Такая жизнь. Глава 19

                Палата номер три между тем шла на поправку. То бишь – готовилась к выписке – поочередно.  О полном выздоровлении  никто и не думал. Их и так держали здесь дольше обычного. Все-таки онкология  – это тебе не привычные желчные пузыри, язвы желудка, ущемленные грыжи  или приступы острого панкреатита.
Легче всех переносила свою болезнь Лена. Наверное, ее  жизнерадостный  характер был тому причиной. Она так свято верила в светлое завтра, что оно и на самом деле становилось светлее день ото дня. Лена просыпалась с улыбкой, громко желала всем здоровья и принималась  копаться в своей   тумбочке. Тоже громко. И сегодня было так.
                Первой выразила недовольство Вера Ефимовна:
                – Слушай, красавица, ты бы не орала на всю палату «с добрым утром»!  Не у всех оно доброе. Мне, например, с утра хочется всех к черту послать.
                –  Так я же никого не разбудила!  А «доброе утро» меня мамка когда-то научила говорить. И «спокойной ночи»!
                – И «приятного аппетита!» – язвительно добавила Зинаида Кирилловна. – Весь джентльментский   набор  якобы воспитанного  человека.
                Лена выпучила глаза:
                – А что – нет? Нельзя?
                – Да говори что хочешь. Просто… смешно. Когда это от всей души, то ладно. Но я вот видела, как в семьях, где все друг дружку терпеть не могут, вечером доченька говорит сладким голосом: «Спокойной ночи, мама! Спокойно ночи, папа!». А сама только что лаялась с мамочкой и папочкой. Или так: сидишь в студенческой столовой, ешь, а тебе каждый проходящий студент: «Приятного аппетита, Зинаида Кирилловна»! Подносом хочется швырнуть в десятого по счету.  Я что должна – прожевать, а потом ответить или отвечать с набитым ртом? Кошмар!
                – Присоединяюсь, – сказала Вера Ефимовна.
                – И чего вы такие злые? – спросила  Инна  задумчиво.
                Ей не ответили.
                – Ну, девчата, еще один  день позади! – сказала   бодро Лена. – А значит – будет все лучше и лучше!  Даже тете Гале. А ей сейчас хуже всех.
                Резниковой  и вправду было хуже всех. Она  истекала лимфой из-под повязки, все время переодевалась. Рана заживала плохо – из-за лишнего веса. Она с трудом переворачивалась на бок, стонала, пытаясь дотянуться до тумбочки. В перевязочной ее держали дольше всех, а потом приводили под руки санитарка и медсестра, помогали улечься. Они уходили,  а Галина Кимовна  с чувством говорила:
                –Господи, хорошо-то как! Словно похудела на десять килограммов! Теперь на мне бинты сухие, чистые, и боли  –  почти никакой! Рука немного... тяжелая, а так…жить можно.
                Лена-почтальонша все время была начеку:  то подаст  что-то  Галине Кимовне, то посидит в ногах – расскажет  смешную байку про своих киндеров, то  заведет разговоры про Бога. Ей казалось, что другие темы  «старушке» неинтересны.
                Однажды   Вера Ефимовна и Зинаида Кирилловна задержались в столовой после обеда.
                – Не пойму я эту Ленку, – сказала  учительница биологии с раздражением. – Всем старается угодить.
                – Да нет,  наша почтальонша просто добрая девка. А чем она вам не угодила, не по-ни-маю.
                – Мне-е? – подняла круглые бровки Вера Ефимовна. – Откуда вы взяли?  Я просто не люблю  таких примитивных натур!  Им все нравится! И все у них хорошие, и жизнь вообще – хорошая штука! 
                – А у вас она что – не получилась? Вы все время чем-то недовольны.
                – Я?! – возмутилась Вера Ефимовна.– У меня все прекрасно!
                Почти все попытки найти общий язык у этих женщин проваливались.
                Обе  возвратились в  палату   надутые.
                У  Дубенко настроение  поднялось, когда пришел   сыночек Лешенька   и увел ее в больничный сквер, где усадил на свободную скамью. Ласковый  по натуре сынок рассказал байку, как тоскует без нее папа Вячик, потом записал под диктовку вещи, которые надо принести завтра, в день выписки, плавно перешел на любимую  тему – о работе.
                А Зинаида Кирилловна слушала и проникалась мыслью, что у нее «все хорошо, прекрасная маркиза»,  не то,  что у других…  Да, у нее прекрасная семья, и надо жить да радоваться, а не скулить, как эта школьная работница, Вера Ефимовна.
                Алешенька умолчал, конечно, что папа  пропадает « в гостях» у соседки все вечера – под разными предлогами, а о жене спрашивает одинаково:
                – Ну как там наша мама?
                И тут же переключается на спортивную передачу, не слушая ответа.
                «Как легко люди врут», –удивлялся Алеша, обожающий свою умную маму и вроде не понимая, что только что врал ей тоже…Иногда его так и подмывало сказать папаше:
                – Я все знаю, папочка!  И мне это надоело!
                Он даже злорадно представлял себе испуганную физиономию папы Вячика. Но не говорил – боялся чего-то. Например: папа скажет, что ему тоже надоело ходить в подкаблучниках, и он уходит. Благо – тут недалеко вещички тащить…
                Все-таки пошел сынок в папу своей неуверенностью.
                В палату  Зинаида Кирилловна Дубенко вернулась умиротворенная  и потом лежала  с улыбкой на лице, слушая,  как откровенничают другие о своих мужьях и детях. Даже Вера Ефимовна приоткрыла наконец  завесу над своими семейными тайнами.            
                Жаловалась  она совершенно по-бабьи:
                – Представляете, моего  благоверного подруга увела, ближайшая! Подлюка такая. А через  три месяца не выдержала – вернула. Словно заняла на время!
                «Значит, припекло», – даже пожалела ее Дубенко.
                – Как это? – не поняла Инна. – А вы приняли? Простили, как  мне советуете Яшку простить?
                – Понимаешь, мужик  в хозяйстве всегда пригодится, – ответила Вера Ефимовна,  немного подумав.
                – Он у вас кто по специальности?
                –  Учитель.
                – Труда?
                – Истории.
                – А  как историк может в хозяйстве пригодиться? Самая бесполезная профессия в хозяйстве. Я еще понимаю… – Дубенко хмыкнула, – физик или химик. Первый в  электричестве сечет – по идее, конечно. Химик… дайте подумать…
                –   Не умничайте! – одернула ее Вера Ефимовна.
                – Был бы мой Яшка биологом, я бы его пристроила на балконе лук выращивать, – подключилась Инна со смехом. – Или цветочки разводить!
                – А с историка пользы как с козла молока, – закончила Зинаида Кирилловна.
                – Фи, как вульгарно вы мыслите,  госпожа профессорша. Прямо на уровне … Лены, ей Богу! Даже не верится, что  диссертацию защитили.
                В голосе Веры Ефимовны снова зазвучало презрение ко всей этой публике. И зачем она сопли распустила?
                – Скажите спасибо Лене, что у нее характер хороший. Другая бы вам сейчас за такую параллель вцепилась в личико, – усмехнулась Зинаида Кирилловна.
                – Плохой, – вдруг сказала Лена. – Могу и в морду дать, если что. Я просто не поняла что-то…
                – Твое счастье, – не сдавалась Зинаида Кирилловна.
                – Девушки, не ссорьтесь, – простонала  Резникова.
                – Так что там дальше было? – напомнила Инна. – С вашим мужем?
                – А идите все к черту, – огрызнулась Вера Ефимовна.
                Станет она рассказывать, как унижалась сначала сама,  когда плакала в телефон и взывала к совести своего историка ( в хозяйстве он и был полный ноль), а потом  унижала его, вернувшегося. А некуда ему было идти, квартира-то  –  ее, Веры Ефимовны.  Родительское гнездо.
                В постель, правда, не пускала долго, хотя он просился, бесстыдник. Потом сдалась – из страха, что муж вернется к Райке, бывшей ее подруге.  У Райки как раз не было  никого – полный простой.
                О главном Вера Ефимовна умолчала в своей  внезапной исповеди.
                Ужасно было то, что Райка, то бишь, Раиса Сергеевна, преподавала в той же школе украинский язык. Так что семейная драма разворачивалась на любопытных очах всего дружного коллектива, тут же разбившегося на сочувствующих и злорадствующих. Первых было больше, но покинутую душу Веры Ефимовны это не грело. Сочувствие  только добавляло горечи, тем более что у многих оно  лишь прикрывало  злорадство. Веру Ефимовну недолюбливали в родной школе, а её подружке за веселый нрав симпатизировали. И все  понимали, что при общем дефиците мужиков, а в их школе – вообще тотальном,  хорошенькая  и улыбчивая Раечка  уже давно  могла  увести историка из  семьи.
                Возвращение блудного мужа, Сергея Ивановича,   тоже раскололо женский коллектив на две части. Точнее – стороны как бы поменялись местами. Те, кто сочувствовал, теперь желали возмездия и не одобряли желания  Веры Ефимовны простить беглеца. Те, кто злорадствовал,  растерялись, не ожидая такого поворота.  Теперь уже никто никому не сочувствовал: тема потеряла злободневность, Вера Ефимовна перестала быть героем дня. А Раечка, вернувшая мужа,  оказалась в центре внимания как особа  весьма благородная.
                И никто не догадывался, как сильно шарахнуло по сознанию Веры Ефимовны все случившееся. Она озлобилась, затаилась, у нее появилась потребность иметь под рукой громоотвод. Если раньше Вера Ефимовна дурное настроение сбрасывала на плохих учеников, то сейчас доставалось  родным дочкам,  соседкам, малочисленным приятельницам, у которых все было в жизни благополучно,  а также коллегам по работе.
                Попав в больницу, Вера Ефимовна быстро определила потенциального  недруга. Им стала «профессорша»,  чем-то напоминающая ее самоё. Все другие  в палате были глупее, моложе, ничего в жизни не добились и не приобрели, кроме  своей болячки. Но поводов для войны Зинаида Кирилловна не давала, и приходилось довольствоваться спорами, мелкими ссорами и язвительной интонацией. Дубенко отвечала тем же. Прочая публика лишь исполняла роль зрителей в плохом театре, где даже хлопать не хотелось, и где мало что становилось понятным до конца.

продолжение http://www.proza.ru/2012/06/26/1138