Как ломали дома
Самая младшая сестра моей мамы со своими подружками-школьницами, дворник дядя Фарук, тетя Римма Ручеек из четвертой квартиры – вот были наши воспитатели. И никто не жаловался, все жили и занимались своими делами: взрослые работали, дети росли.
По выходным приходил точильщик с таким аппаратом, где ногой жмешь на педаль и точильный камень крутится. Бабушка выносила ему ножи и ножницы. Еще приходил стекольщик, лудильщик и скупщик всякой рухляди. Все они орали под окнами во дворе. Примерно, такое: «Точу, лужу, паяю, починаю кастрюли, сковородки, самовары и вентиляторы». Или: «Покупаю старые вещи: одежду, посуду, прочую хлабидень и мертвые души». На самом деле, я плохо помню и сейчас, скорее, сочиняю, чем воспроизвожу дословно. А с другой стороны дома, на асфальтированной дороге, ближе к обочине, во второй половине дня можно было подобрать конские каштаны и слепить мячик. Играть им в футбол, кидаться.
Я еще застал гужевой транспорт, катание яиц в песочнице на Пасху, демонстрацию на Первомай, милиционера-регулировщика в белых крагах с жезлом и милиционера на вышке (или это один и тот же?) на перекрестке. Честное слово.
А потом дома начали ломать и всех кто в них жил расселять. То есть сначала стали строить вокруг новые. Между старыми и близко друг к другу. Из окон соседних домов можно переплевываться. А потом расселять и ломать. Тетушке моей предложили на выбор три квартиры, она остановилась на трехкомнатной в кирпичном доме на соседней улице. Привыкла к району. Хорошая квартира, спасибо старому дому. Две комнаты, за счет печей, коридора и пары чуланов превратились в три. С балконом и лоджией. Метр в метр, как обещали. Я пришел, посмотрел – класс. Потом сходил, несколько раз сфотографировал старый дом. Потом его сломали, буквально через день. Снесли сараи, забор, в котором у меня голова застревала и гараж дяди Вани Никифорова. Все заасфальтировали. Я напечатал фотографии и внимательно их разглядел.
Мне много раз рассказывали, как, охраняемые автоматчиками, пленные немецкие солдаты строили подобные дома в нашем тыловом городе, в новых окраинных районах. Двухэтажные, как я уже говорил, с засыпными стенами, без ванн, с печным отоплением, странного желтого цвета, с крошечными комнатками, чуланчиками и подполом на первом этаже. Как они радовали людей после войны. Когда люди переезжали в них из землянок. Многие мои товарищи выросли там. Я и сам провел почти все детство в таком доме, в том, который построили пленные фрицы.
-- Мы им хлеб кидали – рассказывала моя бабушка Груня, жившая после войны по соседству.
-- Зачем? – спрашивал я, по молодости лет не понимая.
-- Жалко было. Их солдатики наши с автоматами охраняли, а мы все равно кидали… Жалко…
Свидетельство о публикации №212062800440
Владимир Афанасьев 2 30.07.2014 17:13 Заявить о нарушении
Неужели меня не придут провожать
В путь последний мои командиры?
Я у Троицкой стенки эсминцами сжат
В ожиданьи хорона - буксира.
Я ослеп и оглох, кнехты душит швартов,
И на гроте не мечется вымпел -
А в обшивку мою столько било штормов,
Столько волн я шпигатами выпил...
Я был молод и крут. Бридель клюзом рвану!
Командир, не забыл ты мой норов?
Нордом двинет в скулу, развернет на волу,
Так качну! Что по палубам - шорох.
А когда в океан выводил ты меня,
Был на курсе я тверд и послушен.
Восемь месяцев вместе качала волна,
Восемь месяцев вместе, без суши.
Каждый поручень мой помнит рук теплоту,
Каждый шаг твой - по струнам у трапов.
И увидя тебя, вспыхнет медь и латунь,
Спрятав в патину боль и утраты.
И кода за буксиром - в немой гаризонт,
Растворяясь, пусть даже под Качей
Появись!
Я услышу твой сдавленный стон
И качну на прощанье фок-мачтой.
Неужели меня не придут провожать
В путь последний мои командиры...
Владимир Афанасьев 2 30.07.2014 17:52 Заявить о нарушении