Улица Фрунзенская

     (на фото: Кара-Балта, улица Фрунзенская)

     Улица Фрунзенская называлась по имени столицы Киргизской ССР – города Фрунзе. Авторитетный большевик и военноначальник Михаил Васильевич Фрунзе родился в этом городе, куда были сосланы, из Молдавии, его родители. Нас, школьников, однажды привезли на школьном грузовике ЗИС-5 во Фрунзе и сводили в одноэтажную глиняную избу, где родился и жил маленький Миша. Показывали фотографии на голой стене, обычные табуретки, которые у нас принято было называть «тубаретками», алюминиевую посуду. Это был первый музей, который я увидел в своей еще маленькой жизни.
   А жили мы в те 60-е годы, за много километров от этого глиняного домика ближе к горам, в поселке Кара-Балта, что в переводе с киргизского означало «Черный топор».
    Улица наша Фрунзенская отличалась тем, что посредине шла железная дорога как раз от Фрунзе до Москвы, и по ней через каждый час шли поезда – чаще товарные, реже – пассажирские. Называлась железная дорога «линия». И люди жили «на линии» и ссыльные, и добровольные переселенцы, каждый со своей судьбой.  Они находили в каждом прожитом дне кусочки счастья: проснуться утром от яркого луча киргизского солнца, пойти на работу на спиртзавод, вечером поужинать, принять для аппетиту полграненного стакана спирта, запив водой. И обсудить, как и что у соседей. Улица – это как двор в городе. Жили одной семьей. Если кто умер – знали, у кого брать большие алюминиевые кастрюли, чтобы варить борщ на всю улицу, если кто родился - шли по тем же адресам.
      Радости были общие, и они исходили из черных тарелок - репродукторов "Рекорд", из ламповых радиол "Рекорд", из только что появившегося телевизора «Рекорд», передачи из которого смотрели вместе , принося с собой каждый табуретку. Редко были свадьбы, чаще - похороны. Дядя Вася Вегера напился спирта и утонул в знаменитых теплых фонтанах на заводе, дядя Ваня Лаптев напился и  застрелился, зажав двухстволку между ног и взглянув в бездонную глубину черного ствола.
   В другую сторону, за два дома от нас жил Загреба. Это был маленький, скрюченный, вечно загорелый, тихий, одинокий мужичижка. Он жил в глиняном доме, посредине потолка которого выдавалось толстое бревно, который, надо думать, удерживал крышу. Потолки были такие низкие, что даже я, десятилетний пацан, мог спокойно убить ладошкой надоедливую муху на потолке.

(продолжение далее)