Козёл - предатель

Мольберт я поставил под раскидистой липой, день обещал быть жарким, а я ж не Ван Гог. Впереди было поле, на нем буйно - морем, цвела кашка, торчали острые ёлки, за ними в низинке тек ручей, на нем яркими, зелеными пятнами выделялись листья кубышек, а уж ее желтые цветы были такого сочного цвета, что только писать и писать. И вот ведь везуха, на дороге позади меня послышалось – мее – мее. Это дядя Паша, местный козовод гнал свое стадо. С этого молока дядя Паша и его сварливая жена Анька жили. Он остановился как раз там, где было мне нужно. Деловито вбил в землю кол, привязал к нему козу, вокруг нее стали бегать, бодаться козлята. Лишь здоровенный козлище, презрительно оттопырив бороду, смотрел куда – то вдаль. И требовательно мекал, поглядывая на дядю Пашу.

- Я тебе, погляжу, я тебе помекаю, - вдруг разозлился дядя Паша, подбирая хворостину. Козел укоризненно закивал головой. Мол, это аргумент! Конечно, ты начальник – я дурак… Тут подъехал автобус из которого высыпала толпа финнов. Залопотала на своем. В руках у них были букетики цветов. И вдруг, к моему изумлению, дядя Паша, простой русский мужичок, в солдатском ватнике, резиновых заплатанных сапогах бойко заговорил с ними. Финны постояли, положили букетики в траву, одна старушка заплакала, ее подхватили под руки два белобрысых парня. Иностранцы сели в автобус и отбыли.

- Дядя Паша, это ты на каковском с ними?

- А на своем, удмуртском, - ответил Паша, дымя «Беломором».

- Так ты, выходит, удмурт?

- А то…

Дядя Паша был не речист.

- Да как же они тебя понимали? А ты их?

- Так мы же родичи, - только пути – дорожки давно разошлись, - пояснил Паша. И вдруг заорал:

- Борька! Сучара бацильная! Буревестник!Роги обломаю.

Козел, направившийся было к лесу, покорно вернулся.

Так бы эта сценка и забылась, но через год встретил я дядю Пашу и поначалу не признал. Лицо вспухшее, красное, в рваных шрамах.

- Дядя Паша, кто это тебя так? Неужто у станции побили?

- Неа, - печально сказал он, - это меня собаки погрызли, когда я по пьяни в кустах уснул. Меня в больничку увезли, штопать. Собак постреляли. А когда я из больнички вышел, меня Борька сдал. А Анька по больной голове скалкой огрела. Во – пощупай шишку.

Я пощупал. Серьезная женщина. Тяжелая рука.

- Да за что же она тебя – болезного?

Дядя Паша закурил. И рассказал свою горестную историю. Оказывается, он всегда привязывал к колу козу Маньку, и все козлята никуда от матки не отходили, паслись тут же. Один паразит Борька – Буревестник не желал ходить на привязи. Искал бури. Мекал как оглашенный, пытался порвать веревку, мотал нервы. Норовил боднуть. А дядя Паша с похмела очень хотел пива. Но за пивом нужно было идти через лесок, садиться в электричку, ехать три остановки, а уж там был душевный магазинчик. Где всегда можно было потолковать за жизнь в компании. И ему пришлось брать с собой Борьку – Буревестника. Ехали в тамбуре. Пассажиры умилялись, давали козлу куски батона, яблоки, конфеты. А уж возле магазинчика Паша и его друзья угощали Борьку пивом. А у кого доброе сердце и горькой подносили. У него там и мисочка своя имелась. Которую сердобольные продавщицы на ночь прятали. Люминий. Могут скоммуниздить бомжи. Через несколько часов, довольные, тихие, мирные хозяин и козел возвращались на поле. И все шито – крыто. Но когда Пашу угостили левым спиртом, он завалился, не дотянув до базы. Собачки и обгрызли. Пока Пашу лечили, коз пасла его жена Анька. И все удивлялась – куда это Борька каждое утро отправляется? Привязывать пыталась – да он не дается. Бить пыталась – да как его догонишь? Уйдет в лесок. А через пару часов, а то и ближе к вечеру возвращается. Довольный – предовольный. Оказалось, что Борька сам садится в электричку, смиренно стоит в тамбуре, выходит на нужной ему третьей остановке. И бодрой трусцой, мекая, бежит к магазину. А уж там мужики ему ерш в миску нальют, а продавщицы черняшки поднесут. Анька пошла по соседкам – кто чо слышал, кто чо видел? И Дунька – языкастая, злая баба открыла ей правду.

- Так я Борьке и сказал, когда меня Анька прибила, - закончил свой рассказ дядя Паша. – Своих не сдают!

Да, забыл сказать, что все это произошло на бывшей финской территории, которую мы у финнов после Зимней войны, умывшись кровью, забрали. Те финны приезжали на кладбище, которое духовные советские люди сравняли с землей, поглумившись над мертвыми.

PS. Рассказ этот я услышал при следующих обстоятельствах. На нудистском пляже играли свадьбу, но как только все приняли не меряно на грудь, началась гроза. У меня был рюкзак, а в нем палатка, тент. Спальник я подарил молодоженам. Два моих друга - Боцман и Пастор Шлаг сильно перебрали. А я что - лысый? Мы были мокрыми как мыши в половодье. С меня текло. Я их успокоил - сейчас поставлю палатку. Вынул мешок с палаткой, развернул его и охрюндел. То была не палатка, а старый китайский пуховик, в котором я подстерегаю на весеннем поле гусей. Боцман тут же влез в пуховик, и заорал - мой размерчик. Пришлось подарить. Пастору я дал свой туристический коврик. Себе наломал веток ольхи, ими же и укрылся. И мы эдакой шведской тройкой улеглись под тент, по которому барабанил ливень. И тут пришел художник Петрович, мой старинный друг, и стал тащить меня за ногу из - под тента - вставай, замерзнешь. И стал соблазнять - пойдем ко мне в фанзу, там печь, чайник, сало. И я - поддался. Мы пошли через ливень. Но я решил умыть лицо. Наклонился к речке Сестре, а тяжелый рюкзак сбил координацию и я ухнул в воду. Выскочил чертом, а, мля, новый Кэнон в чехле булькает. И мы пошли по дороге... Петрович, гад кандинский, шагал несчастный не сказал, что до фанзы 17 км! В пути нам встречались добрые люди. И даже угостили водкой. У Петровича был с собой велосипед. А я уже устал. Поезжай, растопи печь, решил я. Он уехал. А я зашагал. А потом сообразил, что могу промахнуть мимо нужного поворота. Сел на остановке, прислонился к рюкзаку и закемарил. А ливень не утихал... Два раза останавливались машины - мужик, ты как? Зашибись, - отвечал я. Спасибо вам, добрые люди. Приехал Петрович. Рассказал, что по дороге его тормознула "Скорая". Это не твой друг храпит на остановке? Мы вышли, думали ему плохо - а потом услышали такой храп, что поняли - этого десантника ломом не убьешь. Я был в камуфляже, берцах и зеленом берете. Переночевали. Я наскреб на бутылку пива. Дождались открытия магазинчика. Тут то Петрович и рассказал про козла. 

Именно на этой даче в январе 1977 года я вместе с моей бывшей женой Лизкой отмечал Новый год вместе с нашим студенческим театром МХЭТ журфака. И был снег, шампанское и наша трехмесячная дочка Настя пускала пузыри. Это было в прошлом веке, в прошлой жизни. И со мной ли?