забросали бомбами, прошили очередями вагоны и сыпавшихся из них испуганных безоружных людей.
   Запарин оказался счастливчиком. Ушёл вместе с остатками воинства в лес. Двинулись они вперёд, предположительно-к фронту, в гражданской одежде, без оружия и понимания. Нарвались на мехколонну фрицев. Кого не убили или в плен не взяли, те разбежались по лесу в разные стороны. Опять повезло, ага.
   А вот рядовые Можейко, Коротич да Зуев были при форме, хоть и рваной, местами в крови, местами-саже. Полдня, отбивая танковые атаки, их рота держала оборону, давая шанс полку отойти и занять новый рубеж. Потом совсем не осталось ни снарядов, ни гранат и почти не осталось патронов. Взводного осколком убило, из командиров только сержант. После новой волны юнкерсов командовать было уже некому. А впереди уже выкатывались новые стальные коробки немецких танков. Начали отходить – и через километры пути в скоротечном бою выяснили, что сами давно уже в окружении.  Тоже удача им вышла - прорвались, ушли кое-как, втроём держались.
 
   Прихоть судьбы, везение позволило выжить этим разным людям, лес укрыл их и свёл в небольшой отряд. Они шли на восток, догоняя откатывающийся с каждым днём фронт. В том, что это обязательно надо сделать, ни у кого сомнений не было. Это была их земля и слишком много уже задолжал враг.
   Шедший впереди всех Запарин вдруг прервал свой витиеватый мат, остановился с поднятой рукой. Отряд застыл, всматриваясь в чащобу и напряжённо вслушиваясь в привычный лесной шум. Где-то впереди, за стеной деревьев, кричали петухи и лаяла собака.
- Товарищ лейтенант, нам бы еды какой, - осторожно напомнил Можейко.
- И просушиться бы, ага? – тут же оживился наиболее пострадавший от дождей Запарин.
- Сам знаю,- огрызнулся лейтенант, - Тут хоть агакай, хоть крестиком вышивай... Выдвигаемся к опушке, там сразу не вылезаем. Аккуратненько смотрим.
   Пошли,  держа оружие наготове. Наконец лес расступился, рассыпался кустами. В них осторожно и разместился отряд. Впереди открывался безмятежный, до сказочности уже непривычный, мирный пейзаж. Поросший высокими сочными травами луг, за ним, у речки - то ли деревенька, то ли хутор. Не слишком заезженная дорога вела к мосту и растворялась в лесу на другом берегу. Карта рассказала бы, что за местечко, да сгорела та карта в сбитом самолёте.
Несколько минут все напряжённо всматривались в раскинувшуюся перед ними идиллию. Война успела приучить их к осторожности.
- Григорий, разведай там...аккуратненько,- скомандовал Ершов.
Запарин кивнул, отложил автомат в строну.
- На, - Ершов протянул ему свой пистолет,- Вместо автомата будет.
- Вот это дело, лейтенант,- улыбнулся Запарин. - Глядишь,  и погоны мне скоро выдадут.
И нырнул в высокую траву, пополз вперёд.
- Зуев, ты у нас самый глазастый - следи за дорогой и мостом.
- Есть,- отозвался боец.
- Да голову спрячь, - прошипел Коротич из соседних кустов, - А то будет как прошлый раз...
 
   На огороде у ближайшего домика копошилась старушка. Выросший вдруг за околицей грязный человек,  пусть в городском костюме и кепке, произвёл на хозяйку эффект поистине магический. А  именно: увидев улыбающегося Запарина, старушка немедленно исчезла. Хлопнула дверь, загремели засовы.
Запарин озадаченно хмыкнул, перелез через низенький заборчик и, осмотревшись, тихо постучал в дверь.
- Хозя-я-юшка,- самым медовым голосом обратился он к двери, - Да не боись ты меня, бабуль, я с города, с поезда, к родне вот ехал. Разбомбили нас, ага...
   В доме завозились, снова заскрежетали засовы. Запарин кивнул, довольный своим искусством переговорщика.
  Дверь распахнулась и почти в самое лицо Запарину упёрлась двустволка. Сфокусировав взгляд на владельце, Запарин обнаружил вместо давешней старушенции ещё крепкого дедка с небольшой бородкой.
- Руки подыми, - предложил гостю старик.
Запарин спорить не стал, приподнял руки, расплылся в самой доброжелательной своей улыбке.
- Хорошо же вы, дедушка, гостя встречаете...
- А я тебя в гости не звал...внучок.
- Ну так пригласили бы в гости-то, ага?
- Много чести.
- Ладно, дедуль, ладно...Скажи-ка лучше- немцы у вас есть в деревне-то?
- А тебе, мил друг, что ж, немцы нужны? - нехорошо прищурился дед.
- Мне-то?- дурашливо переспросил Запарин, - Мне лично нет. А вам?
- И нам, - кивнул дед,- Ещё с прошлой мировой.
- Вы бы ружьишко-то опустили, ага?
- А ты, может, бандит.
- Не, я солдат. Просто форму получить не успел,- оправдывался Запарин, посматривая по сторонам. Кто их, местных, знает. Может, фрицам продались и сдать собираются. Однако после многих скитаний да в сырых ботинках, искушение поверить в то, что люди остались своими, было слишком велико.
- Чем докажешь-то? - насмешливо спросил его дед.
- А вон, товарищи мои подтвердят,- мотнул головой в сторону опушки Запарин, - Те, что на мушке вас держат с полчаса уж как...
Дед зыркнул глазом в строну леса.
- Вы бы ружьишко-то...- напомнил ему Запарин.
Дед опустил оружие, но держал его явно наготове.
- Зови давай. Посмотрим, какие вы товарищи.
- Ага.
 
 Вскоре они все сидели за столом, переодетые от хозяйских щедрот кто в сухие штаны, кто в одних трусах и телогрейке на голое тело, в Коротич-даже в халате больничном. Старик оказался местным фельдшером, Тарасом Петровичем. Колено Ершова по этому случаю уже холодил компресс из какого-то варева, боль истаивала, возвращалось забытое благодушное настроение.
- Мы, Тарас Петрович, только на ночь у вас задержимся, - в который раз повторял Ершов в промежутках между очередной картофелиной, лучком или кусочком курятины. Куру самолично забила по этому случаю старуха-хозяйка, поворчав для острастки на «бродячих пугал».
Дед с улыбкой кивал, разливая порцию самогона на каких-то травах. Тепло, сытость и спокойствие благостно разливалось по уставшим телам.
- А что, хозяева, дети-то у вас имеются? – зевнув, осведомился любопытный Можейко.
- А как же, - улыбнулась старушка. - Старший в Смоленске, машинистом в депо. Дочь с зятем  тоже в Смоленске живут. А  младший ещё с финской кампании в армии где-то под Ленинградом.
   Потом погрустнела, всплакнула. Все принялись её успокаивать. Мол, война войной, а всё будет непременно хорошо. Не может быть иначе, потому что…не может и всё тут! Вот, мол, мы. В окружения попадали, а живы себе. Сами себе почти верили, а дед сомневался, да первой мировой всё им пенял. Нет, спорили гости - фрицев дальше к Смоленску не пустят, остановят фрицев-то на новых рубежах и назад обязательно погонят. Вот соберут силы, а их у нас мно-о-ого, пока здесь кавардак – и погонят!
В головах с голодухи приятно шумел спирт, превращая низенькую избушку в первосортный ресторан. Запарин уже доказывал хозяйке прелести обладания шестым разрядом слесаря-механосборщика, Коротич обсуждал с хозяином способы охоты на птицу, Можейко укорял хозяев за политически неправильные образа в «красном углу». После третьей стопки, когда неудержимо потянуло рассказать об авиационных пушках, Ершов решительно запретил своим пить ещё.
Надо быть в относительной норме, если вдруг милые старики окажутся  не теми, за кого себя выдают или немцы появятся по какой другой причине. Время такое - не все стойко переносят тяготы, как говорится. Втайне от них договорились дежурить по два часа. Первым на пост вызывался крепыш Зуев и он же тихонечко выломал пару досок в стене сарая со стороны леса.
 
Ершов был разбужен уже Коротичем. На улице слышался какой-то шум. Спросонок нельзя разобрать, в чём дело.
- Что там?
- Буза какая-то.
  Они прильнули к щелям. Вечерело. Июльское солнце только коснулось горизонта и красило дом и окрестности в беспечный розоватый оттенок.  У калитки стояла хрупкая особа лет около двадцати пяти, в синих, отстроченных жёлтой ниткой штанах и сильно великоватой мужской рубашке. Ворот рубашки был фривольно расстёгнут на целых три пуговицы и демонстрировал не только белую майку. По крайней мере, сверху открывался дивный вид на манящую взор ложбинку, образованную небольшими, но весьма аппетитными грудками. Девицу  окружала местная детвора, улюлюкая и подвывая. Время от времени, показывая пальцем, маленькая шпана кричала «дурочка!». Положив руку на калитку, та вдруг резко обернулась и выхватила из толпы самого зазевавшегося пацанёнка лет шести.
- А вот я кого-то сейчас искусаю!  - волчицей оскалилась она.
- А-а-а! – заверещал малыш, заливаясь слезами.
Ребятня в ужасе отхлынула было, обречённо запричитав «бешеная!». Потом один, самый старший заканючил:
- Тё-ёть, отпусти-и! Не куса-а-ай!
- А-а-а, - бился между тем неудачник, пытаясь вырваться из тонких, но цепких рук.
У калитки появились хозяева.
- Елена, отпусти сорванца-то,  – спокойно, явно не ожидая ничего опасного, обратился к ней Тарас Петрович, - Малые они, не понимают, что творят.
   Девица отпустила жертву и задорно рассмеялась, проходя мимо стариков.
Детвора, словно поражённая её коварством, бросилась наутёк – обсуждать происшествие и счастливое избавление собрата.
 - Знакомьтесь, - почему-то хмуро представил девицу Тарас Петрович, - Елена. Гхм. Валерьевна…Смирнова.
 - Очень приятно, - кивнул Ершов, представился сам и представил своих спутников.
На этом светская часть вечера почти закончилась.
- Очень приятно с вами, Елена Валерьевна, - начал наступление ловкий Запарин, - Что же это вас, извиняюсь спросить, детишки так не щадят?
Старушка презрительно хмыкнула.
- А меня здесь за дурочку держат, товарищи солдаты, - мило улыбнулась Елена.
- Что так? – перехватил инициативу Ершов.
- А потому что.
- О-о, - уважительно кивнул Зуев. – Это многое объясняет.
- Вы лучше Тараса Петровича спросите,  - насмешливо продолжила наглая девица. – Он меня лечить пытается.
- Я, собственно…- Дед окончательно расстался со своей псевдодеревенскостью, но это не помогло.
- Я как Алиса. Из будущего,- пояснила Елена.
- Какая такая Алиса? – заподозрил неладное Ершов.
- Правильнее спросить – какое такое будущее.
- Она у нас три дня назад объявилась, - встряла в разговор жена старика-фельдшера, Наталья Афанасьевна, - Ночь, дождище, гроза страшенная! И тут она.
- Я сама не знаю, как здесь очутилась, – кивнула девица.
Запарин подмигнул Коротичу.
- И нечего тут перемигиваться!
- Ого-го! – восхитился Запарин.
- Она, как увидела календарь, так в обморок и упала,  - мстительно добавила старушка.
- Я лично думаю, что здесь у нас наблюдается всего лишь случай лёгкой душевной постшоковой коллизии, - осторожно, явно пренебрегая настоящими терминами, сообщил Тарас Петрович, - Разбомбленный эшелон, обратимая потеря памяти и компенсационные фантазии…
- Лечится электрошоком,- зло подхватила Елена. – А пока – настойкой валерианы обыкновенной и прочей дрянью.
- Хорошо, - вступил в игру Ершов. – Чем вы докажете?
- А вот тем, что на мне было – тут Китай один шил... – загадочно начала она,  - Ну и предсказывать могу.
- Да ну?!
- Вот, например, зимой фашистов под Москвой разобьют.
Возникла неловкая пауза.
- Ах да, - спохватилась Елена, - Вы же не верите, что до Москвы немцы дойдут…
- Ну ты даёшь! – опешил за всех Коротич.
- Хорошо, это возможно – кивнул вдруг  фельдшер. – Да хватит так на меня зло глядеть, лейтенант! Допустим на миг! На миг! Вы её дальше что будет поспрашивайте.
- Война кончится в 1945 году, - монотонно, заученно начала повествовать Елена, В том же году американцы сбросят атомные бомбы на японцев…В 1961 году в космос полетит Юрий Гагарин. Откуда-то из этих мест родом…
- А коммунизм? - насмешливо перебил её Запарин, - Коммунизм-то построят?
- Нет. У нас капитализм теперь.
- В СССР? – улыбнулся Ершов.
- В России. С 1991 года СССР нет.
Раздались хлопки. Это сначала заклоунничал Запарин, а потом подхватили и остальные.
- Вы бы лучше помогли мне обратно вернуться, - укорила их Елена.
- Это как же?- попытался стать серьёзнее Ершов.
- А вот она кое-что знает,- кивнула на хозяйку виновница торжества.
- А я что? Ну говорили у нас, лет сто назад был случай, - нехотя начала старушка, постепенно входя в раж, - У нас ведь что? Речка ведь у нас за холмом петлю делает. А места такие, говорят? Колдовские. Там всякое творится. И деревня наша Громы неспроста зовётся.
- Ну что ты, мать, опять за своё, - укорил было её муж.
- А что? Пусть уж знают. Так вот лет сто назад был дождь и молнии также и объявился  у нас пан-не пан, шляхтич вроде как. В одежде странной, саблей всё махал. Его Федот, пра-прадедед Мишки Рябого забил вусмерть. А то порешить тот хотел всех.
- Сусанина, что ли, искал? – прыснул Можейко.
- Может и Сусанина, - строго ответила бабка. Только могила его за погостом самая левая, сейчас и не видно уже. А у прадеда Мишки Рябого саблю ту отнял. Да Мишка Рябой в революцию это…
- Экспроприировал, бабуль, - помог Коротич.
Все рассмеялись.
- Я и утром, и днём, и вечером всё хожу, - заплакала неожиданно Елена, - И молилась, и песни пела… Помогите мне,а?
Ершов посмотрел на фельдшера.
- Как же тебе помочь? – спросил  лейтенант.
- Ну вот хоть вы…Сходите со мной ночью на холм.
- Во как, - снова восхитился Запарин, - А можно я?
- У тебя жена и детей двое?- насмешливо напомнил ему Можейко.
- Ну и что? – парировал Запарин, - Я же не тать какой, я хороший.Слесарь шестого разряда!
- Ладно, - перебил развеселившегося казанову Ершов, - Схожу я с вами, Елена.
- Ох, берегись её, лейтенант, - не унимался Запарин. – А ну как ведьма она. И ага!
-Ты её обижать и не вздумай, - погрозила сухоньким кулачком старушка.
- Не волнуйтесь, солдат ребёнка не обидит, - неловко отшутился Ершов.
К девице, хоть и была она тощенькой, но симпатичной, он испытывал что-то вроде сострадания и ни о чём большем даже не думал. Вот была бы она нормальной – тогда может быть. А пока не оклемалась – нет, нечего о ней и думать. Хорошо бы оклемалась…
 
  Они пошли в ночь, с ватником и тулупом. Ершов взял автомат. Но он не пригодился ему. Глядя на звёзды, он рассказывал ей о небе, о самолётах и ракетах. Что понесут людей к новым мирам. И как будет это здорово. И как все будут счастливы. Елена кивала. Потом ходила по холму и под ним, кружилась. Он посоветовал ей полувшутку-полувсерьёз спеть. У Елены был хороший, звонкий голос. Пела она странную песню: «Я узнала - у меня есть огромная страна. Речка, небо голубое – это всё моё, родное…». Потому что другие, сказала, не годятся точно.
  А потом плакала к него на плече, рассказывала, что живётся ей не слишком хорошо там, в будущем. Что поехала она с одним знакомым «спонсором», а он вздумал ею с дружками «поделиться». А ей деньги нужны- у неё сыночек. Но чтоб такое скотство- это  вообще беспредел. Она бежала в лес. В молочный туман, не разбирая дороги. Вспышка – и она чёрт-те где и в войну угодила. Не сразу поверила. А ей и теперь здесь уже не верят. И Ершов, скотина, не верит. А она просто испугалась, убежала….Ершов кивал, осторожно гладя её вздрагивающие плечи. Он не знал, что говорить в таких случаях. А  может, ей такие испытания, спросила вдруг она. Спасти людей, например, от фашистов, через портал увести? Ершов улыбнулся. Смешное слово  - портал. Она плакала снова.
- Эх ты, дурочка, - нежно прижал к себе её Ершов. 
Она посмотрела ему а лицо. В темноте сверкнули большущие, и впрямь колдовские глазища. И Ершов тонул в них до тех пор, пока губы его не коснулись её губ - лепестков …       
 
  Утром на дворе послышался какой-то шум. Вдруг заколотили в рельсу, подвешенную прямо на дереве в центре деревушки. Хозяева и гости выскочили на улицу. Только солдаты не сразу ломанулись за околицу, предпочитая сначала определиться с диспозицией сидя в кустах. Если немцы – перед ними светиться не стоит,  а тем более стариков под расстрел подводить. Убедившись,  что виной переполоха явился мальчишка-подросток лет четырнадцати, красный от долгого бега и грязный от непобедимой грязи, успокоились, подтянулись к стихийно образовавшемуся вече.
Шумное обсуждение, при появлении вооружённых людей в красноармейской форме и лётном комбинезоне, мгновенно стихло. Замолчал и начавший было что-то взахлёб рассказывать мальчишка.
- Ты откуда будешь, малец? – со всей серьёзностью осведомился у него Ершов.
- А вы кто, дяденька, кто такой? – нисколько не смутился мальчишка.
Народ вокруг зашикал, порываясь начать объяснения.
- Я лейтенант Красной Армии Ершов Алексей Дмитриевич, 1919 года рождения, лётчик, - козыряя и опережая всех доброхотов разом, солидно представился  Ершов. Времени на рассусоливания, чувствовал, не было. А лётчики были настолько уважаемы ребятнёй, что такое представление било наповал.
- Алексей. Алексей Макаров, - тут же подобрался мальчишка.
- Здорово, тёзка, - первым протянул ему руку лейтенант.
- Здравствуйте,- автоматически пожал его руку мальчишка.
- Ну, докладывай.
Выяснилось, что в соседнем посёлке отметились каратели. Эсэсовский отряд, из трёх бронетранспортёров, семи мотоциклов и какой-то невиданной машины-лоханки о четырёх колёсах с их командирами. С ними явилось и несколько людей в гражданской одежде, с белыми повязками и надписями на немецком. Они потом вроде как хильфполицаями назвались. Согнали всех, торжественно и строго зачитали приказ немецкого оккупационного командования. Мол, нельзя помогать бывшим военным, а ныне бандитам, не сложившим оружие и нападающим на доблестных немецких солдат. А кто помогает им – сам есть партизан и подлежит немедленному расстрелу. И если не сдаст тех, кого прячет – расстрел. И если, зная, что соседи прячут – расстрел. Всей семьёй расстрел. А пока, добавил от себя самый главный немецкий офицер, за частые нападения бывших советских солдат в заложники из местных жителей будет отобран каждый десятый. Если, не дай бог, в округе нападут хоть на одного немца – всем заложникам расстрел.
Собравшиеся, особенно женщины,   тут же подняли вой. Люди задвигались, захотев перераспределить наскоро детей и женщин. Но от спешки только сумбур вышел. Эсэсовцы стали стрелять – сначала в воздух, а потом – в неловко выскочивших из толпы. Алексею повезло, в него не попали, а друга и его отца хромового убили.
Тут все затихли, только плакали сильно. А немцы и полицаи давай отбирать каждого десятого. Алексей тоже в заложники попал, вместе с мамкой. Только пока их вели к грузовику, подъехавшему позднее, мамка бежать велела сюда, в деревню «Громы», к куму. Как раз вдоль овражка шли. А от того овражка ещё один в сторону уходил. А немцы про то не знали. Вот и сиганул Алёшка в кусты почти напротив того ответвления, скатился и бросился прочь. Вдогонку немцы орали, стреляли да толку от их беспокойства никакого – убежал Алёшка.
 
- А у вас красноармейцев в посёлке нашли? – спросили из толпы. Сам Ершов только готовился задать такой тяжёлый вопрос.
- Не а, не было никого вроде.
- Да не может того быть, чтобы немец такое устроил, - вдруг заявил дородный мужик лет под пятьдесят.
- Может! – чуть ли не хором крикнул мальчишка и Лена.
- Вона шо, - насмешливо прокомментировал то мужик, - Пацан да дура. Кому верите-то, а, соседи?
Хотел было ещё что-то едкое сказать, да осёкся. Прямо в лоб ему смотрел пистолет Ершова.
- Может, ты и Красной Армии не веришь, дядя?
- Верю, – немедленно признал мужик.
- Не знаешь, малой,  - обратился к мальчишке Запарин,  - они куда дальше-то?
- Сюда собирались. Так полицай один сказал. Мол, все деревни до одной прошерстят. А по дороге только «Громы» следующая и есть. Я, когда вдоль реки бежал – из посёлка часть немцев выезжала.
Народ ахнул, зашептался.
- Сколько им сюда езды по дороге? – быстро обернулся к фельдшеру Запарин.
- Да… с час, наверное.
- Может, уйдёте, а, солдатики? – нерешительно осведомился какой-то старик.
- Да не поможет это нисколько! - воскликнул Тарас Петрович, - Ежели в Плоскотне такое устроили, красноармейцев не найдя!
- Уходили бы вы,  - продолжали голосить из толпы.
Можейко затёр лицо рукою, как всегда, когда сильно переживал.
- Да всем, всем теперь уходить надо! – вступил в разговор Ершов. – Или вы знаете, кто из вас каждым десятом станет?
Толпа обречённо завыла, застонала, заругалась.
- Собирайте-ка всё, что сможете унести! Никаких коров и телег! Только то, что на себе! -  скомандовал Ершов. – Через полчаса здесь, строимся  и уходим к холму. Там в лес свернёте.
Идея про крюк к холму пришла ему сама. В конце концов, всякое бывает на этом свете.
- Скотину-то,  - заголосил народ, - Скотину, помрём же ведь с голодухи зимою… А-а-а…
- Какой, на хрен собачий, скот, люди?!  - озлился Ершов. - Опомнитесь! Бегите, мы немца задержим! На то и солдаты…А кто не пойдёт – вот этим вот пистолетом лично расстреляю без всякой жалости, «№;%:!»нЦЙ!
К нему подскочила Елена.
Обхватила за шею, распахнула свои колдовские глазища, зашептала прямо в ухо, жарко-жарко:
- Нет, Серёжа, вы с нами, с нами идите!
И впилась ему в губы, надеясь убедить. Сладко-сладко. До дрожи. Так, что стоять бы вот так веками, тысячами лет и не отрываться друг от друга. И где, как только таких созданий выдумывает природа?! Красивых, как бабочка и таких же беззащитных и хрупких. Они первыми гибнут, тем более когда война. А ещё есть дети и женщины, и старики из деревеньки. Кто заложником станет, кого пристрелят не сейчас, так потом? Не виноватые в том, что на них надвигается. Нет, не виноватые!
- Иди, иди со всеми…- шептал он ей между поцелуями. - Мы тут. Мы задержим. Веди к своему…порталу. Теперь ты сможешь, ты же хочешь помочь и себе, и им…
- Нет, и ты, ты тоже!
- Я своих не брошу. Да и глупо - всем не успеть. Нагонят. А ты сделай, пожалуйста, смоги!
- Нет! Идите с нами, вы…
- Иди на «%*, дура!!!  Сможешь, без меня жила и ещё жить будешь!!! И другим поможешь, ясно, тебе, “№;%!- пришлось, разрывая себе сердце, действовать жёстко. Но до конца выдержать не смог, смягчился, сказал устало:
- Иди же, спасай их, как хотела. Если сможешь!
К ним снова собирался с котомками и тележками народ. Подоспевший Тарас Петрович с женой подхватили Лену, и, шепча что-то ласковое и бестолковое, повели прочь. Местные уходили к холму.
Напоследок Ершов крикнул деду Тарасу:
 - Дед! Позаботься о Лене! Ну и о других, конечно, тоже…Да за холмом не задерживайтесь…слишком.
Фельдшер кивнул, поправил двустволку и зашагал дальше, не оглядываясь, уводя хрупкое, нежное создание. Из тех, что вспыхивают на один день, поражая чей-то взгляд и исчезают. Особенно, если о них не заботиться.
 
   Лейтенант расположил своё воинство по местам, ещё раз напомнил – кто и когда бросает гранаты, где чей сектор обстрела на каком этапе боя. По лётной привычке норовил всё показывать ладонями – как и где. Замечания по делу принимал – люди подобрались опытные, «земные» дела им привычнее. Сошлись на том, что первый же бронетранспортёр должен быть непременно остановлен на мосту и перекрыть его, а то и рухнуть вместе с ним в воду. Немцы разом все на мост не сунуться, они умные - так пусть мотоциклисты спокойно проедут. Им в спину достанется в нужный момент. А вот бронетранспортёр на свой берег пускать уже нельзя и заодно польза на мосту от него выйдет. Если единственные две гранаты в цель хорошо попадут.
- Опять дождь будет, - сообщил Зуев, глядя на небо над холмом, - Вон какая туча наползает.
   Небо позади изрядно хмурилось. Ближайшая туча словно полнилась чернотой, нависала почти над самым холмом. Птичий гомон затих, а по реке ещё не уверенно заиграл волнами ветер.
- Эх, сушились-сушились и на тебе – опять мокнуть да грязью умываться, -посетовал Можейко, не прекращая маскировать свою позицию.
- Ничего, тут сейчас жарко будет, согреешься, - пообещал Запарин, внимательно разглядывая мост.
- Она говорила, что в ту ночь тоже гроза была, - сообщил вдруг Ершов  то ли окружающим, то ли самому себе.
- Товарищ лейтенант, а Вы ей всё-таки верите или нет? – осторожно спросил вдруг Запарин.
- Что? – напряжённо всматривавшийся в дорогу за мостом Ершов не сразу понял его.
- Только без обид, ага? Я говорю – дурочке этой вашей верите?
   Ершов какое-то время помолчал, играя желваками.
- Она не дурочка… А я, Гриша, в светлое будущее верю...
- Так вроде и не светлое оно получается. Если не врёт.
- Много на неё свалилось, не каждый в себя придёт сразу…Фантазии у неё, сказал же тебе фельдшер. Фантазии, да…А будущее светлым только и может быть. После такой войны по-другому и жить не станешь, сам понимаешь.
- Это само собой, ага, - согласился Запарин.- Не, я же ведь просто для поддержания разговора. Чтобы, значит, не напрасно мы тут, а со смыслом.
- Так у нас и  без того смысл имеется, Гриша. Наше дело солдатское- мы тут фрицев держим. А местные... Лене... шанс им будет.
- Да это понятно. Значит, в будущее, если то место колдовское сработает.
- А тут хоть колдовством, хоть крестиком вышивай – они хотя бы в лес уйдут… Нам только бы здесь немцев подольше задержать, ребята.
- Это вы, товарищ лейтенант, не волнуйтесь,  - встрял в разговор Можейко, - Не в первый раз.
- Мы же везунчики, - подмигнул лейтенанту Запарин.
 
  На дальнем повороте дороги показался первый мотоцикл передового охранения.
Вскоре явилась вся колонна – пять мотоциклов (три впереди, два – позади), два бронетранспортёра и тентованный «Кюгельваген» между ними. Многовато на пятерых. Ершов оглянулся в сторону холма. Те, кого они собирались защищать, почти все скрылись за вершиной. Одна фигурка задержалась, обернулась, постояла, махнула рукой. К ней подскочил кто-то и утянул за холм.
  Туча над холмом совсем загустела, сверкнула несколько раз резкими зигзагами молний. Как только докатился грохот,  с неба посыпались, пока редкие, но тяжёлые капли дождя. За холмом сверкнуло как-то особенно ярко, но грохота уже не случилось.
   Ершов улыбнулся, повернулся к своим. Отряд готовился к бою. За  свою землю и будущее.