Трал, Эвкалипт и другие...

"Трал"

Этот закрытый проект выполнялся для ФИАН, руководил проектом Владимир Романович Карасик. НИИЭФА всего лишь изготавливал какие-то образцы, но надувались все очень сильно. Суть проекта состояла в создании сверхпроводящей магнитной системы с максимальным магнитным моментом, и, соответственно – полем рассеяния. Морской тральщик таскал эту систему «на веревке» по акватории, тем самым, приводя в действие все затаившиеся в акватории магнитные мины. Изготавливались образцы магнитной системы, проводились испытания, в которых я принимал самое активное участие. Говорили, что где-то на Черном море проводились натурные, морские  испытания системы, но нас туда не приглашали. Позже, в 1995 году, будучи в Америке в MIT (Massachusetts Institute of Technology) я встретил там Виталия Высоцкого, бывшего сотрудника лаборатории Карасика из ФИАН. Оказалось, что он писал мне отзыв на диссертацию от своего института, на чем мы и вспомнили друг друга. Виталий рассказал, что лабораторию разгромили (подозреваю, что в связи с успешными результатами испытаний), они с Карасиком (и еще несколько человек) эмигрировали в Америку, работали в разных фирмах, но перезванивались. Виталий по телефону называл Карасика «товарищ начальник». Позже Виталий был вынужден покинуть MIT, но нашел новую работу в университете Киуши (Kiushi) в Японии. Запомнилась фраза Виталия: «все стоит денег». Виталий Высоцкий был одним из создателей «электронной лавины» - оригинального метода защиты секционированных сверхпроводящих магнитов. В конце 90-х, от американской фирмы, Карасик организовал в НИИЭФА проект по разработке высоковольтных токовводов для индуктивного накопителя энергии. В.Р. несколько раз приезжал в НИИЭФА на совещания по проекту.  В начале нового века Владимир Романович умер, говорили, что выпал из окна. Или погиб…  Виталий работает у Кейлина.

«Эвкалипт»

Этот, тоже морской, проект выполнялся в ЦНИИСЭТ (судовой электротехники). Фамилия руководителя проекта была Блохин, а его заместителем была женщина Евгения Константиновна. От НИИЭФА проект вел Слава Борисов от отдела Кучинского. Создавалась сверхпроводящая магнитная система для размагничивания судов. Система работала в импульсном режиме – трапецеидальные импульсы поля чередующейся полярности и затухающей амплитуды. Все, как у Курчатова во время войны.  У ЦНИИСЭТ'а были широкие планы по дальнейшему разворачиванию проекта, но не было денег. Делали магнит (ведущим был Владимир Тищенко), я взялся за детектор перехода обмотки в нормальное состояние. В данном проекте удалось предложить схему детектора, работающего при 100%-ых пульсациях источника питания магнита, что тогда было внове. Обычно защита магнита требовала включения дополнительных фильтров в систему питания, т.к. детектировать в условиях пульсаций не умели.  Да и сейчас не умеют. Испытания проводились на Благодатной. Все получилось. Помню, как хорошо работалось – ночь, лето. Метод, названный мной как «двойная компенсация», был запатентован и опубликован. Вроде, позже даже был акт внедрения. После испытаний проект дальше не пошел, Блохин вскоре умер, все остановилось. Мой метод использовался еще несколько раз в различных испытаниях, но никто не стал выбрасывать фильтров из систем питания, хотя экономия была явной. По данному вопросу есть публикации.

«Пробкотрон»

Пробкотроны – один из видов магнитных ловушек, применяемых в термоядерных установках для удержания плазмы. Это – длинный однородный соленоид, а на его конце установлен другой, короткий соленоид с большей величиной поля. Работа выполнялась для ЛИЯФ (Гатчина). На дворе был разгар временных творческих коллективов. От Гатчины выступал некто Руднев, от нас – Андрей Дедюрин. Тут же оказался Евгений Кошурников из ВНИИЭМ (академика Глебова), в качестве подрядчика под изготовление короткого соленоида - пробки. Мы с коллегами взялись за защиту и диагностику всей магнитной системы. Установку сделали, испытали по частям и увезли в ЛИЯФ. Все получили живых денег, я делил между своими. Результаты опубликованы в трудах конференции МТ-12. Хорошо помню Андрея Дедюрина. Мы были близки, нас объединял энтузиазм и склонность к романтическим приключениям. Как-то раз решили пивка попить у 13-го магазина, что в Металлострое. Стоим, подходит какой-то. Здра-а-сьте. Как дела? Познакомились. А где бы отдохнуть хорошо? А вот во Мге, на природе. Поехали, у него машина. Начало 80-ых. Я еще квартиру не получил, мы жили в общаге.  А жена куда-то уезжала. Едем, в Павлово передо Мгой в магазин зашли, приехали, пошли за речку, костер развели. Там Пачка (Саша Якубовский) с женой Галиной подвернулись. Стемнело, сидим у костра отдыхаем. Андрей говорит: «Нет, Серега (третьему), ну их всех, поехали домой». А в магазин мы не даром заходили. И Серега такой же. Мы – останавливать: «Куда вы, дураки пьяные». Ни в какую. Уехали. Мы посидели еще, разошлись по домам. На другой день узнаю, эти двое врезались в кого-то, их поймала милиция, Андрей убежал, Серегу захватили, машину они бросили открытой на берегу Невы.  Больше мы Сергея не видели. Да и странный он какой-то…

   Андрей был сыном большого начальника с Ижорского завода, давно похороненного в Колпино. При высокой квалификации и работоспособности Андрей тоже производил впечатление (это я сейчас говорю) человека, не имеющего стратегического плана жизни. Он метался. И это при отце – большом начальнике. Видно, что не всегда влияет… Я хорошо помню его квартиру в доме, рядом с 13-м магазином, его первую жену Аллу, дочку, затем вторую жену Ольгу. Алла была учителем музыки, Ольга – бухгалтером. Мы, с моей женой, ходили к ним в гости. Авантюрный склад характера не дал Андрею усидеть в тиши научных кабинетов. На волне перестройки он ушел из НИИЭФА, занялся бизнесом, пытался продавать лес. В середине 90-х (или даже раньше) Андрей умер, как говорили, от сердечного приступа.  Где-то в 2004-м меня черти занесли в тот дом. Открыла Ольга, рядом был какой-то мужчина. «А, Андрей, да,  в 87-м умер…»


ЛИС-12

Лабораторный испытательный стенд (ЛИС) на 12 тесла, именно столько требовалось для моделирования условий ИТЭР при испытании коротких образцов проводника. До начала работ Трохачев считал эту установку своим личным вкладом будущим поколениям. После завершения изготовления все старались меньше говорить о ней. Получился монстр, включающий в себя все недостатки, взращенные на безответственном бюджетном финансировании тогдашней «науки». Тяжелый, неразборный, с огромными теплопритоками магнит держался на уровне сверхпроводимости всего несколько часов, потребляя на захолаживание около кубометра жидкого гелия (при цене около 9 долларов за литр). Трохачев проектировал эту установку принципиально без меня. Чертил Якубовский, собирали Мымриков с Бурсиковым. Нужных 12-т тесла не получали, но говорили об этом. Пока позволяло финансирование, эксперименты носили чисто амбициозный, политический характер (мол - работы ведутся), не давая никаких вразумительных результатов. На протяжении нескольких лет происходила абсолютно бессмысленная трата денег без малейшего результата. Нет ни одной опубликованной работы с результатами, полученными на ЛИС-12. Есть работы, посвященные составу установки, но их можно было публиковать и не создавая ничего.  Только в самом конце, где-то в 94-м, за год до смерти Трохачева, мне дали наконец подойти к установке. Сразу был запланирован конкретный эксперимент в рамках проекта «межслойные соединения», по которому я был назначен руководителем. И на первом же захолаживании мной была обнаружена зависимость теплопроводности проводника от магнитного поля, что окончательно выбило Трохачева из седла, т.к. не укладывалось ни в одну из опубликованных зарубежных статей, которыми он пользовался.  Уже считали деньги, бессмысленно ими старались не разбрасываться, поэтому данным результатом судьба установки ЛИС-12 и завершилась. Больше к ней никто не подходил.  ЛИС-12 олицетворяет бездумный, безответственный подход, царивший повсеместно в НИИЭФА, и воспитанный на безотчетном бюджетном финансировании, не требующем результатов. На деньги, потраченные на ЛИС-12, можно было построить мост над переездом через железную дорогу в Металлострое.

Намотка

На начало 90-х приходится наибольшая активность в области изготовления сверхпроводящих магнитных систем. Изготавливалась серия магнитов для гиротронов, в том числе для чехов, которые взялись за контракт. Магниты были не простые, много витков и малый ток питания. В таких магнитах действительно все определялось технологией изготовления – регулярностью укладки, натяжением проводника при намотке и т.д. Мне эта задача понравилась, я почувствовал научный интерес. Намотку магнитов на производстве НИИЭФА выполнял Матвеев Владимир Игнатьевич, намотчик 7-го цеха, хороший мужик, который позже пропал куда-то вообще, так никто и не знает – куда. Несколько раз мы ездили с Якубовским в Горький, в ИПФ АН СССР, в институт проблем физики Гапонова-Грекова, так называемый «ипфан», который разрабатывал те самые гиротроны, для которых требовались слаботочные магниты. Заместитель директора Флягин возглавлял это направление, а основными разработчиками были Усов Валерий Геннадиевич и Орлов (имени не помню, Виктор, вроде).  С их подачи мы с Якубовским подписали там «левый» договор на изготовление системы, включающей криостат, магнит на 12 тесла и вставку для смены испытуемых образцов. От «ипфана» ведущим был некто Шастин, мы все сделали, поставили, но 12-ти тесла не получили из-за авантюризма Якубовского, самовольно и несогласованно  изменившего конструкция магнита уже прямо на намотке. Зато деньги от Шастина мы получили все, предварительно разделив всю сумму на две части – в институт, и «налево». Все были довольны, может быть кроме Шастина.

Горьковчане были людьми квалифицированными и гостеприимными. С ними было приятно работать, т.к. они были немногими в нашем окружении, кто выражал свои мысли быстро и конкретно. А гостеприимство приводило к тому, что Витю Якубовского каждый раз буквально приносили на вокзал, и затаскивали в вагон на верхнюю полку под укоризненными взглядами проводников. Делегацию всякий раз возглавлял внушительный Валера Усов, который, как и я держался на ногах до конца. Витя же позволял себе расслабляться, в результате чего каждый раз просыпался уже в дороге и, я думаю, не запомнил ни одного отправления. Витя давно был знаком с городом, и бывал там прежде. А меня, впервые прибывшего, он потащил куда-то на окраину Горького, в тихую, любимую гостиницу, где останавливался совсем недавно. Женщина-администратор вспоминающе посмотрела на Витю, и строго спросила, глядя на его портфель: «Опять булькает?»

Один, или два раза мы брали с собой Сашу Лебедева, и теперь нам с Усовым приходилось «грузить» в вагон уже двоих членов рабочей группы. Однажды проводники серьезно собирались высадить нас всех троих в Поварово, где Горьковский поезд выходит на октябрьскую железную дорогу. Только мне одному с большим трудом удалось их разубедить.  Саша Лебедев, ночью, в движущемся все-таки вагоне, вдруг проснувшись, дрожащим шепотом спрашивал с верхней полки меня, пробирающегося с проверкой по проходу: «Михал Васильич, где-то у нас там Ессентучки были…»….

Да, так вот… Данная ситуация подвигла меня на серьезное разбирательство с намоткой, я решил довести это дело до разумной «чистой» технологии, какие есть на всех серьезных зарубежных фирмах, и являются основой производства магнитных систем. Данная технология являлась бы  основной для НИИЭФА, здесь нельзя говорить о моих личных фантазиях, это было профильное предложение, находящееся в прямом русле интересов института. Но и здесь я не получил поддержки администрации, что является одним из наиболее убедительных аргументов того, что все-таки результат в НИИЭФА никому не нужен, каким бы он ни был.

Природная настойчивость привела меня в УКС – управление капитального строительства НПО «Электрофизика». Это был как раз тот короткий период, когда существовало научно-производственное объединение, присоединившее на время завод «ЛОЭЗ» к НИИЭФА. Начальник УКС (фамилию вспомню, это был брат заместителя Малахова по производству) на удивление конструктивно отнесся к моему предложения о создании в институте участка по намотке прецизионных магнитов, и дал мне денег в количестве 100 тысяч рублей. По тем временам это были большие деньги. Подрядчиком я нашел Евгения Евгеньевича Головкина, начальника 4-го (или 6-го) отдела ВНИИЭМ, что на Московском, 100. С уважаемым Е.Е. мы сразу, и на многие годы вперед, конструктивно договорились о проценте, который тот брал себе, а на остальные деньги мы с А.Л.Климченко развернули производство намоточного оборудования своими силами. В результате действительно получилась хорошая вещь – намоточная установка со всеми видимыми качествами – регулируемое натяжение, реверс, ускоренная перемотка, стопор и т.д., которая и теперь еще, говорят,  стоит в криогенном корпусе, но уже давно без меня и без Климченко.  Много позже, в 2004 г. я узнал, что Е.Е.Головкин скоропостижно скончался в 2002 г. за рулем автомобиля, где-то в районе дачи во Мшинской.


Котлонадзор

Бурин Борис Федорович был (а может и сейчас есть) уполномоченным от котлонадзора в НИИЭФА. И решив взять быка за рога, он предложил организовать собственный бизнес на этом деле. Меня долго уговаривать не пришлось. Боря договорился с каким-то городским руководством котлонадзорной организации. Те с радостью согласились войти в состав учредителей закрытого акционерного общества, которое предлагал создать Б.Ф. Это ЗАО должно было взять на себя всю диагностику и аттестацию котлов (вернее – сосудов высокого давления) во всем северо-западном регионе. Дело было за малым – нужно было достать оборудование, и подготовить персонал. Оборудование я нашел в Обнинске, договорился и поехал туда смотреть. Тогда заместителем Филатова был некий Игорь Николаевич (фамилию вспомню - Архангельский), который вскоре, разобравшись в нииэфовском болоте, ушел на кирпичный завод в Колпино. Это было еще до Некрылова.

Там вот, он был в курсе затеи Бурина, и меня посылал в Обнинск со словами: «Считай, что у тебя этот прибор уже есть». А речь шла об измерителе акустической эмиссии, который предлагала частная фирма при обнинском филиале НИКИЭТ'а. Заведовала этой фирмой некая Колоколова Наталья Николаевна, очень милая и сексапильная дама, до такой степени милая, что чуть было меня там черт не попутал. Но Господь уберег, к сожалению. Мы были в Обнинске с Андреем Ланцетовым, он может подтвердить. Вообще, хороший городок, тихий и чистый, приятные воспоминания. Прибор мы сторговали, понятно не без выгоды для себя. Позже получили и начали думать, как это все приспособить к котлам, в смысле – к сосудам.
      Кроме прибора требовался персонал. Тут я опять же проявил активность и устроил Лебедева на курсы по дефектоскопии при Ижорском заводе. Саша успешно окончил курсы и получил удостоверение. Теперь вроде все было, но как-то оно не складывалось… Где-то Бурин темнил, где-то Трохачев «цыкал зубом». Не нравилась мне обстановка. Возникали необоснованные, на мой взгляд, паузы. Заказы то возникали, то пропадали. То тут, то там. Дело не двигалось. Так оно и сошло на тормозах… Прибор, наверное, и сейчас валяется на шкафу в комнате N 213.