Глава 1
Что произошло с неким врачом в пряничном домике
Солнце неторопливо клонилось за лес, но потемнело как всегда неожиданно. Тотчас подул пронизывающий холодный ветер. Бог знает, где эта северная бестия скрывалась весь теплый майский день и ласковый вечер.
Лес, принявший в сумерках острые неприятные очертания, тоже показывал свой характер - то хлестал невидимыми ранее ветками, то напускал на усталых лошадей полчища ночных чудищ. Вот что странно: дорога, при свете дня гладкая как зеркало, сама собой покрылась ямами, да такими, в которые вполне мог провалиться отряд конницы вместе с полевой кухней.
Не то, что маленькой караван в три лошади.
Впереди вышагивал упитанный конь, неся на себе такого же всадника, потом следовала лошадь, отягченная не менее грузным слугой, далее - лошадь с поклажей.
- Еще немного, сэр, и нас совсем затянет туманом, - откашлявшись, подал голос слуга.
- Ты утверждал, что к исходу дня мы обязательно упремся в этот твой город с варварским названием, - голос у всадника оказался неожиданно высоким и вздорным. Такому внушительному чреву пристал больше благородный львиный рык, - Черт возьми, я продрог до костей! Кто бы мог подумать, что в наших болотах так холодно!
- Вы просто давно не были дома, сэр.
- Не заговаривай мне зубы! Если в течение часа не появится какое-нибудь подходящее для врача жилье - замок или крепость, - то бог свидетель, я спущу с тебя шкуру и сделаю из нее приличную палатку. Надо же мне где-то переночевать.
- Шутить изволите, - привычно пробормотал слуга, вглядываясь в туман.
Проехали еще около получаса.
За это время еле видимая дорога почти исчезла в тумане, с болот тянуло сыростью и холодом. Какая-то страдающая бессонницей ночная тварь завела заунывную песню.
Хвала Господу, шкуре слуги не суждено было превратиться в палатку. Деревья неожиданно расступились и перед путниками предстала широкая речная гладь и странное сооружение на берегу.
Эта была старая деревянная крепость. Старая, пожалуй, это мягко сказано.
Прошло много столетий с тех пор, как перестали строить такие крепости, окруженные частоколом и отвесным рвом, запруженным речной водой, на дне которого, как гнилые зубы, торчали вкривь да вкось острые колья.
Когда-то такие вещи приводили в отчаянье плохо выбритых и дурно пахнущих агрессоров, которые усердно метали о стены камни и копья, а на колья - собственные внутренности. С появлением пороха все эти атрибуты неприступности давали не больше защиты, чем закрытие глаз ладонями.
Поражал в крепости не только ее почтенный возраст, но и то, что все это доброе старое сооружение было разрисовано самыми веселыми и яркими красками.
Среди серого леса это цветное пятно выделялось чрезмерно ярко.
- Как странно, - пробормотал сэр врач, - что-то знакомое. Пожалуй, похоже на пряничный домик...
- Или же все-таки на дворец турецкого паши? - почтительно встрял слуга.
- Даже для него это плохой вкус, - неодобрительно покачал головой тот. - Выбирать не приходится. Поищем-ка вход.
Они проехали по берегу рва и обнаружили вход. От него, как выяснилось, проку было мало - подъемный мост по позднему времени был уже убран.
Выяснилось также, что в светлое время суток этот мост напрямую соединялся с другим, и как раз по этому другому можно было попасть на ту сторону реки, в город. Этот мост был шириной в две телеги и полностью заставлен навесами и лавчонками, которые своим видом наводили на мысль о ярмарке.
- Что за чертовщина? - нежданно подал голос слуга, тыча пальцем в ярко намалеванную вывеску. Его хозяин сильно сморгнул, полагая написанное обманом зрения, но надпись осталась: «Чумной базар. Аргумент к вашему кошельку»
- Какая-то идиотская шутка, - предположил хозяин.
- Добрый вечер, господа, - неслышно произнес кто-то.
- Господи... - только и смог сказать слуга.
Из тумана выступала высокая фигура, закутанная в нечто длинное, из-под широкополой шляпы синело узкое лицо, более приличествующее призраку, чем человеку.
- Как не стыдно вам пугать честных людей? - сэр врач едва сдерживал свое обычно флегматичное животное, которое все всхрапывало и косило глазом.
- Я не думал, что ваш славный конь способен меня испугаться.
- Не сочтите за грубость, сэр, но в такое время я бы сам вас с удовольствием испугался. Вы, я вижу, тоже не имеете места, чтобы поспать по-человечески, вот и бродите тут, как призрак?
- Да, я несколько задержался. Ворота, изволите видеть, уже закрыли.
- Мы можем покричать, - предложил слуга.
- Не стоит, - возразил собеседник, - видите ли, спать в лесу небезопасно и сухим, но спать мокрым... и дай бог, чтобы простой водой. Когда она в ярости, я не могу пообещать вам воду...
- Что он несет? - спросил сэр врач, не надеясь на ответ.
- От нее можно ожидать расплавленной смолы или желчи давно издохшего дракона. Но, полагаю, смола - это самое верное, - решительно закончил человек в шляпе.
- Вы, простите, кем будете? - заискивающе осведомился сэр врач, дав слуге знак: не перечь ему, он сумасшедший.
- Интересный вопрос, - человек в шляпе потер острый подбородок, - Раньше я был викарием прихода в Ист-Ривер-Сайд, теперь я секретарь и слуга хозяйки этой богадельни, а вот кем я буду, это, пожалуй, знает только бог.
Воцарилось благоговейное молчание. Когда сэр врач задал следующий вопрос, в его голосе звучало уважение:
- У вас есть имя, сэр священник, или же такие материи вас так же мало трогают, равно как сырость и холод?
- Имя? - переспросил тот, - Ах, да, у меня есть имя - Сент-Джон. Моя покойная мама очень любила имена через черточку.
- Тогда поведайте нам, почтенный Сент-Джон, может ли скромный врач и его слуга рассчитывать на приют в этом месте?
- Врач? - переспросил Сент-Джон, - Вы врач? И вы желаете проехать в крепость? Но мост уже подняли, это до утра.
- Вы что, тоже будете ночевать в лесу? - подозрительно спросил слуга, - Если, конечно, вы все-таки не призрак, сэр...
- Так пустят нас в эту крепость или нет? - закипая, снова спросил сэр врач.
- Вы можете сюда попасть, - Сент-Джон пожал плечами, - только нужно ли это вам?
- Что здесь, черт возьми, происходит?! Мы устали и хотим спать, а какой-то полупрозрачный тип задает мне философские вопросы!
Никто не знает, чем бы закончился этот ученый диспут, ибо сэр врач утратил остатки сдержанности. Со стены вдруг раздался глас - низкий, хриплый, но, несомненно, женский:
- Сент-Джон! Это кто там чертыхается, черт возьми?!
- Бонжур, мадемуазель! - хозяин тотчас умерил мощь голоса и, задрав голову, попытался разглядеть говорящую, - Не будете ли столь любезны предоставить ночлег двум усталым путникам?
- Не больно-то вы устали, раз кричите, как болотная выпь! Вы кто такие?
- Я - сэр Найджел Неллер, королевский врач, а это мой слуга, Томас. Мы хотели попасть в город засветло, но заплутали.
- Что ж, заходите! Мы всегда рады гостям, тем более королевским врачам! Герберт! - рявкнула женщина и добавила необычайно цветистое ругательство.
Как по волшебству, подъемный мост бесшумно опустился, открывая вход.
... Сэр Найджел поручил своему слуге заботы о лошади и багаже, а сам с удовольствием предался обществу хозяйки этого места. Эта барышня - на вид ей было не более двадцати лет, - была одета как леди, правда, ее голос и манера выражаться наводили на мысль о припортовой харчевне. Невеликого роста, изящная, как статуэтка, с кукольным, хотя и несколько скуластым личиком и раскосыми темно-серыми глазами. При свете стало ясно, что ее пышные волосы совершенно седые.
Хозяйка с отменно приятным гостеприимством пригласила гостя к столу, накрытому на скорую руку, но аккуратно и со вкусом:
- Рада приветствовать вас, сэр Найджел, - сквозь зубы (ибо мешала зажатая в оных трубка) произнесла она, собственноручно наливая гостю бокал вина, - прошу вас, ночуйте. Правда, особого удобства я вам пообещать не могу, но...
- Что ж, мы готовы к любой судьбе, госпожа... простите, не имею чести...
- Зовите меня Мэри, Мэри Кинг.
- Очень рад, - галантно поклонился сэр Найджел, - Мисс Кинг, я не любопытен, но все-таки разъясните мои сомнения: это крепость, таможня?
- Нет, добрый сэр, это скорее карантин.
- Карантин?
- Да, чумной карантин.
- Понимаю, - важно кивнул сэр врач. У него закралось подозрение, что то ли безумный викарий искусал эту очаровательную особу, или особа заразила священника - оба они не в своем уме.
- Прошу вас, не бойтесь, - мисс Кинг выглядела недовольной достигнутым эффектом, - Вам абсолютно нечего опасаться. В обычное время это просто интересное заведение. У меня тут хорошее вино и прекрасные женщины, а месторасположение гарантирует полную интимность.
- Что да, то да, места у вас тут уединенные... Так все-таки у вас тут... как бы это сказать... публичный дом?
- Нет, - Мэри заговорщицки понизила голос, - еще у меня тут склады контрабандистов. Поэтому у меня всегда хорошее вино.
- Боже, как интересно!
- В этом с вами солидарны все здешние податные чиновники. Быть может, вам угодно... - она кивнула в угол, где горделиво сиял огромных размеров кальян.
- Не откажусь, не откажусь, - потирая руки, кивнул сэр Найджел, - в наших краях редко встретишь это прекрасное приспособление.
С удобством устроившись на покойном диване, сэр врач покуривал и не переставал удивляться варварской роскоши помещения: повсюду огромные китайские вазы, стены обтянуты красным и золотым, в воздухе витал запах опиума и благовоний, а саду за окном мяукали павлины.
Сэр Найджел недолго блаженствовал в одиночку: когда Мэри Кинг словно растворилась в воздухе, из него тотчас соткалась другая девушка, отменная красавица в богатом и откровенном одеянии.
- Все это отдает французским духом, - успел пробормотать он.
...Оглушенный и уставший, сэр Найджел никак не мог заснуть. От выкуренного и выпитого у него разболелась голова, ночь казалась ему душной и бесконечной.
Он выбрался на улицу и пошел бродить до крепости.
Увиденное его разочаровало. В свете фонарей он увидел ряд аккуратных кирпичных бараков с мансардами, подстриженные газоны, широкие мощеные улицы. Внутри крепость оказалась больше, чем снаружи. Людей не было видно, если бы он своими глазами их не видел, то решил, что тут никого нет. Он обнаружил каретный двор с одной единственной огромной подводой, а также нечто вроде казармы. Судя по свисту и храпу, в этом доме помещалось около полусотни человек. Над входом в эту «казарму» красовалась длинноносая маска, наводившая на мысль о карнавале.
Взобравшись на крепостную стену, сэр Найджел увидел за рекой городские огни с одной стороны и большое кладбище - с другой.
- Интересуетесь? - спросил Сент-Джон, вновь появляясь ниоткуда.
- Вольно же вам разыгрывать привидение, - недовольно проворчал сэр врач, - здесь и без вас довольно жутко.
- Это правда, - вздохнул тот, - хотя обычно гости этого не замечают, потому что напиваются.
- Вино почему-то не полезло мне в глотку, хоть в горле у меня было сухо, как в пустыне, - мрачно ответил сэр Найджел, - и мне все время казалось, что пахнет какой-то гнилью. Все восхитительно, но вы немного перестарались в своих играх... все эти бараки, бутафорское кладбище...
- Постойте, вы думаете, что это все - ненастоящее?
Помолчали.
- То есть вы хотите сказать, - медленно начал врач, - что это все настоящее?
Да, викарий хотел сказать именно это.
- И что эта милая девушка и есть так самая ужасная Мэри Кинг, которую не берет ни одна чума?
Сент-Джон подтвердил и это.
- И этот пряничный домик принадлежит ей?
- Да, это все ее наследство. Она принимает чумных со всего города, делает так, чтобы они не разбегались, хоронит их тут же. Город ей за это платит. Еще у нее тут девки и контрабандисты. Она предприимчивая особа.
- Как же она не боится?
- Она ничего не боится. Она пережила столько моров, сколько их было на свете. Она не заболевает.
При свете дня сэр Найджел нашелся бы, что ответить. Сейчас же он почуял, как волосы на его спине стали дыбом.
- А что за базар там, на мосту?
- Это блошиный рынок, распродажа... там вещи.
- Что, из чумных домов?!
- Они чистые, их тут окуривают можжевельником... и потом, они дешевые. Многие берут.
- И город разрешает? Бред! А девки-то как?
- Их выгоняют, когда мор начинается...
- Куда же они идут?
- Да по-разному... у кого родня в деревне, у кого знакомства в порту. Если успеть до закрытия гавани, то можно уплыть с каким-нибудь заграничным кораблем. Если не успеют, то остаются вон там, на кладбище.
Сэр Найджел, человек далеко не робкий, почуял приступ какого-то животного беспокойства. Когда-то, будучи в Индии, он видел, как рыбки, чуя землетрясение, выпрыгивали из аквариума. В крепости было тихо и тепло, в лесу - мерзко и холодно, но лес вдруг представился ему райским уголком по сравнению с этим обиталищем призраков. Он исподтишка глянул на викария: Сент-Джон неотрывно смотрел на реку и подергивался, точно от сильного зуда. Этот жест окончательно утвердил сэра Найджела в его предположениях:
- Слушайте, а ведь я вас где-то видел. И имя ваше мне знакомо. Вы ведь Сент-Джон Мериленд, не так ли?
- Да, - ответил тот и дернул шеей.
- Я помню вас по Эдинбургскому университету.
- Я вас не помню.
- Но позвольте... сколько же вам лет? Мы с вами должны быть ровесники, и мне уже пятьдесят три года, а вам... даже несмотря на ваши седые волосы, вам никак не дашь больше тридцати!
- А мне и есть не больше тридцати, - бесцветно подтвердил Сент-Джон. - мне было тридцать два...
- Что с вами случилось, черт подери? - прервал его сэр Найджел, пытаясь грубостью прогнать первобытную жуть.
- Я не знаю. Я болел, потом она меня вылечила, я поседел... А теперь каждый раз, когда приближается чума, у меня начинают саднить старые волдыри. Вот здесь и еще много где...
Он засучил рукав и показал ошеломленному врачу полувздувшийся кровавый пузырь - отвратительный и огромный, словно слившийся из нескольких маленьких, похожих на следы от блошиного укуса...
Сэр Найджел в ужасе попятился. Он прекрасно знал, что означают эти пузыри:
- Боже, я разговаривал с чумным! Стоял рядом! Что вы себе думаете, сэр!
- Да не пугайтесь вы, - тоскливо ответил Сент-Джон. - вы хотя бы можете умереть как человек...
- Черт бы тебя побрал, чумной дурак! Я не желаю умирать - ни по-человечески, никак! - не чуя под собой ног, сэр Найджел ссыпался с крепостной стены, бросился на конюшню, растолкал коня и слугу.
Скорого побега не получилось: разумеется, мост им не опустили, и они до утра сидели, дрожа и не решаясь заснуть, под стеной. Но как только полусонный привратник добрался до вала и деревянная махина чуть коснулась земли, как сэр философ и его слуга уже вскочили на нее и помчались, куда глаза глядят, прочь от проклятого места.
Глава вторая
Чумной форт и его обитатели
... Почтенного возраста перо скрипело и брызгало, но Сент-Джон и не думал останавливаться, писал торопливо, взахлеб:
... Помните ли вы, милые люди, как в ночь под Рождество небо разорвалось, как его иссиня-черное полотно вспорол мертвенный, ни на что не похожий луч?
Обожженные края разошлись, и свет засиял нестерпимо. Помните ли вы, как мы закрывали глаза, боясь увидеть изнанку мира? Но изнанка так и не показалась нам, а вокруг яркой пустоты запылал кровавый ореол.
Он двигался, менял очертания, и наконец явил себя чем-то пугающе живым. Одним он казался вытянутым, другим - круглым, а видели еще и такое: рваные края небесного луча являли то множество секир, то окровавленные кинжалы, то чудились в его свете отрубленные человеческие головы с вздыбленными волосами и бородами...
Страшное это было зрелище! небесный купол дрожал, как в лихорадке, и все ждали, что вот-вот он обрушится. Что сейчас стихнут все звуки земные и небесный, замолкнут ангелы - и мы услышим глас Господа, нас призывающий.
Так прошла рождественская ночь.
Наутро как-то все успокоилось, да и дырка в небе стала бледной. Солнце взошло по-прежнему, ни стало не тусклее, ни ярче, небесный свод не обрушился, воды не сделались кровью.
Как же хороша показалась нам жизнь, как мил белый свет! Как Ты, Господи, благословил нас этой недолгой радостью! И поняли мы, что еще немного поживем мы - во грехе, в печали и унынии, но поживем еще, помучаемся, так уж и быть...
И какая же в этот год разразилась чудесная весна!
Небо стало чисто и синело безукоризненно, легкий теплый ветерок разогнал чадящие тучи фабричных труб и невидимыми руками гладил улицы, лохматые от мусора. Пьянящий, густой аромат сирени был тесен узким дворам, каштаны взорвались бело-розовыми фейерверками.
Столько благодати было во всем мире, что человеку, пробирающемуся меж серыми стенами, всегда спешащему и всегда не успевающему, достаточно было задрать голову, увидеть небо - и стать совершенно счастливым.
Люди улыбались и здоровались друг с другом, даже если не помнили имен, обращались: «Милейший», «любезный», «дорогой друг» и говорили много других хороших слов.
Всё улыбалось.
Река нежно качала на волнах радужные пятна, а в порт слетались корабли со всего света - длиннотелые, с видом усталым и победоносным, с парусами, в которых застряли обрывки чужих ветров. Из трюмов выгружались товары со всего света - ткани, драгоценное дерево, слоновая кость, пряности, чай, и многие вещи, не получившие еще собственного названия, но, несомненно, ценные. Мы любили эти вещи, мы восторгались ими, на них мы строили свое благополучие или то, что мы понимали под этим словом. Теплые дома, стекла в окнах, горячие камины и горящие светильники, вкусная, даже прихотливая еда - все эти радости мы получали, продавая или покупая. Наши дни до отказа заполнены делами. Мы озабоченно бежим, скользя по узким улочкам, и самое плохое, что может случиться - это когда открывается неожиданно дверь, неприметная на фоне каменной кладки и - А-А-А-АХ! Помои, кругом помои!
Очень полезными оказывались зонты. Некоторые могут очень ловко и не без изящества открывать их в нужный момент и избегать нечистотного душа. Другие же, менее ловкие, вынуждены бежать домой или в контору и переменять испачканное платье.
Еще надо сказать, что городские дела идут как нельзя лучше, городская казна полна, а неприкосновенные запасы зерна и вообще продуктовые склады стали до такой степени заполнены, что магистрат изыскивает складские помещения повсюду. Под склады идут чердаки, подвалы, жилые дома. Товары стали так требовательны, что выгоняют из домов целые семьи. А семьям и горя мало - доходов от сдачи в аренду крошечного домика рядом с портом хватает на то, чтобы безбедно прожить целую зиму. Можно встретить бездомных, которые довольно упитаны и хорошо одеты; свои пожитки они возят в красивых и удобных тележках. Крысы также стали жирны, неповоротливы и иногда отдавливают ноги.
Полно в порту - полно и в церкви. Прихожане веселые и щедрые, деньги кидают без счета и ставят толстые свечки. Раньше припортовому викарию частенько приходилось созерцать полупустые скамейки или даже плохо стриженные затылки тех, кто все-таки добрел до Божьего дома. Теперь иначе: места свободного не сыщешь, лучшие скамейки раскупаются заранее и огораживаются особыми ширмочками с надписями: «Нос loсо занято!», «Ad usum почтенного мастера Томаса Кукиса и его фамилии», «Садиться veto».
Очень все было чинно и благородно, и прихожане с надлежащим почтением слушали воскресную проповедь.
Сам викарий второй день был вяловат, немного подкашливал и изредка чихал. Его помощник, Сент-Джон Мериленд, озаботился было горячим чаем и ножными ваннами, но престарелый служитель Господа остановил его величественным жестом и в надлежащее время взошел на кафедру.
- Возлюбленные братья и сестры, - начал он. Он всегда выступал без подготовки - и сейчас слова слетали с его губ легко (точно птицы) и ложились на сердце тяжело (как камни), - Господь в бесконечной милости своей подарил нам жизнь вечную, не смущаемую ранами души и тела, беспечальную...
Красивая проповедь, душевные слова - слушать его было наслаждение. Только кашлял он все сильнее и весь передергивался, как от сильного зуда.
Сент-Джон усердно скрипел пером, записывая проповедь слово в слово, чтобы потом в тиши и покое перечесть и тихо порадоваться. И вот он писал и писал, как вдруг почудился ему этот запах.
Право, это был редкий запах в церковных стенах. То ли запах горелого, то ли просто табак - пряный запах, густой, обволакивающий, - запах не к месту и не ко времени.
Сначала потихоньку, потом все живее зашевелились прихожане, завертели головами; викарий совсем уж сильно закашлялся и прервал речь. А Сент-Джон неотрывно смотрел в дальний угол церкви и его лицо, и без того бледное, синело на глазах.
Там, в полутени и незаметном месте сидела молодая особа примечательного вида, хорошо одетая, с лицом, укрытым вуалью. Из сумрака выступали тонкие бледные руки, подрагивающие синеватые пальцы, с особой тщательностью управляющиеся с длинной трубкой. Ловко очистив ее и набив, особа небрежно сдула набок свою поразительную вуаль и закурила.
Как будто только сейчас почуяв возмущенные взгляды, курильщица поднялась со скамьи и побрела к выходу. Открывая дверь и уже выходя, бросила через плечо:
- Все-то вы о странном и неважном. Говорите толком, у вас мало времени.
После ее ухода дышать стало не в пример легче, но Сент-Джон ощутил, что воздуху ему не хватает. После проповеди он отвел викария домой, напоил-таки чаем и заставил его закутаться, чтобы тот хорошо пропотел.
- До свидания, дорогой мой.
- Прощайте, - и он побрел к себе домой, не видя ничего и не слыша. Голова гудела, сухой язык так и скрежетал во рту, как напильник. Идти было неимоверно тяжко, ибо воздух стал плотен и давил на плечи.
.... Сент-Джон оторвался от бумаги, сдавил голову руками и застонал. Вот он, уже полубезумный священник, добрался до дому, машинально потрепал по голове обрадованную собаку, и не успел больше ничего сделать, как на него налетело его чадо - круглое, визжащее и прыгающее. Да, у него была дочка... как же ее звали? Он напрягся, но из недр кровоточащей памяти появились только тоненькие ручки и бархатные темные глаза - его наследство, его отражение. Наследство карабкалась на него, тормошила, дергала за волосы, методично превращая в огородное пугало.
- Что с тобой? - услышал Сент-Джон как сквозь вату.
Он понял, что в руке его стакан воды.
Ах, да! Это жена всякий раз преподносила ему прохладную воду. А стакан он раздавил и стекла вгрызлись в ладонь. И тогда дочка отпрыгнула от него и, тыча пальчиком, испуганно забормотала на птичьем языке.
- Ай-ай-ай, какой я медведь, и стаканчик разбил, и всех напугал... - продолжая в том же духе, Сент-Джон прошелся по комнате, как заводная кукла, покидал в дорожный мешок платья, чулки, тряпки - все то, что, по его мнению, могло принадлежать жене и дочке. Тощий кошелек с деньгами отправился следом.
Повторяя про себя, чтобы ничего не забыть, Сент-Джон пошел к соседу и подрядил его, его телегу и лошадь.
Вернувшись, увидел, что жена и дочка, одетые по-дорожному, сидят на сундуке. Он и улыбнулся им и напугал еще больше. Дочка нахохлилась, как воробей, жена кривила губы, боясь заплакать. Почему-то она всегда его боялась, хотя он никогда ее не обижал. И кого он мог обидеть, человек без хребта?
- Мы куда-то едем? - наконец решилась жена.
- Вы. Вы поедете, - ответил он рассеянно, - Куда? А хотя бы вниз по реке, в деревню. Там у тебя какой-то дядя, верно?
Провожая скудно груженую подводу, Сент-Джон долго махал рукой. При этом он с трудом сдерживался, чтобы не почесаться, ибо место, где чесалось, на людях чесать было неприлично.
Лопнувшие пузыри в шагу, сухие, лоснящиеся, неприятно стянутые... Они появились у него десять лет назад, во время первого чумного поветрия. Теперь они всегда саднили при приближении заразы.
Он вернулся в дом. Собака ткнулась было к нему, но, почуяв, что не до нее, ушла в угол. Это была очень хорошая собака, большая, пушистая и добрая. Сент-Джон любил сидеть, упокоив ноги в ее шерсти, а она была просто счастлива, что у хозяина дошли до нее ноги.
Настоящая христианская собака.
Вот и десять лет назад на улицах носились стаи таких собак. Они рыскали по городу, глодали подозрительные кости и глаза у них были белые от страха и одиночества. Их хозяева то ли тихо тлели, то ли завывали в закрытых домах, а может, бросив их, бежали в деревни. В деревнях их никто не ждал - их гнали к лесу, издалека грозя луками и арбалетами. И ночью убивали из них же, чтобы не подходить близко.
Вы ведь знали об этом, Сент-Джон Мериленд? Почему вы отправили жену и дочку в деревню, хотя знали, что и до места им не доехать и обратно не вернуться?
Он взял трость, свистнул собаке и вышел на улицу.
Тогда была ясная тихая погода, и по необычно тихой реке стлалась лунная дорожка, гладкая, хорошо видимая, и упиралась она в уродливое сооружение на другом берегу реки.
Бежать, подумал Сент-Джон, немедленно бежать. До устья реки, там, по морю - куда угодно, только бы подальше от того, что снова надо пережить.
Ему было жарко и тесно, кожа его ощутимо истончилась, и отчаяние острыми иглами прошивало тело. Чтобы не заплакать, он отвернулся от реки и уперся взглядом в город.
Грязные улочки, толстые стены, дворы, заросшие сырым мхом, дети, не видевшие солнца, - все мерзкое, потерявшее божий облик, но все это живое, теплое, до боли близкое. Обреченное.
«Господин-то не в себе», - заметил чей-то бас, и Сент-Джон осознал, что стоит на коленях и бьется головой о булыжники. Собака осторожно подошла и лизнула ему руку. Сент-Джон обнял мохнатую голову и затих, слушая ласковое поскуливание.
Потом поднялся с колен, подобрал трость и постоял, собираясь с силами. Собака, только что смотревшая на него через плечо, точно приглашая идти дальше, отвернулась и наклонилась, обнюхивая мостовую. Коротко замахнувшись, Сент-Джон размозжил ей голову.
... - Позволю себе спросить, милейший Сент-Джон, когда вы наконец займетесь своим делом?
Сент-Джон очнулся и тупо уставился на Мэри Кинг, которая преспокойно сидела и читала очередной лист, исписанный его четким почерком.
- У вас славный стиль, но вот сюжет... эти ваши видения не имеют ни малейшей ценности, и сами вы, между нами... - она закурила неизменную свою трубку, - Вы опять перепугали человека, этот миляга сбежал и от страха забыл все свои вещи. Что это вы все чешетесь, хуже обезьяны?
Мэри бесцеремонно взяла его вялую руку и, задрав рукав, осмотрела кровавые волдыри.
- Вот как, - пробормотала она, осторожно ощупывая их холодными пальцами, - Про такое я слышала и если так будет перед каждым мором... поздравляю вас. Вы по-своему ценный человек.
... Уже смеркалось, когда Сент-Джон дошел до красивого кирпичного дома с витражами. Над входом его висел красный фонарь, а ярко накрашенные женщины показывали в дверях живые картины. Обойдя парадный вход, он поскребся в боковое окно.
- Кто там? - пропел райский голосок. Судя его нежности и сладости, обладательница его была изрядно навеселе.
- Выйди, - коротко приказал Сент-Джон. Тотчас оконная рама распахнулась и на тотчас на шее его оказалась маленькая, пестро одетая блондинка. Лет ей было не больше тринадцати, а на маленьком круглом подбородке у нее красовалась ямочка.
- Наконец-то, - приговаривала она, целуя его куда придется, - сколько можно ждать, ужасное ты существо, где ты все время пропадаешь...
- Да погоди же. С ума сошла... - как это не тяжело оказалось, он ее отодвинул и, встряхнув, недовольно заметил:
- Пьяна опять. Всякий божий день пьяна.
- А что делать? - хладнокровно ответствовала она, - Как иначе? Тут мало кто моется, а у меня такие нежные ноздри!
- Послушай... надо бы тебе уехать.
- Хорошо. Когда?
- Прямо сейчас и поезжай.
- Прям щаз! это как это? Кто меня отпустит? Ты в своем ли уме?
Сент-Джон воззвал к господу за терпением и ответил:
- Если ты тотчас не уедешь, то твои нежные ноздри разорвет от плохих запахов...
Она приготовилась сострить в ответ, но слова замерзли на языке. Она ему верила.
- Что-то случилось?
- Не задавай вопросов, - посоветовал он.
... Словно позабыв о его присутствии, Мэри Кинг курила, просматривала счета и какие-то особые, судя по ее недовольному виду, денежные бумаги. Она как всегда была безупречно одета, на тонких холеных руках - дорогие перчатки, на маленьких ногах - совершенно невозможные ботинки.
Она очень любит хорошо одеваться. Спущенная петля на чулке для нее страшнее петли на виселице. Однажды она кинула в Сент-Джона тяжелой пепельницей потому, что посадила на новую юбку пятно. И Сент-Джон где-то ее понимал: надо же было куда-то девать это негодное чернильное вместилище.
...Десять лет назад у него в паху выросли кровавые фурункулы и он осознал, что жить ему осталось не более дня. Боль рвала его изнутри, выцарапывалась наружу. Потом она прошла, а он остался пустым и тихим, и внутри было белым-бело и очень холодно. Фурункулы стали чернеть и выросли так, что ходить стало невозможно. Тогда он лег и впал в забытье; ему уже чудилось ангельское пение и туманные райские сады.
Но нет. Явилась Мэри Кинг, хмыкнула, острым холеным коготком вскрыла судьбоносные нарывы, влила в рот какой-то жидкости.
Хочешь увидеть Бога, смеялась она, или погодишь?
Он не помнил, как промычал что-то неразборчивое, но, несомненно, утвердительное. Несомненно - потому что он остался жив.
А она ругалась, потому что ядовитый гной попал на ее перчатки и прожег уродливую дыру.
Дело не в перчатке. Важно то, что не удалось рабу божьему предстать наконец пред очи прекрасные и грозные, а судьба ему была валяться на сыром ложе, где простыни мокрые от гноя и пота...
Сент-Джон выздоровел, его раны засохли, а волосы поседели.
И снова смеялась эта огнедышащая тварь: это знак, что жить тебе вечно.
С того мора прошло еще четыре, и каждый раз являлась она - с неизменной трубкой, смердящей как печи ада, с глумливым выражением на вечно молодом лице.
Глава третья
О Мэри Кинг и ее трубке
Она похожа на куклу, над которой зло пошутили. Уже те, кто качал ее на коленке, давно дедушки и бабушки, уже не одно поколение детей пугали ее именем - а на вид ей не больше двадцати. Глаза у нее серые и блестящие, как зеркало. Если посмотреть в них, может закружиться голова.
Она мила - нежная, как лепесток розы, кожа, тонкие изящно изогнутые брови, пушистые ресницы, аппетитные даже на вид губки. И седина ее не портит.
Но если есть окно в ад на земле, то это ее глаза.
Представьте себе: вокруг страдают, мужаются, каются или богохульствуют, в конечном итоге умирают - но это существо перестало что бы то ни было видеть много лет назад.
Но она не зла. Зло всегда в чем-то да проявится, оно всегда осязаемо и конкретно. Она и не добра - по той же причине.
Она равнодушна и к тому, и к другому; как девочка из сказки, она забинтует птичке крылышко и через минуту накормит ею голодную кошку.
Буквально всем было известно, что свою таинственную силу она черпает из зелья, которое варит из крови детей. Она их отлавливает в своем лесу, заманивает в свою пряничную крепость, пичкает овсяной кашей и когда они достаточно растолстеют, то режет как баранов. Известно, что тот, кто пытается ей перечить, умирает от чумы - даже если нигде в округе заразы нет.
Но когда она сидит вот так - в кресле, вульгарно закинув ноги на табурет, и хмуря выгнутые брови, грызет янтарный мундштук, - она скорее похожа на хозяйку овощной лавки, подозревающую своих поставщиков в нечестности.
Вообще же несчастный город должен благодарить бога за то, что у них есть Мэри. До того, как она взяла на себя эту тяжелую и почетную обязанность, здесь, как и везде, город вымирал, стоило подуть чумному ветру.
Некоторые до последнего вздоха не знали, что заражены. Они ходили в гости, спали с женами, целовали детей. А потом какой-нибудь отец семейства падал посреди улицы, на одежде его чернели бурые кровяные пятна. Все семейство загоняли в дом и заколачивали его. У ворот ставили сторожа.
Казалось бы, это должно был помочь - но нет. Сторожей убивали, калечили, подкупали, а зараженные слонялись по всей округе, волей или нарочно заражая других.
Пробовали закрывать городские ворота, не выпускать их, но кто посмеет прикоснуться к чумному?
Только фермеры из деревень расстреливали их из луков, поджигая предварительно стрелы. Тогда считалось, что огонь убивает заразу.
Когда ударили морозы, выяснилось, что от города осталось не более трети.
Однако городская власть была жива. Кто-то убирал и хоронил умерших, отстреливал бродячих собак, травил крыс. Кто-то запрещал мародерство и продажу чумных вещей. И у этого кого-то явно водились деньги.
Запах денег привел Мэри в магистрат. Раньше она мирно и незаметно жила в своей дряхлой вотчине, носящей звучное имя Веселый форт, и решительно никто не ведал, чем она занимается. Бродила бесцельно, постоянно куря трубку и что-то высматривая, о чем-то думая, изящная девушка, похожая на статуэтку, с надменно вздернутым носом и огромной копной седых не по возрасту волос.
Итак, она пришла в магистрат и предложила властям сделку: Веселый форт переименовать в Чумной и всех городских зараженных высылать сюда. Она, хозяйка этого пансиона, обязалась следить, чтобы ни один чумной не разбежался. Умерших она будет хоронить тут же, на кладбище, которое позже окрестили Чумной горкой - ровное место быстро закончилось и пришлось делать насыпь. Костям становилось тесновато. Зато зимой дети с удовольствием катались здесь на санках.
У юной девы оказалась бульдожья хватка: она взяла город за горло и не отпускала, пока Чумной форт не отремонтировали, не соорудили новый мост, не установили кордоны.
Милая барышня торговалась как черт, вытребовала лично себе внушительное вознаграждение и проценты непосредственно за время эпидемий. Был составлен договор и обширный прейскурант, в котором четко было прописано, за какую форму чумы, на какой стадии и сколько платит город.
Для черной работы ей поставляли каторжников, но Мэри одной справляться со всем хозяйством было трудно. Кто-то должен был вести бухгалтерию и списки, проверять и выставлять счета и вообще вести бухгалтерию - предприятие было поставлено на нешуточные деловые рельсы, не хуже банковского дома.
Нужны были и небрезгливые - рыть могилы, свозить умерших и прочее.
Тогда, во время очередного мора, Мэри заполучила к себе в секретари Сент-Джона, а также Герберта, полоумного рыбака по кличке Палтус.
В таком составе Чумной форт встретил очередной мор - пятый за последние десять лет.
Сам форт довольно скучен - не то, что рассказы про него. Тут и мрачные подземелья, из подвалов которых доносятся леденящие душу звуки и тянутся к свету призрачные руки (что, скажите на милость, делать призрачным рукам на свету? Вот то-то). Обязательно бледные приведения (для таких целей более всего пригодны детские приведения, снабженные сломанными куклами).
Ждите разочарования - ничего интересного в форте нет. Солнце здесь светит так же, как и в других местах. Дома-бараки - такие строят обычно на окраинах, - окна первых этажей замазаны мелом. Сами дома стоят по обеим сторонам широкой прямой улицы, переулочков-кривоколенок нет и в помине - не так, как в остальном городе. Похоронная подвода Герберта-Палтуса может подъехать и исправно подъезжает к любой двери. Сам Герберт восседает на своей колымаге, как король. Никто кроме него не способен так ловко уложить трупы, чтобы их влезло в два раза больше. При желании Палтус мог бы все человечество уместить в сравнительно небольшую квадратную яму.
За ним обычно бродит Сент-Джон, умирающий от одного вида своей хозяйки: тонкие седые волосы у него постоянно рассыпаются и лезут в глаза, сколько бы он не стригся, руки всегда полны бумаг, спина согнута - и вообще у него вид такой, точно у него все болит.
Самое красивое здание - это дом самой хозяйки. Мэри преданно любит деньги, а также внешние проявления своих привилегий - отсюда большой дом красного кирпича, с черепичной крышей, сад, в котором днем и ночью кричат павлины, двуколка с парой вороных лошадей, блестящих, как зеркало.
Дом ее завален вещами - платья, исподнее, ленты, все это щедро присыпано пеплом. И по всем стенам зеркала. Мисс Кинг обожает зеркала, постоянно покупает все новые и новые. Нельзя понять, нравится ли ей то, что там отражается, но смотрится она в них постоянно.
Деньги, получаемые от города, она куда-то прячет, но куда - никто не знает. Да и кому, в сущности, придет в голову обыскивать дом хозяйки. В форте чужих нет, и даже сиделок Мэри Кинг не пускает в квартал.
Это в других местах семьи, обнаружив у себя заразу, спешно удирают, оставляя своих зараженных на попечение так называемых сиделок. Большей частью эти особы читают требники, пьют без просыху и только и ждут, чтобы как можно скорее прибрать к рукам все мало-мальски ценное в покинутом доме. Поговаривали также, что некоторые из этих женщин не гнушаются любыми средствами, чтобы приблизить желаемый конец.
Правда это или наговоры, но Мэри Кинг запретила сиделок в своем пансионе. Больные лежат в особых палатах, светлых, с наполовину застекленными окнами, чтобы был постоянный сквозняк. Бараки в один этаж, их обычно хватает на всех, во всяком случае мансарды почти всегда пустуют. В каждом бараке по паре дежурных, которые подходят к больному от силы раза три - подать воды, убрать нечистоты и закрыть глаза.
Этот «гарнизон» набирался из тяжких преступников, - убийц, насильников, святотатцев. Вскоре после того, как объявили такой набор, количество вышеперечисленного отродья резко пошло на убыль. Перспектива попасть в Чумной квартал сдерживала не меньше, чем призрак виселицы. Однако Мэри была непреклонна: ей требовалось не менее полусотни человек. Тогда городские власти стали отправлять в квартал за грехи помельче, например, за неуплату долгов.
Глава четвертая
Великое исцеление
- Нет, каково! - Сент-Джон, как обычно, вздрогнул и еще ниже опустил голову. - Послушайте, что вы там все чиркаете? - Мэри бесцеремонно выхватила листок.
- «Смерти нет. Устал. Смерти нет» - Чушь!
- Как скажете, - покорно ответил он.
- Послушайте же меня... Вот письмо из магистрата и, если опустить глупости... нижеследующее, воспомоществование... ля-ля-ля... они хотят заплатить мне столько же, сколько и в прошлый раз. И это после того, как за первые пять дней прислали аж одиннадцать человек!
- Семей, - бесцветно поправил он.
- Так и тем более. Ну не свинство ли?
Мор набирал силу. Санитарная подвода Герберта-Палтуса все ездила и ездила, и гроздьями с нее свисали руки, ноги, лица - старые, молодые, живые, полуживые и мертвые... будто глиняный ком, отрытый на кладбище.
Смиты - муж, жена и двое детей. Заразу принес из порта отец-грузчик, он и старший сын умерли через четыре часа по приходу. Мать целыми днями лежит на нарах - у нее жар, что на голове можно варить яйца. Она не встанет. Младший сын ходит в церковь и поет тонким голосом на пустом хоре.
Дженкинсы. Вчера Герберт говорил, что старик умер, но старуха не дает его вывозить - поднимает его с постели, одевает, бреет, сажает за стол. Старуха пока не заразилась, но очевидно сошла с ума.
Элизабет - фамилии не знают, да и не надо. Говорят, что из благородных, ибо у нее много платков, прямо-таки груды - батистовые, шелковые, с вышивками. Она кашляет кровавой пеной. Это Сент-Джон сам видел: заботливо достает платочек, прижимает ко рту - и тотчас платочек насквозь мокрый от крови. Она вежливо извиняется, кладет его в особый мешочек для стирки и достает новый.
Мамаша и папаша Астер. Мамашей и папашей они стали не более трех месяцев назад, хотя обоим далеко за сорок. Когда за ними приехали, они безропотно грузились в телегу. Папаша еле шевелил опухшими ногами и судорожно дергал головой. Его погрузили без приключений. Мамаша же, с черными кругами под глазами, синяя от бессонницы, прижимала к груди спящего ребенка. Все было чинно-благородно, как вдруг она проворно сорвала с ребенка пеленки и голым бросила в толпу. Охрана тотчас рванула за ним, но беглец точно в воду канул.
... Мэри бегала из угла в угол, немилосердно дымя трубкой. Изредка она останавливалась, чтобы метнуть злобный взгляд на Сент-Джона, усердно скрипевшего пером. Он ее раздражал.
- Вы скажете наконец цифры?
- Я не могу закончить списки...
- Дайте сюда, черепаха! Давеча привезли более пятидесяти, вчера - уже под девяносто... тряпки, дрова, свечи... Положить на каждого хотя бы по десятке...
- Вчера приходил Герберт, - тихо встрял Сент-Джон, - говорит: надо добавить.
- Вот Палтус мог бы и потерпеть. На водку у него денег всегда хватает, а на конюшне тепло.
- Он говорит, что на водку он и не просит. Нужны деньги купить белого коня...
- Все, - обречено вздохнула Мэри, - Палтус тронулся. Сейчас вы мне скажете, что он считает себя всадником смерти на бледном коне.
- Представьте себе, нет, - вежливо ответил викарий, - Он сказал, что хочет поехать в столицу и очарует там принцессу. Он считает, что без белого коня у него ничего не выйдет.
- Ах, увольте меня от Палтусовых баек!
Герберт, как заводной, все ездил и ездил, и за ним с руганью тащились конвоиры, следя, чтобы никто не сбежал. Сент-Джон растерянно метался, пытаясь выяснить количество зараженных, доставленных заживо, а на него орали, осыпали проклятьями и били. «Погодите же ругаться, - уговаривал он, - я же должен доложить... порядок же». Никто не обращал на него внимания, и его беспомощные потуги тянулись бы еще долго, если бы кто-то охранников не взял бы его за шиворот и не отправил бы с дороги пинком.
В Чумной форт прибыло очередное пополнение.
...- Вы, бесхребетный суслик! Вы способны сделать хоть что-то, не обгадившись?! Откуда эта толпа уродов? Куда я их дену?
Сент-Джон молчал, понимая, что будет хуже. В его беспокойных глазах читались смирение и тоска.
- Слушайте, в моем форте не умирают на улицах, в моем квартале умирают в своих постелях! Я требую, чтобы вы это прекратили.
- Как? Как я это прекращу?
- Не смейте на меня кричать!
Они замолчали, несколько мгновений ошарашено таращились друг на друга. Потом Сент-Джон, оправдываясь, заговорил, икнув:
- Но вы тоже хороши...
- Не смейте делать мне выговоры!
- Хорошо, - тотчас согласился он, - я не составил реестр так, как надо, но ведь у Герберта есть путевые листы...
- Ну какое мне дело до ваших бумаг! Все улицы завалены, все чердаки, бараки кончились, Палтус пьет втрое больше обычного, вы знаете...
Комнату заполнил сильный аромат водки, соломы и залитого духами тела - оказалось, что среди них присутствует Герберт по кличке Палтус, могильных дел мастер.
До того, как стать могильщиком Чумного форта, Герберт был рыбаком. У него огромный нос и уши, похожие на крылья ската. Маленькая головка, увенчанная подобными сокровищами, вдобавок к длинному тощему телу, руки и ноги, которые так и норовят связаться морским узлом, и близорукие глаза навыкате - все это составляет портрет, над которым потешались даже рыбы.
Быть может, именно поэтому дела у Герберта-рыбака шли из рук вон плохо.
Он так странно тратил деньги, что это одно время вызывало толки - в своем ли он уме. Сердобольная рыбацкая община выдала ему ссуду, он принял ее с благодарностью, купил лодку, сети - и очень неплохо наловил и наторговал. Но, напившись сверх меры, повздорил с полицмейстером, отдавил ему обе ноги и отправился в тюрьму. Он вышел оттуда через месяц, свежим, трезвым и обновленным - без греха, без обид и, главное, без выручки и остатка ссуды.
Тогда он продал снасти и лодку, снова выручив хорошие деньги. Общинные ссудодатели раскатали было губы, но Палтус на всю сумму купил огромнейшую подводу, размером с молодую пристань. И занялся извозом.
Все смеялись и не хотели его подряжать - шутка ли, найти двор, в который могла бы въехать эдакая гробовозка.
Ударил мор. Работы стало невпроворот, только ни работать, ни платить стало некому. И лишь неутомимый Герберт на своей колымаге возил и возил. Пока ему платили - он ездил, и возил, и складывал. Платить перестали, но он не остановился, более того - прикупил своим лошадям черные плюмажи, а себе - черный сюртук с длинным хвостом.
В отличие от других возчиков, он наотрез отказывался носить носатую маску - она ему, видите ли, не к лицу, - и, как следовало ожидать, заразился.
Мэри Кинг увидела его, когда он собирал дохлых рыб и аккуратно укладывал их в ящики. В один ящик у него без труда уместилось полсарая. Его дом был давно заколочен, и сам он был на последнем издыхании. И тогда Мэри его вылечила. Сам он считает, что ей понравился его сюртук.
С тех пор Герберт два раза в день объезжает квартал и смотрит, не надо ли кого упаковать. Каторжники ему помогают и это поистине апокалипсическое зрелище: Герберт на вид очень благообразный, чаще всего аккуратный и трезвый, а вокруг кишат странные люди с длинноносыми масками на лицах.
(Приезжий врач утверждал, что ношение таких странных масок исключает всякое заражение. Он умер через пять дней после визита в квартал).
Сталкиваясь клювами, помощники толпятся вокруг и боятся прикоснуться к умершим. Герберт ругается мягким благонравным голосом и его помощники обретают утраченную было храбрость.
Итак, Герберт по прозвищу Палтус появился в комнате и внушительно кашлянул.
Мэри уставилась на него, всем своим видом являя несомненное «Ну?».
- У меня новые колеса, - начал Палтус, - это отличные колеса на настоящих дутых шинах. Вы знаете, сколько они стоят?
- Нет, Герберт, не знаем, - вежливо ответил Сент-Джон, решив, что спрашивают его.
- Плевать, - коротко ответила Мэри, полагая то же самое.
- Вот вы ругаетесь, а я, между прочим, за свои деньги колеса поменял. И лошадей перековал тоже. И заново покрасил подводу, - он сделал паузу, точно ожидая овации. Не дождавшись, продолжил немного обиженно:
- Я, между прочим, десять лет у вас вожу. Я уже сто раз мог бы открыть свою контору, а я вот все с вами. Знаете, почему?
- Не знаем, - снова ответил Сент-Джон.
- Потому что вы дурак, - внесла разнообразие Мэри.
- Я не дурак, - назидательно парировал Герберт, - у меня эта... потенциальные возможности. Я весь - одна огромная потенция!
Он затих, восхищенный; его собеседники были так просто поражены. Требовались разъяснения и они последовали:
- Я к тому, что по-хорошему надо так: в день я делаю не больше десяти ходок. Загружаю не больше двадцати душ взрослых, в крайнем случае - десяток детей. Тогда износ подводы как раз такой, чтобы я работал здесь до пятидесяти лет. А теперь что? Я уже давно свою норму сделал, а город все грузит и грузит! Я им говорю: куда вы столько, а он все ложут и ложут. Подвода-то не резиновая, да еще триста душ - и колеса мои не выдержат. А они новых и новых...
Мэри с грохотом уронила пресс-папье в виде черепа, у Сент-Джона отпала челюсть.
- Т-триста?!
- Ну, туда-сюда, - обстоятельно пояснил Герберт, выпучивая и без того вылезшие глаза.
- У меня только двадцать бараков... Вы что-то путаете, Герберт, голубчик, вы ведь путаете? - с надеждой переспросила Мэри, но Палтус был неумолим. Он извлек из-за пазухи кипу засаленных бумаг:
- Не-е-е-е-ет! Вы сами ругались - заполнять путевые листы, так я и заполнял: пятнадцать ходок, в каждую уложил двадцать взрослых, не считая этих отвратительных снулых мальков, которые треплют моих лошадей за султаны.
Мэри вцепилась в волосы и засипела погасшей трубкой.
- Сент-Джон, - сказала она тихим, богобоязненным голосом, - Сент-Джон...
- Двадцать бараков, в каждом от силы по десять кроватей... дежурных не хватит.
- Какие дежурные? Куда я это все дену?
- Куда хотите, - это Палтус подвел жирную черту и удалился.
Некоторое время царило молчание, прерываемое сопением погасшей трубки.
- Пойдемте и мы, Мэри, - тихонько предложил Сент-Джон, - Все-таки посмотреть надо.
Они вышли, огляделись и зашли обратно в дом. Мэри села за свой стол, сняла со стены прейскурант и начала считать.
- Город должен был платить мне по десять монет за каждого, - произнесла она наконец, - я могла бы озолотиться... Сент-Джон, а мне ведь конец...
Он молчал, покусывая перо.
Зрелище, представшее им, было таково: мужчины и женщины, старики и дети - все они выглядели так, будто их через много веков отдали земля и море. Распухшие, покрытые кровяными пятнами, бредившие и агонизирующие - вперемешку с неестественно чистенькими, у которых то ли не проявилась еще зараза, то ли нет ее вообще. Город отправлял в квартал всех, кто очутился под одной крышей с зачумленными.
Люди уставились на них и замолчали, даже умирающие перестали бредить. Они устали и ждали, когда же их уложат и оставят в покое.
Мэри уже пришла в себя и закурила.
- Должна признаться, что я бы поседела, будь это возможно, - шутливо заметила она чуть погодя, - так, но что же мне делать? Даже если поставить еще кроватей... что, нет кроватей? Сколотить нары? На чердаки, скажем, или во дворы, пока погода хорошая...
Как в подтверждение ее слов, ударил гром и полил развеселый июньский дождь.
Сент-Джон хрустнул пальцами и Мэри взорвалась:
- Ну что сидите, как истукан! Вы будете думать? Вы мой секретарь или памятник самому себе?
Сент-Джон поглядел в угол, растрепал волосы, еще немного покусал перо и, собравшись с духом, внушительно сказал, обращаясь к своему воротнику:
- Вылечите их.
- Что? Говорите громче.
Он повторил, адресуясь уже чернильнице. Право, с годами он становился все смелее.
Повисло молчание, во время которого вся жизнь прошла у него перед глазами, но Мэри переспросила довольно мирно:
- Вылечить?
- Да...
- Всех?
- Другого выхода нет, - окрепшим голосом возвестил он.
- ЧУШЬ! - заорала она, немедленно озверев, - Что вы себе думаете, ничтожество?! Кем вы себя возомнили?!
- Вы спросили, что делать, - с неожиданно пробудившимся достоинством ответил он, - я, как вы слышали, ответил.
- Вы дурак! Тупица!
Он хотел что-то сказать, но ему это не удавалось.
- Молчать! - бушевала мисс Кинг, - Что вы на меня уставились своими глазами совиными, крыса, ничтожество! А я, я что по-вашему буду делать?! Куда я денусь? В публичный дом?
- Мэри, прошу вас...
- Просит он меня! Вылечить, каково?! У нас честная сделка, у нас договор! Вы знаете, что это за лекарство? Знаете, что моя семья вымерла, чтобы спасти одну меня, всех поубивали эти ваши несчастненькие, которые гниют под моими окнами!
Она металась по своему красивому кабинету, выдыхая клубы дыма, сбивая с полок безделушки, швыряя о стены дорогие вазы. В руках ее откуда не возьмись появилась каминная кочерга и с кочергой этой он подступила к нему. Поручив душу господу, Сент-Джон зажмурился и наклонил голову - но ни ничего не произошло.
- Поймите же, наконец, - неожиданно мирно говорила она, выгребая из камина осколки китайского фарфора, - секрет этого лекарства не знает никто. Он надежен, этот состав, вы знаете - никаких последствий, никаких «может быть». Только вот седина. Волосы, конечно, седеют, но ведь это пустяк, особенно для вас, - Мэри сделала движение, точно хотела погладить его по голове, но не стала, а села в кресло, потянулась и продолжила:
- Да и то ладно. Но ведь если узнают, что есть лекарство? Все захотят его иметь у себя, вы согласны? Сперва предложат денег, потом будут угрожать, потом станет любопытно: какого же цвета потроха у Мэри Кинг?
Она взглянула ему в глаза, и Сент-Джону показалось вдруг, что юное лицо, так хорошо знакомое, покрылось сетью морщин, как на старой картине поблекли краски, жизнь сошла с него, как с рамы позолота...
- Не надо, - взмолился он, зажмурившись, - как это вы с собой делаете?
- Как вы думаете, сколько мне лет? - тоскливо спросила Мэри, - Хотя не отвечайте, это глупо. Важно не это... вы все равно не понимаете...
- Я вас понимаю, - откашлявшись, произнес он, - Я же не зову вас быть милосердной, потому что вы и так милосердны.
- Перестаньте, - холодно отмахнулась она, - Это нетрудно и хорошо оплачивается...
- Подождите, не уходите, - заспешил Сент-Джон, судорожно потирая лоб, - я хочу говорить с вами с настоящей, с доброй... ох, что-то я заговариваюсь... Все равно. А вы не лечите всех. Вылечите только часть, только детей спасите! Они ничего не запомнят, все решат, что они по воле божьей избежали заразы...
Он говорил и говорил, сбиваясь, косноязычно, бормоча. Мэри удивлялась все больше и больше, улыбалась и качала головой, потом задумалась, потом вдруг спросила:
- А скажут ли они мне спасибо?
Сент-Джон удивился. Мэри незаметно вздохнула.
- Вы правы, как всегда, - сухо сказала она, - Давайте посчитаем и решим, скольким достанется лекарство.
- Зачем же такие сложности? Чтобы всех посчитать, потребуется целая ночь... не все ее переживут.
- Предоставим господу решать, кому жить. Я вылечу всех детей, кто доживет до утра.
Сент-Джон задрожал:
- Вы ангел!
- Заткнитесь.
- Молчу! Вы позволите мне сообщить об этом?
- Вот что в вас плохо, Сент-Джон, - ваша глупость. Ну подумайте сами, я только этого и жду от вас, что вы скажете там, на улице? Нет, постойте, я угадаю... Люди! если ваши дети доживут до утра (или увидят рассвет? У вас слабость к поэзии) - то они спасены! Мисс Кинг вылечит их! Так?
- Это их подбодрит...
- Нет, вы представьте: вы, молодой и сильный человек, крепкий, не успели и пожить толком - и заболели! За что, за какие грехи? Вы не могли успеть нагрешить так много! Если же правда, что Бог прибирает нас, чтобы мы не грешили в зрелости, так вы согласны жить праведно, пусть только господь даст пожить еще... вы ведь так думали?
Он промолчал.
- Как досадно, как больно и главное - как несправедливо! - продолжала Мэри, глядя на него со странным выражением, - И вот - удача, лекарство. И вот вы взлетели под облака, над своей гниющей плотью, а потом вдруг появляется мысль: это как? Я умру, а какой-то комок мяса, орущий, из которого невесть что получится - он останется?
- Бог знает, как надо...
- Откуда вы знаете, что бог это знает? Может, богу до вас нет дела? Он создал вас и пустил страдать и умирать - кто вы ему и кто он вам? Неужели он обидится на то, что вы возьмете свою долю жизни, которая, может, и без того ваша. Может, Бог этого и хочет?
- Вы говорите страшные вещи.
- Хорошо, пусть так. Только и вы никуда не пойдете. Вы с вами досидим до утра, а там посмотрим.
Она помолчала, ожидая возражений. Их не последовало.
- Хотите, я согрею вам чаю? - спросил он, вставая.
- Хочу, - немного удивившись, согласилась она.
... Сброшенные с подвод люди мокли под дождем и послушно ждали конца, как вдруг явился ангел, видом своим подобный звездному небу...
Н-да... менее всего походит на ангела существо беспрестанно ругающееся, окутанное парами ядовитого дыма, злое и мокрое существо. Ругаясь и кашляя, Мэри Кинг обошла и осмотрела всех детей и каждому живому досталось по капле из бутылки темного стекла. По капле - не более и не менее. Те, кто был без сознания, поила насильно. Со всех сторон тянулись к ней руки, как из ада, но она словно не видела их, Сент-Джон же шел за ней по пятам и боялся, что люди ее растерзают. Она все шла и шла, деловито и неторопливо, и лекарство в бутылке не иссякало.
Наконец дошли до дальнего угла двора, в котором находились бродяги, нищие, проститутки - они жались по углам от честных людей, хорошо представляя себе, что их дело гиблое. Брезгливо морщась, Мэри раздала и им по капле.
Она уже порядком устала, то и дело вытирала испарину со лба - но тут подобралась, потускневшие глаза заблестели - точь-в-точь кошка перед мышиной норой. Сент-Джон проследил ее взгляд и похолодел. Последней страждущей в этом углу оказалась маленькая блондинка с ямочкой на подбородке. Ее пестрое нарядное платье было запятнано кровью, глаза побелели от боли, но она была в сознании.
Мэри капнула в ложку лекарство, поднесла его к губам больной, как вдруг коротко взглянула на своего помощника и остановилась.
- Знаете, что?
Сент-Джон стал пепельного цвета, а когда заговорил, его губы зашелестели, как бумага:
- Что-то не так, мисс Кинг?
Мэри опустила ресницы, покосилась на него, потом на девушку, и осталась довольна:
- Мне кажется, что эта барышня не нуждается в помощи. У нее простая лихорадка.
- Но... посмотрите на ее руки, лицо. У нее жар...
- Я и говорю - лихорадка. Пропотейте, милочка, и все пройдет. Вам же не привыкать.
- Я больна, - замирая от страха, пролепетала девочка, - у меня и волдыри...
- Это где?
- На ляжках...
- О, при вашей работе это случается. Это частое явление. На натруженных руках, например, часто бывают кровавые мозоли, - и сделала движение, точно собралась уходить.
- Как, вы уходите?! - тотчас разрыдалась та.
- Как, вы плачете?! - в тон ей ответила Мэри, хладнокровно сливая лекарство обратно в бутыль, - Что вы жалеете, вашу жизнь?
- Я хочу жить!
- Жить как прежде я не могу вам позволить. Это нечестно.
- Я исправлюсь!
- Да-а-а-а? и кто поручится за это?
Девушка умоляюще глядела на Сент-Джона и он не выдержал:
- Мисс Кинг, я, с вашего позволения...
- О, и вы здесь? Вы знаете эту особу? Странные у вас знакомства!
- Н-нет, я не имею чести...
- Иуда, - отчетливо произнесла больная.
- Вы хотите поручиться за незнакомого человека? - пропустив все мимо ушей, продолжила Мэри Кинг.
- Мэри... прошу вас...
Мэри, криво улыбаясь, вновь капнула лекарство в ложку и понесла ко рту больной - так, чтобы ей пришлось потянуться. И та изо всех сил тянулась и тянулась, пока не лишилась чувств.
- Мэри!
- Да?
- Она умирает!
- Какая утрата, - фыркнула она, влив каплю в безвольно распущенный рот, - Вытрите лицо, вы похожи на мухомор, весь красный, в белых пятнах...
Он не закончила едкой тирады: в глазах у нее заплясали темные мушки, голова закружилась, она покачнулась и упала бы, если бы Сент-Джон не подхватил ее под локти.
- Уберите руки! - приказала Мэри, тотчас приходя в себя, но силы покидали ее - она сникла, сгорбилась, и, никуда не глядя, побрела прочь. Поколебавшись, Сент-Джон пошел за ней, держась, однако, на почтительном расстоянии.
Он видел, как Мэри вышла из форта, петляя, спустилась к реке, упала на камни и долго пила желтую воду. Оторвавшись, мутно поглядела вокруг - было заметно, что она страшно ослабла.
- Быть может, вы желаете, чтобы я вам помог? - спросил Сент-Джон, в замешательстве сев рядом с нею, - У вас усталый вид.
- Подите к черту, - вяло ответила она и потеряла сознание.
Сент-Джон потряс головой, стремясь отогнать странное видение. Нет, зрение его не обмалывало: страшная хозяйка Чумного квартала действительно пребывала в бесчувствии. Все, что приходило ему в голову, было не то, что нужно, поэтому он, не колеблясь больше, поднял ее на руки и понес обратно.
Уложив Мэри на кровать, он понял, что происходит нечто непоправимое: она дышала неровно и часто, с какими-то странными перерывами. Когда он попробовал нащупать пульс, то не нашел его. Ее лицо медленно заливала синева, черты заострились.
- Господи помилуй, проснитесь! - в панике он схватил ее за плечи и тряс до тех пор, пока один глаз не открылся.
- Оставьте меня в покое, чудовище, - слабым голосом прошелестела Мэри и снова замерла.
Сент-Джон повиновался, немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом сел за стол и написал:
«Сегодня, 12 июня 1622 года благоволением Божиим произошло чудо: больные дети в Чумном форте исцелились, а числом их было около полутора сотен».
Сент-Джон покусал перо и задумался, стоит ли описывать виденное. Нет, решил он, тут нужно дарование Иоанна Богослова, не меньше.
С кровати донеслись возня, слабая ругань и Сент-Джон поспешил на помощь с водой и вином.
Глава 5
Наставление по ведению дел
- Знаете, что я вам скажу? - спросила Мэри через два дня.
Сент-Джон закончил выписывать двухсотый документ, в котором значились имена, имена родителей и доселе невиданные слова: «Выбыл за полным выздоровлением». Своей очереди поджидали еще сотня бумаг.
Странно было смотреть на них. Родители, что были в сознании, ощупывали детей, удостоверяясь в том, что кровавые волдыри засыхают и исчезают на глазах, возносили хвалы небу и снова впадали в забытье. Взрослые дети ворочали глазами, как пробудившись от тяжелого страшного сна, а маленькие детишки, ничего не понимающие еще зверьки, кувыркались в теплых лужах, тотчас забыв о болезни, - они так никогда и не поймут, мимо чего они пронеслись, вереща и пиная мячи.
Умирающие тоже вели себя по-разному. Одни тотчас вскакивали и пускались в пляс, другие лежали смирно, прикрыв глаза и подглядывая из-под век: не мнится ли все это?
- И они, эти дети... теперь как вы? - спросил Сент-Джон, - вы понимаете, о чем я?
- Не знаю, - задумчиво отвечала Мэри, разглядывая в зеркале шляпу с пером жар-птицы, - может лучше, может хуже...
- Нет, вы не поняли. Они... бессмертны?
- С чего вы взяли? Ну так знаете, что я вам скажу? Эта шляпа мне нравится, и я хотела бы ее купить. И не могу. Спросите, почему.
Сент-Джон спросил.
- Потому что денег мне город не заплатит. Ах, Сент-Джон, вы меня разорили. Господин мэр не любит живых налогоплательщиков...
- Может, у Герберта что завалялось? - пошутил он.
- А все вы с вашей добротой.
- Мне неловко это слышать. Быть может, вы позволите мне купить вам эту шляпу?
- Помилуйте, ваше благосостояние мне известно: ваш кошелек похож на уши спаниеля. Тем более что это моя шляпа. Нет, я говорю вообще. Как я, по-вашему, буду жить до нового мора?
- Не ровен час вас кто услышит.
- Да нет, вы ответьте! Я разорена и пущена по ветру. Арендаторы только и ноют, что у них нет денег... публичные дома - и без денег! Можно подумать, они работают в кредит... работают они в кредит?
- Что?!
- Работают они в кредит?
- Да боже мой, откуда я знаю?
Мэри недоверчиво хмыкнула, оставила свою шляпу, присела, упершись обоими локтями в столешницу, и в таком виде блаженно замерла:
- О-о-о-о... если б вы знали, как у меня болит спина.
- Вы довольно бледны.
- Спасибо. А что же мне быть румяной. Вон там, - Мэри кивнула на окно, - полторы сотни румяных младенцев с вот такими, - она показала руками, - щеками. Это же невероятно тяжело - быть здоровым! Столько забот! И главная - не заболеть. А заболел - одной заботой меньше.
- Да, и одной больше...
- Софист, - с отвращением фыркнула она, - Да, о чем бишь я... Да, вспомнила. Я дождусь кредитного письма и видит бог, если меня не устроит плата, я знаю, что делать.
Сент-Джон покусал перо, дернул подбородком и осмелился:
- Что же?
- А вот увидите!
...С утра привратник опустил мост и к городу двинулась процессия, при виде которой стражники побросали оружие и бросились бежать. Дети - кто ковыляя, кто приплясывая, кто чеканя бодрый шаг, - возвращались по домам. Ласковое солнце, в сто крат подобревшее и помилевшее, освещало одинаково бесцветные волосы и полинявшие от слез глаза.
Теперь в форте надо было навести порядок, дома окурить можжевеловым дымом, травить крыс, похоронить родителей... По улицам деловито шныряли Герберт и его длинноносая рота - судя по вороватым движениям, мародерствовали.
... - Скажите, Герберт, - как-то поинтересовалась Мэри, - по-вашему, что происходит с вещами, когда их уничтожают?
- Эт’ как?
- Ну вот скажем, сейчас я разобью вазу о вашу голову. Несомненно, это доброе дело и достойное завершение ее карьеры. Вправе ли она рассчитывать на райские кущи или она вернется в виде призрака, чтобы скитаться до Страшного суда?
- Я не понял, - цепкий ум Палтуса выявил вопрос, который его на самом деле заинтересовал, - зачем вазу бить?
- Я вам объясню. Вы должны описывать все ценные вещи, которые уничтожаете, так?
- Ага.
- Тогда объясните, сколько жизней вот у этого коврика с павлинами? - и Мэри извлекла названный предмет и бросила на стол. Сверяясь с бумагами, она продолжила:
- За относительно короткое время вы его разрезали, распустили на нитки, раздавили подводой, закопали в землю и утопили в болоте. Однако он выжил и каким-то образом был продан вами в порту за презренные деньги. Не отпирайтесь! Отовсюду торчат ваши уши!
- Жалко было портить, - пробурчал Палтус, краснея означенными частями тела. - Хотя бы пару монет выручить... жалко ведь, столько вещей пропадает.
- Пропадает? - издевательски переспросила Мэри.
- А хотя бы и так! Вот давеча сжигаю... кхе-кхе... хотел сжечь одеяло. Караибская шерсть ведь! или вот саксонское олово тут... картинок-то, картинок! Неужто смять все, сломать? И потом, я честно: говорю, мол: барахло на вес. Выставил две корзины - одна три монеты, другая - две. Если кто-то спрашивает: почему, мол, так, то говорю: набрал в карантине.
- И что, берут?
- Еще как! И сами берут, и еще просят, и знакомых приводят. Я им - шубу, они ее - на стельки или еще на что.
- Герберт, вы понимаете хотя бы, что может произойти?
- Да что им будет... я что, не понимаю? Я все можжевельничком окурил, постирал хорошо, с молитвой... Я-то не подведу. А вот его священство - тот по бабам ходит, подарки им носит невесть откуда. Спросите-ка его.
- Поучи своих лошадей на площади не гадить, - машинально ответила Мэри, о чем-то размышляя.
...Так появился Чумной базар, на котором среди обычных вещей продавались дешевые вещи из чумных бараков, надлежащим образом выстиранные и окуренные. Правда, по городу бродили слухи о мертвецах, которые приходили за своими постелями и прочим добром, душа добросовестных покупателей холодными полуразложившимися руками. Но что стоят какие-то гнилые кости по сравнению с возможностью купить стоящую вещь за гроши?
... Да, так прошла неделя после Великого исцеления, как Сент-Джон обозначил это событие в своих анналах.
Погода становилась все лучше и лучше, и над мостовой собиралось марево - вестник полуденной жары. Завернувшись в парчовый халат, пыхтя трубкой, Мэри висела на балконной ограде, давая отдых своей негнущейся спине. Голова у нее еще кружилась, и слабость одолевала, но в общем она чувствовала себя неплохо.
- Прошу простить, - Сент-Джон преподнес ей письмо и тотчас удалился. Она сказала, что не хочет видеть ни его, ни кого другого.
Мэри вскрыла конверт, достала кредитное письмо, мельком взглянула и разорвала его на кусочки.
- Сент-Джон! Садитесь за стол и приготовьтесь к потоку площадной брани.
Закончив писать, он заметил:
- Позвольте заметить, что такой документ не делает вам чести. Он, как бы это сказать, несколько несдержан...
- Я тоже так думаю, - согласилась Мэри Кинг, - но он куда более пристоен, чем то, что я собираюсь сказать на словах.
Она уселась в свою двуколку и поехала в мэрию.
В зале для заседаний было темно и прохладно, то ли мэр посчитал, что много свету - вредно, то ли гардины, поставленные ткачами в счет оплаты налога, были слишком плотны, только Мэри, войдя в залу, замешкалась, привыкая к полутени.
Т-образный, как на свадьбе, стол под зеленым сукном был плотно обсажен почтенными горожанами. Мэри с интересом рассматривала их брыли, бакенбарды и толстые цепочки накладного золота на шарообразных благородных чревах, неторопливо размышляя, что природа творит таких существ особо, затрачивая на них вдвое больше ливера, чем на обычных людей. Для нее люди почтенные всегда рисовались одинаково: сидя, с куском кровавого бифштекса в желтых клыках и с неразборчивой убедительной речью. Тут она вспомнила, зачем пришла.
- Мисс Кинг, вы имели нам что-то сказать? - вопросил мэр, благожелательно глядя на нее.
- Слушайте, оставим этот цирк, - грубо ответила она, - Я понимаю, к чему вы клоните, вы знаете, что я хочу. Отвечайте прямо. Я вернула вам полторы сотни бесплатных рабов. Вы собираетесь мне платить?
- Упомянутые вами лица, - мягко играя голосом, вещал мэр, - являются несовершеннолетними. За них отвечают их родители.
- Их родители умерли!
- Их родители были свободные граждане и имели самостоятельный доход. Город оплатил вам родителей, а за детей, тем более живых и не зараженных, город не обязан платить вам. Если вы посмотрите наш с вами договор...
- В гробу я видала наш с вами договор, - вежливо ответила она, - Я требую своего. Эти дети поступили от города, город отвечает за них. Платите, а потом взыщите с них. Это справедливо.
- Это не по договору.
- По договору я обязана была их похоронить. Я их вылечила. Значит ли это, что я нарушила договор?
- Да, мне неловко признавать это, но вы несколько нарушили свои обязательства. То, что мы заплатили - точно рассчитанная плата за ваш труд.
- А знаете, - сонно заметила Мэри, ибо безгласные почтенные болванчики качались на удивление мерно, - когда вы говорите, я вижу ваше нутро. Через рот.
- Что?!
- Нет, ничего. Вот мой вам совет: продайте одну из своих загородных дач и заплатите мне. Только ради нашей давней дружбы я повышаю сумму оплаты всего лишь в десять раз.
Болванчик тотчас ожили и, обретя голоса, заверещали довольно мерзко:
- Неслыханно!
- Невозможно!
- Бесстыдно!
Мэри нежно улыбнулась:
- Воля ваша, господа. Бедной девушке придется довольствоваться этой малостью. Но, полагаю, вы понимаете, что мне придется вернуть вам и тех, кто по каким-то причина не исцелился. У меня нет средств для того, чтобы держать их в моем квартале.
Члены магистрата продолжали праведно гневаться как вдруг дошло сперва до одного, потом до двоих, потом как-то сразу до всех - и зал погрузился в молчание. Только в полумраке выступали мертвенно-бледные лица и черные провалы раззявленных ртов. Послышался голос мэра - томный и нерешительный:
- Вы хотите сказать, мисс Кинг, что в вашем квартале остался еще кто-то?
- К чему недомолвки между нами, старыми друзьями, - щелчком пальцев сбив с ближайшего кресла одного из старшин, Мэри села и раскурила трубку, - чумных в моем квартале достаточно, чтобы перезаражать всех вас. И когда я выпущу их - клянусь Богом, я вытолкаю их взашей, выволоку за ноги! - вы будете скрестись и выть под моими окнами, но я вам не открою.
- Вы не посмеете!
- Вы так думаете? - у нее вдруг резко заболела голова, будто пронзенная раскаленным копьем. Зашипев от боли, Мэри осторожно поднялась, придвинула кресло обратно и отправилась к выходу.
Глава 6
Тихие страсти
- Видит бог, на этот раз вам меня не уговорить! - хриплый голос Мэри повысился до истеричных высот, - Не суйтесь ко мне со своим христианским долгом! Я прошу своего!
- Нет ничего нашего, Мэри. Все в нашем мире принадлежит богу.
- Богу или дьяволу - в гробу разберемся! Сейчас мне все равно. Слушайте же: вы передадите им мои условия. Я даю им три дня на сбор денег - я хочу, чтобы вы особо указали на то, что сумма должна превышать уплаченную в двадцать раз. В противном случае пусть пеняют на себя - я открою карантин!
- Но если у города нет таких денег?
- Пусть найдут. Пусть объявят подписку, пусть продадут своего мэра в рабство арабам, пусть вывернутся наизнанку, черт возьми!
- Вы только не волнуйтесь...
- Я вас сейчас убью!
- Пожалуйста, как вам будет угодно, только успокойтесь. Мэри, это же шантаж.
- Вы нашли невероятно верное слово! Так им и передайте. Кстати, вы можете не возвращаться. Отправляйтесь домой.
- Вы гоните меня?
- Я думала, что вы спите и видите, как бы от меня избавиться.
- Видите ли... - нерешительно начал он, - я чувствую себя ответственным за вас.
- Что?! - не веря своим ушам, переспросила она, - Вы? Плохи мои дела, если вы предлагаете мне свое заступничество.
- Мне неловко думать, что я стал причиной вашего бедствия. Если вы не возражаете, я бы хотел остаться с вами - вплоть до разъяснения этого недоразумения.
- Хорошо, - после некоторого раздумья произнесла мисс Кинг, - Тогда я требую, чтобы вы безоговорочно исполняли то, что я вам прикажу - без колебаний, капризов и проповедей, как это вы любите.
- Обещаю исполнять все, что вы мне прикажете, если это не будет перечить моей совести.
- Послушайте, вы еще худший шантажист. Я бы предпочла безоговорочное обещание, но... Вы же прекрасно знаете, что мне без вас не обойтись.
... Оставшись одна, Мэри налила вина, закурила трубку и задумалась. Думы ее были мрачными. Раньше она не могла бы и помыслить, что кто-то посмеет ей перечить, ибо страх перед заразой был слишком силен. Она не привыкла, чтобы ей отказывали. Что получится теперь, после того, как эти мерзкие насекомые убедились в том, что у нее есть сердце?
Нет, решила она, с этим надо кончать раз и навсегда. Если у них возникли сомнения в ее способностях, в ее могуществе, то это - начало конца. Но основная-то неприятность состояла в том, что зараженных в Чумном карантине нет. Можно, конечно, заставить какого-нибудь длинноносого почистить подвал - пусть его покусает чумная полевка. Наверняка эти четвероногие друзья сказали далеко не все... можно потрясти Герберта, который наверняка припрятал что-нибудь из зараженных вещей... можно также... черт возьми!
Нежданная идея ослепила ее, как луч маяка в тумане.
Ну конечно же!
Она поспешно вскочила и отправилась искать Палтуса.
А в это время господин мэр, бледный и изнуренный, что так не шло его круглым, как яблоки, щекам, имел следующий разговор с Сент-Джоном.
- Что она хочет от нас? - нервно дергаясь, вопрошал мэр.
- По моему мнению, - откашлявшись, ответил Сент-Джон, - ничего, кроме денег.
- Во всем городе нет столько денег, сколько она хочет!
- Вы можете продать один из своих домов...
- Вот это увольте! - решительно возразил мэр, став на мгновение прежним, - Дела городские - это дела городские, а мои личные - это... совсем другое дело.
- Мисс Кинг просила передать, что вашем распоряжении три дня...
- В моем распоряжении, милейший, столько, сколько положил мне господь. Я уезжаю.
- Вы бросите город? - Сент-Джон не поверил своим ушам.
- А что я, по-вашему, должен делать? - в свою очередь спросил мэр, - Чем я могу помочь? Беспорядки, анархия, какие-то седые дети, похожие на привидения... город проклятых!
- Но ведь....
- Довольно. Я не желаю обсуждать с вами эту тему. Я ничего не заплачу. Я уезжаю.
- Вы бежите, - тихо заметил Сент-Джон.
- Мэры не убегают, - назидательно возразил мэр, - они подают в отставку. Я же уверен, что здравый смысл мисс Кинг возобладает над ее личной обидой.
Глава 7
Дебют Дика Беркли
На следующий день после бегства мэра в городе стало неспокойно.
Едва вылезши из своих нор и распаковав вещи, горожане обнаружили, что их родной город подвергся нашествию некой бледной немочи, в которой только при большом желании можно было узнать детей родственников, друзей и соседей. Говоря откровенно, такого желания ни у кого не возникало. Издерганные горожане не смогли бы теперь ответить определенно, что для них лучше: пережить еще один мор или же мириться с тем, что их теперь пугают и бесят.
Дети пытались вернуться домой, но выяснилось, что их дома или забиты, или сожжены. Деваться им было некуда, их близкие и родные, которые уже похоронили их и оплакали, не имели ни малейшего желания терпеть у себя под крышей неуместно живых. Юные пришельцы из Чумного форта подвергались нападениям своих же сограждан. В одном из кварталов чуть не вспыхнул настоящий мятеж: горожане требовали, чтобы власти избавили их от общества этих проклятых богом уродов.
В чем именно состоит это уродство, сказать было трудно. Строго говоря, горожане сами не знали, что им не нравится. Ведь из Чумного форта вернулись те же самые дети, что и отправились туда - правда, теперь они были седыми, но зато и вели себя не в пример тише.
Впрочем, не надо плохо думать о горожанах: казалось, что и сами выздоровевшие никак не могли привыкнуть к себе. Одни побрили головы, надеясь, видимо, что цвет волос восстановится, другие не выходили из дому с непокрытой головой, от чего вполне христианские кварталы приобрели вид до неприличия мусульманский.
Но где, позвольте спросить, городская власть?
А городской власти - той самой милостивой и всемогущей, всегда стоявшей на страже спокойного сна своих подопечных, - как будто бы и не было. Мэрия стояла пустой, куда девался городской совет и сам мэр, никто не знал.
Зато около самого входа в здание мэрии обнаружилась маленькая палатка с вывеской «Лучшая краска для волос. Цена смешная». Поджарый горбоносый продавец, одетый в грязноватую белую куртку и широкие штаны, заманчиво разложил означенный товар и высоким, несколько заунывным голосом завел: «Лучшая краска для волос! Возвращает цвет и поднимает настроение! Цена смешная, а старикам и детям - половинная...» - и многое другое соблазнительное.
И почти сейчас же пошел невнятный слушок - сначала робко, будто вдалеке пролетал рой пчел, потом все громче и ближе, потом уже совсем близко - мгновение, и красочный благодетель оказался чуть не погребен под детскими телами. Все орали до изнеможения, размахивали кошельками и хватали, хватали, хватали как тюлени рыбу. Наконец прилавок опустел, опустели, по утверждению иностранца, и его закрома. Опоздавшие заныли были, но продавец клятвенно заверил, что завтра опять все будет.
Порядком потрепанный и довольный, он уселся, скрестив ноги, прямо на мостовую и, тягуче напевая, принялся считать деньги.
От этого приятного занятия его скоро и грубо оторвали. Из дверей мэрии показался крепкий молодой человек в черном жилете; подкравшись к продавцу сзади, он некоторое время наблюдал за его манипуляциями, а потом, взяв его за шиворот, уверенно оттащил от денежной кучи.
Заурчав, продавец потянулся было за кривым кинжалом на своем красном атласном поясе, но, разглядев обидчика, тотчас одернул руку и расплылся в счастливой улыбке:
- Мастер Дик, да пребудет с вами аллах, я как раз собирался высчитать свою несчастную половину презренного металла...
- Я не ослышался? - холодно переспросил называемый мастером Диком, - Откуда это вдруг половина? У вас дырявая память, почтенный Азиз. Мы вели речь о трети.
- Но мастер Дик, будьте благоразумны! - горячо заспорил восточный купец, - Торговля пошла ах как хорошо, лучше и быть не может. А завтра пойдет еще лучше! Стоит ли нам с вами мелочиться? В таких чудных условиях мы продадим любой товар... - и поспешно добавил, - а тут товар самый лучший, который только можно представить.
- Мне нет дела до качества твоего товара, - это было сущей правдой, ибо голова мастера Дика была гладка, как колено, - не единого волоса, - этих бедняг устроит любая заваль. Поэтому мне нет смысла пересматривать условия нашего соглашения, а если вы недовольны, то я ничем не могу вам помочь.
- Не боится ли господин того, что прекратив мою торговлю, он вызовет недовольство желающих прибрести товар? - промурлыкал купец Азиз, - дети в этом возрасте почти неуправляемы... толки, смута.
- Нет, не боюсь, - равнодушно ответствовал мастер Дик.
Мастер Дик, то есть Ричард Беркли, до недавнего времени - старший клерк канцелярии мэра, - вот и все, что осталось от городской власти.
Когда он пришел на службу, опоздав, как обычно, на полчаса, то обнаружил, что работать стало не в пример легче. Мэрия была совершенно пуста, никто не вламывался к нему с глупыми приказами что-то срочно найти, немедля подобрать переписку или представить какой-нибудь безумный каталог.
Полдня Дик Беркли блаженствовал. После ленча он отправился бродить по всему зданию и обнаружил повсюду следы поспешных сборов, местами весьма напоминавших бегство. Он побрел в кабинет мэра, зашел туда, с любопытством огляделся, потом присел в красное покойное кресло и заснул.
Отдохнув, он хотел было отправиться еще немного погулять, как вдруг его взгляд упал на одну из папок на столе мэра, на которой было написано совершенно четко: «Мистеру Ричарду Беркли в собственные руки».
Он прочитал послание. Потом подумал и прочитал еще раз. А потом некоторое время сидел за главным городским столом, смотрел стеклянными глазами на главные городские часы и пил остывший чай.
Итак, перед ним лежала маленькая стопка банкнот и следующая записка. «Дорогой Беркли», - гласила она, - «Нежданно ухудшившееся состояние здоровья потребовало от меня срочного отъезда на воды. Наши почтенные горожане, пожалуй, могли бы ввести вас в курс дела, но они тоже все захворали. Некоторое время вам придется нести бремя управления одному. И самое главное - не забудьте заплатить хозяйке Чумного форта за ее бесценные услуги. Позавчера она пригрозила, что если денег не будет, то через три дня она откроет форт и выпустит на нас оставшихся зараженных. Все это вкупе с нашествием ее отродья произведет не самое благоприятное впечатление на горожан. Поэтому лучше ей заплатите. Счет вы найдете в канцелярии, а все наличные деньги - в сейфе. Надеемся, что их хватит».
Беркли переводил взгляд с тощей пачки на потрепанный счет, в одной из граф которого стояла пятизначная цифра.
Первое, что сделал Дик Беркли - это отправился в порт и нашел там знакомого купца Азиза. Тот сидел, запершись каюте своего странного корабля и задраив все щели, и непрестанно курил благовониями, от которых кончался воздух и саднило горло. Отчаявшись стучать, Беркли высадил дверь каюты и выволок слабо сопротивляющегося Азиза на свет божий.
- У тебя есть краска для волос? - спросил Дик, для доходчивости встряхнув его.
- Что? - растерялся Азиз, жмурясь от солнечных зайчиков.
- Краска, черт тебя побери со всеми потрохами! Хна, басма, что-нибудь.
- Все есть, господин мой, все, только зачем это?
- Я дам тебе место и возможность торговать, я сделаю так, чтобы тебя никто не беспокоил. Ты заработаешь деньги и четверть можешь оставить себе.
- Половину, - быстро поправил Азиз.
- Восьмую, - хладнокровно парировал Дик.
- Хотя бы треть! - тотчас взмолился Азиз, зная характер своего покровителя - такой же твердый и узловатый, как его кулаки. Однако мастер Дик на этот раз милостиво согласился на треть.
Теперь, пока Азиз жаловался на убытки и делил деньги на три части, Дик Беркли предавался невеселым думам. Он вообще редко предавался каким-либо другим думам, хотя видит Бог, в этом мире было достаточно людей, которым повезло не в пример меньше. В отличие от многих в этом городе на здоровье Дик Беркли не жаловался. Цвет лица у него был свежий, хотя и несколько смугловатый, и само лицо, украшенное парой плохо зашитых шрамов, было не лишено приятности. Не особо подобающими конторскому работнику выглядели мосластые руки, голая круглая голова и уши, плотно прижатые к черепу. Верхняя часть левого уха была срезана, как ножом. Бочкообразная грудь и широкие плечи с трудом помешались в камзоле, и вообще вид у него был такой, словно приличная одежда его стесняет. Яркие зеленые глаза из-под широких черных бровей смотрели уверенно и нагло. На пухлых, как у барышни, губах всегда помещалась такая улыбка, которую каждый бы предпочел носить сам, а чужих губ изгонять ударом в челюсть.
Итак, Дик пересыпал деньги в кошелек и отправился обратно в кабинет, где уже привычно закинул ноги на стол и заснул. Проснулся он то того, что его конечности были непочтительно низвергнуты с удобного ложа.
- Развалился, негодяй! - загремел командный голос, - Встать!
Этот голос принадлежал дюжему человеку, одетому в мундир городского гарнизона: грудь у него подпирала мясистый подбородок и заставляла длинные усы парадно топорщиться. Выпученные белые глаза горели праведным гневом:
- Сгною в тюрьме, обор-рванец!
- А вы не кричите тут, - с достоинством оборвал его Дик, - что вы себе позволяете?
- Это кто говорит?!
- Ричард Беркли, старший клерк канцелярии, к вашим услугам.
- А-а-а-а, мое почтение, - тотчас успокоился достойный служака, - Лейтенант Скотч, охрана Чумного форта.
- Почему вы не на посту?
- Лучше скажите мне, сэр, где я могу найти мэра. То, что происходит на мосту, может его заинтересовать.
Глава 8
На мосту
На кордоне у моста, соединяющего город с Чумным фортом, царило оживление - со стороны форта. Навесы, под которыми надлежало стоять часовым, были пусты, других солдат также не было видно.
Грохоча по рассохшимся доскам, на мосту появлялась огромная подвода Герберта-могильщика - точнее, на том его отрезке, который вплотную прилегал к кордону, - наваливала огромные бесформенные кучи и уезжала обратно.
К тому времени, когда лейтенант и Дик Беркли объявились на кордоне, уже четверть моста была завалена холщовыми мешками. Из прорех некоторых мешков торчало какое-то тряпье. Несмотря на сильный боковой ветер, в воздухе отчетливо слышался сладковатый трупный смрад.
- Так продолжается вот уже третий час, - шепотом сообщил лейтенант, - мне постоянно приходится менять часовых, потому что они заблевали все посты.
- По-вашему, что это может быть? - так же шепотом спросил Дик, глядя себе под ноги, чтобы не наступить во что-нибудь, - О! они, кажется, шевелятся.
Присутствующий тут же часовой ойкнул и, зажав руками рот, бросился бежать.
- Дисциплина у вас... - машинально произнес Дик Беркли, зажимая нос платком.
- Так ведь уже пятая подвода, сэр. Если так пойдет, то к вечеру он завалит весь мост.
- Что в мешках?
- Одному богу известно, что ей может прийти в голову. Я слышал, что она малость повздорила с мэром. Вы знаете что-нибудь об этом?
- Слыхал.
- Тогда думаю, что в мешках мертвяки.
- Бросьте! Почему тогда они шевелятся?
- Станет она разбирать, как же... - лейтенант прервался и цыкнул зубом.
- Что, болит? - посочувствовал Дик.
- Нет, - сдавленно ответил тот, - скорее мутит. А вы как?
- У меня нос заложен. Слушайте, а может, запалить этот мост - и дело с концом?
- Боюсь, сэр, это невозможно. Во-первых, никто не возьмется стрелять в сторону форта, а во-вторых, ссыпать всю эту заразу в реку...
- Вы правы, лейтенант... да что же это такое, сколько же их там?
Подвода могильщика завершила еще одну ходку: хорошо была видна нелепая фигура могильщика Герберта в черном сюртуке и цилиндре, и пара длинноносых. Они небрежно сбросили на мост еще пару тюков, из которых, отвратительно шлепаясь, разбегались в разные стороны крысы.
Лейтенант, невнятно пробурчав извинения, рванул куда-то вбок, да и Дик почувствовал, что к горлу подступило. Он отвернулся.
К концу дня весь мост будет забаррикадирован странными мешками, которые пахнут так, что не остается сомнений в их содержимом. Это будет лежать тут и ветер, если он переменит направление, принесет заразу обратно в город.
- Черт побери, она что, серьезно? - пробормотал Дик, пнув пробирающуюся мимо крысу и попав носком ботинка в чью-то рвоту. Несколько минут он, чертыхаясь, судорожно шаркал ногой по полу, пытаясь оттереться. Потом достал из кармана жилета клочок бумаги и карандаш, подумал минуту, написал несколько строк и заорал во всю глотку:
- Эй вы!
Как ночной кошмар, качнулись уродливые черные фигуры, и длинные носы обратились к нему.
- Что вам угодно, сэр?
- Письмо для вашей госпожи, - Дик скатал письмо в комок, - Ловите!
Один из длинноносых поймал письмо и тотчас отправился обратно в форт.
- Я подожду ответа здесь, джентльмены. Если в течение часа ответа не будет, отправлюсь без приглашения!
- Вы, сэр? - недоверчиво переспросил Герберт, с интересом разглядывая его.
- А хотя бы и я, унылое чучело!
- Ругается, - как бы про себя отметил могильщик, кокетливо поправляя цилиндр, - Эти аристократишки так невежливы, - поведал он своим лошадям.
Когда вернулся облегчившийся лейтенант, старший клерк висел на перилах, огораживающих берег реки и бездумно таращился в блестящую воду.
Мешков на мосту больше не стало, подвода также не появлялась.
- Благодать и спокойствие, как на воскресном пикнике, - сквозь зубы процедил Дик, - Который час?
- Четверть пятого, сэр.
- Все, я пошел.
- Куда вы, ради всего святого? - испуганно спросил лейтенант, - Уж не собираетесь же вы идти туда?!
- Пойду посмотрю, - неопределенно пробормотал тот.
- Прошу вас, сэр, подумайте! Вы смелый человек, но добровольно сходить в могилу...
- Давайте без поэзии, лейтенант. Если я не вернусь через час, то послушайтесь моего совета: извлеките из тюрьмы пару десятков висельников и отправьте их убирать весь этот хлам. Кто-то же должен это делать.
- Воля ваша, сэр, - покорно отозвался лейтенант, - да пребудет с вами божья милость.
Глава 9
Бурные гости
- Ваша выдумка с мешками довольно дурно пахнет, - вежливо заметил Сент-Джон.
- Так и было задумано. А как, по-вашему, мне надо было поступить? - поинтересовалась Мэри. Она сидела в шикарном красном кресле старинной испанской работы, закинув за голову руки: сегодня она собрала волосы в конский хвост и надела чрезвычайно открытое черное платье из шелка. Такого себе не позволяли даже в Париже. Мэри гляделась в очередное зеркало и очень себе нравилась.
- Вы всегда чем-то недовольны, - продолжала она, изогнувшись, чтобы осмотреть себя со спины, - По-вашему, надо было накопать мертвецов на нашем кладбище? Чем вам не угодили невинные тряпки?
- Нет, это довольно остроумно, - деликатно отозвался викарий, отводя глаза, - я имею в виду, чтобы все подумали, что вы уже выкидываете из форта трупы... но как-то это нехорошо.
- Пострадавший тут один. Бедный Палтус не получит ни гроша за все то тряпье, которое он так старательно собирал. Ничего, как только придут из города деньги, он получит от меня алмазную заколку для галстука. А что хотели бы вы?
- Я бы хотел, чтобы все это поскорее закончилось.
- Ну-у-у-у, - протянула Мэри, надув губы, - это и так закончится, без вашего желания. А что бы вы хотели на самом деле?
- Право же...
- Бросьте, я умираю от любопытства.
- Мне бы хотелось, чтобы вы наконец повзрослели и поняли то, что понимаю я, - нервно проговорил он, - Вы ведете себя как пансионерка на балу разнорабочих. То, что вы затеяли, добром не кончится.
- Вы меня утомили. Подите прочь.
Сент-Джон молча вышел из кабинета, но почти тотчас вернулся:
- Вам письмо, мисс Кинг, - чопорно провозгласил он, подавая ей клочок бумаги.
- Письмо? Интересно, - Мэри развернула замусоленный листок, и прочла следующее:
«Касательно уплаты известной суммы. Уважаемая мисс Кинг! Прошу вас уделить мне малую толику Вашего драгоценного времени для разъяснения некоторых вопросов, связанных с оплатой Ваших услуг. Искренне ваш, Ричард Беркли, старший клерк канцелярии мэра.
PS: пожалуйста, остановите выгрузку на мосту. Заранее признателен, Ричард Беркли».
Некоторое время Мэри молчала, потом закурила трубку и откинулась на спинку кресла.
- Поправьте меня, если я что-то не понимаю, - задумчиво произнесла она наконец, - какой-то клерк просит у меня аудиенции, разговаривая как с равной. Значит ли это, что вместе с мэром сбежали все мало-мальски значительные лица этого богоспасаемого места?
- Вы меня спрашиваете? - на всякий случай переспросил Сент-Джон.
- Нет, стену. Ту, что по левую руку от меня. Вот еще, стану я ломать голову над загадками клерков! Неужели этот остолоп ждет меня к себе в гости?
- Быть может, он сам собирается прийти, - подал голос викарий.
- Заткнитесь. О, и вы здесь? - последний вопрос был адресован Палтусу, который, подозрительно озираясь, пробирался мимо по коридору, - Подите-ка сюда. Что это?
- Ничего, - ответил Палтус, глядя исподлобья и пряча руки за спиной. - Что вяжетесь к человеку?
- Как жаль, а я только сейчас говорила Сент-Джону, что хочу подарить вам алмазную булавку для галстука... что ж, не хотите - как хотите.
- Как это не хочу? - удивился Герберт, - Я этого не говорил.
- Зато вы мне грубите. Что за день такой, все мне грубят! Что у вас в руках?
- Да ничего, просто пакетик.
- Пакетик? Чудненько. И что у нас в пакетике?
Не успел Герберт опомниться, как Мэри выхватила у него из руки пакет и открыла его:
- Герберт, это же хна, краска для волос. Вы что это, себе?
Палтус хмуро молчал.
- Странно, - заметила Мэри, возвращая ему пакет, - вы хотите покрасить волосы? Вы же будете совсем рыжий, над вами смеяться будут!
- Я не хотел, - мрачно ответил Палтус, - но все брали и я решил взять, чтобы было...
- Это где это?
- У мэрии продавал один араб. У него много было краски.
- Араб?
- Араб.
- А вдруг эта краска - из крови христианских младенцев, а, Герберт? Кто знает, что придет в голову мусульманину?
- Не, это был хороший мусульманин, - возразил Герберт, - у него в начальниках был настоящий джентльмен, правда, в жилете...
- Бр-р-р, - Мэри потрясла головой, - загадка на загадке... то есть этот купец делился с кем-то из здешних?
- Не делился, - поправил обстоятельный Палтус, - а отдал две трети выручки. Я слышал, как они спорили.
- Араб? - уточнила она, - Отдал выручку? Две трети? А, вы пьяны?
- Ничуть! - с достоинством ответил Герберт.
- Нет, это какая-то дичь. Джентльмен покровительствует продавцу краски, да еще в самый выгодный момент, да еще обирает араба как липку. Кто способен на такое?
- Да вот он идет, вы его и спросите, - обрадовавшись, что его оставили в покое, Герберт устремился к двери, в которую в тот же момент входил Дик Беркли. Сент-Джон также удалился, прикрыв за собой дверь.
Беркли посторонился, пропуская их, вошел в кабинет и огляделся. Он увидел просторный, богато обставленный кабинет и невероятно красивую девицу со светлыми волосами и в чем-то черном. Пожалуй, несколько скуластая, и цвет лица немного бледноват, зато на этом фоне губы алеют особенно ярко. Барышня курила длинную трубку с янтарным чубуком и глядела на Дика чистыми серыми глазами с особым выражением, которое ни с чем не спутаешь. Так смотрят обычно на муху в супе.
Не дождавшись приглашения, Беркли устроился в кресле, с которого только что ушел тощий мрачный тип, похожий на священника, и почтительно присвистнул:
- Вот это я понимаю, кабинет! А бархату! А позолоты! Да еще и резной дуб!
- Вы что, мебельщик? - холодно спросила Мэри, выдержав паузу.
Звук ее голоса сразил его наповал - прокуренный и хриплый, он так пикантно не совпадал с ангельским лицом.
- А? - очнувшись, переспросил Дик. Теперь он во все глаза смотрел на нее, - Красота, красота повсюду, - подвел он черту, - У этой старой карги есть вкус.
- Что?! - глаза у нее засверкали еще ярче, тонкие ноздри раздулись, темные брови изогнулись пленительнейшей дугой.
- Вы, мисс, секретарь хозяйки или ее компаньонка? Сочувствую. Говорят, эта мисс Кинг редкостная жадина и страшна, как сто чертей.
Если бы рядом случился врач, то он бы немедленно принялся делать Мэри искусственное дыхание - она буквально задыхалась от негодования. Неуместно развязный тип развалился в кресле и продолжил, раздражающе растягивая слова:
- Должен признаться, мисс, что у вас тут очень мило. Я думал, что попаду в какой-нибудь фамильный склеп, а тут все что хочешь: газоны, настенная роспись, розы... Мисс, вы любите розы?
- Я люблю розы!
- Тогда очень удачно, что я прихватил одну, - он тотчас извлек из-за пазухи чудесную белую розу и протянул ее Мэри, - думал просто украсть, но я же не знал, что встречу вас. Для вас мне ничего не жалко.
- Кажется, я начинаю понимать, - она взяла цветок, повертела ее в руках и бросила на стол, - Вы полоумный, как Палтус?
- Я не знаком так близко с этой рыбой, - с достоинством ответил он, - и не могу сказать вам определенно.
- Тогда что все это значит? Вы кто?
- Я - Ричард Беркли, дорогая мисс, - Дик обозначил почтительное привставание и снова повалился в кресло, - до недавнего времени - старший клерк в канцелярии мэра, а теперь - весьма вольная птица. Если вы сейчас ничем особым не заняты, то, может, устроите мне небольшую прогулку по этому дивному месту? Или вы предпочитаете лоно природы?
- Прямо сейчас! - язвительно процедила Мэри. Остатки благородного воспитания не позволяли ей высказаться более выпукло. Никогда бы не подумала, что есть кто-то хуже Сент-Джона, мелькнуло у нее в голове, - Извольте немедленно сказать, что вам здесь надо, или валите отсюда ко всем чертям!
- Говорите, говорите еще! - страстно взмолился он, полуприкрыв яркие наглые глаза, - В этих устах чертыхание звучит как песня... так, постойте. Секретари не чертыхаются. Вы хотите сказать, что вы и есть Мэри Кинг?
- Гениальная догадка, - фыркнула она, - Я сижу в таком платье и таком кабинете. Кто я, по-вашему?
- Знаете, вот уже два дня я тоже сижу в недурном платье (видели бы вы мое предыдущее платье!) и в чуть менее скромном, но не менее достойном кабинете...
- Вот и врете! Кабинет мэра - просто дыра, как и он сам. Но я не собираюсь обсуждать с вами мебель. Зачем пришли?
- А! С этими делами я про все забыл... я пришел спросить: правда ли, что наш мэр-кровопийца посмел обидеть вас?
- Воистину так.
- И вы дали ему семь дней, чтобы он исправился?
- И это верно.
- Позвольте полюбопытствовать, что будет потом?
- Потом я устрою генеральную уборку в своей крепости. Она давно в этом нуждается. Я выкину всех больных, все зараженные вещи и прогоню отсюда всех крыс. Ясно?
- А если я сожгу мост?
- Шутить изволите, сэр! Да будет вам известно, что эту реку легко переплыть. Известно ли вам, что произошло, когда пятьдесят лет назад тогдашний мэр утаил часть денег, предназначенных мне?
- Как звали этого делягу?
- Иеремия Осгуд.
- Никогда не слыхал о таком. В галерее мэрии его нет.
- Неудивительно. После того, как выяснилось, кто причина очередного мора, его растерзали на тысячу кусочков, так что и хоронить было нечего. И желания никакого не было. Мор же начался с того, что на рынке кто-то продал пару тюков чумного барахла. Так что ищите деньги, милый человек.
Дик перевел дух после долгого допроса и теперь с чувством выполненного долга предавался созерцанию чудесной собеседницы. Это черное платье так красиво оттеняет белоснежную кожу!
- Я ясно излагаю? - строго спросила она.
- А? да-да, более чем, - спохватился Дик, - Простите, я задумался. Я подумал, как это все-таки нехорошо: лишить денег такую прекрасную девушку! Красота вообще нуждается в достойном обрамлении - радужном шелке, перьях... это жестоко - лишить беззащитную девушку невинных радостей, - горячо говорил он, - Нет, я этого так не оставлю, можете мне поверить! Вам чертовски нужен друг и защитник, вот что я скажу.
- Да что вы плетете, мистер?!
- Беркли, Ричард Беркли. Вы можете звать меня Дик.
- Я не звала вас, сэр, и звать не собираюсь. Быть может, вы явились сюда просить меня об отсрочке? Это дохлый номер.
- Я был бы последней свиньей, если бы даже просто подумал такое. Я выверну этот город наизнанку, но вы получите все деньги до последнего гроша, - энергичность слов никак не вязалась с его позой - он удобно сидел в кресле, закинув ногу за ногу, и сцепив на колене длинные узловатые пальцы, - Вы ведь не против?
- Что это вы все таращитесь на меня, сэр? - злобно огрызнулась она.
- В том, что я постоянно отвлекаюсь на вас, виноваты только вы. И вы должны простить меня, мисс Кинг, - со смирением ответствовал Дик, - ибо на протяжении долгих дней я созерцал только бумаги и коллег... если бы вы видели их, вы не стали бы меня упрекать. Простите ли вы меня?
- Да ладно, валяйте, - она уже устала недоумевать и злиться. Пусть его...
- Вы позволите мне глядеть на вас столько, сколько я захочу, а я верну вам все деньги, даже с процентами. По рукам?
- Что ж, это справедливо, - и Мэри, равнодушно улыбаясь, подала ему руку. Беркли, моментально слетев с кресла, горячо припал к этой белой узкой руке. Не успела Мэри опомниться, как он с силой притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы.
Дико взвизгнув, Мэри вырвалась и сдернула со стены охотничий хлыст. Первый же удар сбил Беркли с ног, второй ожег ребра - он корчился, задыхаясь от боли, и перекатился на спину. Следующий удар пришелся бы аккурат по лицу, но невесть откуда взявшийся Сент-Джон, совершив самый удачный прыжок в своей жизни, неловко, но намертво перехватил кнутовище и вырвал хлыст из рук Мэри. Она шипела и плевалась, но Сент-Джон уже крепко держал ее.
- Сэр... я бы... на вашем месте... поспешил удалиться, - сдавленно заметил он, еле сдерживая сквернословящую Мэри. - Туда, пожалуйста.
... - Это решительно ни на что не похоже, - Мэри полулежала в кресле, и пыталась отдышаться, - Эй вы, как вы посмели дотронуться до меня?
Сент-Джон молча протянул ей стакан воды - он был похож на человека, попавшего в комнату с тысячей бешеных кошек - один рукав оторван, второй еле держится, воротник съехал задом наперед, на лице и шее - множество разнообразных царапин.
- Если вам срочно надо кого-то избить, то выбирайте кого-нибудь менее опасного, - ответил он наконец.
- У меня большое искушение выбрать вас, - огрызнулась она.
- Я не сомневался в вашем доверии. Потренируйтесь! Вы не очень хорошо умеете обращаться с хлыстом.
- Эй, эй, что это с вами? Вы никак начали шутить?
- Вам не приходило в голову, что вы все-таки женщина? Что это у вас с рукой? - не слушая, спросил он. Мэри увидела на своем запястье назревающий синяк и поспешно одернула манжету.
- Надо же, - пробормотала она.
- Он вас обидел? - в его голосе появилось странное выражение, от которого у Мэри мороз пошел по коже.
- Нет-нет, - сказала она. - Вы свободны.
... Спокойной ночи не получилось. Стоило Мэри закрыть глаза, как она чувствовала на губах терпкий вкус, и ноздри ожигал запах горький, почти противный. И голова начинала кружиться, а внутри поднималось горячее, ни на что не похожее чувство.
Как странно - в животе горячо, а в горле - как будто ком снега проглотила. Лицо пылало, как обоженное, поэтому Мэри вскочила с кровати и уткнулась в отворенное окно.
Под стенами крепости сонно плескалась вода, какая-то ночная плица пролетела, разрезая крыльями густой воздух, как всегда, кричали павлины. Мэри вдруг почувствовала, что ей неуютно и холодно с босыми ногами. Кровать же, до сих пор удобная, являла собой собрание бугров и рытвин, расположенных так причудливо, что принять удобное положение было никак нельзя.
Мэри захотелось тотчас встать и что-то сделать, чтобы исчезло это тоскливое осознание того, что все проходит мимо, и вообще ничего не происходит.
Что вдруг эта бессонница? И из-за кого! Чучело! С такими-то руками, с такой-то головой! В такой ужасной рубахе! Ворот у него расстегнут и перекошен, так что видно смуглую шею и выпирающие ключицы, а между ними - ямка, из которой исходит, должно быть, тот самый горький запах, который не дает теперь спокойно спать... От неловкости она застонала и ухватилась за волосы. Трижды она принимала ванну, но и теперь ей все чудилось, что от нее пахнет чужим.
Как утопающий за соломинку, Мэри схватилась за трубку и торопливо раскурила ее. Тотчас воцарился мир и благоденствие, и Мэри уже без дрожи подумала о том, какие занятные у мэра клерки.
Беспокойство ушло, и она вдруг почувствовала себя так, словно проглотила солнечный луч или стайку бабочек.
- Какие странные у него глаза, - проговорила она вслух, - такие зеленые и как будто липкие. Точь-в-точь липовые листья весной.
Посоветовав себе не валять дурака, она выбила трубку и спустя час все-таки заснула.
Глава 9
Дик Беркли на охоте
- Доброе утро, сэр, - такими словами приветствовал лейтенант Скотч Дика Беркли, появившегося на кордоне не свет ни заря, - Позвольте доложить: никаких изменений. Мешки на месте и воняют по-прежнему.
- Доброе утро, - проворчал Дик. Если бы у него были волосы, то они были бы всклокочены, под глазами красовались сизые тени, а все тело болело, как после колотушек.
- Выглядите не ахти как, - заметил лейтенант, - Может, расскажете, что вы там видели, а? Правда ли, что у нее там настоящая адова кухня, что она варит там человечину?
- Да-да, - подтвердил Беркли, направив в сторону форта подзорную трубу, - и это тоже. А еще ругается, как боцман. И курит, как старый цыган.
- Это я слышал, - авторитетно подтвердил лейтенант, - говорят, дым очень полезный, чтобы не заразиться.
- Может быть, может быть...
Помолчав немного, лейтенант спросил:
- А что слышно про то, что она форт откроет? Правда это или так, пустая болтовня?
- Правда, лейтенант, все правда, - Дик оторвался от трубы и дернул себя за ухо, - Вы часом не знаете, где взять деньги? Много денег.
- Как это где? - удивился лейтенант, - У евреев. У арабов. У всех, кроме честных христиан.
... Купец Азиз только-только распродал следующую партию краски и, мурлыкая под нос, подсчитывал барыш. Неожиданно по пристани застучали кованые каблуки, неприятно забряцал металла, и на его корабле показались двое солдат, а с ними - мастер Дик, его добрый покровитель.
- Чем могу служить? - дрожащим голосом спросил Азиз, - Желаете получить выручку, мастер Дик? Мне что-то нынче не нужны деньги, вы можете забрать все-все, что пожелаете, мастер Дик...
- Довольно, - оборвал его Беркли. - Гроши твои можешь оставить себе. Они тебе пригодятся.
- О, спасибо, спасибо, храни вас аллах, спасибо, мастер Дик!
Скрестив ноги, Беркли уселся на шелковую подушку, упер небритый подбородок в огромный кулак и задумчиво поглядел на араба. Тот склонил голову и замер, надеясь, что раболепие и смирение помогут и на этот раз.
- Слушай меня внимательно, Азиз, - сказал Беркли на арабском языке, - Мы все попали в трудное положение. Спасти нас могут только деньги. Много денег, Азиз. Все, что у нас есть.
- Да что у нас может быть, добрый сэр! Мы бедные мореходы, наши кошельки тощи, а семьи велики... пощадите нас!
- Я не собираюсь устраивать погром, - размеренно продолжал Беркли, - во всяком случае, пока. Обойдемся, надеюсь. Слушай меня, Азиз. К закату солнца вы со своими друзьями принесете мне все, что у вас есть. Если у вас нет денег, несите все равно. Если не принесете, я возьму их сам. Ясно?
- Ясно, ясно...
- Если же я их не найду, - моментально озверев, процедил Беркли, - пеняйте на себя! Ты же знаешь меня, Азиз, я зря болтать не буду. И не смейте мне лгать, иначе эта вода покраснеет от вашей крови.
- Велик Аллах над нами! - простонал купец, - Сколько же вам надо, добрый господин?
Вместо ответа Дик бросил ему клочок бумаги с нацарапанными на них цифрами.
- О Мекка, о Кааба, прибежище веры! - взвыл Азиз, едва взглянув на бумагу. Он прямо-таки посерел от ужаса, - Да даже если я вывернусь наизнанку, я не смогу собрать такой огромной дани! Почему вы не пойдете в Гринчепл, к иудейским толстосумам? У них денег много, не в пример больше, чем у нас!
- Я туда и направляюсь, - флегматично ответил Дик, поднимаясь. - Ваших я жду в мэрии - сегодня, в девять часов. Каждый полчаса промедления, почтенный Азиз - один потопленный корабль. Топить будем вместе со всем фаршем, если вы понимаете, о чем я.
... - Теперь куда? - осмелился спросить лейтенант.
- В Гринчепл, - лаконично ответил Дик.
На окраине города, в низине недалеко от реки, располагался Гринчепл, болотистое, сырое место, густо населенное быстроглазыми, картавящими, всегда занятыми евреями. Во всем Гринчепле было только две большие улицы и многие десятки переулков, кривых, как пейсы здешних жителей. Сам квартал был обнесен частоколом и на ночь закрывался - так делали и во многих других городах для того, чтобы избежать ночных погромов.
Несмотря на разумные предосторожности, погромы случались, равно как и поджоги, и грабежи. Однако здешние евреи всегда благодарили своего бога за то, что живут там же и тогда же, что и мисс Кинг, чтоб она была здорова. По крайней мере, евреев в этом городе никто и никогда не обвинял в пришествии чумы, а это уже немало.
Во второй половине дня, когда порядочным людям надо отдыхать, в квартал наведались христиане - они вообще редко навещали Гринчепл, тем более в таком количестве. Не успели евреи оглянуться, как квартал был окружен, выходы из него перекрыты, а под крышами, которые нависали над частоколом, вылезая на христианскую территорию, выставили часовых. Солдаты прошли по домам и через час с небольшим все взрослое население квартала собралось на пересечении двух главных улиц.
Евреи с недоумением смотрели, как солдаты разбирают мостовую напротив входа в синагогу. Когда же среди брусчатки появилось окошко чистой земли, Дик Беркли перешел к делу:
- Добрый день, господа евреи! Мы пришли к вам за деньгами. Нужны деньги, знаете ли. Много денег. Только без процентов и без отдачи, если вы понимаете, о чем я. Эти деньги пойдут на уплату услуг Чумного форта.
Несколько человек почтенного вида в широких шляпах и с пейсами тотчас соединили головы и принялись шептаться. Наконец один из них, седой старик с библейской бородой, спросил:
- Мистер Беркли, сколько же вы хотите?
Дик передал спрашивающему листок бумаги.
- Нет-нет-нет, - едва взглянув на листок, еврей закачал головой, - Мы платим налоги городу, хоть это нам разорительно. Мы не посылаем своих больных в это страшное место. Поверьте, мы бы с радостью ссудили вам любую сумму... но не такую большую! Таких денег у нас нет и быть не может! И зачем это вы только сломали дорогу, это была совсем новая, хорошая дорога.
Скривившись, как от кислого, Беркли подал знак солдатам. Те, кто разбирал мостовую, повтыкали лопаты в землю. Их товарищи молча и быстро отрезали старших евреев от толпы и незаметными пинками притиснули к разобранной мостовой.
- Не будем мусорить возле вашего святого дома, - и Беркли широким жестом указал старикам на лопаты, - Прошу вас. Полагаю, что этой ямы вам хватит. Начинайте, господа, и помните: вы стараетесь для себя.
- А вы, - он обратился к оставшимся, - запомните: если к тому времени, как яма будет готова, вы не наполните ее деньгами, то они лягут в эту яму вместо денег.
Лейтенант Скотч напрягся, готовясь отдать команду, но евреи, ни слова не сказав, сняли плащи, оставшись в одних кафтанах, засучили рукава и принялись копать - неумело, но очень старательно, молча и усердно.
Дик Беркли уселся на ступени синагоги и с любопытством наблюдал, как быстро поредела толпа, как почти все мужчины сорвались с места и бежали, подбрасывая тощие колени, как старухи что-то быстро говорили молодым женщинам и те тотчас исчезали, передавая по рукам младенцев. Дети постарше просто смирно стояли и смотрели.
Минуты шли, яма росла.
Лейтенант, поглядывая на толпу, во много раз превосходившую его отряд, нервничал и потел, а Беркли, прикрыв глаза, грелся на солнце и мечтал. Очнулся он от того, что кто-то почтительно тронул его за рукав:
- Мистер Беркли, все готово, - старики стояли над ямой, переводя дух и утираясь платками. Яма была как на продажу - с идеально ровными стенками, аккуратная, даже края ее были присыпаны песком.
Потом старший еврей кивнул кому-то в толпе, и к яме потянулась бесконечная вереница. Подходили бедно одетые люди с большими кошельками, люди, одетые почище, кидали маленькие кошельки, подходили женщины и ссыпали кольца, браслеты и цепочки. Двое мужчин с трудом поднесли какого-то восточного болвана - золотого, с изумрудными глазами, - старая еврейка, что-то недовольно нашептывая, высыпала из платка серебряные кубки и тарелки, тощий печальный человек бросал в яму заманчиво шуршащие свертки шелка и парчи. Были еще какие-то блюда, подсвечники, богато отделанное оружие - и деньги, деньги, деньги. Несли понемногу, что-то небольшое, почти незаметное, но спустя час яма была заполнена.
... Около десяти часов вечера Беркли подводил итог этого длинного трудного дня. Лейтенант Скотч с вполне осознанным восторгом смотрел на этого поразительного человека.
- Сэр, я не уверен в законности ваших действий. Неужели вы ничего не боитесь?
Дик оторвал затуманенный взгляд от бумаг и секунду молчал, пытаясь понять, что за вопрос ему задали. Потом все-таки ответил:
- Нет. Мы могли бы до упаду просить денег у наших граждан. Я бы долго рассказывал всем про то, что нас всех ждет, если денег не будет, вы бы тоже говорили что-нибудь убедительное - как очевидец, а наши почтенные горожане отдувались и думали: это не про меня, я собрался и уехал и поминай как звали... а тут - тихо, мирно, без каких-то обид.
- Но они могут возмутиться?
- Да перестаньте! Кого волнуют их возмущения? Порознь они нам не страшны, а меж собой они не сговорятся... не перебивайте меня, лейтенант. Нет, вот беда! У меня получается недостаток. Совсем немного еще...Постойте-ка, - с этими словами Дик нырнул в огромную кипу неразобранной корреспонденции и вынырнул с письмом в руке, - Я помню, что оно было где-то здесь! - торжествующе воскликнул он. - Здесь строго секретно сообщается о проезде королевского курьера - инкогнито, с неким ценным грузом. Предписывается оказать всяческое содействие, не оглашать, так-так-так... - лейтенант начал издавать протестующие горловые звуки и Беркли строго одернул его:
- Послушайте, лейтенант, у вас есть какое-то другое предложение? Нет? В таком случае замолчите и не мешайте думать.
Глава 10
Папин крест
В этот вечер городские ворота закрыли необычно рано. Так же рано потушили огни. Туманные сумерки прорезали только красные фонари Чумного форта за рекой да свет небольшой гостиницы «У ворот», притулившейся под городской стеной.
В эту гостиницу - маленькую, довольно уютную, всю в плюще, - и отправились двое путников, не успевших попасть в город до его закрытия.
Сначала они около часу стояли под воротами, пытаясь обратить на себя внимание стражников и получая взамен щедрые порции холодного недоумения.
Нет-нет, это невозможно. Приказ городских властей. Срочная казенная надобность? Немедленно пропустить? Для таких заявлений, добрый сэр, нужно нечто большее, чем честное лицо. Да, а в вашем случае даже такая малость отсутствует...
- Черт бы побрал всех этих местных хозяев, - проворчал один из путников, - в каждом городе свои правила!
- Это плохо только для опоздавших, вроде нас, - философски заметил другой, - нельзя винить власти за стремление к соблюдению безопасности.
- Дорогой сэр, опомнитесь! Здесь не побережье, а мы - не пираты. Что же нам теперь, ночевать в поле?
- Полагаю, что мы вполне можем рассчитывать на ночлег вот в этой гостинице.
Первый путник скептически хмыкнул, но ничего другого не оставалось. Впрочем, и гостиница оказалась довольно приличным семейным заведением. Скромно одетая девочка, чей юный облик несколько портили ядовито-рыжие волосы, проводила гостей в их комнаты и почтительно осведомилась, не желают ли господа кушать. Господа желали, и она пригласила их в гостиную через четверть часа.
Один из гостей, дюжий краснолицый мужчина с торчащими усами, невозмутимо расправился с ужином и, закурив трубку, строго смотрел в темное окно.
Второй, высокий, высокомерного вида человек, постоянно дергался и подпрыгивал, как горошина на сковороде. Мясо показалось ему слишком горячим, а по ногам ему постоянно дуло. Наконец он завершил свою трапезу гневной отповедью заспанному слуге, который умудрился выплеснуть на него чашку чаю. Неуклюжий малый, бормоча извинения, принялся было вытирать гостя своим не особо чистым платком, и тот взорвался:
- Извольте оставить меня в покое со своей половой тряпкой! И передайте хозяйке, что этот чай пить нельзя - он слишком холодный и пахнет помоями!
Слуга, кланяясь, поплелся на кухню, где его уже поджидала рыжеволосая хозяйка. Она чуть не подпрыгивала от возбуждения, и ее хорошенькое личико - от синих глаз до ямки на подбородке, - выражало живое любопытство:
- Ну как, мастер Дик?
- Блестяще, душа моя, - отозвался Дик Беркли, выудив из-за пазухи распятие - почерневшее, кое-где погнутое, утыканное мутными огромными камнями, - Думал, что мои пальцы на такое больше не способны - не поверил бы, что так просто! Нет, вы только посмотрите, какая красота!
- Это? - разочарованно протянула девушка без всякого восторга, - Якорь с булыжниками?
- Якорь! Душа моя, этот якорь висел на груди самого папы!
- Боже, ему, должно быть, тяжеленько было. Неужто папа не мог себе позволить что-нибудь более изящное?
Вместо ответа Дик Беркли как следует потер крест о рукав - и тотчас, как по волшебству, мутные камни заблестели, как звезды.
- Ух ты! Это прямо рубины!
- Черт возьми! Уберите свои грязные руки! - и ограбленный гость, появившись откуда ни возьмись, пнул стоящего к нему спиной Дика. Тот упал, однако драгоценность из рук не выпустил. Тогда гость навалился на него и схватил за горло. У него оказались отменно сильные руки и весу в нем раза в два больше; белый свет померк в глазах у Дика.
Однако в эту минуту раздался глухой стук - и мертвая хватка ослабла.
- Мастер Дик, вы живы? - тоненьким голоском спросила девушка. В руках она все еще сжимала чугунную кочергу, - Он вас не убил?
Дик выбрался из-под поверженного противника и потер горло:
- Убить не убил, но чуть не задушил.
- Палач это исправит, - сообщил второй гость, дергая себя за ус. Он стоял, привалившись спиной к стене, и обильно потел.
- Бросьте, лейтенант! - дружелюбно сказал Беркли, в то время как девушка нерешительно гладила его по плечу, глядя на него испуганными глазами.
- Вам легко говорить «бросьте», - мрачно проворчал лейтенант Скотч, - когда всех нас повесят. Вам легко говорить, у вас нет детей.
- Этому горю легко помочь, - благодушно парировал Дик, - Давайте-ка вынесем его отсюда.
- А если он еще жив?
- И этому горю легко помочь.
... Когда мятежная душа королевского курьера упокоилась в болотной жиже, а Беркли перестал шипеть и откашливаться, лейтенант наконец решился:
- Мистер Беркли, вы совершили преступление.
- Да, - рассеянно подтвердил тот, - даже два. Ведь сначала я украл этот крест.
- Вас повесят.
- Если не выдадите, не повесят.
- Получается, я укрываю преступника. За двадцать лет беспорочной службы... я не привык, сэр!
- Позвольте... вы собираетесь меня арестовать? - уточнил Беркли. Все это время он шел впереди, а лейтенант сзади. Теперь Дик остановился, обернулся и в упор взглянул на своего спутника.
В любое другое время его вид - блестящая в лунном свете голая голова, галстук между лопаток, сползающие штаны на два размера больше, чем следовало, - мог вызвать снисходительный смех. Но умудренный лейтенант не смеялся, более того, попятился.
- Послушайте, вы, - процедил Беркли, крепко взяв его за лацкан, - подумайте своей тупой башкой: для себя я это делаю? Для детей, которых у меня нет? Я делаю это для вас, чертов лейтенант, и для ваших чертовых детей я это делаю! Давайте выудим его из болота, повесим обратно этот чертов крест и пусть идет с богом.
Лейтенант оставил слабые попытки освободиться и молча кивал головой.
- А что вы скажете Мэри Кинг? Что вы скажете всем тем, в городе, когда она перезаражает всех вас - только потому, лейтенант, что у вас, видите ли, совесть! Когда мы потрошили арабов и евреев - два квартала остались без денег, - вы же молчали. У вас какая-то особая совесть, лейтенант?
- Постойте, тут надо не так... - попытался встрять лейтенант. Он вдруг четко увидел вокруг безлюдное место - болота, чахлые деревья, равнодушная белая луна и мертвый, остановившийся взгляд страшного человека. В нем не осталось ничего от того заурядного господина в жилете, который два дня назад вяло сопел на чужом письменном столе.
- У меня нет совести, - чеканя слова, произнес Беркли, - Я не имею права на совесть, если вы понимаете, о чем я. Выбирайте: или вы идете со мной, или мы здесь расстанемся.
- Я с вами, - тотчас ответил лейтенант, ибо выбора у него не было.
... Спустя некоторое время, когда мертвецки пьяный лейтенант уполз уже в свою конуру, Дик все еще сидел, водрузив локти на стол, и размышлял. Мысли текли неторопливо, как кисель, и так же были вязки и неопределенны. Выпито уже было достаточно, перед глазами гуляли яркие шары, но память осталась чиста и звонка, как первый лед или зеркало. И в ней, как в зеркале, Дик видел то, что хотел видеть больше всего на свете.
Чистые серые глаза, засасывающие, как водоворот, и взгляд, холодный и бесстыдный одновременно, белая, чуть дрожащая рука в его ладонях, волна серебристых волос, падающая на грудь, и сама грудь - белая и холодная, как снег, и так и тянет прижаться к ней, чтобы охладить пылающую кожу.
Он схватился за уши - они горели, как оладьи.
- Черт знает что такое, - проворчал Дик, передергиваясь от неловкости, - Это как-то уж...
Тут ему в голову пришла еще одна мысль, единственно и несомненно верная. С этой мыслью он поднялся из-за стола, прошел по коридору и толкнул дверь одной из комнат. Как и следовало ожидать, она была не заперта.
- Боже мой, мастер Дик...
- И не вздумай стесняться... после всех этих упражнений такой аппетит, - туманно пробормотал он, стаскивая одежду.
Глава 11
Интересные мысли
... Дик проснулся и несколько минут пытался понять, где он находится. Под щекой находилась непривычно свежая простыня, сбоку на подушке благоухала копна ядовито-рыжих волос. Он потянул одеяло на себя, чтобы получше рассмотреть, но девушка тотчас жалобно заскулила:
- Прошу вас, я больше не могу! - при этом она упорно натягивала одеяло до тех пор, пока на поверхности не осталась одна огненная голова.
- Вот еще, глупости! Сколько можно! Я тебе не итальянский шарманщик. Я есть хочу.
Потом, когда он сидел в кровати и поедал яичницу, девушка спросила:
- Правда ли, что вы сами, добровольно, ходили в Чумной форт?
- Правда, все правда, душа моя... - невнятно ответил он, ибо пил чай.
- Это у вас оттуда? - она указала на рубцы на ребрах.
- Какой зоркий глаз, - кисло восхитился Беркли, натянув простыню, - и с чего это вы взяли, что такие рубцы раздают только там?
- Я видела такие следы раньше. Вот это - охотничий хлыст, а на конце - свинцовая звездочка.
- Ну-ка, подите сюда, - Дик оставил чашку и усадил даму на кровать, - Рассказывайте подробности. Особенно интересно, кто еще щеголяет такими узорами.
- Есть один, - уклончиво ответила она, отводя глаза, - из Чумного форта.
- Ого, - восхитился Дик, - Вы смелая девочка.
- Я его полюбила, он помогал мне, а потом...
- Неважно, что потом, - он мягко вернул ее к основному, - значит, из чумного форта... уж не могильщик ли?
Бледные щеки девушки вспыхнули:
- И не стыдно вам!
- Боже, да вы покраснели! Видать, серьезное дело?
- У него со всеми серьезное! - запальчиво оборвала его девушка. Дик тотчас замолчал, зная по опыту, что продолжение последует.
- По нему сохли все девки в округе. Как же, тихий, вежливый, да еще и богатый. Он ведь в секретарях у этой змеи, у этой выдры, у этой...
- Пардон!
- Да что там! Он любит ее без памяти, и до беспамятства же боится. Вот за ним все бегали, а он меня выбрал, знаете почему?
- У этого малого хороший вкус?
- Я на нее похожа, на эту....
- Боже мой.
- Как же, я и роста такого же, и блондинка, и глаза у меня тоже серые!
- Вот так... - пробормотал Дик, присмотревшись внимательнее - раньше такой поворот ему в голову не приходил.
- Ну... была блондинка, - смутилась она, - теперь-то они седые, если честно.
- Да, узнаю хну Азиза... то-то, должно быть, будут дивиться приезжие: весь город как заваленный апельсинами.
- Вот вы смеетесь, а мне не до смеху. Видели бы вы, как она над людьми глумится, эта ведьма, эта...
- Душа моя!
- Да вы сами подумайте, мастер Дик. Вот вылечила она нас: живите, мол, и радуйтесь! Чему радоваться-то? Дома наши заняли, вещи сожгли. Говорят, что сожгли, а соседка в моей юбке ходит! По улицам страшно ходить - забьют. Если бы не вы с вашей гостиницей - гнить мне в придорожной канаве. Так не всем везет. А как она вышагивала тогда, королева, благодетельница, сукина дочь!
- Милая моя, прошу вас...
- Всех свалили во дворе, под дождем, бредят, ругаются, помирают - Страшный суд, вот что это такое было, мастер Дик. И она держала нас всю ночь, а потом вдруг вышла - и нате, раздала всем, кто не сдох, по капельке своего зелья. Адское зелье, да смилуется надо мной господь... и по вкусу - чистая кровь.
- Детка, вы бредите?
- Ничуть! И кто как выпьет - сразу пузыри лопаются и засыхают. Судороги, как при трясучке, и волосы прям на глазах линяют. Ясно?
- Хотите сказать, она вас всех кровью вылечила? Чьей?
- Да ее же, наверное...
- Вы с ума сошли. Если было вас три сотни мальков, даже если каждому по капле... - он посмотрел в потолок, пошевелил губами от натуги и бросил это дело, - да у коровы столько крови нет!
- Не знаю, сколько у коровы, только вкус был как у крови, - упрямо повторила девушка и нахмурилась, - почему вы не верите?
- Верю, верю, - ласково, как больной, ответил Дик, - ну вот, уже расплакалась... ну что такое, в самом деле. Детка! Очнитесь! Если, как вы говорите, она всех вас вылечила, то кто остался в форте?
- Не знаю я! - всхлипывала девушка. Ее хорошенький носик напоминал спелую сливу, - может, в бараках кто и остался... а-а-а-а-а! - она зарылась в подушку и зарыдала от всей души.
Приговаривая разную успокоительную чушь, он притянул девушку к себе и пошел на улицу часом позже.
Глава 12
Дик Беркли делает предложение
Мэри Кинг стояла на балконе, курила и смотрела на город. В полдень истекал срок, поставленный ею властям, которых нет, для отдачи денег. Которых, судя по всему, нет тоже.
Первый приступ ярости, овладевший ею, давно схлынул, и сейчас она с неохотой раздумывала о том, зачем, в сущности, ей понадобились все эти хлопоты с открытием форта. Никакого вдохновения ей эта мысль не приносила.
Неприбранные волосы лезли в глаза и страшно мешали, Мэри раздраженно откинула их с лица, осыпав себя кусачими искрами из трубки. На дорогом халате появилась россыпь мелких дырочек, но Мэри не обратила внимания.
Она задумчиво глядела серо-зеленую воду. Голова у нее шла кругом, мысли путались, как корабельная бечевка: казалось, только-только разберешься, где у какой-либо мысли голова, а где хвост, как она тотчас связывалась в тугой пугающий клубок. Сердце прыгало, как мячик, и все звуки доносились до нее как сквозь плотную пелерину, а под ложечкой ныла и сосала какая-то неведомая холодная пустота.
- Да что же это такое! - громко сказала она, корчась от неудобства, которое приняло вполне осязаемые, телесные очертания - как если бы у нее пропала рука или нога.
Трубка между тем благополучно потухла. Выругавшись, Мэри выбросила ее в воду.
Еще немного, и я сойду с ума, отчетливо поняла она, мне надо немедленно что-то с этим сделать.
Она вернулась в кабинет и села за стол, твердо решив навести порядок в счетах, но цифры точно чертики, прыгали перед глазами. Она пошарила на книжной полке и извлекла какую-то книжку, казавшуюся занимательной, однако она казалась написанной по-арабски и Мэри не понимала ни слова.
В отчаянии она пошарила в поисках трубки, не нашла, пошарила еще раз и, обрадовавшись, изо всей силы позвонила.
Она терзала звонок до тех пор, пока не появился ее секретарь. Взъерошенные волосы и потерянный взгляд говорили о том, что он как раз работал.
- Я была бы вам очень признательна, - звенящим голосом начала она, - если бы вы перестали наводить порядок на моем столе - точнее, то, что вы понимаете под словом порядок. Извольте вернуть мою трубку!
- Так это вы потеряли ее, трубку? - переспросил Сент-Джон, мучительно морща лоб, - Я думал...
- Меня не волнует, что вы думали! Я не знала, что вы вообще умеете думать! Извольте сказать, куда она делась!
- Я сидел внизу и разбирался с бумагами, - начал Сент-Джон, ища подсказку на потолке, - Один листок улетел со стола, я пошел за ним и тогда мимо меня что-то пролетело. Я подумал сначала, что это вы меня зовете. Теперь-то я понял, что вы ее потеряли, вашу трубку... так что, - он пошевелил пальцами, точно высчитывая что-то, - примерно... примерно десять минут назад она погрузилась в реку... если с тех пор ее не проглотила какая-нибудь рыба, то трубка ваша плывет в сторону моря с максимально возможной скоростью.
- Убирайтесь, - холодно процедила Мэри.
- У вас усталый вид, - заметил Сент-Джон как ни в чем не бывало, - быть может, выпьете горячего чаю и ляжете спать?
- Знаете, - задушевно сообщила она, - вы меня жутко раздражаете. Как это вам постоянно удается?
- Я как-то привык, - ответил он, пожимая плечами.
- Неужели вы не можете прекратить это? Сделайте что-нибудь с собой.
- Зачем это? - искренне удивился Сент-Джон, - И что, по-вашему, я должен сделать?
- Господи... ну я не знаю... разозлитесь на меня, что ли... Слушайте, - пораженная этой мыслью, Мэри даже привстала, - я издеваюсь над вами, оскорбляю, заставляю делать бессмыслицу... Вы же мужчина, в штанах, в конце концов. Как вы можете терпеть мои выходки?
- Вы меня спрашиваете? - уточнил он по своему обыкновению.
- !!!
- Хорошо, хорошо, вы только сядьте... ну что же мне сделать, чтобы вы перестали метаться по стенам? Вы каждую ночь бегаете туда-сюда по комнате, вы на себя не похожи... у вас волосы в беспорядке. Где ваш гребень?
- Господи, - простонала Мэри. У нее было такое чувство, что ее сейчас вырвет, - перестаньте же надо мной издеваться! У меня ужасно болит голова... - невнятно пожаловалась она, упираясь лбом в стол.
Сент-Джон, мягко усадив ее обратно в кресло, уже осторожно вытаскивал из волос шпильки. Делал он это куда более ловко, чем считал или писал. Мэри мельком подумала о том, что он, должно быть, слишком часто это делает.
Надо было бы возмутиться, оттолкнуть, ударить, но она слишком устала, и слишком приятная прохлада исходила от его рук. По крайней мере, злоба, от которой сводило болью затылок, отступила.
- Пожалуй, мне стоит уволить горничную, - пробормотала она.
Блаженствуя, Мэри откинула голову и закрыла глаза.
Она не видела его манипуляций, но ясно представляла и чувствовала, как аккуратно и педантично расчесывает он спутанные волосы, как бережно укладывает их. Она слушала, как гребень шуршит и искрится, а волосы стекают сквозь зубья, как песок сквозь пальцы.
Она уже почти засыпала, как вдруг услышала тихий голос Сент-Джона:
- Там в окне мистер Беркли, с ним - пять носильщиков, нагруженные ящиками... полагаю, он вовремя...
- Что?! - она тотчас ожила, вскочила, подбежала к окну, потом заметалась по кабинету. Дыхание у нее перехватывало, словно она проглотила что-то горячее, сердце билось где-то в горле. Наконец она выхватила у Сент-Джона гребень и бросилась наутек.
От хозяйского толчка дверь распахнулась, стукнувшись о стену.
- Ждите здесь, - приказал Дик Беркли носильщикам.
- Прошу вас, мистер Беркли, - не оборачиваясь от окна, пригласил Сент-Джон, - Вижу, вы с победой.
- Да и вы, я гляжу, бодрячком, - парировал Дик. Сент-Джон обернулся и на мгновение ослеп.
Куда девались узкие брючки и сальный жилет? Прекрасно сшитый черный камзол с огромными манжетами, ослепительный жилет, белоснежная рубаха и начищенные башмаки наводили на мысль, что их хозяин - особа важная и куда более значительная, чем ничтожный тип в потертой одежде викария. Лысую голову мистера Беркли венчала немыслимая по чистоте шляпа, которую он тотчас небрежно бросил на стол.
Дик Беркли вразвалку прошелся по кабинету, косясь на зеркала, уселся в кресло, поспешно покинутое Мэри, и в упор воззрился на Сент-Джона.
- Как ваши ребра? - тотчас учтиво осведомился тот.
- Вашими молитвами, - буркнул Дик, невольно поежившись от воспоминаний.
- Не желаете ли чаю? - осведомился далее Сент-Джон.
- Послушайте, как вас там... - Сент-Джон вежливо поклонился, - Неважно, - Дик смерил его с головы до пят и, помедлив, объявил:
- Вы мне не нравитесь.
- Я никому не нравлюсь, - грустно ответил тот, - ничего не поделаешь.
- Почему же... многие юные блондинки поминают вас добрыми словами.
- Вы хотите поругаться? Не надо, - мягко попросил Сент-Джон, - Вы ведь пришли, чтобы с ней поговорить, вот и говорите, только спокойно. Вы сейчас злитесь, и она разозлится. Хлыст - вот он, а я уже пойду, пожалуй...
Дик проводил его взглядом и одобрительно хмыкнул:
- Отбрито неплохо. Не пойму только, как, - но времени размышлять у него не осталось, ибо на сцене явилась сама Мэри Кинг, хозяйка Чумного форта.
Она была ослепительна - с макушки до кончиков крохотных парчовых туфелек. Гордо откинув голову, она проплыла через кабинет и остановилась, опершись фарфоровой ручкой о столешницу. Дик подался вперед, как в ожидании удара молнии:
- Итак, мистер Беркли? - при первых звуках ее голоса он судорожно вздохнул и откинулся в кресле, прикрыв глаза. - Вы, я вижу, полностью освоились?
- Д-д-да... - неслышно выдохнул Дик Беркли, молясь про себя, чтобы этот ответ, который никак нельзя было назвать удачным, вызвал бурю негодования. Главное, чтобы оно было многословным, это негодование.
Только сейчас мистер Беркли понял, что ему не хватало эти три дня.
- Быть может, вы соизволите вылезти из моего кресла? - он упивался этими звуками, впитывал их, как увядший цветок воду.
- Я не могу, - наконец ответил он, убедившись, что без его реплик этот восхитительный разговор прервется, - я должен отдохнуть.
- Извольте встать! - приказала Мэри.
- Вы не стали бы меня ругать, если бы знали, как я устал, - он закинул руки за голову.
Мэри невольно потянула носом, желая уловить его запах.
- Чем же вы занимались все это время? Начищали свои туфли? - как можно спокойнее осведомилась она.
- Ради вас я выпотрошил весь город до последнего квартала, - растягивая слова, провозгласил он, - Я бросался, как сорока, на мало-мальский блеск драгоценного металла.
- Надеюсь, вы не расшиблись, - фыркнула Мэри, отворачиваясь к окну. Ее щеки начали гореть, - Где же все это?
- Прошу! - и Дик, тотчас оказавшийся у двери, картинно распахнул ее.
Пятеро солдат поставили на пол пять же ящиков и замерли навытяжку.
- Ну так откройте же, - недовольно приказал Дик, ибо эффект получался несколько смазанным.
Сняв крышки, солдаты четко, как на плацу, отправились за дверь.
- Должно быть, вы считаете меня за старьевщика, мистер Беркли? - насмешливо осведомилась Мэри, как можно более равнодушно глянув на россыпь колец, бус, четок, тряпок и ковров, - Что ж, спасибо и на этом. Сейчас составим бумагу и будем считать это дело завершенным... - и она потянулась к звонку.
- Постойте-ка, - оказавшийся рядом Беркли нежно отвел ее руку, - я хочу сказать вам кое-что.
- Вы ведете себя как босяк, - эти достойные слова сопровождал такой неторопливый поворот изящной головки и высокомерный взгляд из-под приподнятой брови. Дик чуть не взвыл от восторга, но с сожалением вернулся к делу.
- Я должен сказать вам кое-что, - повторил он, понизив голос, - будет лучше, если никто кроме вас это не услышит. Сегодня ночью я был на мосту и копался в этих ваших мешках.
- Что?!
- Да... увы, это так.
- Как вы... как вы смели?! - задыхаясь, с трудом проговорила она. Ее глаза расширились и почернели, - Вы, ничтожный.... у вас нет совести!
- Тс-с-с-с, - прервал ее Дик, таинственно приложив палец к губам, - по правде говоря, я и раньше понял, что вы блефуете, милая Мэри.
- Я запрещаю вам так меня называть!
- Тихо-тихо, - хладнокровно продолжал он, - если вы были до такой степени добры, что вылечили уйму чумных детей, неужели можно предположить, что вы оставили кого-то про запас? Вы женщина, моя милая, вы или ничего не делаете, или делаете все сверх меры. Господи, какое же вы чудо! - отвлекся он на секунду.
- Замолчите! - Мэри тотчас пришла в себя.
- Хорошо. Итак, в мешках нет никаких трупов - тряпки и дохлые крысы. Как это понимать? Только так: вы просто хотели как следует подоить наш славный город и наполнить старыми дукатами еще один кованый сундук... не так ли?
- В общем, вы угадали, - Мэри смирила нервную дрожь и продолжала как можно спокойнее, - я вижу, что с вами можно говорить откровенно, не так ли, мистер Беркли?
- Вы можете звать меня Дик.
- Благодарю вас, это излишне. Так вот, что вы скажете о пятидесяти процентах?
- Пятидесяти... чего?
- Процентах, мистер Беркли! - она нетерпеливо передернула плечами. - Здесь хватит нам обоим.
- Звучит как музыка - нам обоим, - задумчиво заметил он и добавил с сожалением:
- Нет, не пойдет.
- Шестьдесят процентов, - быстро поправилась Мэри.
Он покачал головой.
- Семьдесят, мистер Беркли!
Та же реакция.
- Восемьдесят. Но вы убиваете меня, имейте в виду!
- Нет.
- Боже мой, да что вам тогда нужно? - в отчаянии простонала она, - ведь вы же меня просто без ножа режете!
- Угодно хлыст? - усмехнулся Дик, - Нет? Тогда слушайте, у меня есть предложение получше.
Мэри стояла возле стола, закрыв лицо руками, а он снова уселся в кресло и продолжил:
- Деньги - это чепуха по сравнению с тем, что я затеял. Я буду говорить, а вы слушайте. Хотя, сдается мне, вы к этому не привыкли... начинайте привыкать.
Мэри не ответила.
- То лекарство, которое вы дали тогда - оно ведь из вашей крови, не так ли?
- Да... - обречено кивнула девушка.
- Эти малолетние негодяи высосали из вас все соки, - сочувственно заметил он, - понятно ваше желание отплатить им тем же. Слушайте меня внимательно. Вы слышите? Господи, да сядьте же! - он усадил ее на свое место и легонько встряхнул:
- Да что с вами? На вас лица нет и руки холодные как лед. А лоб-то, лоб! - он прикоснулся к нему губами, и по телу Мэри прошла дрожь, - Черт возьми, с вами одни беды, - ворча, Дик скинул свой распрекрасный камзол и закутал ее, - Ну, готовы слушать?
- Вы невыносимы, - сказала она, только чтобы сказать что-то.
- Итак, - начал он, пригладив несуществующие волосы, - своими подвигами, Мэри, вы навели меня на очень интересную мысль. Вы поделились своим даром - я называю вашим даром способность не заболевать и, судя по всему, завидное долголетие, - с тремя сотнями наших с вами юных сограждан. Понимаете ли вы, что все это значит? Всем известно, что если рискнуть наложить на себя повязку чумного и ухитриться при этом выжить, то уже никогда не заболеешь.
- Это так, - скорее прошелестела, чем сказала Мэри.
- Вы соглашаетесь со мной, это уже кое-что. Что до крови, то такая жизненная жидкость может нести в себе куда более сильные свойства, нежели тряпка, пропитанная гноем. Как вы считаете? Да, вижу, вы согласны. Теперь вот что: ваши седовласые пациенты не в восторге от того, как их встретили другие горожане, а горожане, в свою очередь, не рады их возвращению. В вашей крепости хватит места на всех их, не так ли?
- Вы хотите переселить их всех сюда?
- Не только, не только. Я хочу, чтобы вы поняли мою мысль. Вы своей кровью вылечили три сотни людей - это много, очень много, я поражаюсь, откуда у вас столько крови! Теперь представьте, скольких можно вылечить при помощи крови этих трех сотен!
- Я начинаю понимать, - медленно проговорила Мэри.
- Здесь, в пяти ящиках, уйма денег. Я ничего никому не скажу, деньги мы не вернем и пустим их в оборот. Построим новые бараки, нужен водопровод, тройная ограда. Если вы как следует постараетесь, то мы начнем делать лекарство от чумы - понимаете меня? Мы будем иметь все золото мира! Если, конечно, вы согласитесь, - завершил Дик.
Мэри послушно подумала.
- Это жестоко... это мерзко... мне это по душе! Вы знаете, это чертовски интересная мысль, - сообщила она наконец, по-новому, с уважением глядя на Беркли, - неужели вы сами придумали?
- Не совсем, - скромно потупил он глаза, - если бы не вы...
- Да, мысль прекрасная, - вдруг помрачнела Мэри, - если бы не я. Куда вы собираетесь деть меня, мистер Беркли? Я не смогу жить в этой лаборатории...
- После того, как дело будет сделано, заправлять тут сможет даже ребенок. Даже этот ваш меланхолик с этим справится...
- Мэри, - вдруг начал он.
- Что? - нарочито рассеянно отозвалась она, подходя к окну, чтобы он не видел ее лица. Все это было слишком, все это не укладывалось в голову. Но самое главное было то, что он вернулся и стоял сейчас перед ней, явно сдаваясь на милость победителя.
- Мэри, - севшим голосом повторил Дик, взяв ее за плечи, - я теперь здесь хозяин. Нет, не здесь... но ведь теперь весь город у меня в кулаке. Никто и пикнуть не посмеет. Я могу дать вам все, что вы захотите... Если вы только захотите... а мне кажется, я вам не противен...
- Как вы смели бросить меня одну? - обиженно прошептала Мэри, с облегчением прижимаясь к нему, - как вы могли уйти просто так, даже не сказав, что вы вернетесь?
...Сент-Джон, приоткрыв было дверь, в оцепенении глядел на тонкий профиль запрокинутого лица, хрупкую шею и ослепительно белое обнаженное плечо... и еще лобастую лысую голову и волосатые пальцы на сияющей нежной коже... услышал тихий хриплый стон, несомненный по смыслу.
Он пошел к себе в комнату, сел, зажав руки меж коленей, и искренне рассмеялся.
Глава 13
Чумной форт несколько лет спустя
- Как вы считаете, Томас, можем ли мы как-то миновать эту кошмарную крепость? - спросил сэр Найджел Неллер своего слугу, - мне бы не хотелось снова там появляться.
- Как же мы ее минуем, сэр, - несколько грубовато отозвался Томас, - в этих болотах только одна дорога...
Плохо приготовленный обед испортил ему настроение, а до сумерек было далеко, поэтому поэтические страхи были чужды его прозаическому уму
Сэру философу, напротив, было не по себе. Прошел год с тех пор, как он познакомился с Чумным карантином и его хозяйкой, но знакомство это, пусть даже и кратковременное, оставило глубокий и неистребимый след в его сердце.
Он не уставал благодарить Всевышнего за проявленную к нему милость - шутка ли, точить лясы с чумным и не заразиться! Правда, известный доктор Штолль уверял его, что заразиться чумой нельзя. Конечно, доктор был такой умный, что его мозги не помещались в голове и вылезали наружу в виде грыжи, но сэр философ почему-то ему не верил. Доказательства, приводимые покойным доктором, всегда казались ему несколько неубедительными
Судьба была жестока к сэру Найджелу. Несмотря на все предосторожности, петляние и блуждание, чертов пряничный домик был неумолим. Когда путники совершали очередной малообъяснимый кульбит, который поставил бы в тупик самую толковую гончую, перед ними невозмутимо предстал Чумной карантин.
Однако если бы сэр Найджел не знал точно, что это и почему оно тут стоит, он бы никогда не догадался. Всему виной были новые стены - двойная ограда безо всяких признаков росписи, нарощенная на высоту человеческого роста. Лес, раньше вплотную подступавший к карантину, отступил примерно на пушечный выстрел.
- Смотрите-ка, сэр, у них ремонт, - заинтересовался Томас.
- Да, недурно, - сэр философ растерянно взирал на внушительный акведук и свод отводного канала - сооружения, которые сделали бы честь любому столичному городу, - Тут перемены, я смотрю.
- Полагаю, что девок нам не видать, - философски констатировал Томас.
Сэр философ колебался недолго, и не потому, что благородная страсть к познанию победила низменный страх. Просто в это время на дороге показался персонаж, который сделал невозможным дальнейшие колебания.
Сент-Джон, оторвавшись от созерцания дороги под ногами, узрел смутно знакомые фигуры. Он водрузил на нос очки и присмотрелся; через пять минут созерцания он подумал, что где-то уже видел этого грузного человека на грузной лошади, причем у них обоих были одутловатые самодовольные лица. Разница была в том, что глаза человека сейчас напоминали две тарелки с маслинами посередине.
Было в нем что-то знакомое.
- Опять? - просипел этот любопытный субъект. По его голосу можно было предположить, что у него ожирение глотки.
- Я не вполне уверен, что вы имеете в виду, добрый сэр, - учтиво отозвался чумной викарий.
- Я, черт возьми, спрашиваю вас, сэр призрак: вы Сент-Джон Мериленд, которому вот уже год надлежало бы мирно почивать в земле... у вас бубоны были, черт возьми! Остановитесь! - завопил сэр философ, - Стойте где стоите!
- А-а-а-а, - Сент-Джон вздохнул с облегчением, - вот вы о чем. Я просто не дорассказал, вы меня покинули с некоторой поспешностью...
- Поспешностью?! А что бы сделали вы? Черт возьми, откуда ветер? - бормотал сэр Найджел, торопливо мусоля палец, - надо встать с наветренной стороны... Вы богаты? - требовательно спросил он.
- Кто, я? - смешался Сент-Джон, - Ну, в общем... наверное, я не беден... я никак не получу известий из Ломбардии и...
- С вашего позволения, хозяин, - почтительно встрял Томас, - у него на носу очки, которые стоят больше, чем вся ваша лошадь...
- Тогда ладно, - успокоился сэр философ.
- Позвольте узнать цель этих вопросов? - полюбопытствовал Сент-Джон.
- Один мой знакомый доктор утверждал, что воздух вокруг бедных больных опаснее, чем вокруг богатых, - важно пояснил сэр Найджел, величественно спускаясь с коня, - Теперь здравствуйте, мистер Мериленд. Вот мы снова в ваших краях и, должен признаться, я поражен изменениями. Водопровод, стены, дорога... мисс Кинг наконец разбогатела? Мне она показалась предприимчивой девицей.
- Не могу сказать, что вы абсолютно не правы, но...
- Ладно, не хотите, не говорите, - благодушно разрешил сэр Найджел, - так здесь по-прежнему веселый дом или склад контрабанды или еще что интересное?
- Опять-таки вы не совсем правы. Здесь община святого Роха...
Сэр Найджел смутился:
- Простите, святой отец... я никак не думал.
- Незачем извиняться, добрый сэр. Прошу вас быть моим гостем. Конечно, если вы меня не боитесь. Уверяю вас, я не заразный.
Бравый охранник, на груди которого красовалось герб с изображением длинноносой маски, приветствовал Сент-Джона и его спутников, двое случившихся рядом особей мужского пола приняли у них лошадей и поклажу. Особь полу женского учтиво поинтересовались у Томаса, не желает ли он откушать что-нибудь с дороги. Томас не стал отрицать, что с дороги его внутренности несколько обезвожены и величественно удалился вслед за гостеприимными аборигенами.
Внутри карантин был по-прежнему больше, чем казался снаружи - это было последнее, что осталось от старого карантина. Остальное выглядело так: прямая аллея, обсаженная можжевельником - от входа до противоположной стены. Дорога заканчивалась небольшой опрятной часовней. От главной дороги ответвлениями тропинки к кирпичным домам в два этажа, просторным и светлым даже на вид. Повсюду цветы и аккуратно подстриженные кусты, в воздухе - приятная свежесть от множества изящных фонтанов с аллегорическими изображениями Смирения и Пользы.
Дом, в котором довелось сэру Найджелу провести памятную ночь, сиял добропорядочным плющом, который подобно плащу покрывал его стены. Сент-Джон провел своего гостя по мраморной лестнице и пригласил войти в кабинет.
Это помещение, ранее являвшее собой помесь кают-компании и будуара, теперь имел вид довольно чопорный. Зеркала исчезли, равно как и легкомысленные гравюры на стенах; на огромном столе - залежи бумаг и счеты, по стенам - шкафы, помещавшие в себе сокровищницу человеческой мысли в одинаково роскошных переплетах.
- У вас стало совсем по-другому, - из-за скудости убранства комнаты, сэр Найджел с интересом разглядывал своего визави, - Вы же ни капли не изменились. Как это вам удается, черт возьми?
- Не могу вам сказать, но уверяю вас, что ничего для этого не делаю.
- Ну да ладно. Какие новости у вас - кроме очков, разумеется. Очки прекрасные!
- Благодарю вас. Что до новостей, то неужели вы не слыхали про наши изменения?
- Как видите, нет.
- Где же вы были все это время? - удивился Сент-Джон. - Желаете рюмку горячительного? Или, может, кальян? Помню, он вам понравился. У меня остался тут в шкафу...
... - У вас тут что, теперь нет никого? Улицы пустые.
- У нас много людей, - возразил Сент-Джон, - просто сейчас у них отдых. Через четверть часа пойдут выпьют чаю с хлебом, потом пойдут гулять.
- Погодите, погодите. Что значит: пойдут, выпьют, гулять... они это как, все вместе делают?
- Здесь такой порядок.
- Порядок интересный. Вы на осадном положении?
- Нет, но выходить без разрешения нельзя.
- Теперь вы здесь главный?
- Ну в общем, вы угадали.
- Так что за люди тут живут?
- Люди... немного необычные...
- Да, необыкновенно послушные. А если, скажем, не хочет кто-то идти гулять со всеми?
- К сожалению, мы не властны над нашими желаниями. В случае со здешними жителями... понимаете, им тут лучше. Они получают кров, еду, питье, о них заботятся так, как никто и никогда не будет заботится. Все бесплатно.
- Что же вы забираете взамен? Их души?
- Не совсем. Право же, сэр Найджел, неужели вы ничего не слышали про общину Святого Роха? Рассказчик из меня неважный, но... Пожалуй, вам стоит прочитать это, - Сент-Джон взял наугад несколько листков со стола и протянул его гостю.
Сэр Найджел углубился в чтение и, по мере того, как смысл прочитанного доходил до его разума, его глаза становились все больше и больше.
С получением сего, читал он, убедительнейшая просьба направить в наш адрес такое количество вашего чудодейственного средства, чтобы его хватило на сто двадцать человек. Оплату подтверждаю, подпись - на этом месте глаза сэра философа почти вылезли из орбит, ибо он узнал личную печать одного могущественного и сказочно богатого восточного владыки.
Другая бумага оказалась кредитным письмом, по которому следовало получить у банкира сумму, достаточную, пожалуй, для покупки скипетра германского императора.
- Я кажется понял... но не желаете ли вы сказать, что вы нашли лекарство против чумы? - с замиранием сердца проговорил сэр Найджел, - Эти письма... эти деньги...
- И снова вы угадали...
- Но как?
- Это такая долгая история, и, боюсь, я не совсем понимаю, как это случилось... - за окном вдруг раздался резкий сигнал, похожий на звук горна, - А вот и наши жители.
Сэр Найджел поспешил к окну, выглянул - и обомлел.
Пустынные дорожки точно заполонили призраки, если бы призраки могли появляться среди бела дня. Все, сколько их было, с седыми головами и все одеты в серые хламиды. Но самое главное и необычное: все они были детьми.
Дети шли, чинно разбившись четко по двое, не больше ни меньше, брели в сторону казенного вида здания, в окне которого маячил желтый флаг.
- Что сие значит? - прошептал сэр философ.
- Желтый флаг? - рассеянно переспросил Сент-Джон, покусывая перо, - Это значит, что к чаю сегодня сахар...
- Что случилось с этими несчастными? - спросил сэр Найджел и крепко присосался к кальяну.
- Если коротко, то они заболели, потом вылечились. Их родители почти все умерли, в городе оказались недовольны подобным соседством, их пришлось переселить сюда. Здоровье у них хрупкое, поэтому им приходится соблюдать строгий режим...
- Режим, говорите?! - рявкнуто было довольно громко, настолько громко, что сэр Найджел подпрыгнул на ягодицах. Крепко сбитый человек, - судя по манере носить усы и говорить - военный, - четко промаршировал к столу, уперся в него ладонью и грозно пошевелил усами. Почти перед носом сэра философа оказалась его рука - красная, шершавая и волосатая.
- О каком режиме изволите говорить, сэр? - прорычал он, свирепо уставясь на Сент-Джона, на лице которого отразилась страшная усталость и покорность судьбе. - Почему вы, черт подери, разрешили внеочередную прогулку по лесу?
- Детям надо гулять, - тихо ответил обвиняемый, - Ничего страшного не произошло, я лично сопровождал их...
- Вы? - на круглом лице пришельца отразились попеременно удивление, ярость и холодное презрение, - Да что вы, прости господи, можете гарантировать своим присутствием, сэр? Да вас любая белка пополам перекусит!
- Не знал, что белки так кровожадны...
- Перестаньте наконец надо мной издеваться! Вчера прогулка, позавчера вы позволили им лишнюю порцию патоки, а завтра они потребуют, чтобы их кормили сливками!
- Им надо хорошо питаться, - вяло проговорил Сент-Джон, тая, как снежная баба.
- Их надо хорошо выдрать, да-с! И вас, пожалуй, тоже, сэр святоша!
- МАЛЧАТЬ! - пришедши в себя, сэр философ рявкнул так, что военный тотчас бросил стучать кулаками по столу и вытянулся во фрунт, что при его штатской одежде выглядело довольно нелепо.
- Не сметь повышать голос! Вы не в казарме, черт подери, мы не ваши солдаты! - гремел сэр Найджел. Его глас, закаленный во многих философских диспутах, наполнил собою все помещение, - Извольте убраться вон!
- Слушаю, сэр! - вылупив совершенно белые глаза, отчеканил тот, повернулся и - правое плечо вперед, носок к носу, - промаршировал за дверь.
- Довольно сильная дискуссия, вы не находите? Кто этот грубиян? - переводя дыхание, спросил сэр Найджел.
- Это... - Сент-Джон мучительно тер полуоглохшие уши, - как это... начальник здешнего гарнизона. Его зовут Скотч, лейтенант Скотч.
- Какая-то мелкая сошка, - кипятился сэр философ, - Вам надо быть строже, вы же тут хозяин! И потом, почему он на вас кричит, этот сопляк? Ему от силы сорок лет, вы же старше его - и по должности, и по возрасту... - он осекся.
- Спасибо, сэр Найджел, за вашу заботу, но вы же знаете - на меня все кричат.
- И то верно, - остыл сэр философ, - я только сейчас вспомнил: стоило вам показаться в классах, как даже у меня, существа далеко не злого, появлялось сильное желание отлупить вас. Оставим это. Скажите лучше, в чем дело. Почему этим детям нельзя было гулять?
- Так я же сказал... по правилам ни один житель общины не может выходить за ворота. Тут есть небольшой парк, сады, фонтаны. Но ведь им это все уже надоело. Я и решил сводить их в лес... а лейтенант испугался, потому что правила запрещают: вдруг кто-то захочет украсть их...
- Господь с вами, - недоверчиво сказал сэр Найджел, - кому нужна куча сопляков и соплячек, да еще чужих?
- Это, как я уже сказал, не простые дети. Собственно, лекарство от чумы - они сами...
Сэр Найджел вздрогнул так, что чубук стукнул его по зубам. Мыча от боли, он повращал глазами и переспросил. Услышав тот же ответ, он покачал головой:
- Вы все-таки повредились, э?
Сент-Джон пожал плечами.
- Вы что их тут, варите?
Сент-Джон поежился:
- Скорее, их тут откармливают. Они тут как бычки в своих стойлах - маленькие комнатки, тщательно подобранная пища, охрана вот... они очень ценные, очень... У каждого свой номер, тавро, как у скотов. Раз в неделю они сдают кровь, и из нее под большим секретом делают лекарство. Вы видели, сколько это стоит. Все новое, что вы видите, построено на эти деньги...
- Ну знаете, это уже... да кто же это придумал? И как, черт возьми, вы согласились в этом участвовать?
Лицо Сент-Джона приняло странное выражение:
- Я обещал миссис Беркли, что буду ей помогать.
- Кто такая миссис Беркли?
- Это жена нашего мэра, мистера Беркли. Вы ее знаете, ее девичья фамилия Кинг, Мэри Кинг.
- Вот как, - сказал сэр Найджел, ибо больше сказать ему было нечего.
- Все обстоит именно так и никак иначе. Понимаете, это же была моя идея - вылечить детей. Мэри... то есть миссис Беркли, меня предупреждала, но я настоял. И это справедливо, наверное, что я тут. Тут есть еще длинноносые - их вы видели в прошлый раз... нет, не видели, они спали. Да, это Герберт.
Сэр Найджел увидел огромную подводу, запряженную холеными лошадьми, вычищенными так, что в их гладкие бока можно было смотреться Правил подводой долговязый ушастый субъект с огромным носом, руки и ноги которого, казалось, голове не подчинялись.
Увидев гостей, Герберт-Палтус вежливо приподнял шляпу:
- С вашего позволения, Сент-Джон, мы едем гулять, - и подвода двинулась далее по дороге. На ней чинно сидело порядка двух десятков детей в возрасте от пяти до тринадцати лет. Они с любопытством рассмотрели сэра Найджела, а одна леди лет двенадцати фыркнула и высказалась в том смысле, что какие, надо же, бывают люди на свете.
- Куда это они?
- Покатаются десять кругов внутри ограды, потом за ними пойдут следующие.
- Слушайте... - помявшись, начал сэр философ, - вам не кажется, что это как-то... нехорошо?
- Эти дети спасают много людей, достойнейших людей, - вяло ответил Сент-Джон, глядя под ноги, - людей, которые могут оплатить огромную цену, назначенную адским мистером Беркли, чтоб кишки его вылезли и задушили его во сне...
- Но вы, что делаете вы? Как вы можете?
- Понимаете... Я никчемная тень, я оторопел на всю жизнь и потерял способность негодовать, эту благородную особенность благородного ума... К сожалению, я люблю жизнь больше, чем боюсь Бога... и у меня есть подозрение, что его я никогда не увижу. Когда я будто бы со стороны смотрю на свою немощь, то мне кажется, сэр Найджел, что... - он поколебался, но все-таки закончил:
- Мне кажется, что я бессмертен.
- Что же вы собираетесь делать? - растерянно спросил сэр философ.
- Вы задаете вопрос, на который я не могу ответить. Для ответа на такие вопросы нужна совесть.
Глава 14
Мистер мэр и его жена
С шикарным шорохом отворилась немыслимо дорогая дверь. Мистер Ричард Беркли поднял глаза и кивнул своей обожаемой супруге.
- Я сейчас присоединюсь к тебе, моя дорогая. Мне нужно закончить пару писем.
- Не торопись, - милостиво разрешила миссис Ричард Беркли, ранее известная как Мэри Кинг, - я могу подождать, - с этими словами она повернулась и вышла.
- О боже, - пробормотал Дик, провожая ее зачарованным взглядом. Прошло уже достаточно времени для того, чтобы охладить самую горячую голову, да и характер Мэри ничуть не изменился, а Дик Беркли любил ее по-прежнему. Иногда, в минуты просветления, он спрашивал себя: не слишком ли это хлопотное занятие? Спору нет, жена его красива и умна - сочетание, идеальное для сильного мужчины, ищущего острых ощущений. Она также дьявольски высокомерна и тщеславна. Она так легко вошла в свою новую роль исключительно богатой сумасбродки, как будто всю жизнь к ней готовилась. Убедившись в своей власти над мужем, она закатывала истерики, заставляла его исполнять все свои прихоти, в том числе и такие, которые никак не подобают супружеской чете. После нескольких безобразных сцен господин мэр запретил лакеям отпирать двери, запертые изнутри, что, кстати говоря, вызвало только одобрение у этих последних. Лакеям не нравилось, пробираясь ночью на кухню в поисках холодного пирога, каждый раз сталкиваться с хозяйскими усладами далеко не кулинарного толка. То же самое ощущали садовники, горничные и конюхи.
Причиной такого неприятия была не только элементарная стыдливость, но и боязнь того, что мистер мэр пожелает избавиться от них и как от слуг, и как от свидетелей. Поводы для беспокойства были.
Леди имела обыкновение переодеваться, нисколько не смущаясь чужого присутствия, будь то присутствие лиц дамского или мужского пола. Слуга, пришедший со стаканом бренди, который леди Мэри выпивала теперь после пробуждения, застал ее в полном неглиже. Ничуть не смущаясь, мадам выпила стакан и попросила слугу помочь ей затянуть корсет, что тот с большим старанием и проделал. Можно было поручиться, что при этом никто не присутствовал и что сам слуга вряд ли стал распространяться об этом везении, однако вскоре счастливчик куда-то пропал. Вскоре о нем забыли, как о потерянной перчатке.
Как-то у леди появилась горничная, исключительно привлекательная особа, кажется, француженка, ибо она как-то по-особому очаровательно картавила. Леди прониклась к ней необычайным доверием, приблизила к себе до такой степени, что они стали больше напоминать закадычных подружек, нежели служанку и госпожу. По вечерам они часто уединялись в спальне леди, откуда то и дело доносились смех и бренчание клавикордов, а иногда какие-то особые короткие взвизги.
Мистер мэр, шедший мимо, заинтересовался и постучал в дверь. Ему долго не открывали, а только чем-то усиленно шуршали и шептались. Утратив своеобычное спокойствие, мистер Беркли обрушился на дверь и снес ее с петель. То, что он наблюдал, осталось невыясненным, однако многие слуги слышали, как он прошествовал на балкон на втором этаже, волоча нечто, судя по звуку, довольно тяжелое и упирающееся.
Садовник, удобрявший в саду розы, клялся, что своими глазами видел, как господин мэр свесил с балкона тело безумно визжащее и более чем скромно одетое. Подобравшись поближе, садовник разглядел, что его господин мирно попивает вино, держа бокал с непринужденным изяществом, а в другой руке у него зажата роскошная шевелюра, обладательница которой и висела на высоте двух этажей, оглашая сад пронзительными воплями.
- Желаете, чтобы я вас отпустил, мадемуазель? - вежливо осведомился господин мэр.
В ответ разразился поток французской речи, пересыпанной самыми жалобными отечественными ругательствами.
- Хорошо, я дам вам шанс убраться отсюда, - смилостивился мистер Беркли, легко, как перьевую подушку, вытянув даму на балкон, - если вы уложитесь в сорок минут. Если не успеете, то я разбужу свою лошадь и славно поохочусь.
В остальном же семейная жизнь четы Беркли была довольно безоблачной. Господин мэр, снискавший себе пожизненное признание и благодарность за избавление горожан от чумной угрозы и неуклонное наполнение городской казны, пользовался бешеной популярностью. Небольшая оппозиция немного ворчала на него за то, что он слишком рьяно заботится о благе сограждан и непозволительно мало спит.
Итак, Дик Беркли закончил письма и отправился в гостиную, где Мэри пила на этот раз чай.
- Тебе к лицу это платье, - искренне заметил супруг, любуясь названными предметами, - Настоящий индиго...
- Я мало спала, - мрачно ответила она, - Это синева от недосыпа. Ты мне надоел, Дик Беркли, своими приставаниями.
- Вини в этом только себя, моя дорогая. Ну-с, поедем кататься? Ранняя осень, свежий воздух. Птички вот...
Мэри достала из драгоценной сумочки не менее драгоценные кисет и трубку.
- Да, прогуляться было бы приятно, - заметила она, закуривая, - одним, я надеюсь, что твои церберы оставят нас в покое.
- Надеюсь, ты сделаешь мне приятное и не станешь курить хотя бы на прогулке?
- Все что угодно, дорогой супруг. Что угодно, только не это. Ты готов?
... В лесу было тепло, солнечно и тихо. Они ехали бок о бок, Мэри попыхивала трубкой и рассеянно смотрела по сторонам, Дик то и дело поглядывал на нее сбоку.
- Ты что, давно меня не видел?
- Очень давно. Тебя ведь не было целое утро. Ты где была?
- Да так, - легкомысленно ответила она, вызвав в супруге желание свернуть ей шею, - если тебе действительно интересно, то просто шлялась по городу.
- Что за выражения. И потом, я же запретил тебе это делать, - строго сказал Дик, - ты подвергаешь себя опасности.
- Что за всемогущий мэр, который не может защитить собственную жену? - ехидно осведомилась Мэри.
- Что за жена, которая не дает возможности ее защищать? - хмуро парировал Дик, - Что ты имеешь против охраны? В этом лесу парочка вооруженных солдат была бы очень кстати...
- Прошу тебя! - нетерпеливо отрезала она.
Они переехали мост, соединяющий город и карантин.
- Все ли в порядке там? - спросила Мэри, кивнув на высокую стену.
- Не забивай себе голову всякой чушью, - посоветовал Дик, - ты прекрасно знаешь, что все хорошо и все равно постоянно спрашиваешь. Если ты очень хочешь, можем заехать в гости, навестим нашу постную образину. Тем более что Сент-Джон в последнее время стал слишком много себе позволять. Лейтенант Скотч жалуется, что он водит детей гулять в лес.
- Ну и что? - легкомысленно осведомилась Мэри, - Детям гулять надо. Говорят, что час прогулки заменяет им две тарелки гречневой каши. Так что викарий экономит тебе гречку. И печенку, пожалуй.
- Нет, ну что ты говоришь? - возмутился Дик, - любой из этих детей стоит состояние. Если хотя бы один пропадет, я сделаю из этого святоши филе!
- Ричард, ты мне надоел, - безапелляционно прервала Мэри, - еще одно слово - и я от тебя ускачу.
- Не вздумай, - заволновался он, - ты в дамском седле, ты можешь упасть.
В ответ Мэри от души хлестнула свою лошадь и злая кобыла, совершив олений скачок, бросилась вскачь. Дик, неважный наездник, несколько замешкался, но потом руганью и пинками как взбесил своего покладистого коня, что тот всхрапнул и понесся, куда глаза глядят.
От воздуха, ставшего вдруг чрезмерно плотным, засохли и засаднили глаза, сквозь прикрытые веки Дик видел впереди неясное пятно, которое и было, судя по всему, его женой.
Он был так поглощен стараниями удержаться в седле, что совсем не следил за дорогой. Полоумное животное, бессовестно воспользовавшись этим, шарахнулось в сторону и сигануло через канаву. Радость свободного полета тотчас сменилась горьким разочарованием: он перелетел через голову лошади, упал под копыта. Последнее, что он услышал и почувствовал - тошнотворный хруст и острую рвущую боль.
... - Смотрите-ка, - сказал сэр Найджел, просыпаясь и указывая рукой, - Чья-то лошадь сбежала.
Они стояли на стене Чумного карантина, и Сент-Джон подробно рассказывал про устройство водопровода и сброса сточных вод, поминутно сверяясь с какой-то бумажкой - и сэр Найджел слушал его с неподдельным интересом до тех пор, пока указанное животное не отвлекло его внимания.
Сент-Джон надел очки и присмотрелся:
- Да, действительно, это лошадь... надо бы послать кого-нибудь ее поймать... Герберт! Друг мой, вы не заняты?
- Попросите осмотреть местность - может, ее криворукий хозяин где-то здесь, - лениво посоветовал сэр Найджел, готовясь снова погрузиться в сон, - так вы говорите, от свинцовых труб вы отказались...
Как сквозь туман Дик увидел над собой незнакомую физиономию с оттопыренными ушами и глазами навыкате и еще одну, с выскобленным подбородком и шапкой, на которой красовалась длинноносая эмблема.
- Вот те раз, - донеслось до него, - у него вид нашего мэра. Что господину мэру делать в лесу? Если бы я был мэром...
- Ради Бога, - прошелестел Дик, с трудом ворочая языком, - ради Бога, помогите мне...
- Помочь... легко сказать. Я вот вас подниму, а вдруг вы умрете? А мне потом голову снесут, так? - это была здравая мысль и Герберт загордился.
- Боже мой, тогда валите отсюда, - простонал Дик уже увереннее, - и дайте умереть спокойно!
- Да у вас никак нога сломана? Вы ее чувствуете? - и Герберт ткнул суставчатым пальцем в указанную конечность.
Последующий пронзительный вопль уведомил его о том, что как раз эту ногу чувствуют, еще как чувствуют, и пусть только Бог даст силы, и этот мешок с навозом почувствует, каково это - стать колбасой, а двуногое чучело, которое тычет пальцами куда ни попадя, будет до конца своих дней торчать на огороде, пугая ворон высунутым языком...
Не дожидаясь окончания тирады, Герберт с помощью своего спутника кое-как уложил Дика на подводу.
Третий их спутник в это время ходил по полю, заискивающе цокая и издавая иные звуки, которые, по его мнению, способны были привлечь сбежавшую лошадь. Однако животное, глотнув губительный воздух свободы, не желало слушать доводов разума, равно как и заискивающее «Хорошая-лошадка-добрая-скотинка» и т. д. Тонким животным чутьем она видела в этом совершенно определенный подтекст: «Вот только подойди, живо узнаешь, каково это - сбрасывать господина мэра». Лошадь и сама это знала.
Все шло весело, как на похоронах, пока Герберт, славившийся своими тайными конскими знаниями, не догадался применить окаменевший кусок, который когда-то был пряником. Лошадь, проголодавшаяся от непривычных упражнений, с благосклонностью приняла еду и дала себя привязать к подводе.
В таком бесславном виде и унизительной кампании мистер Беркли был доставлен в Чумной карантин.
Когда его наконец уложили на подобающую кровать, его осмотрел местный врач, произвел массу значительных движений, произнес огромное количество неприлично звучащих слов и покрыл тело Дика несколькими милями бинтов.
После этого мэра насильно напоили коньяком и валерьянкой и уложили спать.
- Это и есть ваш мистер Беркли? - осведомился сэр Найджел, - Нечего сказать, на редкость противная личность.
- Господин мэр довольно груб в обращении, - корректно согласился Сент-Джон, - однако своему процветанию город обязан прежде всего ему...
- Да, ему... не считая пары сотен бедных детишек, - мрачно добавил сэр Найджел, - слушайте, а давайте его отравим? Ну не хотите, как хотите...
В это самое время Дик Беркли с трудом повел очами, заплывшими и опухшими, и вперил взгляд в Сент-Джона.
- Прошу вас, - прошелестел он, с трудом ворочая языком, - прошу вас... моя жена... Мэри... она со мной была...
- Что?! - переспросил Сент-Джон и сэр Найджел, пораженный таким всплеском эмоций, прищелкнул языком. - И где же она?
- Я не знаю! - Дик, забывшись, хлопнул рукой по одеялу и болезненно зашипел, - Немедленно пошлите ваших дуралеев... найдите ее... лес кишит зверями и разбойниками...
- Мне жалко зверей и разбойников, - вставил сэр Найджел, - если эта леди на свободе... без поводка, без намордника...
- Прошу вас, перестаньте, - мягко осадил Сент-Джон, кивнув на беснующегося мэра, - Он не в себе, он может умереть от бешенства. Пожалуй, надо отправить кого-нибудь на поиски миссис Беркли.
- Куда она денется. Держу пари, что она сидит дома у камина и наслаждается тишиной и чашкой какао...
Сэр Найджел немного ошибся. Сделав порядочное количество миль, Мэри без труда остановила кобылу и первое время действительно наслаждалась тишиной. Она свернула в лес и ехала по чуть заметной тропинке. Вокруг, само собой, шелестела листва и пели мелкие птахи, пахло свежестью и хвоей - для человека с чистой совестью эта прогулка была бы только в радость.
Что до Мэри, то ее радость от нежданно свалившегося одиночества скоро поутихла, и, напротив, возникло какое-то болезненное беспокойство, вообще этой даме не свойственное. Она то и дело оборачивалась, уже желая услышать топот копыт, или хорошо знакомое сквернословие, или громкие обещания высечь и никогда более не позволять ей гулять иначе, чем на террасе, да и то с приставленным стражем и в кандалах.
- Да где же он? - спросила она непонятно кого, беспокойно вертя головой, - Пожалуй, стоит вернуться...
Легко сказать - вернуться, а куда? Мэри развернула лошадь и поехала обратно по тропинке. Через некоторое время она поняла, что приехала в какие-то незнакомые места, более того, тропинка то и дело предательски терялась, сужаясь и обрастая невозмутимыми девственными травами, которые даже на вид казались нехоженными.
- Куда это меня занесло? - говорила Мэри, ободряя себя звуками собственного голоса, - Никогда бы не подумала, что эти деревья так похожи одно на другое. Кажется, возле этой ели надо повернуть направо. Или налево? Что-то и ель какая-то не такая. Наверное, я пропустила поворот.
Она петляла и кружилась, как подстреленный заяц, старательно отгоняя единственно верную мысль о том, что она заблудилась. Не то чтобы она испугалась, - это чувство ей было незнакомо, она не допускала и самой мысли о том, что с ней может что-то случиться, - скорее ей было досадно. Ускакать от мужа и потеряться - что может быть глупее?
В конце концов Мэри бросила поводья и решила, что если эта глупая кобыла захочет есть, то пусть сама ищет дорогу к кормушке. Лошадь как будто только этого и ждала, тотчас подобралась и пустилась бодрой рысью, уверенно следуя каким-то знакам или просто чувству голода.
Притихшая Мэри напевала себе под нос и только и успевала уворачиваться от низких веток и высоких кустов. Она уже предвкушала неприятную встречу со взбешенным супругом - теперь, когда у нее вдруг появилось время подумать, она с удивлением поняла, что боится его.
Дик Беркли, пусть он хоть сто раз мэр, все время казался ей все тем же пентюхом в лоснящемся жилете, что и год назад.
Мэри знала, как сильно он влюблен в нее и успешно этим пользовалась - капризами, истериками, прозрачными намеками на призрачные измены, напускным холодом она могла довести его до белого каления. К которому, по правде говоря, уже давно привыкла.
Однако теперь, приближаясь к неминуемой расплате, Мэри вдруг представила себе эту расплату и испугалась. То ли лес и одиночество подействовали на нее, то ли воображение разыгралось от чистого воздуха, только она вдруг вспомнила, как однажды, потеряв терпение, он пригрозил, что разведется в ней.
- Я бы сказала - скатертью дорога, - пробормотала Мэри, но от одной этой мысли ей стало так тоскливо, что горло мучительно сжалось и слезы выступили на глазах.
...Дик Беркли, опасный субъект, от одного вида которого кружится голова, от запаха которого сердце выпрыгивает из груди... Каждый раз, когда смотришь в его ярко-зеленые глаза, кажется, будто делаешь что-то непристойное. Над ним можно потешаться, можно и убегать от него - его нельзя подпускать близко. Стоит ему приблизиться - и кажется, ничто не сможет оторвать от него. При одной мысли о разводе у Мэри защемило сердце.
- С ума сойти, - бормотала Мэри, пусто глядя между лошадиных ушей, - можно подумать, что за два часа блуждания по лесу я влюбилась в собственного мужа... Чепуха! я просто не хочу остаться ни с чем. Доход от чумного карантина - напополам, значит... или нет? Надо посоветоваться с Сент-Джоном...
Мэри нахмурилась. Со своими новыми обязанностями коменданта Сент-Джон худо-бедно справлялся, впрочем, там справился бы и не такой слабоумный. Он все делал неумело, но аккуратно, никогда не возражая, однако все по-своему. В последнее время про него говорили слишком много плохого - про его склонность к женскому полу и отвратительные оргии за высокими стенами карантина. Мэри не знала, что про него думать, и все же думала, что было бы любопытно взглянуть на Сент-Джона, обретшего Божьей милостью хребет. Если он осмеливается перечить громогласному лейтенанту Скотчу, от воплей которого приседают лошади...
.Лошадь вдруг навострила уши, фыркнула и тихонько заржала. Из-за деревьев ей ответили по меньшей мере еще двое ее соплеменников.
- Миссис Беркли, я прошу вас: езжайте сюда! - раздался голос, от которого ей сразу стало как-то не по себе. Появление Сент-Джона всегда сулило сплошные неприятности.
Глава 15
Сеанс излечения и много шуму
Выехав на поляну, Мэри оказалась лицом к лицу с двумя всадниками: один из них, если снять с него очки и согнуть плечи, чрезвычайно походил на Сент-Джона, а второй - грузный мужчина с румяными щеками, тоже был чем-то знаком.
Это второе действующее лицо было мало чем интересно, что, вполне возможно, подвигло Мэри таращиться на первого путника самым непочтительным образом.
Со дня их последней встречи прошло более года, однако и за это относительно долгое время вряд ли можно было так сильно измениться. Разительным образом изменилось все - от осанки до выражения лица, и даже взгляд потерял водянистое выражение. Перед Мэри предстал красавец мужчина средних лет, аккуратно и скромно одетый, держащийся с достоинством, которое сделало бы честь принцу крови. Этот человек, отдаленно походивший на Сент-Джона, неторопливо снял с носа очки, приподнял шляпу и обозначил почтительный и небрежный поклон:
- Очень хорошо, что мы встретились, миссис Беркли, - его голос также звучал по-новому: одному богу известно, как ему удавалось произносить простые звуки как шотландскую балладу? - Надеюсь, вы не пострадали? - Мэри вдруг поняла, что взгляд его бархатных карих глаз стал чрезмерно оценивающим. Пожалуй, в нем еще читалось некоторое разочарование.
- Я в полном порядке, - чуть осипшим голосом ответила Мэри, украдкой поправляя волосы, - Вы тоже решили выехать на прогулку?
- Нет, мы скорее искали вас, - выражение его лица было по-прежнему равнодушно-приветливым, а голос - донельзя светским, - Ваш супруг послал за вами.
- Почему же он сам не поехал? - резко спросила Мэри, которую порядком нервировало это равнодушное разглядывание.
-Потому, мадам, что оне лежат на скорбном одре и в бреду повторяют ваше имя, - сэр Найджел, оставленный за бортом беседы и не дождавшись, когда на него обратят внимание, вступил в разговор сам, - Так что позвольте пожелать вам доброго дня и препроводить вас к вашему повелителю. Простите, Сент-Джон, но при всех ваших достоинствах вы склонны к пространным объяснениям...
Они быстро доехали до карантина; Мэри, соскочив с лошади, тотчас побежала в свой старый дом и - по хорошо знакомому пути, - в спальню, где и располагался ее супруг.
Она прошла в кабинет, смежный с указанным помещением, и открыла дверь. Увидев на месте своей уютной кровати какую-то сиротскую кушетку, она чуть не расплакалась, а узрев на кушетке мистера Беркли, похожего на гигантский белый кокон, - удивилась.
- Дик, - неуверенно позвала Мэри, - Боже мой, Дик...
Лицо мистера Беркли являло собой разнообразие царапин и ссадин, веки напоминали пару оладий. Пострадавшая рука торчала колом - лекарь наложил на нее несколько шин, а на ноге покоился мешок со льдом.
- Что с ним такое? - спросила Мэри у карантинного врача, который бесшумно возился в углу.
- Он сломал ключицу и повредил связки, - доложил тот, не прекращая своих занятий. Это был немец, спокойный и педантичный человек, появившийся в общине святого Роха сразу после ее основания, - Что до лица, то тут для внешности его милости никакой угрозы нет.
- Что вы имеете в виду? - высокомерно спросила Мэри.
- То, что я зашил его новые приобретения его милости куда более аккуратно, чем его прежний портной, - невозмутимо ответил тот, аккуратно укладывая свои блестящие, неприятно выглядевшие инструменты.
- Его надо перевезти домой, чтобы им занялись как следует, - как бы про себя заметила Мэри.
- Как человек занятой, миледи, я ничего не имею против, - флегматично заметил врач, - но как врач я должен воспротивиться. Любые перемещения для него сейчас опасны, - на этом он закончил сборы и собрался удалиться.
- Как, вы уходите? - удивилась Мэри, направляясь за ним прочь из спальни.
- Я должен быть на своем личном месте через пятнадцать минут. Я и так слишком долго отсутствовал. Это время могут вычесть из моего жалования.
- Что он себе позволяет? - возмущенно спросила она у Сент-Джона, который сидел за столом и что-то считал на счетах. Тот проводил взглядом врача и ответил:
- Господин Кмидт совершенно прав. Я обязан буду уменьшить его заработок на то количество часов, которое он провел вне своего рабочего места, - с этими словами он перекинул несколько костяшек.
- Меня не волнует ваша глупая система, Сент-Джон. И поставьте мне наконец кресло или кушетку!
- Могу я узнать, зачем? - хладнокровно осведомился он, отвратительно щелкая костяшками.
- Вы считаете, что я должна спать на полу? - саркастически осведомилась Мэри.
- То есть вы собираетесь спать здесь? - уточнил он, покусывая перо.
- Нет, я собираюсь всю ночь играть на арфе! - огрызнулась она.
- Я должен предупредить вас, миледи, что через полчаса община закрывается для посетителей. Я вынужден буду попросить вас удалиться.
Мэри не поверила своим ушам:
- Что вы сказали?
- Через полчаса вы должны будете покинуть общину, - несколько громче повторил Сент-Джон.
- Вы с ума сошли. Нет, вы определенно опасны для общества!
- Я ничего не могу поделать. Таковы инструкции, утвержденные мистером Беркли, я не могу толковать их произвольно.
- Что это значит? Вы выгоните меня из собственного дома?
- Прошу простить меня, миледи, но это не ваш дом. По договору вы передали его в бессрочное пользование общине святого Роха в лице ее основателя - мистера Ричарда Беркли. Вы не вправе изменять условия.
- Нет, каково! - растерянно сказала она, - То есть я должна просить разрешение у своего супруга, чтобы остаться здесь на ночь?
- Вы совершенно правы, миссис Беркли...
- В таком случае я сейчас же получу это согласие! - и она решительно направилась в сторону спальни.
- Неужели вы хотите побеспокоить больного? - спросил Сент-Джон. Мэри обернулась на него и, не выдержав, отвела глаза.
- Что бы вы не говорили, - упрямо заметила она, усаживаясь в кресло для посетителей, - я остаюсь. Я не хочу, чтобы мой муж оставался без присмотра.
- Ваш муж - наш мэр, миледи. Он в любом случае не останется без присмотра.
- Ах, Сент-Джон, вы не понимаете! - она сменила тактику, - Это же я виновата! Если бы я не бросила его, если бы не отказалась от охраны... я должна быть с ним.
- Миссис Беркли, - терпеливо, как ребенку, объяснял он, - я понимаю ваши чувства, но ничем не могу вам помочь. Боюсь, что за нашей увлекательной беседой время идет слишком быстро. Сэр Найджел с удовольствием проводит вас...
- Я никуда не пойду!
- Прошу вас, тише.
- Не смейте на меня кричать, черт вас дери! Я его жена, я хочу остаться здесь и останусь с ним! Не вам меня учить, что делать! Вообще, как вы смеете!
Сент-Джон слушал и не перебивал, поглядывая то на часы, то на потолок, пощелкивая счетами. Наконец, когда Мэри немного утомилась, он поднялся с места, подошел к ней вплотную, крепко ухватился за кресло и поднял его к себе на плечо. Мэри взвизгнула и вцепилась в подлокотники.
- Вы сошли с ума, - прошептала она. - Поставьте на место!
- Нагните, пожалуйста, голову, - ответил Сент-Джон, осторожно протискиваясь в дверь. Он не торопясь спустился вниз по лестнице, вынес кресло на улицу и передал миссис Беркли ожидающему сэру Найджелу. Вместе они не без труда водворили притихшую женщину в карету и заперли двери.
- Однако вы неплохо вышли из положения, - сэр Найджел одобрительно покачал головой, - И заметьте: сами мы ни капли не пострадали.
- В былые времена мы бы с вами являли собой нежный мясной фарш, - мрачно заметил Сент-Джон, - да и сейчас, будь у нее что-нибудь, кроме ногтей, нам с вами не сдобровать. Доставьте ее, пожалуйста, в город и держитесь от нее подальше, мой вам совет.
- Это полностью совпадает с моими планами, дорогой друг, - сэр Найджел пожал викарию руку и, перекрестившись, нырнул в шипящий мрак кареты.
Глава 16
Сент-Джон как исповедник
Тяжелые красные шары качались под закрытыми веками, голова гудела колоколом, во рту было сухо и противно - Дик очнулся от тяжелого сна и горько пожалел об этом. За окном совершенно незнакомой комнаты стояла глубокая ночь, руки и ноги отказывались повиноваться, а в комнате никого не было.
«Эй, кто там!» - крикнул, как ему показалось, мистер Беркли, и услышал хриплый звук, нечто среднее между харканьем и хрипом. Он прикрыл глаза, собираясь с силами, и повторил попытку - но строптивый голос сорвался и пропал.
Впрочем, в это самое время стало видно дверь - по ту сторону ее кто-то зажег свет, - потом послышались шаги и упомянутая дверь открылась.
- Вы звали, мистер Беркли? - спросил голос, один звук которого вызвал у бедного Дика приступ зубной боли.
- Воды, - только и смог выдавить он, и требуемый предмет был представлен ему со всей возможной предупредительностью. Жадно вылакав половину стакана, мистер Беркли обрел голос и тотчас осведомился, нашел ли, черт подери, Сент-Джон миссис Беркли. Сент-Джон ответил утвердительно, присовокупив, что она в целости и сохранности препровождена домой.
- И только-то? - с недоверием осведомился Дик, - Вы сказали ей, где я?
- Миледи это известно.
- А-а-а-а... - неопределенно протянул мистер Беркли, - она не собиралась остаться или, может... что?
- Если вы вспомните разработанную вами инструкцию, то даже если бы миссис Беркли и захотела остаться, я был бы вынужден воспрепятствовать.
- Говорите толком: она хотела остаться?
- Ее милость высказывала такое желание.
- Вы ее выгнали? - в крайнем волнении мистер Беркли приподнялся было с кровати, но тотчас унизительно упал снова.
- Я бы не стал употреблять такого сильного выражения, - неторопливо заметил Сент-Джон, - но, если вы настаиваете, то да.
- Вы болван, - бессильно простонал Дик, - вы или сумасшедший, или постоянно притворяетесь. Что за охота мучить человека!
- Вы плохо себя чувствуете? Желаете обезболивающее?
- Подите вы к черту! Эй, вы куда? Не можете посидеть пять минут? Сидите здесь... Слушайте, - зашептал Дик, собравшись с силами, - Вы хотите меня убить, да?
- Не хочу, - ответил Сент-Джон.
- Почему вы тогда здесь сидите?
- Потому что это мой кабинет, - пожал плечами тот, - Мне идти больше некуда.
- Вы же меня ненавидите, так? - сбиваясь и кашляя, торопился Дик, - Я женился на ней, убрал вас от нее. О, я знаю, что она вас любила - но это совсем не то, что вы хотите, преподобное ничтожество! Вы для нее просто игрушка, насекомое, которому можно ради интереса оторвать ножки...
- По-моему, вы бредите, - холодно заметил Сент-Джон, - а раз так, то я пошлю за доктором.
- Только попробуйте! Я слезу с кровати и придушу вас. Что вы уставились на меня? Скажете, я не прав?
- Я не знаю, о чем вы меня спрашиваете.
Дик тяжело перевел дыхание.
- Вы ее любите, постная рожа! Если вы мужчина, вы признаетесь в этом! Где вы, черт подери?
- Я-то здесь, - подал голос Сент-Джон, - а вот у вас от лишней крови, извините, вся голова покраснела. Если вам от этого полегчает, то я признаю, что всегда уважал мисс Кинг. Что до вашей жены, то вы можете владеть и пользоваться ею совершенно спокойно.
- Вы меня оскорбляете! Как только я поднимусь с кровати, я вам шею сверну!
- Ваша угроза потеряет всякий смысл, если вы не успокоитесь. Вас хватит удар раньше, чем успеете свернуть шею мне или кому-нибудь еще по вашему разумению... э, да у него никак истерика, - растерянно пробормотал Сент-Джон.
Господин мэр визгливо захохотал.
- Черт возьми, вы нашли нужное слово, старина! - еле дыша, выговорил наконец Дик, - Истерика! Истерика! Если бы вы знали, что это значит - быть её мужем... терпеть ее жалость, ее пьянство, распущенность. С нее нельзя спускать глаз, запомните это! Она сидит с невинным видом и ждет только одного - чтобы я отвернулся! Я не шучу и не капли не преувеличиваю. Что?
- Ничего...
- Если вы горячи, как слон брачной порой, то она холодная и равнодушная, как змея. Вздумаете напустить на себя мертвенный холод - и она тотчас вспыхивает, как порох, и вас заставляет пылать - заставит, как пить дать, заставит! Она жестокое чудовище, вот кто она, эта миссис Б.!
- Прошу вас...
- А, вам все-таки неприятно? Я так и знал! Вы молчите и улыбаетесь... вы издеваетесь! Вам смешно! Вот видите... слушайте, почему вы с ней не ладили - вы же так похожи... За что она меня мучает? - горячо вопрошал он, схватив Сент-Джона за рукав, - Скажите мне, чем я плох?
- Вы меня спрашиваете?
Мистер Беркли взвыл; Сент-Джон, улучшив момент, влил ему в род настойку опиума и крепко держал его до тех пор, пока он не проглотил снадобье. Дик обмяк и дал себя уложить. В его глазах стояли слезы, на лысой голове - крепко накрахмаленный ночной колпак.
- Ну, мистер Беркли, - мягко произнес Сент-Джон, укрывая его пледом, - по мне, вы совсем не так плохи. Но ведь я же не миссис Беркли. Почему бы вам не спросить ее? - с этими словами он осторожно удалился, плотно затворив за собой дверь.
Глава 17
Долгожданное происшествие
Он вернулся за стол. На его неторопливый вкус, все произошло чересчур быстро и без какого-то участия со стороны: как-то сам собой мистер Беркли взвинтил свою ревность, выплакал свои обиды и заснул, всхлипывая и бормоча невнятные угрозы.
- Трагедии не получилось, - пробормотал он, - у нас у всех вид прекомичный...
- Особенно у меня, не так ли? - Сент-Джон сильно вздрогнул и обернулся. У окна из-за штор выглядывала не кто иная, как миссис Беркли. Вид у нее был довольно жалкий: подолы платья в черной заскорузлой грязи, ботинки из тонкой дорогой кожи, предназначенные для путешествий по облакам, просили каши, растрепанные волосы скручены небрежным узлом. На исцарапанном бледном лице выражение такой злобы, которую редко встретишь на лице из высшего общества.
- Вы вели себя как джентльмен, - процедила Мэри, - не ожидала от вас...
- Что... вы тут делаете? - вспомнив о своем воспитании, он подавил скверное ругательство.
- Подслушиваю, как видите. Это лучший способ быть в курсе всех мужниных дел. Впрочем, вам это должно быть известно.
- Сэр Найджел, я надеюсь... он жив?
- Да что ему сделается, такому здоровяку, - фыркнула миссис Беркли, усаживаясь в кресло для посетителей, - Небольшая встряска головного мозга ему только на пользу... ну-с, мистер Мэриленд, вы советуете моему мужу спросить у меня, что я о нем думаю?
- Послушайте, - осторожно начал он, - честно говоря, я очень устал сегодня от вашего семейства. Вы вольны делать что угодно, но почему вы решили, что мне интересно, что вам угодно? Если хотите - идите к нему, хотите - убирайтесь. Только оставьте меня, пожалуйста, в покое.
- Не хочу, - отрезала она, - Скажите лучше: он дал разрешение на мое пребывание здесь?
- Такое впечатление у меня действительно сложилось, - устало сообщил Сент-Джон, подавляя зевок, - прошу прощения, миледи, но я вынужден откланяться. Всего-навсего час ночи, а я безумно хочу спать.
- Вы уходите?
- Послушайте... только что я перенес истерику вашего супруга. По итогам этого события у меня сложилось впечатление, что жить мне осталось ровно столько, сколько он будет лежать в кровати. Позвольте мне провести отведенные мне дни в спокойствии и молитвах.
- Не самое веселое занятие, - заметила Мэри ехидно.
- Меня оно полностью устроит. Так что, если позволите...
- Ах, Сент-Джон, раньше вы никогда бы не стали так со мной разговаривать!
- Полагаю, что и вы тоже.
- Вы сердитесь на меня?
- Прошу прощения?
- Вы сердитесь на меня?
- Рассердиться на вас - это все равно, что рассердиться на Бога. Зачем-то он вас создал...
- Быть может, вам на испытание?
- Не думаю.
- Это нечестно, что вы так со мной поступаете. Вы такой же, как я. Это заметил даже мастер Дик, животное близорукое, но исключительно чуткое.
- Миссис Беркли...
- Не называйте меня так. Я запрещаю вам.
Чуть пожав плечами, Сент-Джон встал и направился к двери.
- Стойте! - приказала Мэри.
Он остановился, удивляясь, почему он слушается.
- Идите сюда, глупый человек. Неужели боитесь остаться со мной в одной комнате? Видит бог, мне казалось, что мы достаточно хорошо знаем друг друга.
- Умоляю вас, - горячо попросил он, - никаких «мы»!
- Нет, именно «мы», - хладнокровно заметила она, - вы и я. Помните, что вы мне обещали? Подчиняться беспрекословно...
- Если это не будет перечить моей совести...
- Пребывание со мной в одной комнате перечит вашей совести? - нетерпеливо осведомилась она.
- Помилуйте. Вы замужем, время два часа ночи, пожалуй, положение двусмысленное...
- Ваша совесть позволяет вам принять из моих рук бокал вина? - миролюбиво спросила Мэри, извлекая из серванта указанные предметы. - У меня пересохло в горле от этих ночных скитаний.
Она налила два бокала, свой выпила до дна, Сент-Джон осилил только половину - вино не шло ему в горло.
- Ну вот, - удовлетворенно сказала Мэри, смотря, как он ставил бокал и вытирает губы, - теперь можем побеседовать. В вашем бокале, дорогой друг, было небольшое количество весьма сильного яда. У вас есть примерно полчаса. Если вы успеете ответить на мои вопросы, то получите противоядие. Нет - я с удовольствием похороню вас на самом почетном месте Чумной горки.
- Сумасбродка, - пробормотал Сент-Джон, подавляя рвоту.
- Это замечание я отметаю как необоснованное. Итак, вопрос первый: вы ревнуете меня к мужу?
- Я считаю этот вопрос неуместным, - заметил он.
- Я должна повторить его, - вежливо сказала она.
- В таком случае я отвечу: с чего я должен вас ревновать?
- Это не ответ.
- Иного у меня нет.
- Тогда вопрос второй: что вы думаете обо мне?
- Я о вас не думаю.
- Вы врете.
- Хорошо, вру, - и Сент-Джон заговорил быстро и четко, словно давно уже приготовился и заучил эту речь:
- Я отвечу: вы глубоко обиженное Богом существо, которое озабочено только тем, чтобы спрятать свою маленькую дрожащую душонку от собственной совести. Для этого возводятся огромные дома, повсюду развешиваются бессмысленно дорогие тряпки, зеркала, в которых не отражается ничего, кроме вашей пустоты. Вы во всех видите таких же каннибалов, как и вы сами и поэтому стремитесь сожрать как можно больше людей в боязни того, как бы вас не сожрали...
- Боже мой, как вас понесло, - только и сумела сказать Мэри.
- Вы вылечили меня только для того, - продолжал он, - чтобы играть со мной, как с соломенной куклой. Вы отравили меня не из-за того, что я ваш враг, а из любопытства. Вы вышли замуж только затем, чтобы посмотреть, что у вашего мужа внутри. Вы наслаждаетесь смертью, болезнью, кровью так, как другие смакуют вино и яства. Я очень рад, что вы задали мне этот вопрос, и рад, что я сказал вам все это, - заключил Сент-Джон, переводя дух.
- Рада, что доставила вам удовольствие. Кто бы мог подумать... ничтожество, бесхребетный суслик... вы удивляете меня, Сент-Джон, - на ее лице появилось выражение, от которого его бросило в пот. Или это яд проникал в кровь?
- И я рад, что доставил вам удовольствие. Желаете еще что-нибудь?
- Да... я хочу знать, - медленно подбирая слова, проговорила Мэри, - как это все совпадает с уважением, которое, как вы утверждали, вы ко мне питаете.
- У вас тонкий слух и толстая кожа. Если хотите, то да, я уважал вас.
- В прошлом? - уточнила Мэри, - Раньше вы меня уважали? И что же изменило ваше мнение обо мне?
- Мистер Беркли и этот карантин.
- Коротко и ясно, - холодно заключила Мэри, неприязненно глядя на него, - Знаете, пожалуй, я не дам вам противоядие. Мне кажется, что вы зажились на свете.
- Вы правы, - вежливо согласился он, - Это были лишние одиннадцать лет.
Мэри поднялась с кресла и, пройдясь по комнате, официально заявила:
- Вы имеете право на последнюю просьбу, желание, волю. Вы были не самым плохим помощником. Есть что-нибудь, что я могу сделать для вас?
Сент-Джон выпрямился, закинул руки за голову, задумчиво поглядел в окно, на потолок, в угол и, наконец, на Мэри. Она стояла перед ним, заложив руки за спину и презрительно щуря серые глаза.
- Отпустите моих бедных детей.
- Что?! - подняв изогнутые брови, переспросила она, - Каких детей? А... нет, не могу. Они принадлежат мистеру Беркли.
- Хорошо, - легко согласился он, - Оставьте его.
- Глупости! Что за желания?! - нетерпеливо дернулась Мэри, - Скорее. Попросите что-нибудь для себя!
Сент-Джон снял очки, потер переносицу, и, поднявшись с кресла, встал перед миссис Беркли.
- Для себя... - как бы припоминая, пробормотал он, - ну что ж... - Мэри поймала себя на том, что она неотрывно смотрит на его губы. Она никогда не замечала, что у мистера Сент-Джона есть губы.
И он попросил.
- Что?! - растерялась Мэри, впервые в жизни смутившись, - Как это?
Она вдруг почувствовала, что одежда ее в полном беспорядке, что грязный подол платья небрежно подоткнут, открывая ноги чуть не до колен.
Да что это такое, пронеслось у нее в голове, что происходит?
В это время ее секретарь, ничтожество, человек без хребта - короче говоря, Сент-Джон Мериленд, эсквайр, уверенно взял ее за плечи и прижал к себе. Если бы он репетировал эту сцену десять лет, и то не получилось бы так просто и естественно.
Нельзя было сказать определенно, кто из них сделал это первым. В следующую секунду они самозабвенно целовались, напоминая утопающих, которые, всплыв на поверхность, жадно глотают воздух, ибо каждый глоток может оказаться последним.
- Подождите, - прошептала Мэри, отрываясь от него и машинально поправляя волосы, - постойте...
- Зачем? - искренне удивился он, - У меня еще есть четверть часа, не так ли?
- Это была шутка...
- Давайте притворимся, что это не шутка. Представьте, что у нас осталось полчаса...
- Или час...
- Или ночь... Представляете? Всего одна ночь.
Глава 18
Наутро
Наутро Мэри проснулась от того, что ногам стало холодно. Она недоуменно огляделась и обнаружила, что лежит на полу на ковре, который, хотя и был довольно плотен, все-таки промерз до нитки. Шкура, служившая одеялом, была покрыта тонкой изморозью - так же, как и волосы Мэри. Только одно было теплым и уютным в этом неприветливом мире - плечо, на котором она спала.
- Боже мой, - пробормотала она, покраснев.
- Не замерзли? - спросил Сент-Джон, не открывая глаз.
- А ведь он вас убьет, - прошептала Мэри, прижимаясь к нему, - Вы похожи на скелет. Господи, что вы с собой сделали?
- Ничего не делал. А ел и пил еще меньше, - улыбнулся он, целуя Мэри, - не важно. Скажите лучше, что вы столько времени делали с ним?
- Теперь уже не знаю, - серьезно призналась она.
За дверью кабинета раздалось шорох и невнятное бормотание.
Они замерли, прислушиваясь.
- Он проснулся. Отвернитесь, я оденусь, - ровно произнес Сент-Джон, - Здесь довольно холодно, вы не находите?
Продолжая в том же духе, он неторопливо приладил на место разрозненные детали своего туалета и вскоре предстал полностью одетым для выполнения комендантских обязанностей.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? - галантно осведомился Сент-Джон, поворачиваясь наконец к Мэри.
Она лежала ничком на подушке, спрятав лицо, и, казалось, дремала - если бы плечи ее не вздрагивали и если бы она не издавала звуки, чрезвычайно напоминающие всхлип.
- Мэри, что это с вами? Мэри, вам плохо?
Она оторвала от подушки покрасневшее лицо и закричала шепотом:
- Да, черт возьми, мне плохо! Мне очень плохо! Вы ведете себя как последний...
- Мэри!
- И не говорите «Мэри»! Как последний негодяй вы себя ведете! Вы полагаете, что мне это приятно?
- Что с вами такое, милая? - Сент-Джон сел на пол и обнял ее за плечи. Мэри тотчас разрыдалась еще сильнее, - Я не думал, что это способно вас задеть... ну прошу вас, перестаньте. Хотите, обзовите меня еще как-нибудь? Умоляю вас, не плачьте! Ну что мне сделать, чтобы вы перестали?
И тотчас вспомнив, он вскочил, порылся в ящиках стола и извлек гребень:
- Садитесь поудобнее, - и принялся расчесывать ее спутанные волосы. Мэри судорожно вздохнула и запрокинула голову. Его умения нисколько не уменьшились, от его прикосновений по-прежнему бросало в жар, и когда он как бы невзначай целовал ее волосы, Мэри была счастлива.
...- Я устал браниться, - такими словами мистер Беркли встретил Сент-Джона, - Вы плохая сиделка, вот что.
- К вам миссис Беркли, - доложил Сент-Джон.
- Как это? Черт! Немедленно дайте мне умыться!
- Мне нужно время, чтобы нагреть воду.
- Господи, давайте холодную, черт бы вас побрал! Она не любит, когда я грязный... моя одежда. Вы ее хотя бы почистили?
- Она вполне прилична, - сонно заметил Сент-Джон, извлекая со стула нечто среднее между лошадиным потником и половой тряпкой.
- У вас есть какой-нибудь костюм? - переживал Дик. Одна мысль о том, чтобы предстать перед женой в ночной рубахе приводила его в отчаяние, - Хоть что-нибудь!
- Я с радостью ссужу вам одежду, но не кажется ли вам, что она вам будет... как бы это сказать... - он замялся. Любому зрячему было бы очевидно, что его одеяние будет уже и длиннее как минимум вдвое.
- Послушайте! - рассерженно провозгласила Мэри, по-хозяйски вплывая в спальню, - Долго мне ждать, пока мой повелитель соизволит снять ночной колпак?
- Дорогая... - начал мистер Беркли.
Сент-Джон удалился.
Глава 19
Прогулка на воде
Выйдя из дому, Сент-Джон оказался на мощеной площадке, обсаженной розами - здесь обычно дети играли в свои серьезные неторопливые игры. Дети поменьше солидно носились наперегонки, в прятки, в камешки, а постарше сидели на скамейках и серьезно обсуждали, кто сколько чего съел, как погулял, какой у кого был стул.
Сент-Джон часто сидел тут же и разговоры эти слышал постоянно. Он привык к ним, но теперь они казались ему нестерпимыми. Он отводил глаза от серьезных ребячьих физиономий - и взгляд его упирался в чистый белый домик, в котором два раза в неделю врач равнодушно интересовался здоровьем жителей общины и собирал кровь.
Сент-Джон вспомнил, что на его столе лежит десяток писем, требующих немедленных, исчерпывающих, педантичных и идиотских ответов. Ему следовало переделать наиважнейшую сотню первоочередных дел, тысячу второстепенных и бесчисленное множество просто важных.
А он, Сент-Джон Мериленд, эсквайр, комендант общины Святого Роха, сидел и дивился, как это его кожа стала вдруг такой тонкой и прозрачной, что солнечные лучи пронизывают ее насквозь, что он вобрал в себя все солнечные зайчики с невозмутимой глади реки, что его сейчас разорвет от непонятной нежности ко всему, что он видит, слышит, ощущает вокруг.
Он закрыл лицо руками и рассмеялся так, как никогда не смеялся, тихим по-дурацки счастливым смехом, счастливым до неловкости, до поджимания пальцев в ботинках.
- Мистер Мериленд, сэр, - произнес солидный детский голос. Искомое лицо тотчас напустило на себя серьезный вид и ответствовало со всей строгостью:
- Ну-с, джентльмены? - это главы детских бараков пришли к нему за ежедневными распоряжениями. Вид у них был торжественный, а на курточках красовались скромные серебряные значки - знак их высокого положения.
- Насколько я помню, Смит, - обратился комендант к веснушчатому маленькому начальнику, - вчера во вверенном вам помещении на простынях наличествовал песок, свидетельствующий о нечистоте ног хозяев кроватей. Это огромное упущение, сэр.
- Вы совершенно правы, сэр, - четко ответил мистер Смит, который сам не любил мыть ноги.
- Так вот, Смит, - повысил голос Сент-Джон, - если сегодня песка не станет в два раза больше, то пеняйте на себя. А вы, Диксон, - обратился он к маленькой суровой леди, - лейтенант Скотч сообщил мне, что вы допустили громкие игры в куклы. Если вы в следующий раз не швырнете в этого солдафона чем-нибудь грязным и тяжелым, то рискуете потерять мое расположение. Прошу вас помнить об этом.
Девочка важно кивнула.
- Леди и джентльмены! - провозгласил он торжественно, - Засим прошу вас последовать за мной и не отставать, ибо мы с вами отправляемся на водную прогулку. Одевайтесь теплее, от реки будет дуть.
…- Прошу вас перестать таращиться в окно и ответить мне наконец!
- А? - Дик тотчас отвернулся от окна и преданно воззрился на жену, полагаясь на то, что смирение и послушание поможет ему избежать семейной сцены, - Простите, дорогая, не я расслышал вашего вопроса.
- Я имела смелость осведомиться у вас, уважаемый супруг, сколько денег приносит наше с вами предприятие? Я написала своему банкиру и то, что он ответил, нисколько меня не устроило.
- Милая, к чему такие счеты? Я от вас ничего не скрываю. Я всегда говорил вам, что если вам понадобятся деньги, вы всегда можете рассчитывать на меня.
- Более всего мне хотелось бы рассчитывать на себя, - отрезала Мэри.
- Вы недовольны, я вас понимаю, - произнес мистер Беркли, - Любовь моя... вы прекрасно выглядите, но что с вашей одеждой? Разве Сент-Джон не отправил вас домой?
- Я и была дома, - рассерженно ответила миссис Беркли, - что за глупые вопросы? Это ваш новый способ уходить от разговора?
- Милая...
- Вы все время перебиваете меня! Вот, я уже и забыла, что хотела сказать...
В это время в дверях появился врач, и беседа прервалась сама собой. Мэри отошла к окну, всем своим видом показывая свое недовольство. Флегматичный эскулап осмотрел мистера Беркли, смазал его ссадины и царапины, поговорил о погоде и собрался было откланяться, но миссис Беркли пожелала узнать, возможно ли перевезти мистера Беркли домой. Где ему можно было бы обеспечить более заботливый уход, ядовито добавила она.
Доктор хладнокровно заметил, что делает все, что положено делать в таких случаях, за исключением прямого насилия. Однако если миссис Б. считает, что этого недостаточно, то именно сегодня он может находиться у одра больного, не отходя ни на шаг. Причиной служит то, что мистер Мериленд увез всех пациентов кататься.
- Кататься? - переспросил Дик, холодея.
- Да.
- На чем?
- На неком судне, что-то вроде большой лодки. Угодно что-нибудь еще? - и доктор, воспользовавшись случаем, все-таки удалился.
Мистер Беркли ожесточенно сползал с кровати, пытаясь заставить свою несчастную ногу принять положение, приемлемое для ходьбы; миссис Беркли драла ногтями свою холеную руку.
- Он сошел с ума? - предположил Дик, не оставляя своих попыток.
- Постойте.
- Нет, он сошел с ума! - закричал мистер мэр, - Это черт знает что такое! Ему известно, что я запретил выпускать детей из форта! На реке дует! На реке нечего есть! Они могут заболеть или вообще утонуть!
Мэри пришла в себя и теперь скучно смотрела в окно.
- А может, что и похуже, - неожиданно спокойно закончил Дик, - В устье реки стоит на якоре левантский корабль... тамошний король клянчил у меня лекарство, но не хотел заплатить требуемое... Может так быть, что он заплатил, но не мне?
- Вы с ума сошли! Не хотите же вы сказать...
- А почему нет? Вы же видите, он невменяем. Что может прийти ему в голову в следующую минуту, вы можете сказать?
- Нет, не могу, - честно призналась миссис Беркли, вспоминая минувшую ночь.
- Если это не просто подозрения... я порву его на куски, пусть он только попадется...
- Вы можете порвать его на куски. Но будут ли эти куски также чувствовать заразу, как и целый Сент-Джон? Вот о чем мы должны подумать, - заметила Мэри, - Я не знаю никого, кто мог бы уловить чумной дух. Кроме Сент-Джона, я имею в виду.
- Вы правы, - признал Дик, - Но если он задумал то, что я полагаю - какая нам разница, почуем ли мы чумной дух или нет?
- Помолчите и дайте мне подумать, - бесцеремонно оборвала она, скорее по привычке, чем по надобности, ибо о чем тут можно было думать?
Глава 20
Вечеринка у костра и веселые брызги
- Прикажете встать на якорь, сэр? - почтительно осведомился капитан. Сент-Джон, недовольно очнувшись от дремы, вспомнил, что сам просил разбудить себя, когда покажется берег, подходящий для пикника.
Они вошли в уютный залив: один его берег топорщился неопрятными кустами и камышом, зато другой заслуживал всяческого одобрения, - и причалили к вполне пристойному пирсу, по которому общинники Святого Роха гуськом сошли на берег.
Корзины со снедью вывалены на берег, костер разведен, куски мяса шипят и роняют в огонь розовый сок, а младенцы, забыв всяческую солидность, носятся по траве.
Первыми поддались на перегонки маленькие, лишенные всяческого представления о приличиях. Он визжали, скакали и отказывались сесть и поесть по-человечески. Они выхватывали куски еды, запихивали их в рот и уносились. Старшие сидели на корточках рядом с длинноносыми, хлопотавшими по хозяйству. Прихваченные за компанию общинные прачки, пользуясь привилегиями своего пола, ограничились тем, что покидали картошку в костер. Теперь бегали купаться в быстро остывающей воде, жеманно прикрывая пышные телеса и надеясь, что господин комендант их заметит. Ибо всем было известно, что он большой охотник до женского пола: легенды о нем - одна другой краше, - ходили по всему белу свету.
Сам же комендант, слишком ленивый для поддержания своего реноме, забрался на крышу рубки и уместился там, бессмысленно глядя в чистое небо. Слушая шелест воды и отдаленные детские вопли, Сент-Джон заснул.
... - Миледи, я их вижу, - почтительно подал голос лейтенант Скотч.
Мэри, очнувшись от невеселых дум, брюзгливо спросила, не считает ли он ее слепой. Опытный лейтенант тотчас ответил, что нет, и скандал угас, не начавшись. Отставив подзорную трубу, Мэри разглядела залив, стоящее на якоре судно и огромный, до небес, костер.
- Да у них тут совсем неплохой пикник, - пробормотала она, - После такой прогулки маленькие негодяи будут спать как убитые... Лейтенант, правьте к ним.
- Я не кучер, мадам, - позволили себе заметить лейтенант Скотч.
- Пока нет, - подчеркнуто вежливо согласилась миссис Беркли.
По мере того, как их корабли сближались, Мэри могла разглядеть, что на берегу залива веселье шло полным ходом. На поляне, окруженной приветливыми золотистыми по-осеннему деревьями, ярко пылал костер. Вокруг него восседали члены общины святого Роха и, если бы не постоянное бурчание лейтенанта Скотча, Мэри вполне могла расслышать треск за их ушами.
Ибо они ели так, как никогда не если в жизни. На заботливо разложенной простыне красовались:
несколько голов чеширского сыра;
пять вареных свиных окороков,
два жареных бараньих бока,
гигантский пирог с телятиной (такое впечатление, что повар запек целое стадо);
десяток жареных птиц, в прошлой жизни бывших петухами.
В прибрежных водах хладнокровно располагался огромный чан со сладким компотом. Кроме того, к костру была устремлена целая армия пик, на которых жарились гренки.
Поскольку вечерело, то игры затихли, и воцарилось сосредоточенное молчание, прерываемое только звуками пиршества - чавканьем, прихлебыванием и тихими препирательствами.
- Что прикажете делать, миледи? - тянул свое лейтенант, томясь от безделья. Мэри приказала ему заткнуться, не шуметь без толку:
- Пошлите своих - пусть потихоньку окружат поляну. Только без грубостей и прочих штук.
Хотя любому дурацкому дураку, - коими, судя по всему, являлись она, и ее супруг, - должно было быть понятно, что никакой изменой здесь не пахнет.
Вечер в пижамах, вот что это такое.
Уютно устроились эти малявки! Неслышно подкрадывались сумерки, от реки тянуло холодом, а дети сидели вокруг костра и горя им было мало. Нисколько они не боялись простудиться или упасть в воду или огорчить мифического мистера Беркли, своего патрона и благодетеля. Комендант просил их не шуметь и, по возможности, не тонуть - эти требования они с готовностью выполняли.
Те из них, чьи рты уже освободились, по очереди что-то рассказывали, другие слушали, в особо интересных местах забывая жевать, а то и дышать.
Стараясь не шуметь, Мэри тихонько подошла ближе - ей стало до смерти любопытно, о чем они говорят. Она вдруг поняла, что не имеет ни малейшего представления, о чем полагается говорить в возрасте от шести до тринадцати лет.
Итак, Мэри подошла поближе.
Девочка лет десяти-одиннадцати, завернувшись в огромный клетчатый плед похожий на старушечью юбку, вытаращив глаза и надув щеки, рассказывала следующую историю:
- Зимой одну девочку послали собирать хворост. Надела девочка теплые сапоги и пошла. А сапоги были дорогие, из свиной кожи, и очень теплые. И мама ей говорила: «Гляди, дочка, потеряешь сапоги - плохо тебе будет. Не теряй сапоги». И вот ушла девочка в лес, сидят ждут ее, ждут - а она все не идет и не идет. Уже стемнело давно, волки воют, а ее все нет. И вдруг, уже поздно-поздно ночью, снег заскрипел, послышались шаги, постучали в дверь. Мать кинулась отворять, смотрит: а на пороге стоят теплые сапоги, а на них кровью написано: «Мама, я вернулась!».
Кто-то из младших тонко взвизгнул и притиснулся поближе к костру. Мэри криво усмехнулась и невольно покосилась на начинавшие темнеть кусты.
- А вот еще, - солидно начал другой юный бард, с глиняной трубкой в руках, - про черную собаку.
- Черные собаки, напугал тоже! - фыркнула прежняя сказительница.
- Таких собак много, - невозмутимо ответил мальчик, раскуривая трубку, - но все они похожи - огромные, лохматые, черные как ночь, с глазами большими, как блюдца, светящимися в темноте красным светом. В полной темноте бродит такое чудище, подстерегая запоздалых путников. И горе тому, кто встретится с нею глазами: человек застывает, завороженный ужасным зрелищем, а собака раздувается до размеров быка, а потом постепенно растворяется в полной темноте. Иногда призрачные собаки подпрыгивают, вспыхивают огнем и растворяются в воздухе. После этого прохожий всегда умирает. Так вот мой папа в Саффолке зашел в церковь. Он встал на колени и молился, когда разразилась сильнейшая гроза. Молнии сверкали, гром грохотал и люди узрели страшную черную собаку. Она бежала по проходу как-то медленно, то и дело зависая в воздухе, как призрак, она пробежала мимо моего отца и еще двух молившихся на коленях людей. Те тотчас умерли. Пробежав церковь до конца, собака единожды пролаяла и, вспыхнув, исчезла. На камнях и обитой железом двери остались следы от ее когтей.
- И как твой отец тебе рассказал это, если он умер? - тоненьким голосом спросила присмиревшая нигилистка.
- Он не умер тогда. Он умер год назад, - разъяснил мальчик.
- А вот еще, - прозвучала стандартная формула, за которой последовала следующая история, потом еще одна... Мэри стояла, затаив дыхание, и слушала. Она боялась пошевелиться, ее сердце стучало где-то в горле, ноги похолодели, по спине бежали мурашки.
Ей показалось, что если она сейчас обернется, то обязательно испугается до смерти. Ее охватило какое-то странное чувство, что этим человеческим зародышам известно намного больше, чем ей. Как будто они помнили еще то, что давно забыли все остальные. Они боялись среди ночи опустить ноги на пол, чтобы не попасть в лапы кого-то, кто живет под кроватью. Ночью и сразу после пробуждения они не смотрели в зеркала, чтобы их туда не утащили. Каждый раз, ложась спать, они отворачивались от темных окон, чтобы не увидеть красную кожаную рожу с острыми гнилыми зубами - тролля, которого надо до утра развлекать загадками. Они точно знали, что если ночью выйти за ворота, то попадешь в лапы к ведьме, которая сдирает с детей кожу и продает ее на рынке.
Но самое главное - никогда, ни при каких обстоятельствах не попадаться на глаза Мэри Кинг.
Мэри вздрогнула.
- Это ведьма со старыми глазами и седыми волосами, - авторитетно поведал юный бард, - она ходит по ночам завернутой в саван и ласково предлагает детям конфеты. Если ребенок возьмет эту конфету, то она его обнимает, а вместо рук у нее - железные когти. И она раздирает детей на части и пьет их кровь. Если кровь остается, то она продает ее богатым людям, чтобы они никогда не старели.
- Мистер Мериленд говорит, что мы не должны плохо говорить о ней, - робко заметил другой, - Она обидится. Давайте говорить о ней только хорошее.
- Она несметно богата и прячет свои сокровища в бурдюках из человеческой кожи, - сообщил шепотом детский голос. - И еще из мертвецов она варит клей. И обирает их до нитки. У меня была бабушка, у бабушки был коврик с павлинами, который дедушка привез из далеких стран... бабушка умерла, а я видел этот коврик в доме у мисс Кинг.
- Она страшная ведьма, - глубоко вздохнул предыдущий рассказчик. - Господь отдал нас ей потому, что мы себя плохо вели. Мы не должны были пить ее лекарство. Мы должны были не бояться и идти с нашими родителями.
- А она когда-нибудь умрет? - спросил кто-то.
- Нет, - уверенно возразил мальчик с трубкой, - она не умрет, потому что такое у нее проклятие. Она будет жить всегда, даже если ей это надоест.
Кто-то начал интересоваться, а что будет, если ее утопить или, скажем, сжечь. Чувствует ли она боль? Есть ли у нее дети? Что она ест? Спит ли она?
Дальнейших расспросов Мэри не слушала. Она повернулась и пошла, слепо натыкаясь на деревья и путаясь ногами в траве.
- Ха! Что я испугалась этого темного леса? - бормотала она, невидяще глядя вокруг, - Ведь это же не кто-то, это же я то самое чудовище, которое бродит в темном лесу. Страшное кровожадное чудище, от которого никому нет спасенья... Это же я сижу под кроватью, только и думаю, как бы схватить за голую ногу или ночную рубашонку. Это мое красное лицо маячит в окне и щерит гнилые клыки. Это я древнее вечное чудовище, которое пожирает детей. Кого в ы боитесь, Мэри Кинг?
Вдруг словно горячая рука сжала ее горло, дыхание сорвалось, сердце разорвалось в груди и плеснуло обжигающей кровью.
Мэри повалилась на колени, упершись лбом в землю. Невыносимая боль раздирала ее сотней маленьких когтей, из сжатого горла вырывался утробный стон... она захотела молиться, но не смогла издать ни звука.
Кто-то ей говорил, что не надо просить бога избавить от испытания. Надо просить сил, чтобы пройти это испытание. И Господь услышит, и самая сильная боль отступит...
Мэри заученно повторяла: «Боже, дай мне сил это выдержать... дай мне силы выдержать... дай мне силы...».
Ей надо было, ей жизненно необходимо было вспомнить, произнести что-то еще, но язык отказывался повиноваться - а небо над ней было по-прежнему равнодушно и холодно, и луна смотрела, как слепой глаз.
Отчетливо поняла она, что надо хотя бы заплакать - но слезы не шли из глаз. Хотела плакать - слезы не шли из глаз, хотела закричать - голос ее пропал. А изнутри все жгло, точно заливало кипящим маслом, так что все внутренности съеживались и отрывались.
Ей казалось, что мир вокруг мигнул ярко на прощанье и полинял навсегда.
Ни ночных криков птиц, ни хруста веток под ногами, ни шелеста листьев - она ничего не слышала, кроме отзвуков детских голосов. И не ощущала ничего, кроме ужасного, нечеловеческого стыда - чувства, которого никогда не знала.
Невесть как она оказалась у реки, от берега которого шел пирс. Мэри дошла до конца его, постояла, слепо качаясь из стороны в сторону, еле удерживая на тонкой шее голову, ставшую чугунно-тяжелой.
«Что, уже конец?» - мимоходом удивилась она и равнодушно шагнула в пустоту.
Глава 21
Мэри присоединяется
- Более чем глупо, - произнес прямо над ухом голос, который не сулил ничего хорошего, - Если бы вы видели, как забавно плюхнулись. А могли бы и шею сломать.
Мэри с трудом открыла припухшие глаза. Они полулежала, прислонившись перевернутой старой лодке, плотно завернутая в клетчатый плед, похожий на огромную старушечью юбку.
Рядом, как всегда, был Сент-Джон, тощее тело которого было облачено теперь в необъятные брезентовые штаны и куртку. Мокрые волосы висели как пакля, бледные губы посинели - ворчащий и мокрый, он смотрел не нее безо всякого сострадания.
Рядом стоял лейтенант Скотч, встревожено переводя круглые глаза с одного на другую.
- Вы могли бы хотя бы раз в жизни подумать о других, - сказал он обиженным голосом.
- Подите вы к черту. Мне все равно, - отвечала она севшим голосом, - Мне на вас наплевать.
- Ей наплевать, - проворчал Скотч, - вы слышали, Сент-Джон?
- Вы бы ушли, лейтенант, - вежливо заметил Сент-Джон, стуча зубами, - Видите, она не в себе...
- Как вы только разглядели ее...
- Меня как раз рвало за борт. У меня морская болезнь. Нет, серьезно... пойдите пока соберите своих людей. Полагаю, надо ехать домой? Вы за этим приплыли?
Лейтенант Скотч немного помолчал.
- Сэр, - торжественно начал он, - я по-прежнему считаю, что вы сумасшедший. Но сейчас вы спасли мне жизнь. Я не могу себе представить, что бы сделал со мной мистер Беркли...
- Прошу вас...
- Колесовал бы, не меньше. Закопал бы заживо... Скормил бы свиньям... Утопил бы в реке... - продолжая фантазировать на тему своей безвременной кончины, лейтенант почтительно удалился.
- И заради чего? - пробормотал Сент-Джон как бы про себя, - Горстка костей и куча тряпья...
- С-сс-котина, - бессильно прошипела Мэри, - я вас убью.
- Позвольте угадать, - безапелляционно оборвал он. - Вы слушали, о чем говорили дети у костра? Я знаю, они любят страшные сказки с вашим участием. Они уже не помнят, как вы выглядели... да и я с трудом уже вспоминаю. Вы всегда смеялись надо мной и над тем, как я забавно корчусь - как вам нравятся муки совести? Что же вы не смотрите на меня?
Его холодные пальцы сжали ее подбородок; Сент-Джон насильно притянул ее лицо к своему:
- Вам ведь стало стыдно и вы пошли топиться. Если бы вам было все равно... а ну, смотрите на меня, когда я с вами говорю!
- Не кричите на меня, - вяло попросила она.
- Если бы вы знали, как давно я хочу вас выдрать, - мечтательно протянул он, отпуская ее, - Увы, воспитание... так что вас сюда занесло, позвольте спросить? Прогуляться решили?
- Мистер Беркли требует, чтобы вы вернулись... он орал и ругался. Мне плохо...
- Прошу вас, - он протянул ей фляжку, из которой разило бренди, - воды не предлагаю. Вы ведь пьете хуже сапожника, миссис Беркли.
Мэри, которая поднесла было посудину к губам, резким движением выплеснула флягу ему в лицо.
Он тотчас замолчал, и принялся вытирать глаза рукавами своей куртки.
- Я тут подумал, - произнес он невнятно, - как повезло мистеру Беркли с прической...
- Что?
- Если бы у него были волосы, вы бы их все повырывали... готов спорить, что это жутко больно.
- Фигляр!
- Слушайте... я вообще-то весь мокрый, да и вы... может, стоит пойти к костру?
Мэри, захлебываясь, проглотила стакан бренди с водой и затихла.
- Послушайте, - примирительно сказал Сент-Джон, - я разозлился на вас, я был не прав. Но и вы хороши. Позднее купание... простудитесь...
Молчание.
- Ну?
Тот же результат. Зубы Мэри отчетливо стучали - даже если бы она захотела что-либо сказать, это ей не удалось.
Он поднялся на ноги, сгреб ее в охапку и понес к костру. Покачиваясь в такт шагам, Мэри прижалась к его груди, закрыла глаза и подумала, что от Дика Беркли всегда жарко, как от печи. От Сент-Джона - только лунный холод.
...Дети подвинулись, пропуская к огню бледную, насквозь мокрую незнакомую девочку с седыми волосами и бесцветными старыми глазами.
- Кто это, мистер Мериленд? - тихонько спросил мальчик с трубкой.
- Это Мэри, - ответил Сент-Джон ровно, - Она немного замерзла и, пожалуй, немного не в себе. Не приставайте к ней.
- Мы достаточно хорошо воспитаны, мистер Мериленд, чтобы не досаждать - с достоинством сказала одна из девочек, - Но, быть может, Мэри угодно воспользоваться моей расческой?
- А у меня есть запасные чулки... перчатки... платок, - говорили со всех сторон. Забыв о том, что они слишком хорошо воспитаны, чтобы приставать к незнакомке, девочки принялись нянчиться с нею: кто-то старательно вытирал ее влажные волосы, кто-то натягивал на ее покрасневшие ноги теплые чулки, другие поджаривали гренки.
...Лейтенант Скотч, который исправно стоял на часах, старательно вглядываясь в темные кусты, и как всегда увидел коменданта общины Святого Роха только тогда, когда он оказался под самым носом.
- Вы всегда подбираетесь незаметно, - проворчал лейтенант, оправдываясь.
- Нет, просто вы меня не замечаете. Я хочу вам сказать, что, пожалуй, нам пора возвращаться.
- Вот не могу понять, - признался лейтенант, - по поводу детей. Зачем вы их сюда привезли?
- Детям надо гулять, - устало ответил Сент-Джон, - я буду вынужден повторить это еще сотни раз, прошу простить меня за краткость.
- Но как же мистер мэр? Вам жить надоело?
- Ну подумайте своей головой: кого вы пугаете смертью?
- И то верно, - подумав, мирно согласился лейтенант, - Ладно, раз так. Передавайте поклон дьяволу, мистер викарий. Вы его скоро увидите.
Глава 22
О вреде купания
- Полагаю, что я арестован? - вежливо осведомился Сент-Джон. Это был скорее риторический вопрос: сразу после прибытия детей пересчитали, напоили горячим молоком и отправили спать, а его вежливо проводили в спальню к мистеру Беркли. Тот уже сидел на кровати, потягивая горячий грог и обкусывая ногти, - но, в общем, довольно спокойный.
- Что вы себе позволяете? - осведомился Дик, сверля глазами горе-коменданта.
- Извините? - тотчас откликнулся тот.
- Не извиняйтесь, а расскажите, что за игру вы играли?
- Я думал, что пока хорошая погода, детям будет полезно подышать свежим воздухом.
- Это все?
- Да, это все.
- А подумали ли вы о том, что вы нарушили мое распоряжение?
- Честно говоря, я подумал, что вам не до того.
- Ах вот как, - протянул мистер Беркли и его яркие глаза превратились в две острые щелки - тогда, пожалуй, сделаем так. Лейтенант Скотч, проводите, пожалуйста, мистера Мериленда в какое-нибудь уединенное помещение, чтобы он имел возможность подумать еще раз. Получше. И проследите, чтобы замок был крепкий.
Сент-Джон послушно поднялся и покорно пошел к выходу, шлепая босыми ногами и поддерживая широченные штаны.
- Что это у вас за наряд? - недоуменно спросил Дик, разглядывая его брезентовое одеяние.
- Я купался, - рассеянно ответил тот.
Проводив взглядом наиболее странный вариант Сент-Джона (который вышел, пожелав ему спокойной ночи), мистер Беркли глубоко вздохнул и откинулся на подушку.
- Пусть этот сумасшедший замышляет теперь что угодно, - пробормотал про себя Дик, - под замком это совершенно безопасно.
- И что? - услышав два эти коротеньких словечка, Дик тотчас открыл глаза.
Зрелище, явившееся ему, разбудило его лучше утреннего чая. На плохо зашитых скулах заходили желваки, челюсть выдвинулась вперед - он созерцал свою супругу и он был недоволен увиденным:
- А с вами что случилось?
Мэри сонно поглядела на мужа и забралась с ногами в кресло. Завернутая в огромный клетчатый плед, с детскими полосатыми чулками на голых ногах, она являла собой нечто невообразимое.
Подобравшись, Дик рывком поднялся с кровати.
- Ложитесь, - вяло посоветовала Мэри, - вам нельзя вставать.
- Спасибо, - поблагодарил он. Цепляясь за стол, стулья и прочее, что попадалось под руку, он подковылял к креслу и по-хозяйски скинул плед с ее голых плеч.
- Оставьте меня в покое, - Мэри равнодушно запахнулась.
- Что с вашей одеждой? - он стоял, опершись на подлокотник кресла, и в упор смотрел на жену. Она сидела, свернувшись клубком, и, казалось, спала, но все-таки на вопрос ответила:
- Я купалась.
- Купалась? - переспросил Дик.
- Купалась. Я что, не могу искупаться?
- Почему же, можете, - с этими словами Дик оторвал здоровую руку от подлокотника, и, крепко ухватив Мэри за ухо, поднял ее с кресла. Она тотчас проснулась, взвизгнула и замерла - руки с растопыренными пальцами в разные стороны, стоя на носочках.
- Вы вздумали сделать из меня дурачка? - размеренно вопрошал он, выворачивая мягкую шелковистую мочку, - Вы думаете, я не смогу сложить два и два? А что, если я вам прямо сейчас оторву ухо?
Он чуть шевельнул пальцами и Мэри вскрикнула:
- Дик, прошу вас!
- Звучит неплохо, - заметил он, - о чем, собственно говоря, вы меня просите?
- Отпустите меня!
- Говорите правду, звереныш!
- Какую правду?
- Где вы были?
- Мы плавали за детьми... - осторожно, ибо каждое неловкое слово причиняло боль, проговорила Мэри.
- Вы вплавь добирались, позвольте узнать? - говорил Дик, мягко водя пальцами, точно подсаливая суп. - Почему вы мокрая, милая Мэри, поведайте дядюшке Дику...
- Я... я хотела утопиться, - всхлипнула она.
- Так-так... - подбодрил Дик.
- Мне было стыдно...
- Продолжайте.
- Сент-Джон меня спас...
- И в благодарность вы искупались вместе.
- Это все, клянусь вам! - она все пыталась умоляюще глядеть на него, но, честно говоря, у нее это получалось слабо.
- Она клянется, - как бы про себя отметил Дик.
- Но я же не виновата! Вы делаете мне больно!
Почтительное покашливание прервало семейную сцену:
- Если позволите, мистер Беркли, я осмелюсь доложить... - сказал лейтенант Скотч, почтительно мерцая, - с вашего позволения, мистер Беркли, миледи говорит чистую правду. Она действительно тонула, мистер Мериленд ее на самом деле спас. Я видел это собственными глазами.
Дик яростно вылупился на него:
- Что за чушь вы несете?! Как она попала в реку? Где были вы?
- Я... случайно! - пискнула Мэри, - В темноте!
- С вашего позволения, миледи приказала идти к черту и не мешать...
Мистер Беркли отпустил ухо миссис Беркли. Он вынужден был признать, что ее рассказ, подтвержденный Скотчем, походил на правду.
- Ну хорошо, - произнес он, - вы можете идти, лейтенант. Что до вас, моя дорогая, то идите немедленно в ванну и переоденьтесь. Все на помойку! Только, если не трудно, оставьте вот эти чулки.
Глава 23
Не то место
На конюшне было тепло и пахло сеном. Фонарь для экономии горел еле-еле, только чтобы не спотыкаться. Споткнуться можно было, например, о конюхов: у каждого денника на полу спало по одному. Герберт особо настаивал на этом, опасаясь воров.
В вотчине Герберта царил идеальный порядок. Дюжина сытых круглобоких лошадей мирно спала, напившись и наевшись до отвала. Их спокойствие объяснялось тем, что по пробуждению их всегда ожидала внушительная порция сена и овса. В конце просторного прохода стояла знаменитая подвода - отполированная, на дутых шинах, блестящая так же, как в первый день творения.
Сам Палтус спал на ней, никому не доверяя благородное дело охраны, когда его мирный сон был нарушен возней и скрежетом ключей.
Одна из дверей открылась и в конюшне появился не кто иной, как комендант мистер Мериленд. Торопливость, с которой он попал в это помещение, объяснялась, по всей видимости, посторонней помощью, даже толчком. Грохот, которое произвело его тело, пробудило от сладких снов людей и животных.
Поднявшись с полу, Сент-Джон прежде всего сказал: «Извините». По этому слову его узнали - среди жителей общины Святого Роха никто не извинялся чаще ее коменданта.
- Что, ради всего святого, вы тут делаете? - спросил Герберт, свешиваясь со своего ложа, - Что случилось?
- Собственно... ничего, - неуверенно произнес Сент-Джон, - Герберт, вы где? Я не вижу вас.
- Потому что ночь, старина, - дружелюбно пояснил Палтус, - но если вы хотите остаться с нами, то вам следует перестать греметь копытами и устроиться на ночлег. Что вы скажете о сене?
- Сено? - заколебался Сент-Джон, - Это, очевидно, высохшая трава?
- Прошу вас, - широким жестом пригласил Палтус, указывая на огромную гору высохшей травы, сложенную у стены, - выберите себе что-нибудь помягче. Если вам нужны попоны, не стесняйтесь...
- Благодарю, - Сент-Джон торопливо подчинился, стремясь пресечь возможные расспросы - впрочем, его присутствие здесь никого не удивило, его причуды были всем привычны.
Забравшись на сено, он тотчас стянул с себя куртку и штаны и закутался в попону. Он сильно замерз: стуча зубами, он забрался поглубже в свою перину и закрыл глаза.
Во сне ему явился Герберт-Палтус. Тихо сияя, он смотрел необыкновенно чистыми и ясными глазами, хотя его одежды были в таком же беспорядке, как и мысли Сент-Джона, руки были грязны, а от ног пахло.
- Я вас приглашаю, - сказал призрачный Палтус, - посмотрите на мои владения.
- Я видел ваши владения неоднократно, - отбивался во сне Сент-Джон, жестоко страдая от своей мягкотелости.
- А теперь посмотрите внимательнее. Здесь есть на что посмотреть, - заметил неумолимый Герберт и, взяв его за руку, повел в сумрачный коридор.
«У меня мерзнут ноги, я очень устал, - подумал спящий Сент-Джон, - почему, во имя Бога, даже во сне я не могу спокойно спать?»
Продолжая роптать на себя, он послушно брел за неузнаваемым Гербертом, который шел чуть впереди него. В руке у Палтуса, как обычно, был кнут, который теперь по непонятной причине светился неярким голубоватым светом, сам же Палтус постоянно оборачивался, словно проверяя, не отстал ли его спутник. Поскольку Герберт стал вдруг необыкновенно легок на шагу, Сент-Джон то и дело отставал, и тогда Палтус, оборачиваясь на него, шел чуть ли не затылком вперед.
Впрочем, его это нисколько не затрудняло.
Они все шли и шли, а коридор все не кончался. Он не становился темнее или светлее, шире или уже, все те же тени животных и людей маячили по обеим сторонам, то же мерное посапывание, хруст, шорох, невнятное бормотание тяжело спящих людей.
Сент-Джону вдруг показалось, что они никуда не идут, а стоят на месте. А коридор, должно быть, где-то очень далеко уходил куда-то - вниз или вверх? - и возвращался им под ноги внешне неизменным. Одному Богу известно, скольким людям под ноги ложился этот неизменный коридор, сколько людей скучали, стремясь поскорее пройти его и увидеть, наконец, в чем смысл этого хождения.
- Вы думаете не о том, - подал голос Палтус.
- Я не о чем не думаю, - возразил Сент-Джон.
- Вот именно. Смотрите и слушайте. Что вы видите?
Сент-Джон послушно посмотрел. Потом вздохнул и, стремясь не обидеть своего спутника, сказал:
- Вижу себя и свои дела.
- Добрые или злые? - живо поинтересовался Герберт.
- Ну как вам сказать... разные.
- А видите ли вы свои грехи?
- Вижу, - не стал противиться он, - они ужасны, похожи на птиц со старушечьими головами, в лохмотьях, воняющих хуже, чем отхожее место в казармах... Так?
- Вот так, - после некоторого молчания произнес Герберт и его призрачный голос звучал странно удовлетворенно, - вы ведь ни черта не видели, но столько напридумывали... А вот что вы действительно видите?
Сент-Джон послушно присмотрелся:
- Ничего, - признал он, - небольшой свет в окнах, кое-где какие-то тени - людей или животных, похожих на лошадей. Вижу кнут в вашей руке.
- Уже лучше. А на стенах что?
- Что же может быть на стенах в конюшне? Уздечки, седла, тряпки... - он протянул руку к одной из тряпок. Это оказался очевидно старый и очень красивый бархатный ковер. На нем были вытканы красивые павлины, розовые кусты и что-то еще - в темноте было трудно разглядеть.
- Милый коврик, не так ли? - спросил Сент-Джон, кивнув Палтусу.
- Вы стараетесь быть смешным? - хмуро спросил тот.
- Это получается само.
Герберт ничего не ответил. Они все шли и шли, и Сент-Джон уже отчаялся, что коридор этот когда-нибудь закончится.
- А-а-а-а... извините, Герберт... собственно, куда мы идем?
- Это вы мне должны сказать, - ответил Палтус, - вы и только вы.
- То есть как? - смешался Сент-Джон, - Тогда почему вы идете впереди меня?
- Потому что вы не хотите идти впереди.
Сент-Джон остановился и привалился к деревянной стене так, словно у него пропал позвоночник. Герберт вдруг остановился и указал пылающим кнутом на бесформенную кучу:
- Посмотрите-ка на него. Это вот Рон Плейс.
В свете кнута Сент-Джон разглядел бледное грязноватое лицо и длинные грязноватые волосы, часть которых покоилась в приоткрытом рту. Половину лица закрывала тощая рука, покрытая редкими рыжими волосами. Кадык, тощий и волосатый, похожий на ногу старого петуха, поднимался и опадал в такт дыханию.
- Неприятный джентльмен, - сдержанно согласился Сент-Джон.
- Сейчас я вам расскажу, что в нем самое неприятное. В то самый день, когда расшибся мистер Беркли, Плейс был дежурным. В восемнадцать ноль-ноль он должен был явиться к вам с докладом, но перед этим он свински напился. В двадцать три двадцать он продрал глаза и тотчас направился к вам, надеясь смирением и покаянием заслужить снисхождение. Он прошел на второй этаж вашей резиденции. Пробираясь в потемках, он шел к единственному светлому пятну, исходящему из-за приоткрытой двери. Он знал, что в такое время вы еще не спите.
Затылок терзала сильная боль, ледяные волны гуляли по всему телу, в горле как будто поселилось семейство ежей - Сент-Джон, с трудом уняв зубовное клацанье, спросил:
- Вы хотите сказать, что он... - призрачный Герберт утвердительно мигнул.
- Но он еще не...
- Нет, он никому еще этого не говорил. Но сейчас он спит и видит, как явится к мистеру Беркли.
Перед глазами Сент-Джона прыгало уродливое костлявое лицо, волосы, прилипшие к бледно-розовой изнанке потрескавшейся губы, коричневые торчащие зубы.
- К-к м-мистеру Б-беркли? Но он же не хочет меня выдать?
- Это почему? - с живым интересом осведомился Палтус.
Ответа не последовало.
- Этот несчастный пес будет жить ровно столько, сколько мистер Беркли будет тянуться до чего-нибудь достаточно тяжелого.
- Он не тронет ее, не так ли? - он старался овладеть своим голосом, что удалось ему весьма слабо.
- Е е он, скорее всего, не тронет, - Палтус сделал ударение. - Ему это, пожалуй, даже еще и понравится...
- Не сомневаюсь... - прошелестел Сент-Джон.
Герберт деликатно отвернулся, машинально перебирая рухлядь, висящую на стенах. Когда он наконец повернулся, то Сент-Джон увидел в его руках большую лошадиную попону.
- У лошадей бывает ревматизм, - шепотом сообщил Палтус, - Она очень, очень толстая. Я часто в нее закутываю. Главное: сделать это плотно. Взгляните, - и, как фокусник, взмахнул ей перед носом Сент-Джона.
Того обдало резким запахом лошадиного пота, он инстинктивно попятился, но попона сама прыгнула ему в руки и, как медленно-медленно зависла над безмятежно сопящим человеком...
Сент-Джон проснулся. Несколько мгновений он лежал не шевелясь, пытаясь осознать, что с ним и где он находится. Находился он глубоко в сене, куда закопался, как крот, во время своего беспокойного отдыха. Солома кололась, во рту было полным-полно горькой слюны, затылок ломило.
- Герберт, - позвал он, - Вы тут?
Никто не отозвался. Тогда Сент-Джон, после нескольких неудачных попыток, извлек из бездн высохшей травы свои штаны и куртку, приладил их на место и вылез на свет божий.
В конюшне было совсем светло и оживленно, как на ярмарке. По всей конюшне бесились лошади, а возле одного из денников галдели и толпились конюхи.
- Что случилось? Что произошло? - спрашивал Сент-Джон, проталкиваясь вперед, - Пропустите же меня! - картина, открывшаяся его глазам, заставила его пожалеть о спешке. Один из конюхов - одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять, что его зовут Рон Плейс, - лежал на полу. Его бледное грязноватое лицо посинело, почерневшие губы растянулись в дьявольски ехидной ухмылке, глаза выкатились из орбит - натолкнувшись на их стеклянный взгляд, Сент-Джон не выдержал и отвернулся.
Овладев собой, он пощупал пульс на шее, закрыл умершему глаза и начал читать молитву.
- Я всегда говорил ему, что вином нельзя питаться, - назидательно заметил очутившийся здесь же Герберт-Палтус, - бедняга напился до чертиков. Этой ночью было холодно, он заворачивался и заворачивался в эту попону, пока не задохнулся, - и концом кнута Герберт пошевелил означенный предмет - большую стеганную лошадиную попону, - Что это вы на меня так смотрите, мистер Мериленд?
Сент-Джон испытующе смотрел на него и не видел ни ясности глаз, ни призрачного сияния лица, вообще ни малейшего проблеска того самого сознания, которое отличает человека от скота.
- Герберт, - внушительно начал Сент-Джон, - где вы были сегодня ночью?
- Кто, я? - с достоинством ответствовал Герберт.
- Хорошо, хорошо, - говоря это, Сент-Джон то и дело машинально потирал руки на сгибах локтей.
- Я всегда на своем месте, - продолжал Палтус, - а вот что вы тут делаете, господин комендант?
- Я... как бы это сказать... Герберт, не сбивайте меня. Пойдемте-ка лучше...
Он взял Палтуса под руку и отвел в сторонку.
- Вот что... не торопясь возвращаетесь к своим конюхам, как можно спокойнее отправьте их по домам и скажите, чтобы уезжали как можно скорее...
- Это почему?
- Вот потому, - Сент-Джон подернул рукав и показал Палтусу кровавый волдырь, набухавший на сгибе локтя.
Глава 24
Дик Беркли как повелитель умов
Прошло уже два месяца с тех пор, как Сент-Джон расцвел жуткими бубонами.
За это время жизнь в городе непозволительно ускорилась и замелькала, как в волшебном фонаре. Сначала просто поползли слухи - темные, невнятные. Говорили, что на окраинах уже сотни бедняков хворают чем-то, очень похожим на чуму, что на старых чумных кладбищах по ночам раздается плач и кучи призраков водят хороводы вокруг братских могил.
Стараниями нищебродов и блаженных старух слухи эти разрослись и заполонили весь город. Они, эти слухи, стали так осязаемы, упруги и огромны, что начали выдавливать людей из города - и вот уже все выездные дороги были забиты тяжело гружеными подводами, повозками, тележками.
Канцелярию мэра штурмовали толпы желающих получить разрешение на выезд - согласно правилам, при наступлении заразы ни один человек не был вправе покидать город без удостоверения, подписанного мэром.
У Дика Беркли случались постоянные мышечные судороги, его рука отнималась - в день ему приходилось подписывать многие мили бумаг.
- Валите-валите, - бормотал Дик, черкая бумагу за бумагой, - чтобы духу вашего здесь не было...
Надо отдать ему должное, трудился он как проклятый. Не обращая внимания на жалобы, ропот и открытое недовольство, он закрыл порт, церкви и питейные дома, под страхом смерти запретил появляться на улицах по ночам, уничтожил Чумной базар и сделал сотни других, не менее важных дел. Викариев он застращал до такой степени, что они целыми днями рыскали по своим приходам, надоедая прихожанам чрезмерным рвением. Они и рады были бы уехать из города, но мистер мэр пригрозил, что оторвет ноги тем пастырям, кои покинут овец своих. Пасите, напутствовал он их, и упаси вас бог упустить хотя бы одного чумного.
Ни одного случая заболевания еще не было обнаружено, но Дик чувствовал себя как боксер, который не курит, не позволяет себе ни стаканчика, ни прочих излишеств, - для того, чтобы во всеоружии выскочить на ринг и встретить свой звездный час.
Его исключительно сильный организм уже полностью оправился и от падения, и от душевных переживаний - ни заботы о здоровье, ни тревога о судьбе сограждан не омрачали ясное чело мистера Беркли.
Он занимался делами.
- Вы позволяете себе слишком много лишнего, - осмелилась как-то заметить Мэри.
- Душа моя, лучше перестараться, - благодушно ответил Дик, не глядя бросая в рот куски пищи. Время было позднее, он распорядился перенести свой ужин в покои супруги, теперь он сидел рядом с ней на кровати и щедро осыпал ее случайными крошками.
- Не лучше ли было бы дождаться хотя бы одного заболевания, а потом уже вводить все эти строгости... а вдруг это ложная тревога?
- Тогда мы порадуемся и поблагодарим бога, а вернувшиеся граждане будут превозносить до небес наше неусыпное бдение и рвение... детка, неужели я должен вам разъяснять простые вещи?
- Сотни домов стоят без присмотра, - мрачно продолжала она, - что скажут вам благодарные горожане, увидев, что их дома разграблены, а никакой чумы не было?
Дик искоса посмотрел на жену. Она полулежала на роскошной кровати, ее ночные одеяния заставили бы стонать от зависти французскую королеву, равно как и сумрачная прелесть детского лица, и нежнейшие очертания хрупкой шеи, и оттенок кожи, напоминающий цветом самое сердце белой розы.
Дик поежился и заставил себя отвлечься:
- Я издал приказ вешать без суда любого, застуканного на пороге оставленного дома.
- Всех не переловите.
- А я и не буду их ловить. Скотч проследит, чтобы у каждого второго брошенного дома висело по мародеру. Потом, даже если дом окажется разграблен, жители будут знать, что власти старались и предотвратили еще больший ущерб. Кстати, чуть позже можно будет возобновить Чумной базар - в этих домах наверняка есть чем поживиться... Было бы забавно посмотреть, как эти жадины будут платить за свои собственные вещи! Когда наш горожанин развязывает кошелек, он стонет так, точно его душа расстается с телом.
Серые глаза Мэри расширились:
- Вы хотите сказать, что отдали приказ шарить по домам?
- Я?! - недоуменно переспросил мистер Беркли, - Я ничего не приказывал. Если бы вы были чуть поумнее, моя крошка, вы бы знали, что это дурно, а мэр не может поступать дурно.
- Какая-то дичь. Не понимаю...
- Вот почему я мэр, а вы - моя глупая, хотя и обожаемая супруга, - этими словами мистер Беркли завершил трапезу, небрежно смахнул крошки с воротника рубашки и отправился на супружеское ложе.
Глава 25
Сент-Джона уводят
... - Вот еще один год прошел, а вы все не меняетесь, - сэр Найджел Неллер, врач, прихлебывал бренди и благожелательно смотрел на Сент-Джона.
- Зато у вас, я вижу, обновка, - ответил тот.
Сэр Найджел благодушно потер глубокий рубец, украшающий его шишковатый лоб:
- А это память о нашей общей знакомой. Очаровательная же девушка эта мисс Кинг, но ручка у нее тяжеловата. Опыт моей молодости говорил мне, что таким хорошо поставленным ударом обладают только прачки и кухарки. Теперь я готов признать, что и среди благородных девушек попадаются отменные боксеры...
Сент-Джон сидел, завернувшись в плед по самый подбородок. Из-за постоянного озноба и зубовного стука он почти не мог есть, поэтому напоминал свою собственную тень. Его лоб блестел, как навощенный, глаза, которые и в обычное время выглядели несколько запавшими, теперь провалились бог знает куда, а что до щек, то они просто исчезли. Было видно, что нарывы мучают его нестерпимо, от боли он иногда впадал в оцепенение, но тем не менее аккуратно выполнял свои комендантские обязанности. Хотя некоторые утверждали, что лучше бы он этого не делал, потому что своим видом пугал детей, в целом совсем не робких, до ночных криков и мокрых штанишек.
Неутомимый сэр Найджел проник в общину святого Роха в первые дни тревоги и даже начал писать очередной трактат.
- Когда мистер Беркли закроет город? - поинтересовался он, пожевывая.
- Это знает только он сам, - ответил Сент-Джон, с трудом воздерживаясь, чтобы не начать чесаться, - но думаю, что сперва он пустит слух о том, что закрывает город и даже назовет день. Прекратит прием бумаг. И тогда к нему потянутся все опоздавшие. Они будут предлагать ему все блага мира и подставлять свои головы для бритья, только чтобы выехать из этого проклятого места.
- Вы что, серьезно полагаете...
- Мои бедные мозги не в состоянии представить себе и десятой доли всех способов наживы, которыми владеет мистер мэр... у нас гениальный мэр.
- Или его жена? - прищурился сэр Найджел, - Мисс Кинг, насколько я помню, всегда стоила своего мужа...
- Не надо так говорить, - попросил Сент-Джон. Под его остановившимся побелевшим взглядом сэр Найджел смутился:
- Право, я не хотел вас обидеть... я не думал...
- Что до мистера Беркли, то сейчас я день и ночь молю господа послать ему здоровья и решимости. Если силы его ослабеют, то нам не сдобровать... вы понимаете, о чем я?
- Боюсь, что...
Сент-Джон перевел дух, собираясь с силами.
- Глотните бренди, - предложил сэр Найджел, - вы совсем скисли.
- Вы не понимаете. Здесь сотня детей, чья кровь являет собой средство от заразы.
Если мистер мэр лишится своей власти или даст приказ снять охрану общины, или еще что-нибудь, что будет? Их просто растерзают...
- Я об этом не подумал...
Сент-Джон глотнул бренди и некоторое время молчал, пытаясь протолкнуть в пищевод огненный ком. Способность говорить он обрел только спустя несколько минут:
- Вот вы не подумали. А я подумал. А кто знает, о чем подумал наш мэр? Сэр Найджел, я хочу вас попросить об услуге. Вы ведь знаете Герберта?
- Все знают Герберта, - немного поразился сэр врач.
- Представьте себе, у него в конюшне море лошадей и караван подвод на новых колесах… они такие огромные, что туда легко влезут все дети Чумного форта…
Он не успел закончить описание нового транспорта Палтуса: дверь отворилась и на пороге показался Скотч собственной персоной - полковник Скотч, если быть совершенно точным.
- Добрый день, джентльмены, добрый день, мистер Мериленд.
- Прошу вас, полковник, - пригласил сэр Найджел, - Бренди?
- Пожалуй, не стоит, - замялся полковник Скотч, - а впрочем... если только самую малость... как ваше здоровье, Сент-Джон?
Сент-Джон дернулся и ничего не ответил.
- Сегодня с утра мистер мэр высказал недовольство тем, что по городу ходят слухи о закрытии города для выезда, - бормотал полковник Скотч, скребя и без того выскобленный подбородок, - Это нехорошо, сказал господин мэр, что кто-то считает, что он может так поступить. Более того, кто-то пустил еще один слух: мол, никакой чумы нет и не будет, просто господин мэр решил в очередной раз нагулять жирок за счет горожан. Это нехорошо, сказал господин мэр, что кто-то считает, что он врет. Всем известно, сказал господин мэр, что мистер Сент-Джон Мэриленд, эсквайр, комендант общины святого Роха, обладает чудесным даром чуять заразу...
- Нельзя ли покороче? - во рту у Сент-Джона пересохло, в ушах звенело, он с трудом сдерживал тошноту и зевоту.
- Если вам так угодно... - промямлил полковник, потирая вспотевшие руки, - я прошу вас следовать за мной.
Сент-Джон покорно поднялся. Было видно, что он не только не соображает, что делает, но и не имеет ни малейшего желания этого делать. Пошатываясь, как лунатик, он проследовал к выходу. Полковник собрался за ним.
- Минуточку, мистер Скотч, - вкрадчиво проговорил сэр Найджел, - быть может вы, такой опытный царедворец...
- Ну зачем вы так, - заметил Скотч.
- Хорошо, такой опытный в житейских делах человек, можете сказать, что задумал наш адский мистер Беркли?
На лице полковника появилось выражение, как у недоверчивого попугая, которому незнакомый человек предлагает банан:
- Это большая тайна, мистер Найджел, вы не хуже меня знаете, что я не вправе...
- Да бросьте, - фамильярно оборвали его, - через полчаса об этом будет знать весь город. Он решил пустить нашего друга на удобрения или, быть может, четвертовать и разослать его несчастные руки и ноги по всем графствам...
- Шутите? А мне вот не до шуток. Мистер мэр в контрах с миссис Беркли.
- Она что, наставила ему рога?
- Нет, этим его не удивишь, сдается мне, что на это ему вообще наплевать. Дворецкий рассказывал мне, что вечером миссис Беркли о чем-то весьма громко говорила с супругом, так громко и так долго, что он совершенно потерял присущее ему хладнокровие, наорал на нее и даже, похоже, ударил...
- Ударил?! Смелый юноша, - пробормотал сэр Найджел, - и что потом?
- Потом миссис Беркли выбежала из кабинета и убежала куда-то, а мистер мэр, с расцарапанным лицом, проорал ей вслед нечто такое, что я не решусь повторить. Вскоре после этого мистер Беркли призвал меня к себе и почему-то спросил про моего шурина, он разводит кур в Догфейс-энде. После нескольких минут беседы мистер мэр постоянно изволил приходить в некоторое волнение, несколько раз разжаловал меня в часовые, а потом в конце концов послал за моим шурином. В ожидании его господин мэр... как бы это сказать...
- Бегал по потолкам?
- Примерно так... он то и дело бормотал про то, что он им еще покажет, как ему не верить, что он покажет этим негодяям, как он печется об их благе, что он покажет этой негодной...
- Пардон!
- Извините, сэр. В общем, он долго рассказывал о том, что и кому он еще собирается показать, а потом, когда появился мой шурин, нарисовал углем на стене чертеж какой-то огромной клетки и сказал, что если он, мой шурин, не уложится до утра, то он, мистер мэр, его повесит. Я выходил за дверь и слышал, как стучат зубы моего несчастного родственника...
- Весьма поэтично. И что это была за клетки?
- В человеческий рост клетка.
- Что-то мне подсказывает имя той курицы, которой суждено там находиться, - пробормотал сэр Найджел, - если это так, то ваш мэр умнейший мерзавец на свете, а уж его деловая хватка приводит меня в свинячий восторг.
Глава 26
Прекрасная идея Дика Беркли
- О Сент-Джон! О мой друг! Как это мило с вашей стороны заглянуть в нашу скромную обитель!
Дик Беркли кривил душой, называя свой дом таким образом. Его обитель не была скромной. Более того, характер его владельца позволял предположить, что она, эта обитель, никогда не будет скромной. Самыми скромными вещами в этой комнате был Сент-Джон и его клетчатый плед.
- Вы меня жутко обяжите, если присядете в это кресло, - с этими словами мистер неузнаваемый мэр бережно, как стеклянного, усадил Сент-Джона в свое собственное кресло, - прошу вас, присядьте, вы выглядите неважно.
Сент-Джон, немедленно сползя к краю кресла, спросил, чему он обязан такой честью.
Мистер Беркли немного помялся, он выглядел немного взволнованным, насколько может выглядеть немного взволнованным человек, похожий на боксера среднего веса. Иногда он даже хрустел пальцами - звук был такой, точно ломались толстые лучины или каминные спички.
- Должен вам сказать, - начал он проникновенно, - мы переживаем сложные времена, вы заметили... сейчас не время для того, чтобы ходить вокруг да около, поэтому начну с главного. Как ваше здоровье?
- Вполне терпимо, благодарю вас, сэр. Небольшая лихорадка, небольшой зуд.
- Зуд, Сент-Джон, ужасная вещь, не так ли?
- Не очень приятная, сэр. Скорее неприятная. Трудно ходить, и руки почти не сгибаются...
- В таком состоянии нет ничего лучше, чем как следует отдохнуть от какого бы то ни было движения, - заботливо заметил Дик.
- Весьма разумное замечание, - вежливо согласился Сент-Джон.
- Сейчас мало кто может позволить себе такое времяпрепровождение. Я не сплю вот уже третьи сутки.
- Мне больно слышать это, сэр.
Возникла небольшая заминка, во время которой Дик хрустел пальцами, а Сент-Джон смотрел в стену стеклянными глазами.
- По поводу боли, Сент-Джон... всем известен ваш дар чувствовать наступление чумы. Неудивительно, что как только появились слухи о появлении ваших нарывов, вы знаете, что мне пришлось тотчас закрыть город. Таковы правила... но ведь тотчас началась паника с этими пропусками.
- Да, сэр...
- Все бросились вон из города...
- Да, сэр...
- Многие дома брошены, мародеры...
- Да, сэр...
- Но как вы, несомненно, знаете, что ни одного случая чумы в городе не выявлено... и слава богу, я имею в виду... Но теперь ходят слухи о том, что я сам выдумал чуму с тем, чтобы вволю поиздеваться над людьми и поиметь с них деньги.
- Возможно ли это, сэр?
- Еще как возможно, сэр! То есть... вы должны меня понять, Сент-Джон, мне надо как-то доказать людям, что ваши нарывы - не мои выдумки.
- Но как вы, ради всего святого, собираетесь это сделать?
Мистер Беркли нежно положил руки на его костлявые плечи:
- Я вам сейчас расскажу, мистер Мериленд. Самое лучшее - провести вам некоторое время на виду. Я приготовил небольшое помещение, не роскошное, но вполне подходящее для пребывания.
- Что это за помещение? - настороженно осведомился Сент-Джон.
- Ну, собственно говоря, вот оно, - и мистер мэр, подведя его к окну, указал во двор.
Посреди главной площади был сооружен деревянный помост, на котором стояла большая клетка, похожая на куриную.
- Вы же не хотите сказать, что я должен сидеть здесь?!
- Имен-н-нно так, мой дорогой друг, - нежно пропел Дик, - именно так. Клянусь, это не надолго.
В это самое время резкий порыв октябрьского ветра проник в комнату через щель в оконной раме. Сент-Джон поежился.
- Поверьте мне, друг мой, это самое лучшее, что можно сейчас сделать, - говоря так, Дик на всякий случай стоял между этим непредсказуемым человеком и дверью, - Люди должны видеть, что мы им не лжем.
- Мы?!
- Хорошо, я, - нетерпеливо оборвал мистер Беркли, - вы так старательно от меня открещиваетесь, Сент-Джон, но, черт возьми, кто как не я обеспечил вам вполне сносное существование? Кто как не я сделал вас комендантом этой чертовой общины? И потом, - поправился он, утихомириваясь, - этого от вас требует простое человеколюбие! Успокойте этих несчастных, покажите им, что они страдают не зря...
- И что вы, мистер мэр, не зря берете деньги за выдачу пропусков из города?
- Это не то замечание, которое мне хотелось бы слышать из ваших уст, - заметил мистер Беркли.
- Могу ли я отказаться? - тоскливо осведомился Сент-Джон.
Мистер Беркли замер, точно натолкнувшись на стену, потом медленно поднял покрасневшие глаза:
- Конечно, вы можете отказаться, Сент-Джон, как любой другой свободнорожденный гражданин... но согласитесь, что в моем положении есть некоторые обязанности. Положение обязывает или что-то вроде этого... мне надо доказать свою честность... преданность горожанам, долгу... короче говоря, я докажу, что на ваших руках и ногах есть следы, возвещающие начало заразы - с вашего согласия или без такового...
Сент-Джон немилосердно драл ногтями мучительно зудящую руку.
- Если вы не согласитесь помочь мне, Сент-Джон, мне придется обойтись без вашего согласия...
- Как это?
- Согласно старому обычаю, я прикажу разослать ваши руки и ноги по окрестностям нашего славного города, если вы понимаете, о чем я.
Глава 27
Показательные выступления Сент-Джона
... Несмотря на серое небо и усилившийся холодный ветер, главная площадь была до краев заполнена народом. Посреди нее возвышался помост, на котором стояла большая клетка - она не особо великая, но как раз для того, чтобы сидящий в ней Сент-Джон мог подняться на ноги и сделать два шага - налево и направо. Но он не ходил, а сидел на полу клетки в чрезвычайно неудобной позе: его голые руки были вывернуты и вытянуты вперед так, что были видны сгибы локтей. Запястья были туго стянуты ремнями, что исключало всякую возможность пошевелиться.
И всем желающим были видны огромные кровавые пузыри, словно слившиеся следы от многочисленных блошиных укусов.
... Сцена была поставлена так: сразу после того, как клетка была сооружена, на площади появился мистер мэр. Выглядел он необычайно мрачно: черный сюртук, черные брюки и высокий цилиндр, прикрывающий самоуверенно блестящую голову. Лицо мистера Беркли было торжественно и печально.
- Дорогие сограждане, - начал он звучным благородным голосом, - мне больно говорить об этом. Я знаю, что многие из вас сомневаются в во мне...
В толпе загалдели. Послышались крики, самыми мягкими из которых были «Кто сказал?», «Что за чушь?», «Да о чем это он?». Дик поднял руку - и все стихло.
- Некоторые из вас - я повторяю: некоторые, чтобы не обижать преданных и честных людей, - говорят, что это я пустил слух о чуме, чтобы нажиться на вашем горе. Что я беру взятки за пропуска из города.
Некая истеричная особа заплакала в голос - ей накинули на голову мешок и вытолкали взашей.
- Что до взяток, это целиком на совести тех, кто это говорит. Бог и время рассудят нас, сограждане! - он прервался и утер глаза, - Что до заразы, то вот вам доказательство моей честности!
На помост возвели высокую угловатую фигуру, похожую на палку, на которую смеха ради повесили старую тряпку.
- Вы уверены, что меня хорошо видно? - тихо спросил Сент-Джон, с трудом усмиряя стук зубов, - Помост довольно высокий...
- Ш-ш-шит! - прошипел Дик, - Вы можете заткнуться?
- Я просто боюсь, что не будет видно...
Дик прорычал что-то неразборчивое, однако лицо его по-прежнему излучало уверенность, спокойствие и достоинство.
- Снимите плед, - приказал Дик.
Сент-Джон, с трудом справляясь с руками, подчинился. Под пледом у него оказалась довольно поношенная рваная безрукавка.
- Вы не могли надеть что-нибудь потеплее? - процедил мистер Беркли.
- Вы же сказали: чтобы было видно руки...
- Вы простудитесь и умрете, а я станцую на вашей могиле!
- Это не по-христиански, сэр...
Неяркое солнце неторопливо клонилось к горизонту, а народу на площади было по-прежнему полно. Некоторые приводили с собой друзей из провинции, некоторые уже вовсю заключали пари на то, чем будет заниматься заключенный в клетку в ближайший час, а также на то, помрет он сегодня или подождет до завтра.
Он подождал до завтра. Его руки заледенели и отнялись, зато нарывы, которые он теперь не мог чесать, беспокоили его гораздо меньше, да и кто-то сердобольный из охраны накинул на него его плед. Каким-то образом провел ночь, то ли засыпая, то ли впадая в забытье. Поднялось негреющее солнце, подул холодный ветер, и когда Сент-Джон разлепил наконец смерзшиеся ресницы, то обнаружил перед собой небольшого сопливого мальчишку, снабженного парой судков. Из них шел горячий пар.
- Идите прочь, сэр, - просипел Сент-Джон.
- Сэр, это ваш обед, сэр.
- Идите к черту, сэр.
Мальчик удалился, волоча за собой гремящие судки. Спустя четверть часа на площади появился полковник Скотч: немного задыхавшись, он поднялся на помост.
Зрелище, открывшееся его взору, вызвало холодную противную волну по хребту.
- Сент-Джон, - позвал он испуганно, - Сент-Джон, вы живы?
Куча тряпья зашевелилась, из нее показался заплывший, налитый кровью глаз:
- А, полковник Скотч, - проскрежетал вопрошаемый довольно невнятно. Губы и язык слушались его неважно, - Что вам нужно?
- Покушайте хотя бы немного...
- Нет, спасибо.
- Почему, ради всего святого? - полковник Скотч по-отечески похлопал его по плечу, но тотчас отдернул руку, ожегшись мертвенным холодом.
- Не хочу.
- Но вам надо есть. Вы же больны.
- Самая лучшая еда имеет обыкновение... как это... выходить. Не хватало обделаться посреди площади... я не буду есть и пить, пока меня отсюда не выпустят, - эту небольшую речь Сент-Джон говорил около четверти часа. Закончив, он, казалось, заснул.
Полковник Скотч поправил на нем плед, опасливо покосился на его руки и отправился на доклад к мистеру мэру.
Глава 28
Странное происшествие на городской площади
- Оставьте этого идиота в покое, - коротко приказал мистер Беркли. - Пусть подохнет, как собака. Он и так уже живет слишком долго.
- Но если он умрет... - начал полковник Скотч.
- Кто умрет? - появляясь безупречно вовремя, спросила миссис Беркли.
- Дорогая, в этом несовершенном мире постоянно кто-то умирает, - как можно легкомысленней отмахнулся Дик, - умоляю, не забивайте свою милую головку всякой чепухой.
Мимоходом поглядевшись в зеркало, полюбовавшись своей безупречной амазонкой, Мэри с выражением крайнего высокомерия подняла изогнутую бровь и обратила к супругу несколько осунувшееся, но по-прежнему милое лицо.
- Любопытно было бы узнать, что это за всякая чепуха, которая волнует моего супруга. Прошу вас, мистер Беркли, поведать мне о своих горестях, - и она уселась в кресло с видом человека, который долго еще не собирается сдвинуться с места.
- Ладно, вы можете посидеть здесь, - несколько запоздало разрешил Дик, - собственно, вы что-то хотели?
- Представьте себе, да, - хладнокровно отозвалась его супруга, раскуривая трубку, - Сегодня я ездила по делам и представьте себе, что я увидела на главной площади?
- Умираю от любопытства, - процедил мистер Беркли.
- Вы настаиваете, чтобы я рассказала, что именно я увидела на главной площади, - мистеру Беркли послышалось, что его супруга отчетливо щелкнула зубами, - Не будете ли вы столь любезны сообщить, что все это значит, мистер Беркли?
- Полковник, я прошу вас удалиться... - начал мистер Дик.
- Полковник, я прошу вас остаться, - прервала его Мэри, подчеркнув слово «я».
Полковник поочередно посмотрел на округлившиеся глаза господина мэра и на сузившиеся злобные очи его супруги и сел обратно в кресло.
Воцарилось молчание.
- Я слушаю вас.
- Ну, честно говоря, я... вообще-то... вы прекрасно выглядите в этом платье, моя дорогая,
- Я польщена. И?
- Ну, - начал Дик, - я счел это необходимым для нашего же блага. Когда люди воочию убедятся в наступлении заразы, это убедит их в том, что некоторые убеждения не могут быть подходящими убеждениями...
- Я ни черта ни поняла в этих ваших излияниях. Но позвольте заметить, что это с вашей стороны идиотское идиотство!
- Что именно, дорогая?
- То, что вы делаете! - закричала Мэри, рассвирепев, - Все эти ваши штучки! Я проезжала через площадь и как раз удивлялась, кому это понадобилось навалить в клетку кучу старого тряпья, когда это тряпье подало голос. Что все это значит, мастер Дик? Разве это подходящее время для того, чтобы разводить сент-джонов? Что он делает в этой глупой клетке?
- Это план. Признаюсь, это несколько необычно...
- Вы уверены, что «необычно» - это подходящее слово? Хорошо, если вы настаиваете... но как вы назовете вот что: на главной площади толпа разжигает вокруг вашей клетки развеселый костерок.
- Когда вы говорите «костерок», то вы имеете в виду «костер»? - на всякий случай уточнил полковник Скотч.
Дик ничего не ответил, но отчетливо посинел и своим видом походил на утопленника. Он поднялся, твердым шагом проследовал до резного секретера, извлек из него бутылку водки и в два гигантских глотка осушил ее наполовину. Мэри и полковник молча следили за его эволюциями, ожидая каких-то комментариев. Полковник тихо спросил:
- Полагаю, что мне надо отправиться на площадь, мадам?
- Вам одному там нечего делать, - ответила Мэри, - поедем вместе.
Мрачно выхлебав оставшиеся полбутылки, Дик не проявил ли малейших признаков опьянения, только стал необычно мрачен и сосредоточен. Он взгромоздился в седло и поехал, покачиваясь и стараясь не слушать речей супруги, от которых его тошнило не меньше, чем от езды.
Картина, открывшаяся их взорам, была впечатляющей. Посреди площади на помосте маячил Сент-Джон, походивший на огородное пугало. Это веселое впечатление значительно портили дрова, разложенные вокруг его насеста. Несколько мужественных мужчин с добродушными улыбками рассовывали по углам его клетки пакетики с порохом, чтобы вспыхнуло сразу. Сент-Джон висел на своих ремнях, как старая забытая куртка, и сносил все манипуляции терпеливо, без какого бы то ни было движения.
- У кого-нибудь есть огонь? - стесняясь, спросил тонкошеий отрок, судя по всему, из подмастерьев. Пока копошились и искали огонь, мистер мэр неторопливо сполз с лошади, протиснулся через толпу и взобрался на помост:
- Могу ли я предложить вам свои спички? - мягко спросил он.
- Это мэр, - в полуобмороке отметил юнец и растворился в воздухе.
Мистер Беркли, сняв с лысой головы, отвесил изящный поклон своим избирателям, открыл клетку и принялся развязывать веревки. Когда с последней было покончено, Сент-Джон свалился на пол. Дик, переборов естественную тошноту, пощупал его шею и убедился в том, что тот жив.
- Полковник, - позвал мистер Беркли, - я прошу вас позаботиться о нашем несчастном больном так, как велит христианский долг, - полковник Скотч с сомнением посмотрел на потрепанное тело, но, как старый служака, не стал долго переживать. Но когда он поднял его и собрался спускаться с помоста, его остановил уверенный голос:
- Одну минуточку, мистер, - высокий широкоплечий человек в кожаном фартуке остановил полковника, подняв необъятную ладонь, - куда это вы его тащите?
- В чем дело, милейший? - холодно осведомился Дик, хрустнув пальцами.
- Хотелось бы узнать, почему вы не даете нам закончить с ним? - поддержал его сомнения человек с шарманкой.
- С каких пор в нашем городе казнят без суда?
- Какой может быть суд. Этот человек разносит заразу.
- Насколько мне известно, - лениво прикрыв глаза, протянул мистер Беркли, - никто из вас еще не заразился. - Эй, уберите руки! - прикрикнул он, - иначе я прикажу вас арестовать!
- Посмотрите сюда, - невозмутимо ответствовал человек в кожаном фартуке, - Все эти ребята пришли сюда со мной. Они побожились сделать то, что я им скажу.
Сохраняя сардоническое выражение на лице, Дик оглядел толпу.
Женщины и дети пропали, впереди выступали ряди суровых немногословных мужчин, которые выглядели довольно мрачно. Тип в кожаном фартуке ему очень не нравился, не нравилось и выражение лиц тех, кто стоял у помоста.
Однако больше всего не понравился ему взгляд Мэри, в котором в равных долях читались насмешка и неприятное понимание. Как будто все шло именно так, как она ожидала. В то же самое время все сомнения Дика разрешились сами собой.
- Прошу вас, полковник, поторопиться, - ровно произнес он, - этого человека надо показать врачу, - полковник Скотч пожал плечами, на которых потрепанной горжеткой висел Сент-Джон, и направился с помоста.
- А я вам говорю... - начал человек в кожаном фартуке, протягивая длинную руку, точно намереваясь схватить полковника за плечо.
Мэр перехватил его длань, выкрутил стальными пальцами кисть, притянул к себе легко, как женщину... а потом что-то случилось.
Острая боль впилась в бунтаря тысячью когтей, руки и ноги скрутило такой судорогой, что из-под ногтей брызнула кровь, вены на шее вздулись веревками. Он крикнул - и вместе с криком из его горла вырвались тошнотворные кровяные сгустки, мутная нутряная жидкость...
Веером вокруг разлетались кровь и гной.
Мэри зажмурилась.
В ужасающей тишине послышался глухой стук - это тело рухнуло на деревянный помост. Нарастающий ропот, миг - и ропот перешел в дикий ор и гул, топот тысячи ног! Еще миг - и Мэри, открыв глаза, непонимающе озиралась на опустевшую площадь.
Лейтенант Скотч по-прежнему стоял, вылупив белые глаза, и держал Сент-Джона. Дик Беркли сидел на корточках, закрыв лицо руками. Он постанывал, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, тихонько бормотал что-то.
Мэри взобралась на помост и осторожно потрясла его за плечо. Он не открыл глаза, не отнял рук от глаз, но она расслышала его бормотание:
- Нате вот... довели... сами виноваты...
Глава 29
Мэри Кинг и муки выбора
- Давно я не чуяла себя так забористо, - сказала сама себе Мэри и сама с собой согласилась. - Пожалуй, компот получается такой же, как и тогда, когда всю эту кодлу было некуда складывать…
Она залпом выпила бренди и покосилась с неприязнью на кресло, в котором храпел ее супруг.
С другого кресла свешивался мятой тряпкой Сент-Джон.
Один чует приближение мора, неторопливо думала она, попыхивая трубкой. Другой, похоже, и есть самая большая зараза, которую только можно представить… хо!
Дьявол меня раздери, да я готова спорить на что угодно, что бедняга на площади помер не от удара!
Что же? Выходит, нужен только один. Как скучно.
Мэри прошлась по кабинету, от нечего делать смахивая ото всюду бумаги, чеки, письма, попыхивая трубкой и совершенно ни о чем не думая.
С улицы, нарастая и приближаясь, донесся весьма неприятный звук – топот по мостовой тысяч ног и лязганье металла. Внутренним взором увидела она те самые вилы, косы, топоры, которым как-то особенно не хватало несколько метров человеческих внутренностей.
Полчаса назад лейтенант Скотч подал в отставку, сбежав в неизвестном направлении.
Явилась мысль о том, что горожане не будут нерешительно топтаться на пороге мэрии.
Что-то надо было решать.
Мэри задумчиво выругалась, сделала пару шагов и снова застыла в нерешительности.
Была малюсенькая надежда - дверь за стенной панелью, она вела как раз на берег реки, к мосту в Чумной форт…
Дик Беркли пошевелился и что-то пробормотал. Он заснул тотчас, как добрел до этого самого кресла и просыпаться явно не собирался. Мэри шагнула к нему, доставая по ходу флакон с нюхательными солями…
Синяя конечность цапнула ее за руку, подтащила к другому креслу и придушенный голос, которого она привыкла слушаться, просипел ей в самое ухо:
- Уходите… немедленно… спасите детей… оставьте его…
И тут Мэри почувствовала, точно с ее глаз спала душившая полупрозрачность, и все как будто стало предельно ясно: и ненужность этого кабинета, и опасность полумертвого от себя самого Дика Беркли. И путь, которым надо было идти!
- Вы чудо, - искренне начала она и осеклась, вглядевшись в него. Точно холодная вода накатила на ее сердце.
Сент-Джон окончательно и несомненно умирал. Глаза его ввалились очень глубоко, тени на лице были уже не синими, а прямо-таки чернильными, но само лицо так и светилось нечеловеческой, потусторонней радостью.
- Сент-Джон, а… вы? – в отчаянии спросила она, - Вы-то как же?! Я не могу без вас! Вы обещали помогать мне! Как вы смеете…
Она не закончила, осознав, что ее не слышат.
Глава 30
Праздник, который начался
Снизу раздался первый удар в двери. За ним тотчас второй и третий – петли скрежетали, но не сдавались. Гул нарастал.
Мэри горной козой сиганула к тайной двери, рванула ручку, ударила в нее плечом – и кувырком полетела вниз по темным ступенькам, пугая бранью крыс и других неведомых чудищ…
Ей казалось, что она летела целую вечность, что ступеньки поросли мхом и скользят как лед – хотя на самом деле ход (недавнее творение мистера Беркли), был вполне пригоден для того, кто не особо торопится на тот свет.
Закончив считать ступеньки и почуяв под собой ровный пол, она тотчас вскочила и кинулась сломя голову бежать по темному коридору, натыкаясь на стены, не видя ни зги, но звериным чутьем понимая, что надо бежать, просто быстро бежать.
Остановилась, прислушиваясь – и кроме стука крови в ушах услышала, как далеко сзади кто-то пытается повторить ее путь, натыкаясь на все, что можно, разбивая головы о каменистые стены.
Топот ног погони постепенно затих – чтобы последовать за сумасшедшей девкой в темный непонятный тоннель желающих не нашлось.
Мэри не выдержала и засмеялась. И темнота эта, и неизвестность того, что ждет впереди, наполняли ее радостью, ее прямо-таки распирало восторгом, как воздушный шарик.
И она весело поскакала, стуча сбитыми каблуками в полной темноте, ни о чем не думая, ничего не видя не перед собой, ни впереди себя – и так скакала она по темному коридору, пока в ноздри ударил запах воды, а впереди не забрезжил свет.
С размаху упав животом на каменистый обрывистый берег, Мэри окунула голову в реку, сделала несколько глотков ледяной воды, и только потом поднялась и огляделась.
Она находилась в паре сотен шагов до моста в Чумной форт. На мосту, насколько она могла видеть, все было спокойно как всегда – только заставы не было. Похоже, что любимые солдатики лейтенанта Скотча последовали за ним в отставку.
Мэри припустилась было к мосту, но тотчас поняла, что опоздала: по тростнику уже кто-то ломился. И, судя по всему, кого-то было многовато.
И Мэри, недолго думая, разбежалась и прыгнула в воду.
- Вот она! – вопили сзади, - Стреляйте же, стреляйте!
В воздухе потемнело от тучи стрел, с небес сыпались градом подбитые чайки и оглушенные стрекозы, а горожане все стреляли и стреляли…
На поверхности воды так больше ничего и не показалось.
Глава 31, последняя
Про знатный фейерверк
- Сэр Найджел, брать ли теплые одеяла? Они совсем новые!
- Сэр, можно ли прихватить мешок сахара?
- На всех постелей не хватит!
- Кто нас будет кормить?
Сэр Найджел сделал глубокий вдох и заорал:
- ПШЕЛ!
Тотчас стало тихо, ибо все эти вопли начали удаляться от него со всей скоростью, на которую были способны лошади Палтуса.
Очередная, предпоследняя, порция малолетних обитателей форта отбыла в неизвестном направлении.
Надо сказать, что сразу после последнего разговора с Сент-Джоном сэр Найджел, человек действия, тотчас поспешил в общину святого Роха и в течение нескольких часов поставил там все вверх дном.
Подводы Герберта снова заполонили кучи рук, ног и голов – все это клубилось, вопило, периодически падало, теряло носки-башмаки-шапки, но при этом уезжало, непрерывно уезжало. Лес, как огромная губка, вбирал в себя и поглощал детский гомон, визг - и стук копыт бодрых и сытых лошадей.
И вот менее чем за двое суток бараки опустели.
Повсюду валялись забытые или просто выкинутые вещи, некоторые клумбы были оборваны почти под корень – напоследок постарались барышни, - кое-где были выбиты стекла. Но в целом все было прилично.
Последними уезжали копуши и те, кто только недавно сдавал кровь – они очень медленно собирались, но наконец-таки собрались.
Сэр Найджел стоял на стене форта и чувствовал себя капитаном тонущего корабля. Это ощущение придавало ему огромное удовольствие, которое несколько портила необходимость созерцать огромные уши Герберта-Палтуса.
Последняя упряжка под руководством его самого почти доплелась до ворот, ведущих в лес – тех самых, через которые сэр Найджел начал свое триумфальное восхождение на стену Чумного форта, - как вдруг раздался короткий противный свист – и шляпа верховного эвакуатора умчалась прочь, сбитая стрелой и гонимая ветром…
- Спохватились-таки, - пробурчал сэр Найджел, переходя на другую стену, чтобы лучше видеть тот берег.
На том берегу было весело, как на карнавале – крики, факелы и, судя по всему, много звероватых возбужденных людей.
Факелы походили на обезумевших светляков, кружащихся около невидимого фонаря – то приближались к берегу, то откатывались прочь.
Река в лунном свете играла русалочьими бликами, а мост в Чумной форт, непривычно темный, казался спиной водяного чудища, невозмутимо дремавшего среди всего этого бедлама.
На городской стороне наконец кто-то решился, и на мосту показались первые факелы.
- Подходите, милости прошу, - хладнокровно приговаривал сэр Найджел, зажигая огонь, - у меня для вас сюрприз…
Сюрприз – сотни бочек с порохом, связанных запальным шнуром, - не менее хладнокровно возлежал по всему периметру стены Чумного форта.
Возясь с огнем, сэр Найджел увидел вдруг, как какая-то маленькая тень метнулась из-под моста и вбежала в форт.
Он не успел что-либо подумать по этому поводу, потому что сзади послышался пронзительный шум. Лошади в последней упряжке взбесились – они визжали, разбрасывали комья пены и били копытами, пытаясь вырваться из оглобель.
Сэр Найджел видел, как Герберт безуспешно старается сдвинуть их с места, как коляска с повалившимися детьми угрожающе раскачивается.
И как факелы стремительно приближаются…
- Подите прочь отсюда! Это мой форт! - хрипло гаркнул кто-то под самым ухом, и Мэри Кинг оттолкнула сэра Найджела, вырвав у него конец запального шнура.
В зубах у нее торчала трубка, в серебристых волосах застряла ряска, а из-под левой ключицы торчало острие стрелы.
- О боже, вы!
- Весело, правда? – взвизгнула она в восторге, с силой дуя в трубку, - Ох весело! Бегите скорее, помогите этому остолопу, мерзкие твари сейчас разнесут тележку!
- А вы как же?
- Я не могу! У меня тут дело! – крикнула Мэри Кинг, скаля белые зубы. И тут как по волшебству из мокрой трубки вылетел столб крупных искр и конец шнура весело вспыхнул.
Сэр Найджел не стал ждать. Он ссыпался со стены, вихрем пронесся через двор, вывернул попавшийся по дороге молодой фонарный столб и с громовым «Ээээх!» выпихнул упряжку прочь из ворот.
Сила его обаяния была такова, что лошади полсотни шагов проделали на передних ногах.
Сзади грянул взрыв, в небо взлетели сотни праздничных шутих, бочки рвались одна за другой.
Начался фейерверк.
Эпилог
Наутро выяснилось, что началась осень. Вода в реке приобрела стальной неприятный оттенок, от которого мурашки бежали по коже. Ветер, который гонял по улицам пожелтевшие листья, приносил также тошноватый запах горелого. Горожане вычистили кровь и землю из-под когтей, пригладили взъерошенные загривки и уже не лаяли и не выли, а ходили по своим делам, чопорно покашливая и поглядывая с неодобрением на тот берег.
По мнению горожан, Чумной форт мог бы сгореть и потише, да и пахнуть получше.
- Я бы сказал, что они зря придираются, - пробормотал Дик Беркли.
Он выглядел несколько потрепанным, восседая на большой куче пепла. Брови и ресницы у него еще не отросли, от одежды не осталось следа и прохладный ветер раздражал обожженную кожу.
Дик закопался в еще теплый пепел, пытаясь немного согреться.
- Ничего, - философски заметил он сам себе, - видали и похуже…
По соседству зашуршали и завозились. Дик тотчас обернулся и понял, что несколько поторопился с выводами.
- Послушайте, я когда-нибудь от вас избавлюсь? – неприветливо осведомился он.
- Я хочу этого не меньше вас, сэр, - вежливо отозвался Сент-Джон. Пятна и подпалины делали его похожим на тощего сеттера.
- Что делать собираетесь? – светски осведомился Дик, обирая штаны со случайно подвернувшегося бродяги.
- Пойду поищу, - задумчиво ответил Сент-Джон, с благодарностью принимая вторые штаны, - наверняка она где-то здесь…
- Одна миллионная ее часть точно где-то здесь, - мрачно сострил Дик, - салют был знатный.
Сент-Джон пожал плечами.
- Опомнитесь, чучело! Ее разорвало на микробы!
- Давеча мы с вами тоже сгорели дотла, - тихо ответил Сент-Джон.
Дик поежился.
- Я обещал ей… ей без меня не обойтись, - как бы оправдываясь, пояснил Сент-Джон, - вы уж не сердитесь, Дик…
- Да устал я сердиться, - мирно ответил Беркли, - третью сотню лет сержусь. Смерть нас с нею уже разлучила, так что передавайте привет милому праху.
Они вышли из города и разошлись в разные стороны, не прощаясь. Теперь они точно знали, что встретятся.
Чумной форт мэри кинг и ее дети
© Copyright: Анна Мацерас, 2012
Свидетельство о публикации №212062700963
Свидетельство о публикации №212062700963
Рецензии