Х слишком хорошо нежизнеспособно

Когда мы сидели в подземке, я смотрел на проходящих мимо людей, и они мне казались очень глупыми.
Я видел перед собой толпу работяг, толпу карьеристов, толпу лентяев.
Толпу кретинов.
Мы сидели на полу подземки, прислонившись спиной к стене, и просто смотрели на проходящих мимо людей.
Мы не просили милостыню, и, когда какой-то добряк всё-таки бросил нам несколько монет, мы почему-то стали бросаться этой мелочью в него. А когда его несколько монет закончились, мы на бегу стали клянчить мелочь у прохожих и кидать в него. Нам почему-то показалось это весёлым.
Нас выдворила охрана, но мы дошли до другой станции, снова купили по билету и сели смотреть на людей.
Нас было двое. Всего лишь двое странных парней, по которым со стороны и не скажешь, сколько им лет. Все думали, что мы моложе, чем есть, потому что парням нашего возраста просто незачем сидеть в подземке на полу.
Люди были странные. Они торопились, но никто не бежал. Они не хотели никуда идти, но шли. Они всё делали в полсилы.
Толпа лентяев, толпа идиотов, толпа работяг.
Собери триста человек и сколько среди них будет идиотов, лентяев и карьеристов?
Триста. И тех, и других, и третьих.
- Почему они просто не пойдут домой и не займутся чем-то, что им на самом деле нравится? – спросил я. – Они же все именно этого и хотят.
- Не знаю… Я бы так и сделал.
Я не чувствовал, что один из них. Хотя тоже лентяй, идиот и карьерист. Мне казалось, я такой, но по-другому.
У меня не было работы, семьи, дома. Я жил за счёт двух: воровства и друга, который, судя по всему, тоже жил за счёт воровства. Было здорово понимать, что я не один такой.
Может, разница между мной и людьми была в том, что у них было прошлое, а у меня не было даже настоящего толком. Моё настоящее сжималось в галлюцинациях, крючилось от боли и путалось во временах года и днях недели.
У моего приятеля было прошлое, но он сам мог оказаться моей галлюцинацией. Это его отличало от остальных людей.
- Знаешь, мы могли бы быть как все. Притворяться и тоже играть в то, во что все играют, - сказал он.
- Я же болен, - напомнил я.
- Тебя могут вылечить. Человек всё может преодолеть. Мы сейчас можем встать и пойти устроиться на работу, а через пару лет стать директорами предприятия. Или открыть собственный бизнес. Знаешь, взять кредит.
Я слышал, что он говорит и слышал, как он это говорит. Он не просто не имел в виду то, что говорил. Он имел в виду обратное. Мы другие. Даже если мы станем играть в то, во что играют все остальные, нам не стать такими как все.
Катались мы на поездах вчера или ещё только собираемся это сделать? Стрелки моих часов были кривыми. Ремешок должен был вот-вот отвалиться. Заводной механизм высыпался мне в ладонь. Зато теперь у них была секундная стрелка.
Я засмеялся, и над нами вдруг замигала лампа.
Мы никогда не станем такими, как все. Даже если «таких, как все» не существует, есть «такие, кто соответствует большинству», «социально здоровые» и ещё масса определений.
- Мы выпавшие из этого механизма винтики, - сказал мой приятель. – Лишние, понимаешь?
- Или запасные, - предположил я. – Или сломанные.
- Или наоборот слишком хорошие для этого механизма.
Кому важно, что ты слишком хороший, если от тебя нет толку?
Мы сидели там, пока кто-то из идиотов не кинул нам несколько монет. Мы гнали его, пока нас снова не выпроводили со станции.
Весело быть слишком хорошим для жизни.