Диагноз

История эта произошла в далёком семьдесят первом году, когда я, свежеиспечённый выпускник мединститута, был трудоустроен по профилю в местный психоневрологический диспансер – в «буйное» отделение.
В то памятное утро заведующий направил меня в «мягкую» палату для осмотра очередного больного, на этот раз – «йогнутого». Предварительно распахнув створки медицинской карты, я с интересом изучил пару страниц «истории» несчастного, коего, усилиями четырёх санитаров, со страшными потерями, госпитализировали, не просто усмирив рубашкой, а и пристегнув наручниками – в том числе за ноги. Вообще, больные в маниакальной фазе психоза плохо поддаются уговорам и транспортировке к месту исцеления. Но этот, от силы четырёх пудов, приговорил к «больничным» двух санитаров – по центнеру на брата, вырубив наглухо одного из них. И только навалившись сзади, оставшиеся смогли скрутить его. Самое интересное, что задержанный оказался не только полным коллегой по специальности, но и аспирантом, исследующим влияние, так называемого, «изменённого состояния сознания» на развитие человеческого потенциала. Обучался он, правда, в другом городе, да и прописан был там же. Параллельно с постижением психоневрологии, будущий «кандидат» осваивал восточные системы саморазвития, включающие как йогу, так и, я подозреваю, запрещённое законом «карате». Иначе, как он смог так лихо отметелить дюжих медбратьев? Тут уже подсудное дело – криминалом попахивает. Хотя, соответствующий нашей специализации диагноз способствует индульгенции, обеспечивая иммунитет против переваривания «внутренними» органами.
Началось всё с того, что сей гость нашего города, забежав по аспирантским своим делам на кафедру психиатрии, сцепился языком с консервативным профессором Головановым, не признающим даже Фрейда, по вопросу применения нетрадиционных методик в лечении не только неврозов, но и тяжёлых психических расстройств. При этом имел непростительную неосторожность заявить о всемогуществе человека, способного к самоисцелению любых болезней, подчеркнув, что достичь этого может любой при добросовестной тренировке, обретя поистине сверхчеловеческие способности. Предложил продемонстрировать. Это он зря сделал, потому что на выходе из институтского корпуса четверо бедолаг-санитаров с глубокомысленным пыхтением начали заламывать ему руки, и на всех них сверхчеловеческих способностей не хватило. Диагноз МДП (маниакально-депрессивный психоз) авторитетно подарил госпитализированному сам профессор. А решения «светил» такого уровня обсуждению и оспариванию не подлежат.
Вернее, всё это я узнал позже, уточняя события, а в карте вычитал только диагноз и условия «пленения». И в момент посещения страждущего был свято уверен в них, хоть авторитет товарища Голованова подвергал сомнениям ещё со студенческой скамьи. Просто имеющееся изложение событий свидетельствовало за себя.
Когда я вошёл в дверь одиночной палаты, где томился больной, меня встретил вполне разумный, чуточку насмешливый взгляд оного. Пациент лежал на койке, крепко привязанный к ней по рукам и ногам. Он действительно не впечатлял габаритами.
– Здравствуйте, «коллега»! – радушно поздоровался я.
– Здравствуйте, здравствуйте… – улыбнулся он. – На что жалуетесь?
– Юмор – это хорошо. Это значит, на поправку идёте. Как вы оцениваете ваше состояние сами?
– Как вполне подконтрольное мне. А маниакально-депрессивный диагноз, который, как я подозреваю, поставил мне «уважаемый» профессор Голованов, некоторым образом оправдан тем, что соответствует действительности.
– С одним маленьким «Но!» – добавил он, узрев неподдельное удивление моё:
– Под полным моим контролем…
– То есть… А разве так бывает?
– А кто сказал – что нет? Что такое «норма»?
– Ну… Определённые ограничения состояний сознания, область между депрессивной и маниакальными стадиями.
– То есть, способность выходить за пределы, так называемой, нормы, не характеризует психику как здоровую?
– Так получается, – не совсем уверенно сказал я, – так нас учили. Да и вас тоже…
– А если человек полностью контролирует все фазы сознания? Ведь владение сознательным их изменением открывает нам новые горизонты – поистине, сверхчеловеческие!
– Отсутствие эмоционального возбуждения в вас говорит о – как вы выразились, пресловутой «норме», хотя рассуждаете вы как маньяк. Разве мало того, что «сверхчеловечество» ваше привело вас в такое беспомощное состояние? Сами суждения ваши говорят о ненормальности! Что вы на это ответите, коллега?
– Скажите, а как вы относитесь к нетрадиционной медицине, оздоровительным восточным системам, экстрасенсорике?
– Как к абсолютно ненаучному иррациональному бреду, выдумкам шарлатанов с целью дискредитации науки и собственной наживы!
– Да… Старая школа…
– Ерунда это всё – ваша контролируемая маниакальность! И «сверхчеловечность» ваша! На основании чего вы можете считать себя сверхчеловеком? Это мания величия чистой воды!
– Нет, всего лишь более полноценное использование потенциала. Назовите, пожалуйста, два трёхзначных числа, и я легко их перемножу.
– Вряд ли… Ну, например… Триста двадцать шесть – на четыреста шестьдесят восемь?
– Сто пятьдесят две тысячи пятьсот шестьдесят восемь, – спустя секунду, ответил пациент.
– Ну-ка – ну-ка… – достал я ручку и перемножил в столбик. – Точно, блин! Только ерунда всё это. Цирк какой-то! Фокусы…
– И где вы видите элемент фокуса?
– Не может такого быть, – неуверенно произнёс я.
– А у вас, между прочим, клаустрофобия. – уверенно заявил больной. – Хотите, вылечу?
– Вы полностью ошибаетесь! – взвился я от столь правильного определения проблемы, о которой никто, кроме близких моих, не знал. И тут же осёкся.
– Подождите чуть-чуть, – мягко попросил он, даже без намёка на введение в гипноз.
Взгляд пациента, направленный в сторону от меня, на несколько секунд помутнел, глаза, словно остекленели – а затем улыбнулись.
– Вот и всё! Теперь вы в порядке…
Полностью выбитый из колеи, пробормотав: «До встречи…», – я вышел из палаты, проигнорировав тихое в ответ: «Ну, это вряд ли».
Спустя пару часов, по окончании рабочего дня, я неожиданно обнаружил себя в лифте – и безо всякого дискомфорта! Я просто забыл о проблеме, из-за которой всегда покидал отделение последним в городом одиночестве.
Когда попутчики вышли, я судорожно придавил обратный этаж, чувствуя висками ускоряющийся пульс. Дежурная по отделению, испугавшись взвинченного и взъерошенного моего вида, выдала ключ, и я – как был в пальто, понёсся к палате. С пятой попытки, попав в скважину и повертев ключ туда-сюда, я, наконец, открыл замок, сделал шаг в тишину и включил свет.
Там было пусто.