О чем скрипит кровать

Действующие лица и все такое)))
Аня – особа, умеющая читать и писать. Прическа: ярко-рыжий ИРОКЕЗ.

Стася (Анастасия) – ее сестра-близнец. 

Матвей – плод больного воображения. Голый череп, в остальном волосат до невозможности.

Три ведьмы, две медсестры, остальные – просто женщины

Человеки МужчиноОбразные (ЧМО) – все одинаковые, грушевидные, с неимоверно широким задом и невероятно узкими, почти отсутствующими плечами. Говорят писклявыми голосами.   

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая
Вечные серые сумерки. Ветер завывает и вообще метель.
Корявое дерево, у его корней горит костер, у костра сидят две укутанные фигуры. Сидят неподвижно, лишь изредка кто-нибудь из них подбрасывает в огонь полено. Неподалеку на снежном поле разгребает снег стадо неведомых животных, изредка издающих то ли стоны, то ли мычание.
Свет фар, звуки мотора, тормоза визжат.
Рефрижератор, которого занесло, сползает в глубокий снег напротив дерева и костра.
Сидящие не шевелятся и даже не смотрят в сторону машины.
Из кабины выпрыгивает Аня. Почесывая под ушанкой, обходит вокруг автомобиля, косится в сторону костра, вздыхает, и начинает спасательную операцию: достает лопату, откапывает колеса, начинает прилаживать лебедку к дереву. 

Аня: Эхе-хе, дела.

Снимает шапку, из-под которой появляется её прическа. Утирается, надевает шапку. Начинает декламировать, сначала тихо, потом все громче и воодушевленнее. По мере увеличения звука сидящие у костра начинают шевелиться и вообще проявлять интерес.

Подохли все, слыхали ль вы,
Тиранозавры, мыши ли,
Подохли бабочки и львы
А бабы? Бабы выжили.

Темным-темно, бабным-бабно,
Повеситься б, да мыла нет.
И как-то раз, давным-давно
Из баб был выбран Президент.

Она порядок навела,
Путь осветила в вечной мгле,
Пришла-увидела-спасла -
Раёк случился на земле.

О да! Как сто чертей умна,
Свое прекрасно знала дело,
Покамест в зеркале она
Морщинку вдруг не разглядела,

У глазок складки у нее,
И зуб покачивался робко.
Одна, одна… среди бабья.
Стол. Стул. И ядерная кнопка.

Сидящие у костра подходят, начинают помогать. Аня влезает в кабину, потихоньку газует, выбираясь из ямы. 

Аня: И еще немного, пошла! И снова!

Пылает ядерный пожар
Собаки, кошки, мышки вот,
Все в мире превратится в пар.
Лишь бабы - бабы выживут!
 
Последний толчок – и автомобиль выезжает на дорогу. Фигуры, утирая пот, снимают ушанки и оказываются двумя женщинами.

Аня: Спасибо, селянки! До хутора далеко?

Первая женщина: За воронкой направо, потом полтораста метров – и будет первый дом.

Аня: А второй?

Первая женщина: Километра через два. Только там вряд ли кто живой есть.

Вторая женщина: Что везешь, трубадурочка?

Аня: Яички вам везу, хвостокрутилка.

Женщины оживляются.

Первая женщина: Так ты с Института? Что ж молчала?

Аня: А что мне кричать?

Вторая женщина: Мы тут вымираем, а она молчит.

Аня: Я тоже вымираю - и ничего. Не требую, чтобы ты на этом основании, например, пела мне заупокой.

Вторая женщина: Насчет реквиемов я не обучена, а песенка у тебя правильная.  Как это там у тебя? «Лишь бабы – бабы выживут»?

Первая женщина: Скорее, останутся. На бобах.

Аня: Лучше на яйцах.

Вторая женщина: Языкастая - слов нет. Ты как эта… как ее. Аня.

Аня: Так я она и есть.

Первая женщина: Это которая написала сто и одну версию того, для чего в древности в домах держали мужей?   
 
Аня: Она самая.

Первая женщина: Штука увлекательная. Я так зачиталась раз, что чуть к толчку не примерзла.

Вторая женщина: Ты и примерзла. Дыханием отогревали. (Ане). Как это у тебя получилось - написать такое, да еще не умея читать?

Аня: Я-то умею. Это сестрица моя не умеет.
 
Первая женщина: Сес… кто?

Вторая женщина: Не помнишь, что ли? Такая же, но тупая, из книжки: «Почему вымерли сестры».

Первая женщина: Ах, вот оно что. (Ане) Яйца-то почему развозишь? Некому больше?

Аня: Стало быть, некому.   

Первая женщина: Может, выдашь тогда нам без очереди? Только мне бы покруглее.

Вторая женщина: А мне побольше, а?

Аня: Вообще-то не положено. Ну да ладно, скажу – по дороге разбили. Враги.

Гостеприимно распахивает кузов рефрижератора. Внутри контейнеры с яйцами – каждое чуть больше страусиного и все розовенькие. Женщины выбирают по одному яйцу, бережно прячут их за пазуху, в тепло.   

Первая женщина: Слушай, а они не пустые?

Вторая женщина: Не тухлые?

Аня (принюхиваясь): Да не должны бы. Не я воспитывала. И вообще, берите что дают, а то и этих не будет. 

Прощаются, Аня уезжает.

Картина вторая
Занесенная снегом площадь, где-то вдали видны огни домов, сильно разрозненные.  Аня останавливает рефрижератор около одного из пустых домов с заколоченными окнами, достает устройство типа громкоговорителя.

Аня: Граждане, внимание! Прибыли яйца!

Отовсюду тотчас начинает стекаться толпа женщин. Аня начинает осторожно раздавать яйца, по ходу давая ценные указания.

Так, так не толпимся, всем достанутся, а кому не достанутся – значит, не судьба. Так, мамашка, яйца так не держат… да, досиживать при температуре не ниже и не выше тридцать шесть и шесть, в противном случае без претензий… Эй, мамочка! Я вам, вам! Выньте яйцо из оттуда, вкрутую не надо! Кто стух? Никто не стух, это от вас, пардон, несет немытыми портянками. Ах, это «Шанель»? Не узнала.

Из заколоченного дома раздается дикий вопль, от которого трясутся стены.

Вы бы похоронили ее уже.

Голоса из толпы «Ну ее, возиться», «Поорет и перестанет», «Все не скучно» и т. д.

Аня: По ходу, все. Граждане, все! Яйца кончились!

Одиночные выкрики: «Как это все», «Когда еще завоз», «А мне как льготнику положено».

Ко мне какие претензии? Я их несу, что ли?! Так, всех с новорожденными, и счастливо оставаться.

Уезжает.

Картина третья

Институт Репродукции, Инкубатор - рубленая изба без окон, из черных от старости бревен. Посреди раскаленная докрасна печь-«буржуйка». К потолку привешена керосиновая лампа. На стене чудовищный барометр-анероид и огромный термометр, повсюду на полу расставлены ведерки с водой. Ряд скамеек, как в банях, на них расставлены шапки-ушанки мехом внутрь. Входит Аня, вносит лоток с яйцами.
 
Аня (раскладывая их по ушанкам): Ну вот, погуляли, теперь баиньки. (Щелкает по барометру, смотрит на термометр). Температура – норма, влажность – ага, давление – туда же. Все в ажуре. (Подозрительно принюхиваясь). И все же кто-то стух. (Обходит «ушанки», принюхиваясь. Достает яйцо с невесть как приделанным синим бантиком). Я так и думала.

Снимает с яйца синий бант. Минута молчания.

И температура в норме, и влажность, а вы всё тухнете. Прямо как взрослые.  И чего нам всем не хватает.

Подкидывает в печурку дрова.

Люблю с ними поговорить. Никогда не перебьют, вопросов глупых не задают. Слушают. (Яйцам, строго). Баиньки, я сказала! (Прислушиваясь) Что? Сказочку? Какую ж вам сказочку?

Достает ужасно тоненькую, на два листа, книжку, читает заглавие.

«Самая полная история человечества». Нет, это слишком нудно.

Берет толстую папку.

«Квантовая физика». Нет, от этого вы точно стухнете. Сказку, сказку… откуда ж я ее вам вспомню. (Кричит кому-то за сценой) Родионовна!

Тишина.

Родионовна! Ну где эта глухомань?

Старушечий голос (из-за сцены): Нет таких тут, нету.

Аня: Как это нет? А кто отвечает? Вот чертова бабка. Рехнулась ты, что ли?

Старушечий голос (из-за сцены): Рехнулась.

Аня: Хватит диалектику разводить, Спиноза! Сказку давай!

Старушечий голос (из-за сцены): Иде ж я тебе ее возьму, сказку-то? Нету. Я имени своего не помню, а ты сказки.

Аня (яйцам): Видите? У нас самая распространенная болезнь не простуда, не грипп, а этот, как его… ах, да. Склероз.

Вынимает среднюю папку.

Это моя книжка. «Откуда берутся девочки». О, даже картинки остались. Хотите?

Яйца заметно краснеют.

Кто-то скажет, что вам рановато. Только вы, мои дорогие человеческие личинки, можете и не дорасти до нужного возраста. И что тогда? Так и помрете, дурами? (Откашливается и приступает к рассказу). В стародавние времена, как вы помните, по земле свободно бродили не только папоротники и мамонты, но и прочая нечисть. Жизнь человека была сурова.

Подкидывает полешек, достает фляжку, выпивает.

Еще бы не сурова. Кругом пустыня ледяная-преледяная, холодища лубяная-прелубяная. Корму еще меньше, чем сейчас, и карточек продуктовых не достать. А еще надо защищать жилье и детенышей, которых тогда приходилось выращивать, шить одежду из шкур, всякие там мази от укусов саблезубых тигров. Это не говоря уже о поддерживать огонь. Почему-то тогда он постоянно тух. Прямо как вы. Сейчас я вам наглядно продемонстрирую.

Делает из лампы «волшебный фонарь», прилаживая на нее вырезанный кусок картона. На стене появляются тени: лохматые существа с дубинами, заваливающие мамонта, зловещие силуэты, крадущиеся, полусогнутые.

И это еще не все! Приходится приносить жертвы каким-то тварям, которые рыскали в ночи, завывая и бурча животами, ища, чего б пожрать… прожорливые, видно, были божества. Непостижимые и неумолимые, как стихии. И, натурально, куда сильнее человека.

Появляется тень колоссальная, угрожающая, но, несомненно, человекообразная. Точнее сказать, мужчиннообразная. Яйца покрываются испариной, синеют.

Тут бы объединиться и победить их сообща – да, видно, праматерям нашим были они для чего-то нужны. Так и шлялась эта напасть там, в ночи, оплодотворяя неосторожных. Потомки от таких противоестественных союзов получались злобные, нежизнеспособные, жили мало, жрали много. Орали по ночам, обильно мочились и вообще заедали чужой век.

Тени: колдующие ведьмы, мужчинообразные тени,
 корчащие на кострах,
распятые тела по обочинам дорог.

Далее из памяти человечества милостиво стираются несколько тысячелетий. И вот:  вершина эволюции.

Тень, показывающая эмбрион в яйце, и  женский силуэт, вписанный в
золотое сечение да Винчи. 

Да! Женщина вышла в финал – по-честному, в результате естественного отбора. За счет ресурса организма… ну, и из принципа тоже.

Звучит торжественная музыка.
Пока все внимание сосредоточено на картинках,
появляется Чья-то Тень, которая начинает обнюхивать яйца, потом выбирает несколько и пытается скрыться.

Получилось общество чистого разума и взаимопомощи.  И пользы. Вы, например, как вылупитесь, сей секунд пойдете приносить пользу обществу. Если, конечно, успеете. Мы, видите ли, тут вымираем. (Нанося Тени тяжкие телесные повреждения): Вот я тебе сейчас все намерения отобью,  людоедка!

Тень (ноет): Ну ладно тебе, ну! Третий день зубы на полку! Карточки на еду потеряла!

Аня: Вот сейчас рассержусь, так и на полку нечего класть будет.

Тень: Да брось ты! Все одно стухнут! Хоть одно дай, а? Подержать!

Аня: Стухнут?! С чего они стухнут?! Пошла прочь к чертовой матери, каннибалка!

Тень: Э-э-эх… (Уходит, потирая побитые бока). 

Аня (переводя дух): Стухнут, стухнут! Чертова баба! Все беды наши от них!

На фоне флага неизвестного государства – волевой женский силуэт.

Была, впрочем, одна умница. Аж тридцать лет была умница. И вдруг в свой юбилей она разглядела у себя в зеркале ма-а-а-аленькую такую морщинку. Ну, и что? Процесс обмена веществ, участие в нем – уже честь! Глядишь, вырастет их тебя что путное. 

Другой силуэт – женщина, закрывающая лицо руками, давит на красную кнопку.

И, гордая своей сопричастностью, она отметила это событие грандиозным салютом.

Ядерный гриб. Ядерный снег. Снежные вечные сумерки.

Так и живем с тех пор. По-простому, без президента. Собственно, жаловаться не на что. Лишнее порушилось, лишние – перемерли. Кое-какие мутации – моя сестра, например, - но это так, мелочи. Зато в результате упорных размышлений был обнаружен корень проблемы и найдено… ну, в общем-то, тоже решение.

Под звуки марша Мендельсона проходит
свадебная процессия:
невеста в белом, жених, странное ЧМО,  в черном.

Можно считать доказанным, что муж, или небелковая имитация оного, есть гарантия благополучия и общественной безопасности. Да-с! Лишь массовый выброс человеков мужчинообразных – че-ме-о, версия два нуля, одна единица, - позволил избежать хаоса и кровопролития. И это было прекрасно. Прекратились вооруженные митинги и мирные самосожжения. Акции протеста уступили место оргиям. Самые оголтелые лесбиянки побросали друг друга и забавлялись с обновками точно с куклами.

Пауза.

Конечно, это не более чем плацебо. Знаете, что такое плацебо? Это такое же говно, что  и чмошники. Они, видите ли, теперь есть у всех. И они одинаковые. У нас у всех не только склероз. После достопамятного президентского салюта у нас сгорело почти все бумажное. Все записи, хроники, летописи. Осталось лишь то, что в туалетах, а что, спрашивается, там может быть хорошего. Сплошной гламур-глянец да программа телепередач. Вот по журнальчикам, потихоньку, восстановили идеальный рецепт идеального чмошника.

Сверяется с бумажкой.

«Рост – метр семьдесят пять, бедра – сто сантиметров, обхват груди…» Можно сказать, что груди нет. Во-первых, непропорционально. Во-вторых, бюст невесты смотрится выигрышнее на таком непритязательном фоне. «Цвет глаз – голубой, плюс-минус пятнадцать процентов серого… волосы – светлый блондин, со временем допускается естественный оттенок серого. Вероисповедание – христианское, образование высшее». Нравится?

Яйца синеют.

Но-но! Все продумано, чтобы избежать зависти и неравенства. У тебя – рубль, и у меня – рубль. Всем по чмошнику - тебе, безмозглой, и мне… которая, между прочим, открыла идеальное соотношения спирта и воды. Справедливость! Убедились, как все правильно в нашем правильном мире? Неблагодарные! Мы все для вас сделали-продумали, а вы, вы! Несмотря на температурный режим и воспитание, все тухнете.

Снова припадает к фляжке.

Ничего, найдем вам замену. Деление. Черенки. Прививки. Или, как жест отчаяния - прибор, который поймет, наконец, что нам всем нужно. И превратит мечту в реальность… это не для того, чтобы всех осчастливить…  Просто это последний шанс. Кто-то должен вспомнить. Что-то главное, от чего вся наша жизнь дальнейшая зависит.

Яйца покрываются испариной.

А вот плакать нельзя. Цыц все. Вылупляйтесь себе как следует, кончайте диссертацию, не хамите старым ведьмам и чистите зубы – которые, строго говоря, на черта вам сдались, есть все равно будет нечего...  И тогда – кто знает? – вы достигнете такого уровня развития, что именно вам достанется не подачка на бедность, галимый чмошник, а настоящий Синий Билетик с литерой «М», ваш шанс спасти наш мир.

Картина четвертая
Три женщины в белых плащах, с капюшонами, закрывающими лица. Первая, самая высокая, помешивает варево в огромном котле над ярко пылающим огнем. Вторая ожесточенно рубит на столе корни и вообще что-то зеленое. Третья маленькой гильотиной рубит клубни, которые со стуком падают в котел. На заднем плане видна закрытая на тяжкие засовы арка. Входит Аня.

Аня: Вызывали?

Вторая: Стойте, где стоите! Понанесете заразы!

Аня послушно останавливается.

Первая: Вам известно, что мы ищем?

Аня: Кратчайший путь в могилу?

Первая: Нет. Мы хотим спастись от вымирания.

Вторая: Ваше воспитание – это преступление против человечности!

Третья: Мы ищем альтернативные источники размножения, а не темы для книжек.

Вторая: Из дюжины яиц восемь протухли, два -  выбросились из окон, и два – повесились!

Третья: И прекратите, наконец, использовать лабораторию для самогоноварения.

Аня открывает рот для остроумного замечания.

Вторая: Цыц, яичница. Шутовка!

Первая: Мы лишь однажды решили сохранить яйцо с двумя желтками, сохранить жизнь вам и вашей сестре. Помните?

Аня: Забудешь тут. Каждый раз напоминаете.

Первая: Вас учили из последних сил - думать, читать и писать. Вас выбрали…

Вторая: … а сестру вашу дурой оставили.

Первая: Скажем по-иному: сохранили в кристальной, первозданной чистоте. Предполагалось, что вы принесете максимум пользы, а ваша сестра – минимум вреда. Так? 

Аня: Так.

Вторая: Тогда почему, черт возьми, у нее, такой дуры, из ничего получаются яйца, а у вас, такой умной, яйца тухнут?!

Пауза.

Первая: За все время в Институте вы не принесли никакой пользы.

Вторая: Помимо вреда.

Первая: Весь Институт, по вашей милости, страдает без туалетной бумаги.

Аня: Я пыталась, как вы и учили, читать и думать.

Первая: Да, но зачем тратить бесценную бумагу на безответственные и нелепые опусы?

Вторая: …да еще подбрасывать их в туалеты.

Аня: Но где ж еще читать-то?

Вторая: Некоторые забывают, зачем пришли. И погибают от запоров.

Третья: Другие не хотят использовать их по назначению. И гибнут от холеры и немытых рук.

Первая: По вашей вине в обществе ходят нелепые и жуткие слухи.

Аня: Если вы о той истории с вирусами, поющими реквиемы…

Третья: Это из книжки «Как убивали нашу цивилизацию»?

Аня: Нет, «Над пропастью не ржи».

Первая откашливается, строго глядит на Третью. Наступает тишина.

Первая: Больные фантазии, озвученные в ваших книжках, вызывают массовые галлюцинации и самоубийства.

Вторая: Вот эта – «Стоит ли ждать конца света».

Третья: Или «Не жди того, что можешь сделать сама».

Аня: Люди хотят знать правду.

Вторая: Нет! Они хотят помереть - быстро и не больно.

Аня: Самоубийство – это как раз быстро и не больно, если умеючи. И вообще: что если я оптимизирую численность населения? Одних харчей столько уходит.

Вторая: Еще пара таких оптимизаций – и мы вымрем.

Третья: И так работать некому. Трудимся – одна за всех!

Пауза.

Первая: Что до вашей занимательной легенде о неком синем билетике с литерой «М», о машине, которая якобы превращает мечту в реальность…

Третья: Это, знаете ли, да!

Аня: Но я видела это своими глазами.

Вторая: У вас была белая горячка.   

Третья: И был это не реализатор, а самогонный аппарат, конфискованный у вас же.

Аня: Ага. Значит, это называется реализатор.

Пауза.

Первая: Итак, можно считать доказанным, что Анна не оправдала вложенных в нее знаний…

Вторая: …а равно и продуктов!

Первая: Пропуск на стол, продуктовую карточку сдайте, и покиньте Институт.

Аня: Куда ж я пойду?

Первая: Для начала - домой, отдохните...

Вторая: …сдохните. И постарайтесь быстро и не больно. Без этих ваших… фантазий!

Аня: Приговоренный имеет право на последнее желание?

Первая: Это у нас можно.

Аня: Я знаю, он есть. Допустите меня к нему.

Первая: К кому?

Аня: К реализатору. У меня получится. И я всех спасу.

Вторая: Не пускайте ее! Она нам такое навоображает!

Третья: О да, эта может.

Первая: Не надо. Довольно катастроф с нашего несчастного общества.   

Три удара в дверь, закрывающую арку. Первая торжественно снимает котел с огня и несет к арке, снимает тяжелые засовы, с трудом отворяет ее.

Первая: Обед. Подходите за первым.

Картина пятая
Снова заснеженная равнина, метель. Проваливаясь в глубокий снег, устало идет Аня с рюкзаком. 

Аня: По всем координатам я уже должна быть на месте. Интересно, почему я до сих пор здесь? (Сверяется с картой). Вот, все верно. Полкилометра от сугроба, похожего на тупую голову, потом пять по кривой дороге в самую холодную сторону света. Да у нас все холодные, черт знает что такое! Сколько лет этой карте? Специально выдала, старая ведьма, чтобы я заблудилась. А выкуси! Сейчас, сейчас.

Из рюкзака извлекает фляжку, делает большой глоток.
Тотчас, как из-под земли, возникает большой двухэтажный дом.
 Его окна темны, он выглядит нежилым.

Вуаля!

Кто вылупит вас из яиц?
Кто рассмешит до коликов?
Снимите морды с ваших лиц,
Любите алкоголиков!

Бодро марширует к дому, подходит к двери, грохочет в нее ботинками, и при этом орет.

Вставай сестра, привет, привет!
От радости не одурей!
Я Прометей, несу я свет
Ценою печени своей!

В окнах зажигается свет, слышен скрип шагов по лестнице, дверь отворяется, на пороге появляется Стася. Она ест яйцо всмятку из специальной подставки.

Аня:  Привет, сестра, а я к тебе навстречу! Я не в себе, за мной надо присматривать. И кормить.

Стася (подумав, глядя вверх): А можно мне лучше чуму?

Аня (голосом с небес): Нет, дочь моя.

Стася: Я на чуму согласная.

Аня (так же): Нет.

Стася: Сибирскую язву?

Аня (так же): Никак. Очень глубоко смири свою душу, ибо будущее человека – тлен.

Пауза.

Стася: Понос?

Аня (своим обычным голосом): А я-то как рада тебя видеть, сестричка!

Стася (глядя вверх): И что я Тебе такого сделала? (Ане): Имей виду, из еды только яйца.

Картина четвертая
Дом Ани и Стаси: Анин этаж, первый. За окном кто-то то ли поет, то ли воет. Аня стоит на табуретке с петлей на шее.

Аня (икая): Яйца проклятые. Особенно то, что уродилось с двумя желтками. Что, в сущности, «сестра»? В кошмарном сне не увидишь, ни в одном словаре не найдешь. Амеба, назад к обезьяне, даже подписывается, ставя галочку – крестик, мол, сложновато для начала. И я прямо-таки чую, что становлюсь такой же амебой – это заразно, да-да! Так что все, финиш. (Икнув). Да и яйца кончаются. Так что…

Собирается шагнуть с табуретки, но тут входит Стася.

Стася: Чего это ты там делаешь?

Аня: На потолок лезу.

Стася: От чего?

Аня: От тебя подальше.

Стася: На потолок наоборот, ко мне ближе. Лучше пошли по лестнице.

Аня: Куда?

Стася: Ко мне. У меня компьютер…

Аня: Хорошо.

Стася: …он что-то пишет.

Аня: Что?

Стася: Почем я знаю? Я ж неграмотная. Пошли скорее, а то все погибнет.

Аня (снимая петлю с шеи): Вот как тут можно жить?

Картина пятая
Стасин этаж. Все просто, по-спартански, диссонансом лишь огромный монитор посреди комнаты. На экране - прекрасный нарисованный мир: голубое небо, радуга, легкие облачка. Начальный уровень игры из серии «веселой фермы». Зеленая лужайка, ходят курочки. Веселая музычка.

Аня (вглядевшись в монитор): Вот так. «Все погибнет, все погибнет», а сама играется. Стась, ты сдурела? 

Стася: Что ж тут веселого? Это не веселая, это моя ферма. У меня тут куры, травка. Яичек уже могла бы собрать под сто дюжин. Но тут надпись какая-то постоянно вылезает и прямо-таки мешается. Читай скорей, а то медведи набегут.

Аня: «Цель достигнута, перейдите уже на новый уровень. Нажмите эту чертову любую кнопку. Пожалуйста!».

Стася давит на «любую» кнопку. Теперь, помимо музычки и курочек,
слышно кряканье уток.

Стася: Вот и хорошо, а я-то уж думала, пропадать придется. Теперь уток накуплю… (Бормочет): Воды набрать-полить-травку вырастить. Надо бы трактор починить, да все некогда.

Аня (глядя в монитор): Что за чучело с подбитыми глазами?

Стася: Медвед Панда. Пришел кур драть. А я тебя, родименького, сей секунд в клетку запихаю, потом машина из города приедет, заодно и заберет.

Аня пожимает плечами, плюет, уходит. Спустя несколько минут снизу
раздается ее крик: «Стася! Откуда яйца взялись?»

А ведь грамотная. А ведь дура.

Аня входит с яйцом в руке, заметно ошарашенная и напряженно размышляющая.

Аня: Ответствуй. Яйцо откуда?

Стася (не отрываясь, глядя в монитор): Оттуда.

Аня: Это где – «оттуда»?

Стася (так же): Здесь.
 
Аня: «Здесь» – это где? В компьютере?

Стася: Здесь – это здесь.

Аня (подумав): Это же бред.

Стася: А это -  яйца. Съедобные. Первый сорт.

Аня: Однако если подумать...

Стася: А ты не думай, а работай. Тогда и нам на пожрать останется, и на когда приедут.

Аня: Кто?! Кто приедет?!

За окном раздается шум приближающегося автомобиля, голоса, звуки погрузки-разгрузки, хлопанье дверей. Аня бросается к окну, распахивает его, выглядывает, но слышит лишь постепенно удаляющийся шум мотора.

Аня: Да невозможно!

Стася: Невозможно, Аня, без еды находиться.

Аня: Никогда ничего подобного не видела.

Стася: Ты много чего не видела.

Аня: Например?

Стася: Электричество.

Пауза.

Аня: Вот умыла.

Стася снова погружается в игру. Аня некоторое время думает,
потом подсаживается к сестре.

Не думать, говоришь? Надо попробовать, хоть раз в жизни. Давай барашков заведем. И потом еще корову.

Стася: Да, молочка бы неплохо.

Аня: И пару свиней. И завод поставить. И маслобойню. И лучше бы колодец свой вырыть, чтобы за воду не платить.

Стася: Как у тебя ловко получается!

Аня: И мельницу. Может, небольшую, только для себя, зато хлеб свой будет.

Стася: Ты, однако, что-то шибко быстро въехала.

Аня: Так подсказки читаю.

Сидят, играют. День сменяет ночь, потом снова. За окном все чаще слышится звуки приезжающих и отъезжающих автомобилей, погрузки и разгрузки.
Мычание, блеянье, хрюканье.

Стася: Ладно, дальше сама, а мне пора.

Аня: Куда?

Стася: Задницу подтирать нечем. Заберусь пошарить у соседки. Шибко умная покойница была, глядишь, наберу чего.

Аня: К чему? Можно ведь бумажную фабрику поставить.

Стася: Ты что?! Это ж бумажка туалетная, не игрушки.

Аня: Ну, и иди к черту, не мешай руководить экономикой.

Стася уходит. Спустя несколько часов. Аня спит, откинувшись на стуле.
На мониторе виден очень продвинутый уровень «веселой фермы» с коровниками, заводами и прочими благами цивилизации. Вставить голоса поворачивай нахуй
Однако старый неисправный трактор все еще стоит на прежнем месте.

Картина шестая
Анин этаж. Стася с Аней разбирают добытую бумагу, в основном журналы, но попадаются и книги в твердом переплете.

Стася: …я, стало быть, только зашла-расположилась, хорошо, вниз поглядела. Глядь вниз: от едрен-батон, а там уже какая-то тварь поселилась, клыками скрежещет. Так я хвать, насколько рук хватило – и ходу. Во-о-о-от. Видишь, как у нас тут весело? 

Аня: Подохнуть можно. Насмерть.

Стася: Нет, это если только совсем голодная тварь попадется. А они в горшках всегда сытые. Ох, и люблю я умных людей.

Аня: За что ты их так?

Стася: Правильные вещи читают.

Любовно поглаживает пачку толстых, очевидно, научных журналов – на тонкой газетной бумаге.

Вот это весчь, вот это я понимаю. А то есть такие… и бумага склизская, и краски щиплются, а некоторыми местами трёшь-трёшь, и, во-первых, толку никакого, а во-вторых, вонять начинает, как под розой навалили.

Берет большую книгу, переплетенную в красную кожу, с золотыми буквами.

Это что за ширма? Буковки можно повыковырять? 

Аня: Что там? (Читает заглавие) «А-на-то…мия»?! Мама мия! (Хлопает себя по губам, тише). Откуда?!

Лихорадочно раскрывает книгу, но ее ждет страшное разочарование:
все страницы в ней вырваны, кроме одной: мужчина в полный рост. Голый, местами даже без кожи.

Стася: Да это для разделки мяса.

Аня: Разделки кого?! Не видишь, кто нарисован?

Стася: Какая разница? Все ж одинаково, что у барана, что у человека. Это, верно, баба под радиацию попала. Вон, что у людей должно быть круглое – от тут квадратное, что есть – того нет… что тонкое – толстое. И длинное. И висит.

Аня: Висит... да. Только не всегда. А ну, не тычь пальцами! 

Стася: Я к тому, Аня, как это называется.

Аня: Так. Иди, иди с богом. Не твоего ума дела. Снег почисти, что ли.

Стася уходит. Аня остается одна, глядит на изуродованную книгу, гладит по переплету, в сотый раз открывает и рассматривает одну-единственную картинку.

Аня: Ай да Анька, ай да я. Вот оно, недостающее звено! И ведь именно такой, как и представляла, как перед глазами… стоял. Срочно дать знать в Институт. Должны одуматься. Должны пустить. Должны! От меня все зависит! 

Снова погружается в созерцание, так увлеченно, что не замечает,
как возвращается Стася. Она в снегу, с лопатой для чистки снега, и с конвертом.

Стася: Тут нам что-то прислали.

Аня: Что?

Стася: Чую, неприятность какая-нибудь, типа повестки. Я такие в печку сразу, от греха подальше.

Показывает сестре размокший конверт,
из которого торчит кусок картона - синий, с буквой «М».

Аня: Что за! (Поперхнувшись, тихо). Билетик. Синий. Литера «М». Слава богам, одумались. 

Стася: Чего-чего?

Аня: Это, Стасенька, ничего. Это неважная, плохая бумажка. Давай, я ее в печку. От греха подальше.

Стася: Как же неважная, если вон синяя.

Аня: Да где ж синяя? Это у тебя глаза устали, от компьютера. Скорее уж красная. Ничего, мол, важного.

Аня пытается вытащить билет из Стасиных пальцев, но та держит крепко.

Стаська, фу! Отдай, не тебе это вовсе!

Стася: С чего вдруг не мне? От тут на конверте буковка «А». Значит: «Анастасия».

Аня: Ты на букву «С»!

Стася (недоверчиво): Нет.

Аня (про себя): О как, дура дурой, а как до билета дошло, тотчас буквы выучила.
 
Стася: Давай-ка я его на печурку к себе положу, пусть подсохнет. Потом, утром почитаем.

Стася пытается уйти, и тут Аня нападает на нее сзади.

Аня: Загрызу!!! 

Вцепляется зубами в Стасино горло. Шум, возня, стук лопаты. Затемнение.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина первая
Стася идет на лыжах, за спиной рюкзак, к рюкзаку приторочены всякие нужные вещи, в том числе вязанка хвороста и саперная лопатка.

Стася: Не, не права была покойная – важная это бумажка. Ее куда-то пихать надо. Глядишь, что путное и вылезет. (Прислушивается, оборачивается). Мотор больно громкий, грядет целый тарантас. Верно, город совсем рядом.

Стасю нагоняет огромный джип, за рулем которого сидит ЧМОшник, рядом с ним – Успешная Дама. Стася отходит в сторону, голосует. Джип останавливается.

Стася: До города далеко еще?

Успешная Дама: Кому как. Мне – минут десять, а тебе… тебе-то зачем?

Стася: Мне в Институт.

Успешная Дама: Скажи пожалуйста, Ломоносов. Учиться или учить?
 
Стася: Да есть кое-что у меня…

Показывает Успешной Даме Синий билетик. Та тотчас меняется в лице и тоне,  выпрыгивает из джипа. Высокая, красивая, с прической и в шубе с лапками и мордочками горностаев.

Успешная Дама: Продай.

Стася: И что дашь? 

Успешная Дама: Тысячу.

Стася хмыкает.
Две. Миллион!

Стася: Погляди вокруг, умная. К чему тут деньги?

Успешная Дама: Шубу забирай. Хорошая, теплая.

Стася: Боюсь. Знаю я этих горностаев.

Успешная Дама: Джип возьми, машина всегда пригодится.

Стася: Ты что, опухла? Чем я его кормить-то буду?

Успешная Дама: Чмошника моего хочешь? Полный комплект, все примочки: сапоги на нерпочке, дубленка итальянская. Понятливый, зампред правления банка.

Стася: Кого?!

Успешная Дама делает знак, ЧМОшник поспешно выпрыгивает из машины. Успешная Дама делает еще один знак – тот начинает принимать разные позы.

Успешная Дама: Если потереть как следует, то еще и тепло от него. По рукам?

Стася: На кой ляд он мне? Хотя, конечно, на голодный год такой филей и сгодится, да нехорошо. Они ж вроде людей, хоть и не похожи.

Успешная Дама, отчаянно взвизгнув, кидается на Стасю, которая уже наработанным жестом взмахивает лопаткой, огревает ее по голове. Успешная Дама падает. Стася, тяжело вздыхая, нагребает сверху нее холм, увязывает из двух хворостин крест и втыкает в снег.

Вот опять нехорошо получилось. Зато обратный путь по крестикам найду быстро. (Чмошнику). В Институт довезешь. И быстро у меня, а то гляди!

Замахивается лопатой, ЧМОшник съеживается от страха.
Стася садится в джип. Уезжают.

Картина вторая
Джип тормозит у стены, окружающей территорию Института. Это высокий частокол из заостренных обтесанных бревен. Стася выпрыгивает из машины, забирает свои вещи, осматривается. 
 
ЧМОшник (пискляво): Позвольте, а мне куда?

Стася: Да пошел ты! На все четыре стороны.

ЧМОшник, пожав плечами, тотчас разрывается на четыре части. Помирает.

Понятливый! Ну, ладно. Как тут войти? (Стуча лопатой по стене). Эй, где тут кто?

Голос из-за забора: Вы сюда с чем?

Стася: Я с билетом. С синим.

Голос: Покажи.

Из стены вылезает живая рука, ладонью вверх. Стася, растерявшись, послушно кладет на нее Синий билет. Рука скрывается в стене.

Голос из-за забора: Ну и дура. 

Рука убирается, стена снова, как была, гладкая. Стася берется за лопату.
Треск дерева, скрежет металла.
Темнота.

Голос Стаси: Я же ничего. Она первая начала.

Строгий голос: Она не может ничего начать, она робот. Ей не надо.

Голос Стаси: Все вы так говорите: «робот», «не надо». А билетик, между тем, пыталась подтибрить. Сама-то куда ручку-то тянете?

Строгий голос: Вы это оставьте!

Голос Стаси: Что – «это»?

Строгий Голос: Это вот, железное!

Глухой удар, треск, мокрый всхлип, сдавленные ругательства.

Строгий Голос (плачуще): Да идите, идите! Второй этаж направо, за стеклянными дверями!

Картина третья
Внутри Института. Стася мнется перед стеклянными дверями, глядя на билет. Волнуется, потирает перевязанную шею.

Стася: Ох, и душно тут. Или это у меня жар? Коновал сказала: через укус, мол, не передается, да и кусала через одежду, слюня на тряпке осталась. А все боязно как-то…  против бешенства вкололи, против столбняка, против чумки, а голова все как чужая. Чугунная, болит, и ощущается в ней какая-то ненормальность. Вроде мыслей. Они такие… ходят… квадратные, сталкиваются, углами царапают. Как это люди с ними всю жизнь живут? (Достает скомканную бумагу, утирается. Разворачивает). Анькина картинка… вот бедолагу-то нарисовали. (Хочет выбросить, потом передумывает, складывает, прячет). А страшно тут. Из деревни, с теплого места – да прямо туда, куда не ступала нога человека…

Решается, толкает двери. Перед нею открывается людный коридор с креслами вдоль стены. Стол, за ним сидит на цепи Медсестра № 1.

Медсестра № 1 (Стасе): Сюда идите, под подписку.

Стася: Подо что идти?

Медсестра № 1 (заводя глаза, цитирует): «Я, такая-то такая, обязуюсь не разглашать, претензий не предъявлять, не хотеть» и тэ-дэ с тэ-пэ. Расписывайтесь.

Стася (про себя): Вот те раз. (Медсестре). У меня это… рука болит. Я другой рукой крестик поставлю?

Медсестра № 1: О дьявол. Ставь.
 
Стася ставит крестик в гроссбухе, крадется вдоль по стенке, озираясь.
На одном из мягких кресел сидит женщина, рядом с ней, на соседнем сидении, лежит шляпа. Женщина увлеченно беседует со своей соседкой. У той на коленях горшок с растущей в нем рукой.

Женщина: Нет-нет, не переубедите. Черенкование –  тупиковый путь. Наше будущее – за делением.

Стася, заглядевшись, садится  в кресло, прямо на шляпу.

 (Сдавленно): Ай! С ума сошли?!

Стася: Что?!

Женщина (так же): Встань с головы срочно!

Стася подпрыгивает. Шляпа, поднявшись, недовольно ворчит.
Стася идет дальше и опасливо, уже с оглядкой, присаживается возле болезненного вида девушки с огромным укутанным животом.

Девушка (Стасе, доверительно): Понимаете, мы вроде бы одно, но совершенно разные.

Стася: Да, да, это я понимаю.
 
Девушка: Я хочу спать, а она - есть. Она ест гадости, а у меня изжога. Ей нужен кефир, а меня от него тошнит. Вот как тут быть?

Стася мямлит утвердительное.

А между тем говорят, что мы – одно и то же…

Стася: Понимаю, тяжело.

Девушка (плача): А еще она меня постоянно оскорбляет!

Голос из девушкиного живота: Не вой, подвой! Дай спать!

Стася в ужасе срывается с места.
Идет дальше. Плакаты на стенах:
«Не знаешь – сдай билет!»,
«Не суши трусы на лавках!»,
«Не морочь голову персоналу!»,
«Не паниковать!»,
«Не сметь!» и «Не надо!» т. п.
Разговаривают две ожидающие женщины.

Первая: Вы как, все приготовили?

Вторая (вяжет): Заранее не готовят, сглазить можно.

Первая: Я вот уже…

Смущаясь, демонстрирует огромных размеров пиджак, неимоверно узкий в плечах и широкий снизу.

Вторая: Вверху не широковато?

Стася: Которая тут, позвольте спросить… последняя?

Медсестра № 2 (точная копия первой Медсестры): Последняя кто?

Стася пожимает плечами, стесняется.

(Смягчаясь): Никоторая. Если готовы – идите.

Стася: Куда?

Медсестра № 2: Вот дьявол. Тупая или слепая?

Указывает на дверь, что в конце коридора - тяжелая дверь на манер дверей рентгеновских кабинетов.

Стася: А… зачем?

Медсестра № 2: Вы тут все за каким-то хре… то есть делом. Вот и идите на… то есть идите и мечтайте себе.

Стася: О чем?! 

Медсестра № 2: Да я откуда знаю – «о чем»?! Это у вас билеты, это вы знать должны! Вот бл… аженная дурища! Вымираем, а они сидят тут, впустую скрипят мозгами! Кайло бы вам в руки!

Стася послушно бредет к рентгеновской двери, но на полпути сникает и садится рядом с Девицей в Очках. Та подскакивает, как ужаленная.

Девица в Очках: Нет-НЕТ-НЕТ! Это мука, мука, понимаете? я не вынесу, не вынесу! Я не могу больше так, не могу! Я не помню, ничего не помню! НЕ ПОМНЮ!

Медсестра № 2: Не морочьте людям головы. Не знаете – валите на… то есть домой. Берите стандартную комплектацию, обмен-возврат…

Девица в Очках: Мечты о главном, легкий запах одеколона и воблы, нежность небритой кожи… это не алгоритмизируется!!

Пауза.

Медсестра № 2 (заканчивает спокойно): …в течение пятнадцати суток.

Девица в Очках (очнувшись): Что?!

Медсестра № 2: Возврат. Не можете, не хотите – Синий Билет на стол. Найдут других - и могущих, и хотящих. 

Девица в Очках: Я знаю, знаю, что мне подсунут… не того!

Медсестра № 2: Кто вам кого подсовывает? Идите вы… либо туда, либо сюда, а другим мешать не надо!

Девица в Очках, махнув подолом, исчезает за металлической дверью. Стася обращается к другой соседке  – Дружелюбной Девушке.

Стася: Я, как бы это сказать, тут в первый раз.

Дружелюбная Девушка: Тут все в первый раз. И, самое плохое, в последний. Поэтому сидим, высиживаем, боимся прогадать.

Стася: Э… а что делать там надо?

Дружелюбная Девушка: Мечтать. Представлять. Вспоминать. До мельчайших подробностей, все-все, внешний вид, голос, руки, глаза…

Погружается в благоговейное молчание, похожее на мечты
о чем-то очень-очень славном.

Стася: Девушка, так кого мечтать-то?

Дружелюбная Девушка (начиная раздражаться): Да если б мы знали кого! Сидели б мы тут. Уж нашли бы, чем заняться.

Пауза.  Настырная Стася пробует еще раз.

Стася: То есть я вхожу, рассказываю…

Дружелюбная Девушка:  Не пойдет.

Стася: А если картинка есть?

Дружелюбная Девушка: Тоже не работает. И записи нельзя. Ни свои, ни чужие. Он только мысли воспринимает.

Стася: Мысли?! Эти вот, квадратные?! Чужие?! А если нет их, своих?!

Дружелюбная Девушка: Тем лучше. У меня, например, мыслей тьма-тьмущая. И сижу тут второй месяц, собираюсь с ними.

Стася: И как? 

Дружелюбная Девушка: Никак не встречаемся. Я их в одном месте жду, а они меня – в другом.

Стася: Ну, хорошо, а если, скажем, пример какой есть? От чего плясать?

Медсестра № 2: С-с-с-сатана, откуда же вы все… (Шваркает Стасе на колени тонюсенькую папку). Прошу. Наслаждайтесь.

Стася открывает папку, как подарок на Новый год. Переворачивает кверху ногами, обнюхивает углы. Смущается.

Дружелюбная Девушка: Ох. Давайте. (Читает) «Рост – метр семьдесят пять, допускается отклонение плюс-минус пять сантиметров. Цвет глаз – голубой, плюс-минус пятнадцать процентов серого. Волосы – светлый блондин, допускается естественный оттенок серого. Вероисповедание – христианское, магистр эм-би-эй, образование высшее…»

Стася (Медсестре № 2): Они то есть… не без образования?!

Медсестра № 2 (оскорбленно): А как же! У нас Институт, а не коровник! 

Стася: И какое образование-то?

Медсестра № 2: Сказано вам: высшее!

Дружелюбная Девушка: «…часы – «Ролекс», автомобиль – «БМВ» серия семь».

Стася (Дружелюбной Девушке):  Они что, прямо на этой «БМВ» получаются? И сразу в часах?

Дружелюбная Девушка: В общем, да. В стандартную комплектацию включается все для идеального мужа.

Стася: Без часов то есть он неидеальный? И без этой… «БМВ»?

Медсестра № 2: Черт, дьявол, сатана. Вас что, вообще не инструктировали?

Дружелюбная Девушка: Вы, простите, откуда?

Стася: С Медведкова. С Северного. 

Медсестра № 2: А раз из Медведкова, так и не умничайте. Специалисты составляли, не вам чета, по источникам! 

Стася: Если не нам чета, то почему мы тут, а не они?

Металлическая дверь открывается - неожиданно тихо и мягко, как байковая. Возникает Девица в Очках. Она идет, покачиваясь, прижимая к впалым вискам пальцы, и страдает. За ней плывет ЧМО с бровями, выгнутыми луком, черно- и длинноволосый, фарфорово-бледный, с бесконечными до странности пальцами и горящим взором, точно у него в голове горит свечка. Одето странно: высокие сапоги для верховой езды, и черное то ли пальто, то ли плащ, с которому  было приторочено добрых полметра нелепого воротника. Неимоверно узкие плечи и огромный зад.

ЧМО (пискляво бормочет, что-то припоминая): Ужель… та самая… Татьяна… Что?

Девица в Очках: Жестокая насмешка судьбы!
 
Дружелюбная девушка: Ничего себе. Оригинальный экстерьер! И чем же, простите, он вам не потрафил?

Девица в Очках: Я не о нем мечтала! Не о нем! Чертова машина, видимо, сломалась! Рыжий… в тельняшке… Вонючий… трубка в зубах! А это что?!

ЧМО, бормоча что-то поэтическое, улыбается смущенно и потерянно, потирая бледное длинное лицо.

Стася (подозрительно принюхиваясь): Спирт?

ЧМО (страдая): Духи… «Юкио Мисима»…

Девица в Очках: … чтобы на каждом плече помещалось минимум по попугаю! А тут что? (Тычет пальцем) Крысе не угнездиться!

Медсестра № 2: Значит, не о том мечтали. Машина ошибаться не может, ей виднее, потому что… (Задумывается).

Дружелюбная Девушка (заканчивая мысль): …реализация!

Стася (укоризненно): Как это вы так, прилюдно-то… такие слова, да вслух!

Медсестра № 2 (сдержавшись, Девице в Очках): Ступайте-ка, подобру-поздорову. Пока и этого не отобрали. Я за других не ручаюсь, могут и побить. (Стасе, подозрительно). Как-как, вы сказали, ваше имя?

Пауза.

Стася: Ничего я не сказала.

Медсестра № 2: Так сейчас самое время.

Стася (чуя неладное): А… а… Анна.

Немая сцена.

Дружелюбная Девушка (вскакивая): Что, та самая?! Сто и одна версия про мужей?

Первая: «ЧМОшник: используйте максимально эффективно»?!
 
Вторая: «Реализация: не дать себя обмануть»?!

Медсестра № 2 (припоминая): А-а-а-а, это «Ракетницы, петарды и все для взрывных ощущений»… я тогда препаратором работала, в морге. Ох, и задали вы нам тогда фронт работ. (Стасе). Так хрена ль вы тут сидите, а?! Или все это так, для красоты понаписали?!

Дружелюбная Девушка (возмущенно): Да, черт подери! Тухнем тут, цивилизация, понимаешь, гибнет, а единственный человек, который знает, как это должно быть, сидит тут, глазами хлопает! 

Стася (опешив): Я?! Что?!

Общий шум, волнение, выкрики «Эта та самая, с версиями и книжками?», «Время идет, а она сидит!», «Та самая, которая знает?». Женщины начинают потихоньку подбираться к Стасе, та затравленно озирается.

Медсестра № 2 (неожиданно спокойно): Да что с ней говорить-то.

Ловко перехватывает Стасю под локотки и вталкивает за металлическую дверь и запирает на ключ.

Поехали.

Дружелюбная Девушка: Да! И не выпускайте, пока не намечтает, кого надо!

Медсестра № 2: Ага, с богом. Сидим. Ждем. Надеемся.


Картина четвертая
Полумрак, турникет, как в метро. Горит красная лампочка. За турникетом, в свете люминесцентной лампы, белеет вялый бесформенный кокон, подвешенный между полом и потолком. Перед ним стоит складная табуретка. Указатели: «Мечтать - здесь», «Смотреть - туда».

Голос: Билет приложите.

Стася прикладывает билетик к турникету. Красная лампочка горит, как и горела.

Голос: Лампочка красная.

Стася: Где ж красная? Скорее синяя.

Голос (подозрительно): А это что за буква?

Стася: Не знаю.

Голос: Ну, ладно. Я вас так пропущу.

На турникете загорается синяя лампочка.

Проходите, берите простынку, садитесь на табуретку.

Стася послушно садится на табуретку, подстелив свежую хрустящую простыню.

Голос: Сконцентрируйтесь. Сейчас погаснет свет, и начнется реализация. Весь процесс занимает от десяти минут до часа, в зависимости от степени нахальства, визуализации и фрустации…

Стася (про себя): Это, видать, заготовка какая-то. Вот так всегда, мне из всякого дерьма конфетку придумывать…

Голос: …свет погаснет на счет «три». Вам должны мечтать. Только мечтать! Иначе последствия могут быть непредсказуемыми.

Стася (про себя): Панды, небось, всех кур потаскали, и трактор так и стоит… заржавел весь… коровы, небось, недоеные, а я сижу тут. Чепуха это все. Оксюморон. Куда меня занесло? Ладно, что путное, а то сплошные загадки. Иди туда – не знаю куда, тут мечтай, тут даже не мечтай… получается, родную сестру зря урыла.

Голос: Три!

Стася: Атас.

Свет погас, лишь кокон остался светиться золотистым цветом.
Слышно, как Стася мечтает изо всех сил, пытается сосредоточиться.

Так-так, не дрейфь. Ты мечтаешь, мечтаешь. О чем мечтаешь? Я думаю… я думаю?! Сама?! Прививка-то дрянь, не работает прививка. Это, верно, передается через укус. Раз уж я тут, то что мне в самом деле-то надо? Так. Хомут новый… раз хомут, тот и лошадь нужна, жеребец, чтобы в грудях, как в печи, чтобы плечо под хомут. И трактор починить надо.

Голос: Вы мечтаете вообще?

Стася: Да-да!

Голос: Э-э-э-э, да вы думаете!

Стася: Нет-нет. Сейчас-сейчас… непривычная я… как вообще я могу что-то мечтать, я знать  ничего не знаю, первый раз это со мной. А тут нет чтобы помочь - только путают. Этот вот, который вышел. Ляжки во какие… это в городе хорошо, в банках сидеть. А у нас работать надо. Да, как эта девка сказала? Глаза. Какие глаза? Зачем глаза? Смотреть можно и без… а нет, без нельзя… черт его знает, какие вообще глаза бывают. Волосы еще… лучше бы налысо… мыть не надо… только ведь без шерсти тоже никак, замерзнет… Волосы надо.

Во тьме отчетливо щелкнуло, рыгнуло, и густо выругалось.

Голос: Вы только посмотрите. Что вы себе думали?

Картина пятая
Обратно в приемной. Результат Стасиных мозговых усилий, Матвей,  стоит голый, задом к залу, передом к женщинам. Те выстроились полукругом и глядят во все глаза. Матвей мается, переминается с одной босой ноги на другую. Стоять ему холодно.

Медсестра № 2: Вот дьявол.

Дружелюбная девушка: Кто это? Или что? 

Со всех сторон хлынули вопросы: «Это что вы себе такое надумали?», «Что у него с лицом?», «Почему это… такое?!», «Куда теперь жаловаться?», «Где у него костюм?», ««Ролекс»», «А это что, ключи от «бэхи»?». На последнем вопросе одна из дам тянется потрогать, Матвей резко принимает позу футболиста в «стенке».

Одна из женщин (авторитетно): Я не совсем уверена, но похоже на бред больной фантазии. Чудовищная ошибка природы. Кафкианский такой бред.

Матвей: На себя посмотри! (Подумав) К-курица!

Кое-кто взвизгнул и абсолютно все - замолчали. Стася, спохватывается,
заматывает Матвея простыней.

Стася (нервничая): Пошел, пошел, но-о! Ох. Да пошли уже! Нечего тут тебе торчать.

Картина шестая
Коттедж Ани и Стаси, Анин этаж. Компьютер стоит теперь у Ани, а сверху раздается скрип кровати. Аня, с повязкой на голове, то и дело поглядывая вверх, занимается животноводством. Согнувшись и охая, входит Стася.

Стася: Ох, спина! (Заискивает). Здравствуй, Анечка!

Аня молчит.
Это я.

Аня молчит.

Аня, ты это… прости меня, я того… погорячилась. Не надо было мне, конечно. Только ты ведь и тут, как всегда, выкопалась. А я, как всегда, вляпалась…   

Аня молчит.

(Жалобно). Ну не обижайся! Я ж нечаянно! Хочешь, на коленки кинусь?

Аня: Лучше головой в навоз.

Стася (морщась, потирая поясницу): Да ну, все равно не смогу. Спина сломается. И, главное, непонятно, куда теперь жаловаться! Что это такое мне выдали-то? Может, посмотришь? 

Аня молчит.

Ты ж умная, сможешь как-то все обосновать, чтобы списать это… этого… а?

Аня молчит.

Мы ж его не прокормим! Он нас сожрет! Проснемся – а нас и нету!

Аня молчит.

(Упавшим голосом). Аня, спасай. Мы же сестры.

Аня издает горловой звук, типа рычания.

Аня: Когда-нибудь я встану пораньше, и убью себя. 

Стася: Зачем?

Аня: Чтобы от тебя избавиться. Пошли.

Картина седьмая
Стасин этаж. Угол отгорожен ширмой. Из-за ширмы раздается мощный храп, от которого дребезжит стекло, и трясутся стены.

Аня (подозрительно принюхивается): Чем это несет?

Стася (смущаясь): Это он.

Аня: Сдохло?

Стася: Да нет, спит. Вон там, за ширмочкой.

Аня: Спит?!

Стася: Спит. Всю ночь не спал, вот под утро угомонился.

Аня: Я тоже всю ночь не спала. Скрип жуткий.

Заглядывает за ширму.

Ты это что, на кровать пускаешь?

Стася пожимает плечами в том смысле что пускает.

Зря. Привыкнет – не сгонишь. И что, от меня-то ты что хочешь?

Стася: Актик бы сочинить. На списание!

Аня: Не нравится? 

Стася: Жрет он! Как же он жрет!

Аня: И только?

Стася: И еще. Говорит, что его Матвей зовут.

Аня:  Говорит?! Зовут?!

Стася часто кивает.

Не свистом?

Стася кивает еще активнее.

Не «эй - ты»?

Стася кивает снова.

(Про себя): Невероятно! Мало того, что это имеет имя, оно еще на нем настаивает! (Стасе). Ну, а работает кем?

Стася: Да где ж ему работать! Он не умеет ничего! Считать - только ворон и в столбик, компьютер увидел – всю ночь плакал и матерился. И все грабли свои корявые тянет, пожамкать – то мне за пазуху, то ко всему прочему... Спокойно лампочку перегоревшую видеть не может. Мимо веревки не пройдет, лишь бы дернуть. Заколебалась уже по рукам его бить, а он все свое.

Аня (язвит): Это при том, что с твоим развитием и воображением, да за твой ударный труд полагался бы как минимум зампред правления банка.

Стася, вспомнив кой о чем, плачет, рвет волосы и вообще убивается.

Ладно, не плачь, дитя. «Бэху» - то вернуть придется, знаешь?

Стася (плача): Какую «бэху»?

Аня: Седьмую, как у всех. Как положено. Где она, кстати?

Стася: Надули меня, объегорили!

Воет толстым голосом, выбегает из комнаты. Оставшись одна, Аня осторожно заглядывает за ширму. Некоторое время молчит, присматриваясь.

Аня: Пора отправляться в библиотечный туалет. Покопаться, так сказать, в первоисточниках. Надо осмыслить. Надо понять это… или этого?

Затемнение. Скрип кровати.

Картина восьмая
Стасин этаж. Посреди комнаты стоит угрюмый, опухший со сна Матвей в майке и тренировочных штанах. Рядом с ним  - ЧМОшник в кремовом домашнем костюме, стоит чинно, поглядывает с опаской. Аня ходит вокруг с отвесом и рулеткой, измеряя и записывая результаты.

Стася (с хрустом жуя яблоко): Ну что, что?

Аня (меряя): Ничего.

Стася: Вот там видела?

Аня (меряя): Нет.

Стася: Жарко от него, как от печки. И, главное, шерсть-то, шерсть!

Аня: Ничего. Начешешь, пояс будет, радикулитный. Эй, ты! Руку вверх.

Матвей демонстративно не двигается.

Что за?!

Стася (кричит): Руку!

Матвей (поднимая руку, ворчит): Сама «эй-ты», мочалка рыжая.

Аня: Тут главное все расписать, чтобы математически ясно следовало, что он дефективный. Без этого акт о списании никто не утвердит.

Матвей порыкивает сквозь зубы, но сдерживается.

Спасибо Петровне, одолжила своего для сравнения. Ненадолго. Еле выпросила, он у нее образцовый, отлаженный, настроенный. Положительное ЧМО. 

Стася (опасливо): Ты, Аня, поосторожнее с ним.

Аня: Само собой, чужая вещь.
 
Стася: Да я не про это.

Аня: Сколько в нем метров-то? Эй, ты, наклонись.

Матвей снова не двигается.

(Приложив руку ко рту): Сосиска! Переломись-ка!

Матвей (громко): Матвей я, Матвей. По-людски понимаешь?

Аня (забираясь на стремянку): Так и думала. В нем добрых полкилометра лишних. И превышение допустимых децибелов.

Стася: Ревун, чистый ревун.

Аня:  Да, так и есть.

Стася: Что?

Аня: Два метра и пять сантиметров. Кстати, почему одет не по форме? Пиджак где? Что за дерюга без рукавов?

Стася: Это майка. На него ни один пиджак не лезет.

Аня (меряя): В груди должно быть пятьдесят сантиметров, а не сто пятьдесят. Тут вот, в бедрах – наоборот. Тут еще двадцать сантиметров каких-то болтается. Это так всегда?

Стася (подумав): Не всегда.

Матвей (возмутившись): Руки убери! 

Аня (решительно, бросая рулетку): Сестра, уйми дефективного, или сама акт рисуй.

Матвей (вполголоса, на весь зал): Не, ну сука же?

Пауза.

Стася: Ань, насчет акта. Я тут подумала…

Аня (с уважением): О. Подумала!

Стася: Может, не списывать? Пусть его остается, а для виду и порядку пусть другого пришлют. Вот, например, такого же, как этот, Петровнин.

Аня: Как это – не списывать? Обоих кормить?

Стася: Ну, он, может, больше не будет. Если чего подкрутить-та…

Аня: Чего подкрутить-та? Разве это, что болтается не всегда?

Матвей (Ане): Вот сейчас как при всех как трахну по жопе – ведь неловко выйдет.

Стася: Матвей!

Аня (с уважением и интересом): Говорящая мебель, мужского рода, с именем и с собственным мнением. Простите, многоуважаемый шкаф! (ЧМОшнику). Что тебе, злая пародия на человека?

Петровнин ЧМОшник, вот уже некоторое время пытающийся писком и жестами обратить на себя внимание, показывает руками, что ему пора и очень срочно.

Иди, иди. Поклон Ольге Петровне.

ЧМО (пискляво): Благодарю вас, передам. (Уходя, с неожиданным достоинством): Кстати. У меня, между прочим, имя есть.
Пауза.

Эдуард.
Уходит.
Пауза.

Аня (ошеломленно): Заразное сумасшествие.

Матвей: Да пошел он, педик гнойный.

Стася стонет.

Воняет ведь! Мисимой какой-то.

Аня (втянув носом воздух): Это он-то воняет? (Стасе): Ты его вообще моешь?

Стася: Мою.

Аня: И что?

Стася: Не помогает.

Матвей плюет, бормочет, уходит.

Аня: Куда это он?

Стася: К трактору, стало быть, пошел. Чинить.

Аня: Доверяешь?

Из окна доносится порыкивание мотора трактора – чихает, заводится, глохнет, потом начинает работать ровно.

Стася (с хрустом грызет зеленое яблоко): Умеет. И потом, кому-то надо, а я не могу. Живот мешает.

Аня: Разнесло тебя знатно. Кто жрет – он или ты?

Стася: Все, все жрут. Если без еды, то и помереть недолго.

Аня: Небось, одну сметану лопаешь? Пузо-то вон, набекрень.

Стася (обидчиво): Что есть, то и ем. Огурчики соленые, селедочки, если наловлю…

Аня: Странный аппетит у твоих глистов.

Тычет пальцем в Стасин живот. Той становится нехорошо, она надувает щеки и бежит вон из кабинета. Оставшись одна, Аня ссыпается к себе на этаж, лихорадочно роется в пожелтевших тетрадках, листы летят по комнате. Возвращается как раз к тому времени, когда входит Стася, отдуваясь и утираясь.

Аня: В туалет бегаешь часто?

Стася: Ничего. Из журналов нащиплю, у меня запас. 

Аня: Тошнота наутро, реакция на запахи, раздражительность, резкий набор веса… тяжесть в ногах… так?

Стася: Ага, ага. И что?

Аня (после паузы): Ничего. 

Картина девятая
Стасин этаж. Темным-темно. Стася, пошатываясь, возвращается с очередного похода – то ли на горшок, то ли после тошноты. Собирается подниматься по лестнице. Открывается дверь, выглядывает Аня.

Стася: Фу ты, пропасть, напугала меня. 

Аня: Слушай, Стаська, я по делу.

Стася (зевая): Ну-ну? 

Аня: По делу я такому… тут дело такое, понимаешь… мне как бы…

Пауза.

Стася: Ну, я пошла? Я про эт-самое потом дослушаю.

Аня: Нет-нет, ты сейчас слушай. Одолжи мне твоего этого…

Пауза.

Стася: Матвея?

Аня: Мне ненадолго. До утра.

Стася: Тебе зачем?
Аня мнется.

Лампочку поменять? 

Аня: Да.

Стася нажимает на выключатель Аниной комнаты. Лампочка загорается.

Аня: Вот спасибо! Починила.

Пауза.

Нет. Не то. Я, как бы… я тоже такой вот живот хочу.

Стася: Ешь больше яиц, и у тебя такой же будет.

Аня: Не, что ты… ты, как бы это сказать… короче, ты беременная, Стаська.

Стася: Это что значит?

Аня: Значит, ребенок у тебя будет.

Стася: Настоящий?

Аня: Ага.

Стася: Свой?

Аня: Своей некуда.

Стася: Отчего?

Аня: От него.

Стася: Точно?

Аня: Без вариантов. Ну, сестрица, по рукам?

Стася (подумав): Что-то нескладно. Как это - ребенок твой, если Матвей – мой? Не пойдет.

Аня: Ты ведь должна.

Стася: Никому я ни хрена не должна. Мой он.

Аня: А ничего, что ты не одна? Ничего, что от этого жизнь наша зависит? Все мы зависим!

Стася: Ты всех тут не примазывай. Всем все до лампочки. (Подозрительно). А кто это - все?

Аня поднимает палец, призывая прислушаться. За окнами раздается тоскливый женский вой – сначала перекрикиваются одиночные голоса, потом все больше и больше. Наконец, целая какофония.

Стася (кричит): Вон все пошли, вон! Он мой, понятно?! Ох!

Хватается за живот.

Аня (становится спокойной и страшной): Не хочешь, значит, по-хорошему?

Завывание сирены «Скорой помощи». Затемнение.

Картина десятая
Анин этаж. Стоят Аня и Первая женщина – теперь в белом халате и шапочке с красным крестом. Сверху, со Стасиного этажа, доносятся гром борьбы и раскаты ругани.

Первая: Обезвредили? Выносите.

Появляются Вторая и Третья женщины, в таких же медицинских одеждах.

Вторая: Она сопротивляется. Привязалась к кровати и не идет.

Первая: Ну, так примените…

Вторая: …силу?

Первая: Смекалку!

Вторая и Третья уходят и возвращаются, толкая кровать с туго запеленутой Стасей.

Первый: Где тот, дефективный?

Третья: В полной эйфории!

Вторая: В смирительной рубашке, под успокоительным.

Третья (Ане): Только подумайте! Заряжаю – раз! Один шприц – хоть бы хны, второй – только поскучнел, на третьем только и свалился.

Аня: Это смертельно?

Третья: А что, надо? Давайте четвертым пальну.

Аня: Нет, нет, не надо!

Первая (Ане): Вы поступили правильно, сообщив нам.

Аня: Я прошу вас, пожалуйста, поаккуратнее со Стаськой. 

Третья: Да что вы! Мы с нее все пылинки посдуваем. 

Первая: Что до этого, как это там…

Аня молчит.

С такими нервами функции производителя выполнять невозможно.

Аня молчит.

Ценность неочевидна, поведение опасно. На утилизацию. Готовьте акт, я подпишу.

Аня:  Подождите, как это… на удобрения?! Живого?!

Третья: Колоть четвертый?

Аня: Стойте, стойте, не колите! Все-таки явление, ценность. Может, понаблюдать его… ну, как…

Третья: Явление?

Аня: Да, ценность! 

Пауза.

Первая: Вы же сами говорили, что он ни к какому труду не способен.

Аня: Я попробую. Говорят, и от обезьяны получали сонеты Шекспира.

Вторая: Что такое Шекспир?

Третья: Молочное, типа простокваши?

Вторая: Это же обезьяны.

Третья: Что ж, икра тоже вкусно.

Первая: Оставим.

Аня: Вот и славно…

Первая: Своего сотрудника оставим. Понаблюдаем, а потом уже сделаем выводы.

Третья (Ане): И шприц четвертый я тут тоже оставлю – на всякий случай. 

Аня: Хорошо.

Уходят, за окном слышны сирена и шум уезжающего автомобиля.

Хорошо! Хорошо-то как!!!

Картина одиннадцатая
Вход в Стасину комнату, дверь закрыта. Медсестра стоит, глядя в замочную скважину. По лестнице вверх поднимается Аня.

Аня: Выводы, шприцы! Да это вас всех пора… на удобрения! (Видит Медсестру). Вот это по-взрослому. Ты что тут делаешь?

Медсестра (не отрываясь от скважины): Тихо. Веду наблюдение с целью выводов. Первая велела самочку к ему подсадить.

Аня: Интересно, поди?

Медсестра: Еще как. Двоих в реанимацию увезли, а двоих прямо тут, у вас закопали.

Аня: Ну, мир праху. С чего это они, с впечатлений?

Медсестра: С лестницы. Лестница у вас больно крутая, не всякая шея выдерживает. Сейчас вон последняя осталась. Запустили. Красивая! О-ля-ля, головку поднял… заинтересовался… о как, о как!!

Аня: Подвинься, что ль!

Пытаются уместиться вдвоем у одной замочной скважины. В эту минуту дверь с треском распахивается, из него кубарем выкатывается красавица, сверкая разноцветными тряпками.
За ней с грохотом катится Медсестра, не успевшая отскочить.
Катятся до самого конца лестницы и остаются лежать неподвижно.

Аня (доставая Стасину саперную лопатку): Что ж, пора войти в клетку.

Картина двенадцатая
Стасина комната, разнесенная в хлам. Матвей, чьи руки скручены смирительной рубашкой, пытается из нее освободится. С опаской входит Аня.

Аня: Красиво ты наблюдение снял. Главное, тихо и чисто.

Матвей: Уйди, иуда, хуже будет.

Аня: Да я и так на минутку. Держи вот.

Протягивает лопатку.

Матвей: Это зачем?

Аня: А ты как хотел? Ты нагадил, тебе и прикапывать.

Пауза.

Матвей: Ну, а если, к примеру, скажу: «Иди к жопу?»

Аня: Во-первых, а где я, по-твоему? Во-вторых, еды не получишь.

Матвей: Сам возьму!

Пауза.

Аня: Не спрошу – как. Спрошу: откуда?

Матвей: Э… из холодильника!

Аня: Холодильник пустой. По твоей, кстати, милости.

Матвей: Как это, как это?

Аня: Как всегда, когда вместо работы кроватями скрипят.

Пауза.

Матвей: Так ты руки развяжи и что делать скажи, а то прям как Стаська – орешь, почем зря.

Аня разматывает рубашку, освобождая Матвея. Дает ему лопату,
сама начинает прибираться в комнате.
Он, чуть  размяв руки, начинает поглядывать в ее сторону, поигрывая лопатой.

Аня (не поворачиваясь, не глядя и вообще не отвлекаясь): Не советую.

Матвей: Что?

Аня: Это вот. Прихлопнешь меня – и тебе каюк. От меня теперь жизнь твоя зависит. Есть-то, поди, хочешь?

Матвей: Хочу.

Аня: А где взять – не знаешь?

Матвей: Не знаю.

Аня: А я – знаю.

Матвей (убирает лопату): Тогда не надо. Пойду, покопаю.

Уходит, потом возвращается.
Аня, прибравшись, включает компьютер, усаживает Матвея, объясняет про «веселую ферму». Начинается процесс обучения – судя по пантомиме,
 мучительный и болезненный процесс.
Темнеет, потом рассветает, потом опять темнеет и рассветает.
Аня, с темными кругами вокруг глаз, теряет терпение, вскакивает, потрясает кулаками.

Аня: Черт, дьявол, сатана! Медведей в клетку надо, в клетку! Пень ты эдакий! Неужто так трудно на кнопку-то надавить!

Матвей: Что голосишь, курица! Неспособный я, пальцами в пупки не попадаю!

Аня: Сейчас, сейчас он всех куриц передавит, корову задерет, кота! Все, карачун коту. Откуда ты взялся… дармоед безрукий!!!

Матвей резко встает из-за стола, опрокинув стул, выходит, хлопнув дверью.
За окном раздается дикий рев, шум борьбы, потом шум также
неожиданно обрывается.
Возвращается Матвей, волоча двух убитых панд.

Матвей (вываливая их на пол): На, подавись своими медведями. Хочешь - котлеты лепи, хочешь – пельмени крути. 
Уходит.
Аня: Это… как?!

Матвей (в приоткрытую дверь): Так! И чтоб через час готово было!

Картина тринадцатая
Анин этаж. На полу – шкура панды. На столе - сало в тряпочке. Аня раскатывает тесто, поглядывая на часы.

Аня: Двадцать минут осталось. Надо ускоряться, а то придет – пельменей нет. Выйдет скандал.

Наливает из-под стола в граненый стакан,
выпивает полстакана,
заедает салом.

Одного понять не могу: почему я его слушаюсь? В голове пусто, как в холодильнике, жар, как от печки, волос  – как от собаки. И жрет. Сколько же он жрет! И все равно… невероятно приятно, когда он выглядит счастливым!

Выпивает еще.

Панды сгинули, трактор починил, колодец – и тот выдолбил в вечной нашей мерзлоте… а теперь затосковал что-то.   

Входит Матвей. 

Матвей: Я к тебе, сестричка.

Аня: Голодный?

Матвей (подумав): С чего взяла?

Аня: С «сестрички». Не «полицай», не «иуда». «Сестричка». Что тебе? Пожрать? 

Матвей: Мне бы мыла.

Аня: А, помыться? Давно пора.

Матвей: И веревку.

Аня: Постирать?! (Протягивает требуемое) Возьми.

Взяв мыло и веревку, Матвей уходит.
 
Заходит – дышать нечем, уходит – незачем... колючий, как проволока, лохматый как щетка, пахучий как… как… ох!

Сверху раздается грохот, треск ломающейся мебели, звук падения тяжелого тела.

По Стаське убивается. До конца-то все равно не убьется. Веревки гнилые, табуретки подпиленные. Вроде бы все я учла. Даже окна, и те решеткой забрала, для профилактики.

Тяжелые шаги наверху, скрежет металла, треск дерева, звон стекла,
глухой удар об слежавшийся  снег.

(В окно): Не ушибся, тетерев? Как-то далеко под снег ушел.

Голос Матвея: Чтоб тебя так ушибло, дрянь ядовитая. Яму ты вырыла?

Аня: Не я. Жена твоя, Анастасия.

Голос Матвея: Для чего?

Аня: Для меня. Хорошая была яма, глубокая.

Голос Матвея: За что это?   

Аня: За тебя.

Голос Матвея: Вот как.

Входит, прихрамывая, с опаской трогает табуретку, потом садится.

Аня: Так что, пельменей? На дорожку?

Матвей (угрюмо): Не хочу.

Аня: Пельменей не хочешь?

Матвей: Жить не хочу.

Аня: А все хотят.

Матвей: А я не все. И я не хочу.

Аня: Как так? Я что, даром тебя кормлю?

Матвей: Да клал я на твой корм! Только и знаешь – «жрать, жрать».

Аня: Если поесть, то многое меняется.

Матвей: Если б все дело в жратве было, то болел бы живот.

Аня: Так у тебя что-то болит?

Матвей: Голова болит, Анюта.

Аня: В форточку подыши – пройдет.

Матвей: Зачем дышать, если от тебя вред один? 

Аня: Да какой же от тебя вред, простейшее?

Матвей: Ты-то больно сложная. Что в тебе сложного, кроме застежек?

Аня молчит.

Вред от меня один, поэтому и тебя приставили ходить за мной, как за телком. И Стаська… что, думаешь, совсем тупой, не знаю, что с ней?

Аня: И что же?

Матвей: Ткнул не туда, поршень кривой. Не надо было мне, да что делать? Что с ней теперь будет, а, сестричка? 

Аня молчит.

Ты почему меня к ней не пускаешь?

Аня: При чем тут я? Она ценность, у нее процесс. Волновать нельзя ее. Ты же на ровном месте способен эдакую бучу поднять.

Матвей: Процесс, как же. Знаю я этот процесс. Каждый месяц у нее этот процесс – пять дней, а с подготовкой в виде истерики – все десять. Вот ведь! Сама, стало быть, надумала меня, а сама теперь брезгует. Не тот, мол? Не то, мол?

Аня: Так она ж тогда по голове треснутая была. Мало ли что в горячке померещится.

Матвей: Что померещится?

Аня: Ты, к примеру.

Матвей: Я-то померещился? Вот сейчас как хлопну лопатой по прическе – поймешь, мерещусь или нет.

Аня: Тебе лет-то сколько?

Матвей: А?

Аня: Кхе-кхе... ах, да… ну, полгода тебе есть. Для выводов достаточно времени. Так вот. Возьмем, к примеру, нормального чмошника. Согласен?

Матвей: Валяй.

Аня: Разве может нормальный чмошник не уметь подсчитать, скажем, доходность по облигациям?

Матвей (растерявшись): Что?

Аня: Не знать, как апгрейдить комп?

Матвей (начиная паниковать): Что-что?!

Аня: Без «ролекса», без «бэхи»…

Матвей (в сторону): Вязать ее, что ли? Бредит девка.

Аня: В штанах, которые стоят меньше ста баксов!

Матвей (в панике): Что такое баксы?!

Аня: Во-во. И без мозгов. С такими-то плечищами, с таким-то бюстом… э-э-э… нижним. А волосы? Это ж просто плевок в лицо общественности.

Матвей (недоуменно, проводя по лысой голове): Какие волосы?!

Аня: То-то и оно, что никаких. Разве могут они расти не там, где у всех? Вывод: быть тебя не может.

Матвей: Меня, может, и нет. Может, трактор сам чинится, дрова колются, панды дохнут. Краны, лампочки – все это само собой в полном аккурате, все блестит само по себе. Одно тогда неясно: раз нет меня, то кем вы всегда недовольны?

Аня (помедлив): Да. Это слабое место в моей теории. 

Матвей: Чуть не так повернешься, или недовернешься, тотчас: «Дурак, оковалок, обморок, вылез на мою голову» или, того лучше: «На удобрения тебя!». Что значит: «на удобрения»? За что? В расход, на помойку? Или это так, для красоты, ради шутки?

Аня пожимает плечами.

И это - жизнь? И для этого я… как это… реализовался?

Аня снова пожимает плечами.

Вывод следует такой: я ни к чему, и быть мне незачем. (Указывая на стакан): Что это?

Аня (быстро): Это для чистки стекла. Вот, фамильный хрусталь отмокает. 

Матвей: Ядовитое?

Аня: Ужас какой ядовитое. Одна капля хомяка рвет в клочья.

Матвей хватает стакан, но не успевает. Аня перехватывает
посуду и опрокидывает себе в глотку.

(Томно оседая): Все. Амба.

Матвей (хватает ее за горло): Анька, дура, плюнь немедля!

Аня (хрипит, пинается): Задушишь, лысый дьявол, ну тебя к черту!

Матвей разжимает пальцы. Под трагичную музыку
Аня умирающим лебедем оседает на пол.

(Торжественно): Прощай, странное существо! Не поминай лихом.

Матвей (плача): Сестричка, сблевани!

Аня (строго): Настоящие дамы не блюют, даже перед смертью! Ах! Темно, темно… да! Будут спрашивать, ты говори: ничего не знаю, ничего не видел, тупой,  от рождения - год, подпись – «Матвей». Повтори.

Матвей (плачет): Анютка! Дружище мой единственный! Без тебя с кем я останусь? Одни людоеды кругом!

Аня: Повторяй, говорю тебе!

Матвей: Не знаю ничего, ничего не знаю!  Подпись…

Аня: В глазах темно… (Оседает, обмякает, умирает).

Матвей плачет.

(Оживая): На прощанье обещай мне…

Матвей: Что, что?

Аня: Скажи, что вы делаете по ночам, когда так ожесточенно скрипит кровать…

Матвей: Только-то? Это мигом, это сейчас. Ну, слушай… как это… (Делает жесты, вертит руками. Потом, в отчаянии): Не могу рассказать, Анюта!

Аня: Тогда прощай.

Издает стон, все по-новому - оседает, обмякает, умирает.

Матвей: Не знаю, как называется!!! Показать, показать могу!!! Слышишь меня?! (Плача, трясет Аню за плечи, но она не шевелится).

Трагичная, наполненная смертью пауза.

Аня (не открывая глаз): Ну?

Матвей: Ах да… я – только «за»… только снять кое-что надо…

Аня: Да снимай уж. Все равно в морге раздеваться.

Матвей (косясь в зал): Люди ж кругом.

Аня: Да что вы там, гадите со скрипом?! Ну, занавеску опусти! 

Матвей опускает занавес. 

Голос Матвея (из-за занавеса): А… Нюта, а хорошо ли? А... на ведь жена мне…

Голос Ани: Да какая разница, умный? Мы же одинаковые.

Голос Матвея: Вот ведь! А ведь правда!

На этот раз кровать скрипит чрезвычайно сильно и разнообразно, с коленцами и выкрутасами.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Картина первая
Анин этаж. Светает. Аня, завернутая в одеяло, глядит в потолок. Матвей, сидя на кровати, шумно поедает пельмени.   

Матвей: Отличный у тебя стеклоочиститель. С ним даже помирать весело. Только голова болит немного.

Аня: Сдается мне, теперь я точно знаю две вещи.

Матвей: Ну-ну?

Аня: Во-первых, ты – моя мечта, и без вариантов.

Матвей: Ага. То есть были другие… варианты?

Аня: Был один. Что ты – свинья. 

Пауза.

В-вторых, я теперь точно знаю, для чего вас держали в домах.

Матвей: Что, были другие варианты?

Аня (после паузы): Был один.

Матвей: Ну?

Аня: Чтобы другие паразиты не заводились.

Матвей хмыкает. Отдуваясь, заканчивает еду, хлебушком вытирает тарелку.

Обиделся?

Матвей: Честно сказать, не понял ни фига.

Аня: Ты что, меня не слушаешь?

Матвей: Да погоди ты о ерунде. Как ты вот это делала? (Показывает руками, чмокает): Такое… мокрое. Ну, языком еще. 

Аня целует.

Аня: Это?

Матвей: А то!

Целуются.

С этим как-то… совсем другое дело. Откуда знаешь?

Аня (смущаясь): В книжке вычитала.

Матвей (про себя): Говорил тумбе своей – учись читать, учись! Уф, пора и честь знать (Заваливает Аню на кровать).

Темнеет, потом светлеет. Потом снова темнеет, снова рассвет.
Оглушительный храп Матвея, сам он дрыхнет, лежа поперек кровати.

Аня: Одно мне во всем этом остается неясным. Почему они вымерли? Вещь-то полезная.

За окном слышна сирена «скорой помощи».

А это за кем?

Выглядывает в окно, смотрит, потом начинает метаться по комнате, одеваясь.

Дура! Ведьмы!  Просила же – поаккуратнее! Ведь просила! 

Толкает Матвея.

Надевай штаны немедленно! Прячься! Беда!

Картина вторая
Стасин этаж. Входят Первая и Вторая, толкая каталку, на которой неподвижно лежит туго спеленатая Стася.

Первая (Ане): Очередная научная неудача. 

Вторая: Говорила я ей – обожди со своим шприцом!

Третья (из-за сцены): Надо было как-то ускорить! Сколько ж можно было ждать?

Аня: Что с ней?

Вторая: Лежит. Молчит. 

Первая (Ане, протягивая пузырек): Вот лекарство, давайте его по схеме, первую неделю по три с половиной капли в три часа утра, вторую – по четыре и четыре четверти, третью – пять и пять десятых, четвертую – тридцать шесть и шесть…

Аня (записывая): … тридцать шесть и шесть… постойте. Тут не хватит на столько. 

Первая: Больше нет.

Аня: И… что потом?

Первая пожимает плечами. Входит Третья, несет огромную кастрюлю.

Третья: Куда ставить?

Аня: Да куда хотите. (Первой): Хорошо, а почему я должна за ней ухаживать?

Первая: А она, кроме вас, никому не нужна.

Аня: Как же, вы же грозились все пылинки посдувать?

Первая: Если бы получилось из нее что-то стоящее, то сдували бы. А так…

Вторая: …еще две никчемушные девицы. Больно надо, как будто своих не хватает.

Собираются уходить.

Аня: Постойте-постойте, вы что, меня одну оставляете? Без помощи? И с какими-то девицами? Кстати, где они?

Вторая:  Чем же вам помочь?

Третья: Я знаю, я! Где этот ваш, дамский мастер? (Достает шприц.)

Аня: Это зачем?

Третья: Облегчение вам сделаем. Все ж на один рот меньше.

Аня: Нет, нет! Не надо!

Первая: Ну, значит, справитесь и так. Похвально. Удачи.

Уходят. В дверь, позевывая и почесываясь, входит Матвей в одних штанах.

Матвей: Анютка, это что?

Аня: Вот. Твоя вернулась.

Вдруг из кастрюли, которую Третья поставила в угол, раздается детский плач на две глотки. Сначала еле слышно, потом все громче и громче.
Аня кидается к кастрюле, открывает крышку.

Вот это компот.

Истошный детский крик.
Аня достает по очереди двоих запеленатых детей.
Матвей переворачивает кастрюлю, из которой льет как из ведра.

Матвей (пытаясь перекричать): Дуршлаг-то зачем?

Аня (так же): Чтобы не утонули.

Картина третья
Стасин этаж. Справа – Стасина кровать, слева – кровать Ани, на которой лежат дети, посредине – кровать, на которой вповалку спят Аня и Матвей. Начинают попискивать дети.

Матвей: Ань.

Аня: А.

Матвей: Это тебя.

Аня, не просыпаясь и не открывая глаз, сползает к кровати, перепеленывает,
достает бутылочки, по очереди кормит детей. Ползет обратно, падает, засыпает. 
Спустя некоторое время кукарекает петух.

Аня: В суп тебя! Матвей.

Матвей: М-м?

Аня: Это тебя.

Матвей: Я не могу. Я считать не умею.

Аня: Заодно и научишься.

Матвей, не просыпаясь, сползает с кровати, идет за ширму.
Слышно, как он отчитывает капли:
«Раз… два… три… ой, блин…»
Звон разбивающейся склянки.

Ну, в общем, хватит.

Возвращается, засыпает.
Спустя какое-то время начинает играть музычка из «веселой фермы».
Но ни Матвей, ни Аня не просыпаются.

Картина четвертая
Анин этаж. Аня, сонная, качает детей на двух люльках, сделанных из тряпок, подвешенных на веревках, другой рукой пытается работать на «ферме».

Аня: Баю-баюшки-баю, а я песенку спою… ай-ай, ай-ай-ай, поскорее подыхай… Температура в норме, радиация тож, количество этих, как их… калорий… а они все орут и орут. Прямо как взрослые.

Голос Матвея: Анька, носки где?

Аня (вскакивает, начинает метаться): Носки подогреть, боже мой, боже мой… куда ж я их… (Опомнившись): Какие носки тебе, панда бритая! Нет у тебя носок! У тебя ж портянки… (Глядя на люльки) Но их тоже уже нет.

Громыхая, спускается по лестнице Матвей.

Матвей: Анюта, капли того, кончились.

Аня молчит.

Ну, я пойду?

Аня начинает плакать.

(Паникуя): Анютка, ты что?! Вода из глаз?!

Аня (плача): Это ничего.

Матвей: Так она соленая! Анька! Что пила?!

Аня: Нет, нет… это я как бы… плачу.

Матвей: Зачем? Хочешь чего?

Аня: Не хочу… не хочу! Не хочу!! Не хочу, чтобы ты уходил!

Матвей: Да куда ж уйду? Я ж тут, прямо над тобой.

Пауза.

Ну, как же я ее оставлю, сестричка? Она ж живая.

Аня: Живая. Пока живая.

Картина пятая
Анин этаж. Никого. Сверху, со Стасиного этажа слышится возня, звон разбивающегося стекла, тихий визг пилы. Аня возвращается, ложится на кровать. Ей очень хочется спать, но сон не идет. 

Аня: Да что я, в самом деле! Это же ничего. Это все равно что ничего. Она же как растение, как снег… растает. Капли-то кончились. Она все равно умрет. Это же не больно.

Приговаривая, засыпает. Входит Матвей.

Матвей: Спи, спи, я тихонько.

Аня: Что ты так долго?

Матвей: Анют, это ж человечки, не трактор. Тут недостаточно свечи поменять, да масла залить. Тут по-доброму надо. (Шепотом): Анютка!

Аня: У?

Матвей: Она понимать начала, что ли? Говорю: присмотри за детьми. Смотрит. Сейчас вот объяснять пришлось, зачем к тебе иду.

Аня: И что сказал?

Матвей: Сказал – стричься иду. (Подумав): Вот я тупой.

Аня фыркает.

Анюта!

Аня: У?

Матвей: Ты зря подушку-то так положила. Ей душно сквозь подушку-то, дышать-то нечем.

Аня издает горловой звук.

И воду больше из того колодца не бери, я другой вырою.

Аня: Что не так?

Матвей (ковыряя в зубах). Да, битое стекло там, что ли? Во, до сих пор на зубах скрипит. 

Сверху с грохотом падает что-то тяжелое.

Твою мать!

Выбегает, грохоча, поднимается по лестнице. Слышно, как ругается и ворочает
наверху что-то тяжелое. Возвращается.

Матвей: Балка, чертяка, гнилая. Рухнула, в аккурат где Стаськина голова.

Аня сдавленно визжит.

Хорошо, я ее к себе на кровать переложил.

Аня стонет.

Картина шестая
Стасин этаж. Стася вдруг поднимается с кровати. Встает, хромая, опираясь на лопату, подходит к кровати, на которой спят близнецы. Снимает с них шапочки – и показываются два рыжих ирокеза, точь-в-точь, как у Ани. Близнецы сперва удивленно переглядываются, потом одновременно начинают реветь.
Стася выходит, начинает спускаться вниз по лестнице. К скрипу ступенек еще один звук: скрип кровати. Стася входит на Анин этаж.

Аня (из-под одеяла): Что там?

Матвей (высовывается, видит Стасю, радостно): Стаська! Стасенька! Анюта, смотри, Стася выздоровела, Стася встала!

Шарит, ища штаны. Аня встает, кутаясь в простыню.

Аня: О, то есть не почудилось. Слышу: скрипит по лестнице Стаська с лопатой – неумолимая, как смерть. 

Стася пытается что-то сказать, но не может.

Отдышись, сестрица. Ты, видно, что-то важное хочешь поведать.

Стася снова пытается, снова не может, стучит ногами от злости.

Что? Как я себя чувствую?

Делает вид, что прислушивается.

Спасибо, неплохо. Тошнит немного, когда тебя вижу. Обычное дело, волноваться не о чем.

Стася продолжает беззвучно и энергично жестикулировать.

Что значит: «Я все знаю?» Ну, с какой буквы начинается твое имя?

Матвей (чуя неладное): Девчонки, вы что, ругаться? Из-за чего? Все же хорошо получилось. Стася выздоровела – вот ведь баба семижильная. (Со смехом). Анют, а как я пузырек с лекарством разбил, помнишь? И ты подушку того… Стаське на морду. И стекло битое, помнишь, а?

Дождавшись, пока он повернется к Ане.
Стася с размаху бьет его лопатой по затылку.

Картина седьмая
Матвей лежит перед коваными воротами, закрытыми на засов. На воротах знак – перечеркнутый женский силуэт. 

Матвей (поднимаясь): Отлежалась-таки, на мою голову. Куда меня занесло? Темень-то какая. (Кричит): Эй! Есть тут кто?

Мужской голос: Что орешь-то?

Матвей: Ну… вдруг услышит кто… придет?

Вспыхивает свет, из-за ворот выглядывает Петр - в тренировочных штанах, в тельнике,
в зубах сигарета, в руке – кружка пива, за спиной – грязные крылья,
на ремне – тяжелая связка ключей.

Петр: Ну, я услышал. Полегчало? 

Пауза.

Матвей (протягивая руку): Матвей.

Петр (пожимая): Петр. Пивцом разомнешься или сразу по-крупному?

Матвей (подумав): Давай.

Петр, грохоча ключами, отпирает ворота, раскладывает походный столик, заставляет всевозможными бутылками. Делает приглашающий жест.
Садятся, пьют, закусывают.

Матвей: Славно-то как у вас. Тихо.

Грохот аплодисментов, крики болельщиков. Вспыхивает свет, появляется огромный экран, на котором транслируется хоккейный матч.

Блин горелый! Это ж «Локо»?

Петр: А то. Собственной персоной. В полном составе.

Отовсюду начинают появляться мужские фигуры в самых разнообразных, но свободных одеждах, и все, как один – с крыльями за спинами. Все дружно смотрят игру, кричат, болеют - как положено.

Матвей: Закусить бы.

Петр: Что будешь?

Матвей: А что есть?

Петр: А что хочешь – то и ешь.

Матвей: Ну, пельмешков…

Петр: Сколько?

Матвей: Пару.

Появляется полная миска пельменей.

Петр: Ровно двадцать, можешь не считать.

Некоторое время Матвей молчит, потому что рот занят.
Потом отпадает, оттягивая резинку трусов.

Матвей: А спать тут до скольки можно?

Петр: До сколько хочешь. Тут времени нет.

Достает раскладушку, раскатывает матрас, взбивает подушку – выходит очаровательная постель, на которую Матвей с наслаждением заваливается.

Матвей: Ну, а бабы тут где?

Наступает мертвая тишина. Все обитатели рая оглядываются, смотрят на Матвея. Один не выдерживается, разражается слезами. Его выталкивают.

Петр: Хорошо тебя, мил человек, лопатой приложили. Откуда тут бабы? Это же рай.

Матвей: Тоже верно. Это я так, по привычке.

Петр: Вредные привычки надо оставлять на земле. (Тянется с очередной кружкой).

Матвей: Не, погоди. Спать можно сколько угодно. Баб нет, детей – нет. Я что, умер?!

Молчание.

Нет, правда? Вы тоже, что ли, того… мертвые?

Петр: Как тебе сказать. Которые постарше – те есть и мертвые.

Кивает на тени в доспехах и ветхих мундирах.

Матвей: А другие? Вот они все – как?

Петр: Да так… помаленьку. Ни живые, ни мертвые. Просто про них забыли.

Выпивают.

Матвей: Несправедливо как-то. Мы, значит, тут пьем-закусываем, а они там как мухи… мучаются? Дети плачут.

Петр: Откуда, какие дети?

Матвей: Мои дети. Эти две дуры лаются, а я тут… пельмени ем. Что ж, получается? Мы что, чмошники небелковые?

Петр: Ты, Матюха, не очень-то ругайся. Люди на поле брани заслужили рай-то, кровью своей.

Матвей: Брань – это я понимаю, дело стоящее. Только ведь это быстро: раз, – и отмучился. А бабам труд.  Прибрать, похоронить, а потом еще и голову ломать, как бы из этой кости мерзлой за поноса кровавого хоть что сварить, чтобы не пришлось опять самого слабенького резать... или чтобы из ничего придумать хотя бы яичко. Чтобы хоть кто-то на этой земле остался.

Собираются тени, прислушиваются, трепеща крылами.

От такой жизни они и злобные. Но ведь если хоть иногда помочь им... все ж не так плохо получится. Да и скучно без них, а?

Кто-то впечатлительный начинает всхлипывать.

Оно, ведь, может без баб и спокойнее, только ведь уж больно хорошо! А когда совсем хорошо – это тоже плохо. Не по совести.

Голоса: «Да, в общем, правда», «Хотелось бы», «Конечно», «Нас, строго говоря, и нету», «Только ведь забыли про нас».

Забыли? Да мозги у них куриные, потому что целыми днями лишь о том голова и болит о тысяче вещей – нам кажется, что ненужных, а без них, оказывает, жить нельзя. Пора, мужики, напомнить о себе!

Крики: «И напомним!» и т. д.

Петр: Э, Матюха. Что-то ты больно живенький для рая. Голова у тебя мотается. Туда-сюда, туда-сюда…

Матвей: А? Что?

Его голова на самом деле начинает мотаться влево и вправо, все активнее и энергичнее.

Петр: Это тебя, болезный, реанимируют.

Матвей (в панике): Э-э-э-это что?! Это что, назад?! Это не надо! Мужики, держите меня!

Картина восьмая
Светлеет. Стася и Аня хлопают его по щекам.

Аня: О, не добила. Живой.

Стася (ломающимся, только прорезавшимся голосом): Да что ему будет, с одной лопаты. (Матвею) Выбирай, гад, тут же: я, твоя жена, или эта вот тварюга рыжая.

Аня открывает рот, начинает что-то орать в ответ,
но Матвей зажимает уши,
чтобы не мешали думать.

Матвей: Вот это умно. Из-за такой-то фигни человека с того света выдергивать. Коль выбирать, я бы выбрал ту, которая молчит. А теперь они обе говорящие.

Смотрит на Стасю.
Вроде как жена. Я ей, видите ли, жизнью обязан. Будто я просил себя выдумывать. Свинство! свинство: делить живого человека, да еще спорить – твой он, мой! Я ей что, бумага туалетная?  Я свой, собственный. Вот заливаются. Дети плачут, а этим хоть бы хны.

Поднявшись, выходит. Слышно, как он поднимается вверх по лестнице. А сестры продолжают ругаться: «Лахудра бесстыжая… Страшила страшная… Отдай его немедленно… Забирай, пожалуйста, завернуть или так понесешь… Не твой он, не твой». Слышно, как наверху Матвей объясняет дочкам, что пора спать. Баюкает.

Аня (переводя дух): Билет мне был.

Стася: Там буква «А» была.

Аня: Ты на «С».

Стася открывает рот, трясет руками, но, чуя превосходство противника,
не говорит ни слова.

Я тебя добром просила – отдай билет? А ты лопатой по голове. Родную-то сестру, изверг! Потом просила: на минутку одолжи, утром верну?

Матвей тихонько входит, прислушивается.

Теперь баста! Навсегда прощайся, совсем, совсем! Не отдам! Убью, а не отдам! Мой он, моя мечта, моя жизнь!

Матвей (про себя): Вот так. И эта туда же. Так не доставайся ж ты никому? И чему, спрашивается, я ей дохлым? На удобрения? Такой вот… дружочек, ха. А ведь ближе и дороже никого у меня нет и не было. (Смотрит вверх). Не, правду мужики говорили: забыли про нас – и слава богу. Пора и честь знать. Как бы это поизящнее… обтяпать?
 
Шарит на шкафу, достает четвертый шприц, оставленный Третьей.

Блин, а если сразу не попадешь? Ведь вытащат, что ты… с того света достанут. Не, сам не справлюсь. (Ане, поглощенной спором): Анька, воткни-ка укол инвалиду.

Аня (не глядя, берет за руку, нащупывает вену, Стасе): Так тебе и надо, неумной! Так и надо, вороне! Один он такой на всем белом свете! Видеть надо человека в муже! Уважать! В душу пытаться заглянуть, а не в штаны! Заботиться, наконец! Он, может быть, осчастливил, тебя, а ты: актик нарисуй, на списание!

Матвей: Да-а-а-а, так это Стаськина идея была. И это она после того, что в кроватке пела. Пока я слюни пускал по подушке… ох и лютый вы народ.   

Аня (продолжая щупать):  Когда же, когда научимся наконец слушать друг друга! Слушать, слушать и понимать! Мы разучились смотреть друг на друга, смотреть и видеть! Ледяная пустыня не вокруг нас, она внутри нас. И, если мы не научимся беречь друг друга, мы обречены, совсем обречены!

Затихает, всхлипывая.

Матвей: Звездит как дышит. Да коли ж ты, гангрена, не мацай!

Аня, шмыгая носом, так же, не глядя, втыкает в него укол.

Матвей: Устал. Спать хочу.

Укладывается на кровать.
Женщины продолжают переругиваться шепотом.
Темнеет, потом светлеет. Потом снова темнеет, снова рассвет.

Аня (осипнув): Баста! Пусть сам и выберет. (Трясет Матвея за плечо): Матвей, слышишь? Скажи ей!

Внезапно замолкает, всматриваясь в лежащего, в пустой шприц,
которые все еще держит в руке.

Стася (так же): У жены мужа отбирать! Чтоб ты сдохла, стерва, разлучница!

Пауза.
Что?

Аня: Ничего. Не жена ты ему. Это по-другому как-то называлось. Я не помню, как… все, все забыла.

Картина последняя
Робкая, только зарождающаяся весна, проталины в снегу, ручьи журчат. Близнецы у них деловито пускают кораблики. Холмик, пригретый солнцем. Заметно пополневшая Аня достает рисунок из «Анатомии», надевает его на палку, втыкает в холм.


Стася: Нескладно как-то получилось.

Аня плачет.

Ну, что заливаешься? Не плакай, не плакай, нельзя. Теперь тебе вообще ничего нельзя. Ни поплакать, ни подохнуть.

Аня: Пусть бы твой был. Пусть на час, на два. Только бы был! Жить без него не могу.

Стася: Можешь, можешь, еще как можешь. Да и не спрашивает тебя никто, что ты хочешь. Знай себе таскай. А я себе вот что смекаю. Ежели мне билетик выпадет, ты тоже сможешь такого надумать-то, а?

Аня: Никогда. Такого уже никогда не будет.

Стася: А ты постарайся. Всеми кишками, всем нутром. Скрипи изо всех сил, чтобы получился. От тебя теперь все зависит.

После паузы.

Я тебе еще штаны с поддержкой живота дам, и пояс на спину, из Матвеевой шерсти. Ох, и  теплый!   

Поднимается, уходит потихоньку. Близнецы увязываются за ней.
Аня какое-то время остается, глядя на могилу.

Аня: Занятная получится книжка.

КОНЕЦ