Острая недостаточность тепла

"Позволять понемногу убивать себя, чтобы не мертветь", - сомнительный лозунг, но для неё этот лозунг, похоже, когда-то стал эпиграфом всех оставшихся лет жизни.
Свою острую недостаточность тепла она компенсирует довольно странным образом: значительная часть поверхности её плоти искромсана так, будто однажды её кожу сорвали с тела, грызли зубами порядком оголодавших животных, полосовали самыми изощрёнными лезвиями, после чего вернули безжизненному телу обратно его покров, искусно разгладив даже мельчайшие сборки и неровности. Впрочем, тело это было безжизненным и до того, как над ним совершили это необъяснимо жестокое действие.
М до дрожи в конечностях влюблена в лёгкий привкус смерти на устах, вечно сухих и с едва заметной просинью: лишь этот ледяной привкус позволяет ей убедиться в том, что она, пожалуй, всё ещё жива. Никакие лёгкие прикосновения к её плоти, сплетённые из лоснистых волокон нежности, не позволяют ей ощутить свою "живость" и, уж конечно, никогда не сравнятся с острой болью, насильно заставляющей её ощутить реальность своего бытия, каждый раз окончательно и бесповоротно, но каждый раз ненадолго.
Сегодня, проснувшись, М в очередной раз разучилась чувствовать, что жива. Это иногда подобно болезненному приступу, только он, как правило, ничем не сопровождается. Ничем, кроме вакуумного сплетения внутри, готового вырваться из неё наружу и залить пустотой всё вокруг.
Ядовитый клубок ещё не проснувшегося до конца солнца запутался в веретёнах теней, болезненно-розовых, как щёки туберкулёзника, несмотря на мертвенную бледность его лица. М, не дождавшись рассвета, выбрасывает своё тело в улицу, дабы направиться к знакомому дому, где её всегда ждут.
Стук в дверь, вслед за ним - уже привычный и потому не раздражающий скрип ржавого железа, как бы предупреждающий, что, спустя треть секунды, дверь распахнётся настеж, не оставив преград между жаждущей наглотаться боли М и мешком с садизмом, носящим имя Н, способным породить для неё эту сладкую дозу боли.
У Н вместо глаз - два кристалла, выцарапанных из айсберга Северного Ледовитого и занимающих, кажется, более половины её лица: эта мертвенно-холодная голубизна умеет затягивать, подобно вязкой трясине, чему, вероятно, М когда-то не сумела воспротивиться, превратив себя на все оставшиеся годы существования в жалкого раба. Правда, причина её рабства кроется отнюдь не только в её любви к рабовладельцу.
Встречаясь, они никогда не разговаривают до определённого времени. Каждой важно как можно скорее ожить, прогнав ненавистный приступ смертоносного вакуума. Только каждая делает это по-своему: одна посредством порождения боли, вторая - посредством беспрекословного принятия этой порождённой для неё боли.
Ещё на пороге Н, окатив М голодным взглядом, вцепится в копну её блёклых волос и привычно утащит в своё логово. М явственно ощутит, как на её руке, без того изрисованной бесчисленными шрамами, остриё заранее наточенного ножа изобразит тонкую багровую дорожку. Она будет молчать, послушно выполняя все указания мешка с садизмом, которые, в свою очередь, будут отдаваться ей также без слов: так обычно хозяин бросает собаке обглоданные кости.
Тонкие, но довольно-таки сильные пальцы отощавших рук М пробегутся по каждому лоскутку плоти Н, давно заученной наизусть, и дойдут до самой раскалённой её точки. Н будет заставлять её руки, покрытые тонкой шрамированной вуалью, двигаться в верном направлении, оставляя новые и новые отметины в виде кровавых узоров на измученном теле, постепенно оживающем от ощущения сковывающей его боли. Губы с просинью почувствуют любимый едкий привкус смерти: на них промелькнёт слабая эйфорическая улыбка. Когда же по всем жилкам Н разольётся сладкое разъедающее вещество, она изобразит несколько последних, самых длинных багровых дорожек на окровавленном, но, наконец, ожившем теле М.
Единственное, чего М, вероятно, боится в такие моменты, - возможность случайно проглотить этот катастрофически скользкий ком смерти, не сумев удержать его на губах. Впрочем, Н ей никогда этого не позволит: она слишком любит насиловать, чтобы позволить предмету своего насилия умереть.