Лед Правосудия

                Лед Правосудия

                Вечером приехал Макс с отчетами по работе на карьерах, образцами породы, письмами, и сел за мой стол.
                - Я больше не могу с этим Дорилином!!! Он всех достал! И хочет открывать производство легированной стали! Требует чтобы я начал поставку молибдена с Арнарунского месторождения без твоего разрешения... – Синелис обхватил голову руками, и тихо зарыдал.
                - Погоди, погоди... – Я похлопал его по плечу, ища правильные слова утешения. – Что ты говоришь? Поставки молибдена? – Его слова, а также неимоверно растущие аппетиты нашего главного эксперта, стали медленно доходить до моего сознания.
                Из своей залы вышел Арканд.
                - Мне надоело все, что тут происходит, и ты первый надоел мне хуже горькой редьки!
                Тут в залу вошли двое незнакомых мне рыцарей, швырнули к моим ногам избитого человека со связанными руками. И вышли.
                - Вот об этом я и говорю! До свидания, Домиарн!!! – Арканд указал на человека, потом на меня, и сбежал вниз по лестнице. Внизу хлопнула дверь.
                - Кто это? – Макс на секунду отвлекся от своих переживаний, с ужасом глядя на лежавшего на полу мужчину.
                - Не знаю! – Я даже попятился от неожиданности.
                Какое-то время мы с Максом сидели в оцепенении. Человек на полу тихо застонал. Я опомнился, достал кинжал, перерезал веревки, стягивавшие его запястья, и положил руку ему на лоб. Сломано два ребра с левой стороны. Ожоги на правой ноге, и остальное – просто сильные побои. Вобщем ничего, опасного для жизни.
                Человек открыл глаза.
                - Добрый вечер. – Я коснулся его шеи, вводя энергию. – Знаете ли вы, зачем вы здесь?
                Он меня услышал, но не ответил.
                - Хорошо, это мы выясним потом. У меня много срочной работы. Я повлиял на вашу центральную нервную систему, и также ваш мозг, чтобы снять боль. У вас слабое сердце и склонность к аритмии. Внизу вы найдете служанку, которая вас покормит. Спускайтесь по лестнице медленно. Только потому, что вы не чувствуете боли, еще не значит, что у вас не сломано два ребра. Помните об этом. – Я помог ему встать, и направил к двери. – Я займусь вашими проблемами, как только разберусь со своими. Постарайтесь поспать сегодня ночью. До завтра.
                Он ушел на нетвердых ногах, покачиваясь. Макс бросил на меня вопрошающий взгляд.
                - Все очень, очень плохо. Не вижу выхода ни для него, ни для себя. – Я тяжело вздохнул, и взял один из кусочков меди. Струны моей души натянулись до предела. Раны незнакомца нестерпимо болели по всему телу. Его память пульсировала во мне жгучими волнами. 
                Синелис застыл, глядя на мои руки.
                Я взглянул на них, и увидел, что медь расплавилась, и капала на его отчет на столе темными, матовыми каплями.

                Полночь. И я снова к нему пришел. Я знаю, что он не спит. Как будто ждет таких, как я. Дверь открывается, и за ней – свет. Ночь, темно, и должна быть тьма. Но там –свет. Он помогает мне войти, и я безвольно сажусь на первую же скамью.
                - Отец Релемилл, мне нужна ваша помощь.
                Окна с витражами открыты, и в них врывается холодный ночной ветер. Свет луны на его лице сменяет отблески свечей. Он поворачивается ко мне, и в его глазах –спокойствие. Ну как он может все время оставаться таким спокойным?
                Я рассказываю ему все сбивчиво, и те, о ком я говорю, появляются и исчезают вокруг нас, образуя призрачный хоровод, в котором кто-то просит пощады, а кто-то требует возмездия, а кто-то просто мучается пустотой души, что хуже боли.
                Девочка смотрит мне в глаза, по ее щекам текут слезы. Ее взгляд невозможно вынести. И тут же я содрогаюсь от ударов, и боль пронзает сознание тысячей кинжалов, но возмездие не приносит никому успокоения. Вдалеке слышатся крики толпы, и глухие стуки. Или это мое сердце? Из бесконечного круга видений меня вытаскивает голос.
                - Ты слишком зацентрован на себе. Ты считаешь, что ты тут самый главный, и взвалил на себя непосильную ношу. Доверься Богу, Домиарн.
                - Бога нет.
                - Именно поэтому тебе так тяжело. Но если не можешь сразу поверить, то хотя бы не остывай душой.
                - А что делать с ним?!
                - Ты взял на себя обязанность управления городом. Тебя видят как воплощение справедливости. Так поступай справедливо.


                Лиловое марево, прохлада голубизны, ракушки на песке, обточенное волной стекло... тяжелое дыхание неба перед дождем, и головокружительная синева после. Он идет от деревни к городу, и от города до следующей деревни...
                Щебетание птиц, цикады, стук подков о мостовую, далекий шум, дребезжащий звук, падающие желтые и красные листья, чавканье грязи на немощеных тропах по пути к еще одному затерянному в лесах поселению.
                Его жизнь полна приключений, и кажется, окутана тайной. Он путешествующий лекарь. Он видел и жизнь, и смерть, и стремительно несся через намокший от летней влаги лес на вызов к больному, и был умен, заботлив и милосерден.
                Он разгонял в душах людей страх светочем своих знаний, он объяснял и учил, и его жизни можно позавидовать. Чей злой наговор заставил его оказаться в дейкеренской городской тюрьме со сломанными ребрами?
                Утро, и ко мне явились с вопросом о том, когда начинать строить эшафот. Начинайте прямо сейчас, ответил я. А он сидел тут же, черные волосы с проседью, на лице шрам, морщины, и умные глаза, застывшие на одной точке. Голос с хрипотцой, и веером вокруг – заслон молчания, заслон гордыни, нежелание объяснять ничего.
                Но мне не надо его объяснений. Мои бока болят от ударов, нанесенных ему в тюрьме, и через мост этой боли я захожу в тот пасмурный дождливый день, когда он увидел ее у колодца.
                Она уже набрала воду, и пыталась нести оба ведра сразу, но, хрупкая и маленькая, часто уставала, ставила ведра на землю, чтобы через минуту отдышаться, и снова тащить их до дома.
                Он проходил мимо с вызова. Что его привлекло? Ее худоба? Юность? Огромные черные глаза лесной косули, как прекрасной, так и беззащитной? Он схватил ее, и стащил с дороги в лес. Она сильно кричала. И когда он сделал то, что хотел, и опомнился, то понял, что не может оставить ее в живых.
                На этом бы все закончилось, сколько таких девушек слишком дорого заплатили за свою молодость и красоту, но его видели. И рассказали родителям девушки, у которых оказались связи в городе. Связи достаточно крепкие, чтобы его нашли.
                И вот теперь он сидит передо мной, и надеется, что я сохраню ему жизнь, потому что мы коллеги, и потому, что он в жизни никогда не делал ничего, кроме добра, и потому что спас сотни жизней, а загубил всего одну, поддавшись минутному искушению. И спасет еще сотни, если я подарю ему пощаду.
                Над ним даже нет цветка сардарана. Это вообще не моя жертва. Я мог бы отпустить его прямо сейчас. Выставить за дверь, дать быстрого коня. Мне не впервой встречать бурю гнева, и негодования от отца. А родители девушки? Какие у них в городе могут быть связи, что выше меня? Никаких.
                Надо просто встать, и открыть перед ним дверь, и не лишать и без того невежественный мир человека редкой просвященности. Встать. И открыть. Дверь.
                Стук сердца заглушает мысли, и вот она уже смотрит мне в глаза, и я не могу отвести взгляд, но и не могу его вынести. Она утягивает меня за собой в водоворот пережитых боли, страха, и невероятных глубин унижения.
                Я выскальзываю из ее рук, холодных, как лед могильного надгробия, и бегу, но спотыкаюсь о камни, покрытые илом, падая стремглав в воду ручья, разбивая руки и ноги в кровь, пытаясь убежать от того, кто вот-вот настигнет меня, и не подарит ни пощады, ни милосердия.