Улица Высоковольтная

– Сдалась тебе эта Высоковольтная, бабуля, –  ворчал Сергей, роясь в Интернете, словно в своей тумбочке с хаотично перемешанными радиодеталями, небольшими  велосипедными запчастями и школьными принадлежностями. Вот уже полчаса, вместо того чтобы, наконец-то, сделав уроки, поиграть в только что приобретенную компьютерную «стрелялку», он тратит свое драгоценное время на бабушкину причуду.
Странная она сегодня, бабушка Шура: никогда раньше не интересовалась Интернетом, разве что иногда напишет письмо сыну, Сережиному дяде, в дальнее зарубежье или попросит внука посмотреть, нет ли ответа на ее письмо. И вдруг такая просьба: «А не мог бы ты найти город в СНГ, в котором есть улица Высоковольтная»? Справиться с этой задачей – плевое дело для подрастающего программиста.
– Казань, Нижний Новгород, Электросталь… – по очереди называл Сергей города бабушке, извлекая их из дебрей Глобальной сети, словно из волшебной шкатулки Игоря Кио.
– Не то, не то, нет, тоже не он, – задумчиво шептала бабушка, словно прислушиваясь к своему внутреннему голосу.
– Да, видно, точно уже не вспомню, надо было раньше думать. А теперь поздно. Да и вряд ли он дожил бы до этого дня, – с сожалением подвела она черту своим размышлениям и, как бы окончательно убедившись в тщетности поисков, резко махнула рукой сверху вниз. На глазах бабушки Шуры блеснули слезы, которые она украдкой вытерла рукавом халата, испытывая неловкость перед внуком за свою неожиданную и странную сентиментальность.
– Да в чем же дело? Что случилось, бабуль? – всерьез заинтересовался подросток, на время даже забыв о дожидающемся его диске с игрой.
– Случилось это давно, Сереженька, шестьдесят четыре года тому назад, в тысяча девятьсот сорок первом году, – медленно начала свой рассказ бабушка.
– Так это же год твоего рождения, – недоумевающе проговорил Сергей, ожидая продолжения повествования, уже заинтриговавшего его.
– Да, я родилась в феврале, – задумчиво проговорила бабушка, словно еще сомневаясь в уместности своего рассказа. – А в июне началась война…    
« Да кто же этого не знает», –  подумал Сергей, но перебивать не стал.
– …война, которая отобрала у меня отца, а у моей двадцатилетней мамы мужа.

Отца своего бабушка Шура не помнила. Вернее, ей казалось, что она помнила, но то, что она называла воспоминаниями, на самом деле было лишь результатом многочисленных рассказов ее матери Агафьи Степановны, разукрашенных воображением и фантазией ребенка. Но, так или иначе, одна картинка крепко засела в мозгу и сохранилась до зрелого возраста.
Теплый июльский день. Агафья держит на руках пятимесячную Шурочку, которая радостно гудит, видя лица самых родных ей людей. Но малышка не понимает, почему папа такой серьезный, а мама плачет и, вглядываясь в папино лицо, шепчет молитву. Отец торопливо прощается со своими любимыми девочками, бережно целует их по очереди и, не зная, что подарить на прощанье ребенку, достает из кармана и протягивает Шурочке красную тридцатку, которую та, немного поиграв, с удовольствием разрывает надвое.
Долго хранила потом Агафья Степановна обрывки этой купюры да единственную  фотографию Ивана Максимовича, Шуриного отца, как память о пропавшем без вести в первые дни войны муже, оплакивая свою  разорванную, подобно этой тридцатке, жизнь.
Дошли до нее слухи, что забрали ее дорогого Ивана в Морфлот, в Севастополь. А что случилось с ним дальше, где настигла его смерть, в какой земле или в каких водах нашел он свое последнее пристанище, никто сказать Агафье не мог.
В дни оккупации Агафья со свекровью и маленькой дочерью вынуждены были ютиться в комнатушке за занавеской на дверном проеме в собственном доме, где стали хозяйничать пришлые солдаты с наглыми лицами и каркающей, гогочущей речью.
Маленькая любопытная Шурочка уже начала ползать. Но комнатка была маленькая, и девочка иногда залезала под занавеску, разделяющую их с этими страшными людьми.  И за это однажды чуть не поплатилась жизнью. Еле успела подхватить несмышленую дочурку перепуганная до смерти мать, когда разозлившийся фашист  уже готов был подфутболить ребенка кованым сапогом…
Уже после освобождения Донбасса Агафья Степановна, и без того слабая и болезненная, окончательно потерявшая силы на почти круглосуточной изнуряющей работе (после смены погрузки угля на шахте она отправлялась в колхоз пропалывать закрепленный за ней надел сахарной свеклы), слегла с тифом. Продовольственных карточек, положенных на их небольшую семью, едва хватало, чтобы не умереть больной. А чтобы выжила Шурочка, свой кусочек серого клейкого хлеба отдавала внучке бабушка Агриппина, мать ее отца. Добрая, милая толстушка умерла вскоре после выздоровления ее невестки. «Опухла с голоду», – слышала Шура в детстве непонятные слова… На Украине, слывшей главной житницей страны.
Сколько помнила Александра, не хотела и не смела ее мать называть себя вдовой: похоронка ведь так и не пришла. Гордо и мужественно звалась солдаткой, в полной мере зачерпнув горя и испытаний, выпавших на ее долю.
Разухабистая пышногрудая соседка Верка, оказавшаяся в такой же ситуации, как и Агафья (редкий мужик вернулся в поселок с войны), не растерялась и приняла в дом неказистого, но работящего Петра, неизвестно, какими судьбами забредшего в их поселок. А когда спустя пять лет возвратился домой ее законный муж и отец ее детей, отсидевший в лагерях за то, что не погиб в мясорубке войны, а попав в плен, сумел оттуда сбежать, Вера не стала возвращаться к прошлому. Благо, за это время успела родить еще двух дочерей.
«Ах, если бы мой Иван  вернулся с войны! » – думала Агафья бессонными ночами, – «Пусть бы раненный, искалеченный, лишь бы живой. Хоть бы одним глазком взглянуть на него»…
«Папочка, приезжай ко мне», – шептала позеленевшими от лебеды, калачиков и цветов акации губами десятилетняя Шура, стоя перед портретом отца, увеличенным со старой фотографии и вставленным в деревянную рамку.
Как тяжело быть безотцовщиной!
Как завидовала она тем редким счастливчикам в классе, у кого были отцы. И не только потому, что в школу они ходили не в мамкиных галошах на каблучке, привязанных бечевкой к потрепанным буркам, а на переменках ели вместо картофельных лепешек чудесные ароматнейшие котлеты, которые во вдовьих семьях готовились лишь по праздникам. Но и потому, что Шура мечтала об отце-защитнике от обидчиков, отце-помощнике для ее мамы, отце-друге, отце-рассказчике. Она мечтала о своем дорогом папочке, удивительный образ которого сформировался у нее по словам матери и прочитанным книгам о героях. Как ей его не хватало!..

Давно закончился любимый бабушкин сериал. Сережка напрочь забыл о своем компьютере. А разговор все продолжался. Точнее, это был монолог бабушки Шуры, изредка прерываемый вопросами или сочувственными репликами внука. Голос рассказчицы то затихал, то становился резким и гневным, то в словах ее скользила едва уловимая самоирония, то взгляд ее туманился набегающими слезами. 
Подросток, мнящий себя таким взрослым, всезнающим и многоопытным, стал грустными и задумчивыми. Он слушал бабушкин рассказ, и череда мыслей сменялась в его мозгу: от «Неужели это все правда?» до «Надо бы почитать что-нибудь о войне». И еще: «А ведь если бы не война, даже я мог бы увидеть моего прадеда живым»…
– Бабушка, а причем здесь улица Высоковольтная? – спохватился Сергей.
– Однажды в детстве мне приснился сон, – снова заговорила женщина. – Я иду по узенькому мостику через речку Крынку за нашим поселком, а навстречу мне – маленькая, худенькая бабулька. Мостик шатается, дрожит под ногами. Вот бабушка и просит меня: «Переведи, меня, внученька, через реку, а я тебе скажу, где твой отец. Обрадовалась я, сердце мое забилось сильно-сильно, чуть из-под платьишка в речку не выпрыгнет. Взяла я старушку за руку, помогла ей дойти на другой берег и жду. А она и говорит: «Жив твой отец». И адрес назвала: область, район, город и улица Высоковольтная. Затрепетала я и проснулась. Аж вспотела от волнения.
– Долго помнила я тот адрес. Названия какие-то чудные были: ни на карте я их никогда не встречала, ни на уроках географии не слышала. Никому об этом не говорила. Делиться с подружками не хотела, боялась, что смеяться будут. Матери не до того было, чтобы глупости всякие выслушивать. Словом, была это только моя тайна. Мечтала: вот вырасту, поеду в этот город, разыщу отца. Вот и выросла, замуж вышла, детей родила, вас, внуков, дождалась. А это место так и не разыскала. Да и есть ли оно на белом свете?
Несколько раз уже твои родители подавали документы на розыск твоего прадедушки. Ответ один: Булгаков Иван Максимович 1908-го года рождения, уроженец Курской области, проживавший на Донбассе, там-то и там-то, ни в списках живых, ни в мертвых не числится. Сгинул без вести. Мне бы записать тогда, раньше, этот адрес для надежности. Да понадеялась на память. А вот теперь голова как решето дырявое. Только и помнится, что улица Высоковольтная…
– Бабушка Шура снова задумалась, взгляд ее устремился куда-то далеко, в неведомый ей странный город с забытым названием, словно она пыталась прочесть на пожелтевших страницах книги своей памяти неразборчивое слово. На губах застыла виноватая улыбка, по щеке скатилась слеза. Сережка обнял ее за плечи, робко поцеловал в щеку.
– Бабуль, нам сочинение задали на тему «Великая Отечественная война в нашей семье». Можно, я напишу о прадедушке?
– Напиши, золотко, – ответила бабушка.
За окном в шестидесятый раз после войны цвела черемуха.