Чудаки

БЛИНДЕР

      На привокзальной площади Пятигорска несколько торговых лотков с жалким ассортиментом. 1989 год, тотальный дефицит. На одном из лотков — хозтовары: грязнокоричневое мыло, пара каких-то бутылок, длинные свечки.  Блиндер останавливается у столика и деловито осведомляется:
      — Свечи  — геморроидальные?
      — Какие ещё гермо...геро...миндальные?—возмущается девушка-продавец. Обыкновенные хозяйственные свечи!
      — А ... —  разочарованно  тянет Блиндер и отходит от лотка.

* * *

     Мы с Блиндером отдыхаем в Ессентуках, в пансионате «Металлург». Наш номер  «Люкс» находится в отдельном домике, расположенном недалеко от входа в пансионат. Две комнаты, огромная ванная, телефон, цветной телевизор. Телевизор мы почти не включаем, в оставшееся от процедур и прогулок время взахлёб читаем журналы, публикующие лавину ещё недавно крамольной литературы.

     Но однажды днём мы решили посмотреть  заинтересовавший нас фильм. Внезапно за окнами стало темно, пошёл дождь, перешедший в ливень. Раздался нетерпеливый стук в дверь. На пороге стояла промокшая до нитки соседка по столовой, дамочка бальзаковского возраста. Она попросилась пересидеть у нас дождь.

    Усевшись у телевизора, сходу начала  комментировать происходящее на экране. Блиндер этого терпеть не мог. Несколько раз он зыркнул на гостью, но она не унималась. Среди персонажей фильма появился  какой-то партийный функционер. Дамочка тут же разразилась тирадой о засилье партии, её  проникновении во все  поры нашей жизни.

     — Знаете что! — взорвался Блиндер, — я член партии с военных лет! Вы оскорбляете мои чувства! — он вскочил и посмотрел в окно. — Да и дождь-то уже давно прошёл!

В военные годы Блиндеру было 10 лет. В партии он никогда не состоял.

* * *

    Ессентуки. Винный ларёк за курортной зоной, недалеко от нашего санатория. Мы с  Блиндером стоим в длиннющей очереди за каким-то пойлом в больших бутылках, по одной в руки. Перед нами два молодых человека, у одного из них в руках толстая растрёпанная книга. Они оживлённо обсуждают её содержание, какие-то там приключения в гражданскую войну.
 
        - Жаль, ничего не сказано о судьбе автора,—сетует один, назвав незнакомую мне «кавказскую» фамилию.
        — Да, — соглашается другой, —  интересно бы узнать...— Вы случайно не знаете? — обращается он к Блиндеру, похоже, признав в нём знатока  литературы.
        — Конечно, знаю, —  мельком взглянув на обложку, говорит Блиндер. —  Умер в 1927, похоронен в кремлёвской стене. 

      Вскоре подошла наша очередь. Мы выклянчили у продавца третий «огнетушитель» и пошли домой.
      — Ну ты эрудит! — восхищаюсь я. Я о таком писателе даже не слыхал! Как там его?
      — А хрен его знает! — жмёт плечами Блиндер.—Cам слышу о нём впервые!

* * *

     Блиндер у себя в кабинете.
     Звонок секретарши:
     — Юрий Наумович! Зайдите к начальнику!
     — Иду!
     В  кабинете у начальника цеха сидит незнакомый человек богемной наружности.
     Начальник:
    - Юрий Наумыч, надо помочь нашей культуре. Вот, познакомьтесь с товарищем из музучилища.
    Кудлатый незнакомец стремительно выскочил из-за стола навстречу Блиндеру.
    — Композитор Мордухович, — протянув руку, представился он.
    — Инженер Рабинович, — живо откликнулся Блиндер.
    Они обменялись рукопожатием.

* * *

     Блиндер идёт по тротуару вдоль мартеновского цеха. Рядом с ним останавливается чёрная «Волга», из неё выглядывает Иван Харитонович Ромазан, главный инженер, без пяти минут директор комбината.
      — Садись, подвезу!

      Поехали. Они знакомы давно, ещё с тех пор, когда Ромазан работал в производственном отделе, а Блиндер был бессменным диспетчером по ремонтам прокатных станов.
      — Что-то уж ты, Юрий Наумыч, совсем по молодёжному!
      — В смысле?
      — Ну джинсики там, кроссовочки, шапчонка-петушок! Несолидно как-то!

     Подъехали к месту.
     — А вы, Иван Харитоныч, смотрю, всё под работягу косите?  — весело говорит Блиндер, вылезая из машины. —  Фуфайчонка поношенная, картузик! Типа свой среди своих!
     Водитель с опасливым любопытством зыркнул на Блиндера.
     — Всё остришь, Блиндер... — побагровел Ромазан.  Может,  хотел  ещё что сказать, но Блиндер уже захлопнул дверцу.

     Нужно ли объяснять, что такое директор комбината в Магнитке?  Хозяин, во власти которого казнить или миловать. Но блиндеровская страсть к подъ...бке не признаёт субординации. Чувство самосохранения,  которое ему далеко не чуждо, всегда отступает перед неодолимым зудом подначивания. Отступило оно и на этот раз.
Без последствий. Ромазан был нормальный мужик.


БЕЗГИН

        Молодая специалистка, поступившая в проектный отдел всего несколько дней назад, приходит в архив за чертежом. Архивариус говорит ей, что  чертежа на месте нет, он  числится за Безгиным Анатолием Ильичом  из механического отдела.

       Отыскав отдел,  новенькая,  робко озираясь, нерешительно подходит к первому попавшемуся столу. За ним сидит Безгин. Девушка обращается к нему:
— Вы не скажете,  где сидит Безгин?
  — Кто?
— Безгин. Анатолий Ильич.
— Безгин?! Так он  же умер!
Немая сцена.

* * *

        Безгин отремонтировал радиоприёмник Борису Романенко. Сели за стол, чтобы отметить это событие. Тёща Бориса, Вера Ивановна, вальяжная дама аристократической наружности, после уговоров тоже приняла участие в застолье.
Разливая  по рюмкам тёмно-красный  кагор, Боря заметил, что он символизирует кровь Христа. Его жена  Люся, большая эрудитка,  добавила что-то  про Божью матерь, про какую-то чашу... 
— Ну что ж, давайте за...  — начал было Боря, но Безгин перебил его. Он поднял рюмку и сказал, обращаясь к Вере Ивановне:
— Матка! Я твою кровь пью!   
 
* * *

Утренний трамвай. Хмурый народ едет на работу. Я стою у задней двери, на мне плащ, шляпа, тёмные очочки. Говорят, очень похож. На остановке в дальнюю дверь заходит Безгин. Заметив меня, он машет руками и кричит через весь вагон:
— Лаврентий  Палыч! Сколько душ сегодня ночью загубил?
Народ оживляется, озирается.

* * *
          
           Безгин оформляется в семейном доме отдыха. С ним двое детей, близнецы, Илья и Пётр, названные в честь дедов.
         — Фамилия? — спрашивает регистраторша.
         — Катаев.
         — Что-то не нахожу, — говорит женщина, листая списки. — Как?
         — Катаев. А это мои литературные дети.  Ильф и Петров.

          Регистраторша поправляет очки и начинает снова сосредоточенно перебирать листки.