Импрессии

Скажу наперед: автором сего текста я не являюсь. Почти. Дело в том, что один особенный человек, девушка, мастерски наложил/а на мой литературный костяк, оставшийся в качестве трофея после не самого насыщенного происшествиями дня, потрясающее содержимое. Надеюсь, вы всё же поняли, о чем идет речь. Читайте, аноним.

Листья зашуршали. Среди них явственно что-то двигалось. Ветер, конечно. Всё тот же старый добрый ветер. Цепляясь листьями за асфальт, он, скрипя, проползал по пустынной улице. И казалось, ветер тащил за собой не столько листья, сколько остаток очередного серого дня и гребаный выдуманный мной же самим инспирейшн.
В комнате было безбожно тихо и даже сумрачно. Создавалось ощущение, что находишься не в очередном дешевеньком отеле, а в какой-нибудь из картин Бертона, снятых оператором-дальтоником. Единственное красное пятно составляло острую цветовую дисгармонию и противно резало глаза. Я не знал, да и не хотел предполагать, чем оно было поставлено, но мое воспаленное и измученное духотой номера воображение само собой выдавало абсурдные версии. Я пытался хоть как-то отвлечь от надоедливого пятна свои мысли, но не мог. И это приводило меня в ярость, ещё больше усугубляя и без того тяжелую депрессию.
Наконец, я стал как бы забываться и впал в тягучий и беспокойный сон. Перед глазами начали появляться странные видения. Это были и лица прохожих, встречавшихся мне во время моих одиноких прогулок, и соседи по отелю, кричавшие своими мерзкими голосами сутки напролет (за исключением, конечно же, тех ночных часов, когда крики сменялись охами и стонами, не менее впрочем мерзкими), и даже маленькая собачонка, сидевшая в грязной кухне отеля в надежде получить объедки. Многие разные вещей всплывали в моем сознании, но все они были как-то смешно деформированы, делая мой сон похожим на наркотический трип.
Но, как и следовало ожидать, поспать мне долго не удалось. На этот раз меня разбудили не вопли, а звуки многократных ударов из соседней комнаты. «Господи боже, мало им скандалов, решили забить друг друга до смерти», - подумал я. И странно, эта мысль меня даже забавляла. Не особенно удивившись своему цинизму (за последние месяцы я вообще разучился чему-либо удивляться), я открыл глаза и впился взглядом в злосчастное пятно. Я стремительно вскочил. Точнее сказать, мне так показалось, что я вскочил. Думаю, на самом деле это было больше похоже на какую-то жалкую попытку подняться с кровати смертельно-больного человека, поживающего последние минуты. Я был истощен от плохого питания, сырости и духоты. Хотя, по сути настоящей причиной моего упадка была духовная опустошенность и свойственная мне всегда, а особенно сейчас ипохондрия. В общем, я поднялся с кровати и пересел на стоявший у противоположной стены стул. Сидеть на нем было жутко неудобно, поскольку он был очень маленький, почти детский. Но я смирился с этим, так как это было единственное место в комнате, где я мог спасти свои глаза от пятна. Несколько минут я торжествовал, и даже улыбнулся своей болезненной улыбкой. (Хотя мне всегда говорили, что я улыбаюсь очаровательно, я не мог с этим со гласиться. К тому же я думаю, что все эти люди мгновенно взяли бы свои слова обратно, взглянув на меня в моем нынешнем состоянии.) Но моя радость длилась недолго и я в очередной раз впал в забытье.
Мне вспомнился дом. Такой, каким он был до этой злосчастной, никому не нужной поездки. Такой теплый, уютный, именно мой. С вечно разбросанной одеждой, среди которой большую часть составляли черные кружевные платья, её платья, с изодранным кошкой диваном, гигантским плакатом Яна Кертиса на стене и расстроенным пианино. И тут мне подумалось, что было бы неплохо вызвать настройщика как-нибудь, когда её не будет дома. (По какой-то странной причине она не переносила всех программистов и настройщиков.) И такой абсурдной показалась мне сейчас эта мысль (потому как прошла, казалось, вечность с тех пор, и было абсолютным бредом предполагать, что все осталось по-прежнему), что я даже посмеялся. А точнее сказать, как-то нервно хихикнул. И этот смешок отпрыгнул неприятным эхом от соседней стены.
Мысли мои продолжали кружить по родным местам, по дождливому Петербургу. Заглядывали в кафешки, где так тепло и счастливо мне было сидеть с друзьями, пролетали по паркам и переулкам, зависали над прохладной весенней Невой. Я так любил стоять на каком-нибудь из мостов и смотреть на движение воды, такое плавное и успокаивающее, забывались в такие минуты все волнения и сознание уплывало вместе с водой в безмолвную, манящую пустоту. А ещё больше я любил с ней там стоять. Нравились мне её развивающиеся волосы и тоненькие пальцы, опирающиеся на перила моста. Такие до боли тоненькие и до боли мною любимые. Те пальцы, которые вечно терзали струны гитары мориссоновским «лайт май фаер» и, казалось, не на секунду не выпускали из плена сигаретку красного вайсроя. Вспомнились мне ещё её глаза, карие и всегда печальные, по одной ей понятной причине. Они составляли такой странный диссонанс с её развязной манерой поведения и грубыми, порой совершенно бессмысленными речами. А наверное, даже всегда бессмысленными. Но я старался их никогда не слушать, потому что когда я смотрел в её глаза, мне казалось, что она сейчас не со мной, а где-то далеко-далеко, в своем выдуманном мире, и думает-то она совсем о другом и не то совершенно хочет сказать. Был в её взгляде особый магнетизм, а вместе с тем нечто пугающее и отталкивающее.
И все эти, казалось бы, приятные воспоминания горькой обидой отзывались внутри меня. Не столько даже горькой, а скорее пассивно-тупой, бившей в висок и застревавшей в горле в виде чего-то, похожего на всхлипывания. Измученный мыслями, я снова задремал. (Каким-то образом мне удалось сделать это на крошечном стульчике.) Даже и не знаю, сколько я спал с таком странном положении, но проснувшись и взглянув в окно, я обнаружил, что уже глубокий вечер. Накинув пальто и взяв в зубы сигаретку, я направился к двери. Необходимо было прогуляться хоть недолго. В противном случае, я либо сойду с ума от удручающих мыслей, либо упаду в обморок от нестерпимой сырости и вони.
Спустившись по грязной, как и все здесь, лестнице с неожиданной бодростью и пройдя мимо пустующего ресепшена, я окунулся в прохладный вечерний воздух. И странное дело: сознание моё как будто просветлело. Несмотря на то, что я все ещё ощущал во всем теле слабость, как после болезни, я чувствовал в себе некоторое оживление. Улица уже не казалось мне такой мокро-колючей, как из окна номера, а даже напротив… Воздух был свежий, как после дождя, и приятно ласкал лицо. Затянувшись последний раз, я затушил сигарету и вдохнул полной грудью. В голове помутилось. Но не так, как это происходило со мной обычно в духоте поездов и гостиниц, а как-то даже приятно. Вспомнились мне все мои прежние мечты, и в душу запало нечто похожее даже на надежду. «А, может быть, плюнуть на все и попробовать ещё. Плевать, если не выйдет опять. Вернусь уж тогда обратно и начну все сначала… А пока я здесь надо использовать все шансы. Проехал же я для чего-то все эти окаянные километры, да… Во всяком случае мой «ласт трай» уже не может ничего испортить», - ободренный такими мыслями, я быстрым шагом шел по темнеющим, освещенным тусклым фонарным светом улицам. Внутри появилось щекочущее приятное чувство, а на губах легкая улыбка.