***

   Сухонький старичок в старомодной шляпе и драповом пальто зажмуривается, подставляет морщинистое лицо последним лучикам октябрьского солнышка и расплывается в довольной улыбке.
 - Я люблю тепло. И солнце люблю. Оно осенью хорошее, не обжигающее, а теплое, ласковое, как рука матери.
Что такое тоска по заботе родного человека, Алексей Владимирович знает не понаслышке.
Он и я сидим на скамейке во дворе. Я никогда не думала, что мой сосед, тихий одинокий старик из квартиры напротив, может оказаться таким интересным собеседником.
 - Вы что, никогда-никогда не видели своих родителей?
 - Нет, ну почему же никогда, - он снисходительно улыбается.
 - А расскажите, как все было на самом деле! – я взволнованно перебираю в пальцах его четки – талисман, доставшийся от отца, его прощальный дар. Круглые деревянные бусины, надетые на простой шнурок, и такой же деревянный крестик.
 - Ну что тебе рассказать... Я совсем мальчишкой был, десять лет только исполнилось. Была середина октября, как сейчас помню – 12 число. Воскресенье. Но если раньше мы с родителями ходили в кафе-мороженое или в кино или в горсад, то 41 году из-за военного положения мы забыли как это, проводить вместе выходные дни. Немцы были на подступах к городу еще с 5 октября. Калинин целую неделю жил в ожидании врагов. Мы были еще тыловым городом, поэтому в усиленном режиме работали заводы и фабрики. Отец работал на Вагоностроительном заводе по 10-12 часов в сутки. Мама была учительницей химии. Она, как только пришла война, ушла из школы и устроилась в химцех.
   Я не удивилась. В военные годы многие женщины становились к станкам, внося посильную лепту.
 - Расскажите про нее.
   Алексей Владимирович нахмурился и опустил голову. Но справился с волнением и дрогнувшим голосом ответил:
 - Она была прекрасной женщиной. Великолепной. Именно таким ставят памятники «Родина-мать»... Во всем всегда лучшая, она воспитала перфекциониста и во мне. За месяцы недосыпа, недоедания и переживаний в тылу она сильно постарела. Но со мной всегда была веселой, ласковой, я запомнил ее такой – беззаботной, улыбающийся.
   Я живо представила высокую статную женщину, непременно красивую. С пронзительными глазами, улыбающуюся, но с печальной складкой между бровей, отпечатком войны.
 - А что потом?
 - Как только 12 октября стало известно, что немцы вошли в город, стали собирать ополчение, и отец встал на защиту Калинина. Мы с матерью сидели в маленькой квартирке, она читала мне какую-то книжку, при свете керосиновой лампы, потому что в нашем квартале немцы перерезали провода. Гремели снаряды. Мне была очень страшно. Мать, как могла, меня успокаивала. Я метался в постели, терзаемый ужасом и бессилием, а потом, утомленный, провалился в сон.
   Старик замолчал. Его влажные глаза смотрели прямо перед собой, но казалось, ничего не видели. Он весь сжался, как будто постарел еще на несколько лет. Он заново переживал ту страшную ночь. Я не торопила его. Воспоминания, особенно, тяжелые, даются нелегко. Вдруг раздался радостный смех играющего в песочнице неподалеку малыша. Алексей Владимирович вздрогнул и поднял необычайно чистый взгляд на ребенка.
 - Счастливый он, - глухо произнес старик.
 - А что случилось затем? – я мягко подтолкнула его к продолжению рассказа.
 - Затем... Я проснулся от жутких стуков. Я сначала думал, это взрывали улицу. Но, как ни странно, нашему дому почти не досталось во время бомбежки, хотя весь город был разрушен основательно... Но это были не бомбы. Колотили в дверь. Мать с лампадкой, в платке на плечах, дрожащая, как осиновый лист, стояла около двери и не открывала. За дверью слышалась грубая чужая речь. Очевидно, что это был не отец. Вдруг выстрелили. На дверь появилось пулевое отверстие. Мать взяла себя в руки и откинув цепочку, приоткрыла дверь. Сразу же в прихожую ввалились два немца, ужасные, громоздкие, кричащие на мать. Что они от нее хотели я не понял. Дверь в комнату была прикрыта. Они что-то спросили, она отчаянно замотала головой. Я скатился с кровати и рванул к двери, но в темноте зацепился за что-то и упал, ударившись головой о комод...
 - И все? – тихо спросила я. Я была поражена. Такие яркие воспоминания мальчика все еще держались в голове у старика!
 - Если бы... – горько усмехнулся Алексей Владимирович. – Очнулся я в палате. Голова была перемотана. Я стал звать, прибежала медсестра. Она рассказала мне, что отец убит на мосту, а мать... – он запнулся, - ...ее хотели взять в плен немцы. Но она сопротивлялась и защищала меня, поэтому они ее просто пристрелили, а так как я был без чувств, они подумали, что и я мертв. Как я узнал позже, мать буквально изрешетили пулями, сорвали на ней злость за стойкость россиян.  Думали, наверно, что одна из пуль и меня зацепила.
   Теперь слезы навернулись уже на мои глаза. Мое воображение нарисовало ужасающую картину: истерзанное металлом тело женщины, неестественно лежащее на полу, а рядом – мальчик с кровоподтеком в районе виска, без чувств свернувшийся клубочком (не знаю почему, но именно клубочком!) рядом с телом матери, которая уже никогда не вздохнет, не приласкает сына, не утешит и не придаст сил добрым словом... Я проглотила ком в горле.
 - ...А утром меня нашли соседи, заглянувшие в разоренную квартиру, и отвезли в больницу. Оказалось, что у меня сотрясение мозга. В больнице я пролежал недолго. Я все рвался на фронт, но, разумеется, по малолетству меня никуда не пустили. Я даже пытался бежать, но меня поймал сторож. После больницы меня отдали в детский дом... Все годы там жилось несладко. Родственников поблизости не было, да и кто будет выяснять, когда война идет! Я оказался среди многочисленных детей, таких же, как я, диких, угрюмых, испуганных. Сначала я метался, ждал родителей, не понятно откуда – но ждал! Ни о какой психологической помощи тогда и речи идти не могло. Поэтому я спасался, как мог. Меня спасло творчество. Я художник... Потом были два месяца тяжелой оккупации. Еды не хватало, вещей, лекарств, воспитателей – в общем, известное дело... – он кашлянул. – Ладно, заболтался я с тобой. Пора домой, там мои собаки некормленые... А ты заходи как-нибудь, я тебе много еще чего рассказать могу. И фотографии покажу. И зарисовки. – Алексей Владимирович добродушно улыбнулся, с усилием поднялся со скамьи и исчез в подъезде.
   А я осталась сидеть, совершенно ошеломленная его историей. Вокруг прыгали воробьи, крались кошки, и малыши ловили солнечные зайчики на асфальте. А я сидела и думала, какие люди жили еще полвека назад... Сколько силы... даже не так, сколько мощи! Сколько упорства и желания жить! Нашему бы поколению хотя б толику таких характеров...
   В этом году не только годовщина снятия калининской оккупации, но и его личный праздник – юбилей, 80 лет исполнилось. Для своих лет он еще очень бодрый. Таких людей надо беречь.