Из записных книжек. В миноре

     Когда я вошёл в его квартиру, он лежал в гробу,  в старом сером пальто и вязаной шапочке.
     По всей комнате, словно разбитый на сектора, расположился бесполезный хлам. На подоконнике стояли банки с окурками, под окном ряды разнокалиберных бутылок, пустых и грязных; у стены, целые или разбитые, рамы для картин; на столе, у которого только ножки сохранили первоначальный цвет, пёстрые банки, из которых торчали облезлые кисти и в беспорядке валялись тюбики с краской и грязные тряпки. А на стенах висело около сотни масок - слепков с одного и того же лица неизвестной мне женщины.
     В комнате находилось ещё несколько табуретов, на одном из них, что ближе к гробу, стояла початая литровая бутыль водки, стаканы и кое-какая закуска на старой газете, на другой присел я. Ну и почти посередине комнаты, на деревянных опорах, стоял  гроб. Красивый, лакированный, не из тех, что делали раньше из гнилых досок, обитых красным сукном, а новомодный, с блестящими ручками и атласными подушечками. Гроб этот служил ему и кроватью и лежанкой. Так вышло...
     - Ну что, выпьешь? - спросил меня хозяин, чуть приподнявшись в гробу.
     - Выпью, - ответил я, - и ближе придвинул свой табурет к табурету с закуской.
     Он, продолжая сидеть в гробу, разлил водку по стаканам, взял свой в одну руку и половинку солёного огурца из лужицы на газете, в другую. Я сделал то же самое.
     - Хочешь, я тебя нарисую? - он посмотрел на меня сквозь свой стакан, - и денег не возьму...
     - Не нужно, я не люблю портреты...
     - Ну как знаешь, - он быстрым движением вылил в себя содержимое стакана и захрустел солёным огурцом. Я тоже выпил, посмотрел что ещё было среди закуски и отщипнул кусочек чёрного хлеба.
     - Помнишь, когда мы были мальчишками, лазили в подвалы под домами... с фонариками, свечками... целое приключение. Взрослые нас гоняли, а мы всё равно лезли туда опять. Зачем, как ты думаешь?
     Я пожал плечами.
     - Дети были, любопытные, вот и лезли во все дыры, - я достал из кармана трубку и табак, закурил.
     - А сейчас почему не лезем? - он приподнялся и налил ещё по пол стакана водки.
     Мы выпили, закусили - оба захрустели редиской, зажевали душистой колбасой и варёной картошкой. Ели и молчали. Он встал из гроба, продолжая жевать, потянулся, расправляя сутулые плечи, медленно, будто хромая, подошёл к столу с красками. Там среди банок с растворителями оказалась и банка с огурцами. Он выловил рукой несколько штук,  принёс их на табурет с едой и опять улёгся в своё ложе.
     - Ты хоть на свежий воздух выходишь? - я посмотрел на него.
     - Ну вот в магазин ходил...
     - А с деньгами как?..
     - Когда они нужны, я малюю... а потом пью...

     Очень редко я приходил в этот дом. К приятелю из своего детства.
     Иногда мне просто не хотелось, иногда я искал причину, чтобы не ходить, но иногда совесть и воспоминания прошлого подталкивали меня в этот дом. В нём мне всегда было неуютно, даже тогда, когда мой приятель привёл его в порядок для совместной жизни со своей любимой женщиной.
     Но что-то у них не срослось... и тогда в его квартире появился гроб. И с тех пор все изменения в его жизни касались именно этого предмета.
     До меня доходили разные слухи, что приятель мой сошёл с ума, что покончил с собой, что плюнул на всех и куда-то уехал... но всякий раз открывая его дверь, которую он никогда не запирал, я заставал его в одном положении - лежащим в гробу.

     Разговор никак не клеился, даже после выпитого мы больше молчали...
     - Ну что, пойду я, пожалуй, - я выбил пепел из трубки в горку мусора.
     - На посошок-то выпьешь? - он посмотрел на меня пронзительно грустно.
     - Конечно.

     Когда я подходил к входной двери, он произнёс, даже не для меня, а так, в пустоту, или для себя:
     - Сейчас мы такие, потому что и тогда были такими же... - и тихо засмеялся.
     Я обернулся. Он лежал в своём гробу съёжившись, глядя куда-то в пространство.

2012.