жизнь и смерть на тундровых просторах

В конце прошлого лета в одном из сел округа произошло событие, которое в наше глухое к ценности человеческой жизни время стало заурядным, а в криминальных сводках озвучено примерно как «пьяная драка с летальным исходом». Таких драк в последние годы происходит столько, что их стали считать не просто чем-то само собой разумеющимся, а едва ли не образом жизни коренного народа.
Многие, узнав о случившемся, подумали: туда и дорога, что взять с оленевода!  Возник безобразный стереотип: ненец, да еще и сельский или тундровый – значит, пьет, малообразован, ни к чему не стремится и от жизни ничего не хочет. Почему так-то? До каких пор мы будем грести всех под одну гребенку, и присваивать порокам национальность? Что это за право судить, основанное на разрезе глаз и месте регистрации?
Григорию Бармичу, который умер в реанимации окружной больницы  после побоища, не было еще и тридцати лет. После окончания школы-интерната он работал в тундре оленеводом. Пригнав своих олешков к месту выпаса, он доставал ручку и тетрадь и доверял бумаге свои мечты, стремления и мысли обо всем, что его окружает:
«Фундаментальная основа и смысл жизни  - олени. Что мы без них? Олени дают нам смысл жизни, радость. Хорошо, что я родился в тундре, веду кочевой образ жизни. Но необходимость учиться, правда, не знаю пока, на кого, отдалит от своей земли. Одиночество и тоска среди города…
Когда смотрю на маму, папу, Василия, Ольгу, Елисея, появляется  жалость. В своих мыслях говорю так: «Как хочется  вам всем помочь, отдал бы все на свете, чтобы вы были счастливы и, как всегда, рады за меня, что есть я. А мне ничего не нужно, а лишь одно, самое драгоценное, дорогостоящее, на это ничего не променять – это моя драгоценная семья…»
Не по себе становится, когда читаешь эти строки, написанные рукой человека, которого сегодня нет, и чья жизнь оборвалась так рано и глупо. Еще страшнее представить, сколько таких ребят и девушек – незаурядных, талантливых, просто пропадает в заполярных северных селах, не имея возможности воплотить в жизнь свои мечты и надежды.
Прежние времена принято ругать, а ведь всего пару-тройку десятков лет назад такого, как Гриша наверняка бы заметили, выделили, дали дорогу в жизнь. Было такое понятие «национальный кадр», о самородках из глубинки заботились. Многие из сегодняшних ненецких общественных деятелей, что называется, «в годах», получили в свое образование именно благодаря национальности. В их силах сделать что-то для того, чтобы сегодня ненцам была возвращена хотя бы часть тех благ, что они когда-то получали на своей земле, но, видимо, нет особенного желания. Ассоциация, существующая для того, чтобы защищать права своего народа, давно уже занята чем-то другим, и до «простых смертных» ее членам дела нет. Это в Арабских эмиратах абориген – хозяин своей земли, а на уровне нашего государства национальный вопрос стал уже чем-то необсуждаемым, стерли соответствующую графу в новых паспортах, и все разговоры о национальном самосознании сводятся к экстремизму, который надо жечь каленым железом. И в то же время продолжаем нелогично «булькать» себе под нос о какой-то самобытности, о сохранении традиций. Да кто их будет сохранять?! Уж не те ли псевдо ненцы, которые за тридцать нефтяных серебренников и капельку власти согласны на полное разграбление своего края пришлыми людьми? Ничья судьба, кроме своей собственной их не волнует, а вряд ли когда в их некогда ученые головы придут мысли, которыми Григорий делился с северным ветром, тревожась о судьбе родных просторов:
   
«Обычно в середине осени проводят военные учения. И от реки Губистой до Голубницы можно найти осколки от ракет, а также ступени. Ямдая в осеннюю пору по замерзшим озерам и ереям, я услышал странный приглушенный звук. Поначалу подумал, что это полозья от саней трутся об лед. Но звук становился все громче. Я повернул голову и увидел большую баллистическую ракету. Потом оказалось, ее видели оленеводы двух бригад.
Я уж подумал, что началась третья мировая война и выпустили ядерную бомбу. Ямдавшие впереди видели, как она приняла вертикальное положение и взмыла в небо. А куда упала?! Мы, было подумали, главное, что она нас не задела, но худшее было впереди. Когда я узнал характеристику ракеты, был весьма шокирован, на каком топливе она работает. К упавшей ракете вовсе нелья подходить, так она радиоактивна! Конечно, я не слышал случаев, чтобы оленевод подходил к только что упавшей ракете. Да и раньше нас всегда эвакуировали из зоны падения ракеты на время учений.
В жизни можно ко всему привыкнуть, и возможно, кто-нибудь волнуется и переживает, а кому-то все равно, что происходит. Совершенное действие никак нельзя изменить и нельзя вернуть  время, которое прошло. Но надо думать о будущем...»

Слово «будущее» молодой парень здесь употребляет в широком смысле слова, но и своей собственной судьбе он задумывался не в пример серьезней своих сверстников, рожденных, в отличие от него на «большой» земле. В его бесхитростной душе постоянно шла борьба между любовью к родной земле, своей семье и необходимостью оторваться от них, чтобы получить образование, пристроиться в жизни. Разве мог он знать, каким коротким и страшным будет его будущее?..

«Отучился лишь 11 классов. Продолжить учебу не получилось из-за социальных проблем. Семья наша не очень богато живет. Деньги почти все уходят на еду, редко покупаем вещи, денег не хватает.
Какой я? Склонен почти к меланхолии. Пожалуй, странный, и даже загадочный. И нрав разный бывает, как у хамелеона. Себя трудно описать, какой я на самом деле. Люблю много читать. В жизни много чего повидал интересного. В семье отличаюсь от всех.
Рад, что живу в тундре. В глубине души чувствую полную свободу. Тундра и просторы – это все свобода и свобода. И еще раз свобода. Тяжко одному было в городе. Ночами думал лишь только о доме и о семье, спрашивая себя: как там они живут?»

Все его простые строки дышали любовью к своей земле, семье и к землякам. Способность легко прощать друг друга, дружелюбие – эти качества всегда ставились на первое место в непростой тундровой жизни, так было испокон веков. Пока не пришли люди, решившие разрушить вековые уставы и навязать свой, «культурный» образ жизни. В результате люди и по новому жить толком не научились, и по старому кочевать по родным землям, выращивая тысячные поголовья оленей теперь не умеют. У народа отняли его исконную самобытность, которую теперь пытаются вернуть, на каком-то «сувенирно-туристском» уровне. Как будто задача целого народа заключалась в том, чтобы подороже «загнать» пимы да бубен да обслужить-развлечь пузанов с кошельками, показывая «настоящие» условия кочевой жизни. Совсем о другой тундре рассказывал Григорий в своих пропахших дымом тундровой «буржуйки» дневниках, да вот только их теперь прочтет?

«Для оленевода сложные условия жизни - это обычный быт, который вошел в привычку с далеких времен. Можно сказать, навыки самовыживания заложены в крови и передаются современным жителям тундры от далеких предков.
Некоторые думают, что мы испытываем дискомфорт в общении, живя небольшим составом. Бывает и так, но это можно сравнить с отношениями в семье. За прожитое в тундре время узнаешь, у кого какие привычки и характер. Наверное, мы ничем от других не отличаемся, только простотой и скрытой странностью для горожан.
Вся наша жизнь и работа протекает под открытым небом. Бывает, олени могут довести дежурного пастуха до нервного срыва своим нравом. После  у вахтенного из уст вылетает много "волшебных" слов. А кто их слышит среди безмолвной тундры? Только олени внимательно слушают пастуха, который ругается на них. Забавно!
В каждой оленеводческой бригаде отношения друг к другу разное, но объединяет нас одно: кочевой образ  жизни и олени, без которых мы - никуда! Если их у нас отнять, то весь наш обычный уклад жизни теряет всякий смысл.
А еще нас всех объединяет наша главная черта - дружелюбие, и, конечно, простота. Мимо своих мы на оленьей упряжке не проезжаем, обязательно остановимся, поговорим между собой, делясь впечатлениями о погоде и многом другом. И в помощи друг другу никогда не отказываем!»