Хочешь, я расскажу тебе сказку?

… – а чтобы не спал, расскажи ему сказку, – приказала жена уже с порога, взбивая давно упавший локон, который обреченно вздохнул и попытался придать себе бравый вид.

Сказку. Легко сказать – сказку. Ишь, что придумала.Что же мне рассказать тебе? Клопу с ясными глазками, которого я лицо-то плохо помню.

У меня зрение как у кота Базилио, видишь ли… я работаю двадцать часов из двадцати четырех возможных, потому что тебе нужен хороший детский сад и молоко, которое ты ненавидишь, а пить надо. Потому что жене и теще хочется, чтобы мы жили в большой квартире. Конечно, я сдохну, не расплатившись, но это потом, а сейчас надо жить в большой квартире – потому что, мол, все так живут.

С чего они взяли, что все так живут? Ну… наверное, читали где-то. Есть такие жирные журналы, лоснящиеся от жира, но с тощими девками на обложках… и все заляпанные отпечатками пальцев – и девки, и журналы.

Какую же сказку тебе рассказать?

Ну, не знаю… жили были муж с женой, и был у них ребенок маленький. Он случайно появился, его не ждали. Потом как-то само собой получилось, да и деньжат за него пообещали, так что в итоге вылез. Вылез – сам напросился. Теперь должен быть лучше всех.

Погоди, ты не засыпай. Я знаю, ты тоже устаешь. У тебя супер-садик с англо-экономическим уклоном, там няньки не ниже экс-министра животноводства. Туда надо ходить с портфелем, полным сделанных уроков, многие из которых я сам не понимаю.

Вы там учите наизусть скандинавские эпосы и Тредъяковского, отчего ты плачешь по ночам, я же слышу. Я все слышу, только проснуться не могу – работаю!

А ты не реви! Ребенок, который учит пять языков одновременно, он при деле. Он занят. У него ни одной своей мысли нет и быть не может. Он будет хорошим гражданином и менеджером!

Плохая сказка, нехорошая. Давай другую попробую, хорошо?

Ну, например, пошла как-то одна девица с подружками в ресторан… то есть не в ресторан, это она мне говорит, что с подружками в ресторан. Сама вернется поздно, тотчас отмоется добела и шмыгнет в кровать, в самый дальний угол, и будет хлюпать носом, на котором уже проступают красные прожилки – от тайного пьянства и выдавленных в детстве прыщей. Будет слезы лить до утра, а мне опять не хватит духу послать ее к черту. Жалко ее. Она ведь и черту ни к чему, иначе бы ходила в ресторан не раз в месяц, а каждый день.

Тьфу, пропасть! Надо про доброе, хорошее… ну, еще разочек.

Жил-был царь. И было у него стадо баранов – хорошее такое стадо, много всего давало, молока там, шкуры. Стричь его можно сколько угодно, все не убавляется. Доволен царь, довольны его мама, папа, все дочки-зятья и бояре. Только вот беда: в стаде падеж начался – сохнут и дохнут, а новые если и рождаются, то хилые. А те, что целы остаются, странные какие-то. Сидят, в небо смотрят, а глаза такие умные, что и резать как-то неудобно. Но все равно режут…

А ты не плачь! Что, барашков жалко? А царя не жалко? У него тоже детки есть, как и у баранов этих. Им тоже кушать надо, они тоже живые.

Знаешь, что? Не очень со сказками у меня. Давай я тебе лучше почитаю. Нашел тут намедни чудную книжку – что за прелесть эти сказки! Поэма!

… И когда жена, хлюпая носом, пробралась за полночь в квартиру, она обнаружила их обоих сладко спящими прямо на полу, под одеялом. И под головой у ребенка лежала потрепанная книжка «Записки революционера» – для сладких снов.