Часть 6

6
  Утром настроение снова испортилось, но я ожидал чего-то подобного и сильно уж не расстроился. Наоборот, попытался сесть на кровати, и это мне удалось! Мне еще повезло, что койка моя стояла возле стены, поэтому для спины имелась прочная опора. В таком положении я и занялся раненой рукой. То жестко массировал, то нежно поглаживал, сгибал в локте и мял пальцы. Поначалу мне не хотелось этого делать, но потом даже понравилось, и я занялся этим делом с большим удовольствием.
  Часа через два после завтрака пришел Михайло Ломоносов. На этот раз исповедоваться пришлось Дремову. Это не заняло много времени, поскольку он находился за линией фронта не очень долго. К тому же, за время разговора, Дремову тоже удалось принять сидячее положение. Ему  было трудно это сделать, стены у него за спиной не было. Но даже от этого у него радости были полные штаны. Да и Ломоносов вел себя нормально, не цеплялся по пустякам и не ерничал без повода. Потом особист обратился ко мне и притянул стопку бумаг:
- Здесь ваши показания, лейтенант. Сейчас вы с ними познакомитесь и подпишете. Не удивляйтесь, я немного упростил текст.
  Это меня заинтересовало:
- В каком смысле?
  Ломоносов спокойно ответил:
- В том смысле, что записал все сухим канцелярским языком, без всяких эмоций.
  Я понимающе кивнул и начал читать. Особист, тем временем, прошелся по палате, потом приоткрыл дверь и громко произнес:
- Можете заходить, товарищи!
  Затем вернулся к нам и сел на табуретку, нетерпеливо поглядывая на часы. Ясно, что он куда-то торопится, но для меня это не имело никакого значения. Мне важно, чтобы все было записано правильно, от этого зависела моя дальнейшая жизнь. В конце концов, все оказалось верно, и я расписался на каждом листе. Особист уже хотел уходить, но Дремов остановил его своим вопросом:
- У меня к вам большая просьба, товарищ лейтенант.
- Я слушаю. Если это будет в моих силах, то постараюсь помочь.
- Вы не могли бы узнать место дислокации моей части, вернее армии. После выписки мне нужно туда вернуться обязательно.
- Хорошо, я сделаю сегодня же. Во всяком случае, попробую.
  Он записал дремовские данные:
- Завтра приду еще раз. Наверное, последний. Вы, Дремов, подпишете свои показания, и мы расстанемся.
  Ломоносов увидел наши улыбки до ушей и тоже не сдержался и улыбнулся, но только одними глазами. Потом пошел к выходу, но остановился:
- Чуть не забыл, лейтенант Герасимов! Я разговаривал с доктором и в курсе насчет вашей руки.
  Потом подошел ко мне и тихо проговорил:
- Есть у меня тут бабка одна знакомая, обратись к ней, должна помочь. Улица Стрелецкая, дом двадцать четыре. Не забудь.
- Спасибо, товарищ лейтенант!
- Да не за что, пустяки.
  Особист развернулся и ушел. А Дремов повернулся ко мне с сияющим лицом:
- Вот это да, Витек! Даже Комиссариат самых внутренних дел решил помочь тебе. Потом наклонился ко мне и прошептал прямо в ухо:
- Вот дает Ломоносов. Чекист, а знахаркам разным верит.
- Ну и что? Лишь бы помогло, неважно, как это сделано.
- А ты верь, Витек. Нужно обязательно верить, и тогда все получится. Ты выздоровеешь. Дай-ка руку сюда!
  Он дотянулся до моей искалеченной руки и стал яростно тереть ее, как мочалкой в бане. При этом что-то шептал себе под нос. Мне стало интересно:
- Ты чего там бормочешь, Вовик?
  Он молчал некоторое время, потом поднял на меня глаза:
- Ты что-то спросил? Повтори, а то я сейчас в трансе. Ничего не понимаю.
- В чем ты?
- Да колдун я, что тут непонятного? А может, я шаман какой-нибудь? К тому же твой друг.
 Я с усмешкой освободил свою руку из его колдовских объятий:
- Да таких друзей за хобот, и в музей.
  Дремов, как-то картинно, расстроился:
- Ну вот! Никакое доброе дело не должно остаться безнаказанным! Я правильно говорю, Витенька?
- Да пошел ты! Как хочешь, а я буду отдыхать. Намаялся я с тобой, сил никаких не осталось. Все – отбой вооруженным силам!
  Я откинулся на подушку, громко захрапел и через полуприкрытые веки стал наблюдать за Дремовым. Тот покрутил пальцем у виска и тоже улегся, но через некоторое время уселся на кровати и попытался встать на ноги. У него ничего не получилось, но я мысленно зааплодировал – упертый! Дремов пробовал еще несколько раз, однако, у него так ничего и не вышло, и он окончательно успокоился.
  Прошел обед, потом тихий час, но Дремов продолжал дуться на меня и разговаривать не желал. Я подозвал лейтенанта Петрова:
- Вась, будь батькой родным! Сходи, узнай, как там наш капитан.
- Ладно, Вить, мне не трудно. Сейчас смотаюсь.
  Он вернулся через минуту и разочарованно развел руками:
- Со вчерашнего утра он так в сознание и не приходил.
- Ну ладно, спасибо тебе, Василий. Будем дальше надеяться. Послушай, расскажи, что там было с поездом после бомбежки, а?
  Лейтенант уселся на мою койку:
- Мне быстро удалось выскочить из горящего вагона. Ноги-то ходят, у меня только ключица перебита. Так вот, отбежал я подальше в лес и там залег. Помощник-то из меня никакой! А люди суетились возле вагонов, ведь не все же они горели. Вот и пытались вытащить, кого можно.
- Это мы тоже видели. Правда, Дремов?
  Но тот в ответ только кашлянул. Вот настырный какой, ну и черт с тобой!
  А лейтенант, тем временем продолжал:
- Потом парашютисты с неба посыпались. И стали к нашему поезду прорываться. У некоторых наших было оружие, вот они и отбивались. Молодцы, не подпустили немцев. А потом бронепоезд наш подошел и разогнал всю эту шушеру. Нас загрузили на зенитные площадки и увезли. Только очень мало народу в живых осталось. Вот, гады! Потом сюда привезли. Здесь и узнал про вашего капитана.
  А я все же решил расшевелить Володьку:
- Видал, Дремов? Если бы не ушли от поезда, то ты бы уже здоровый был. И лупил немцев и в хвост, и в гриву.
  Вот здесь-то он уже не стерпел:
- Да что говоришь такое, Витя! Мы же не дали им мост взорвать. Да и парашютистов стало на пять рыл меньше.
  Потом внимательно присмотрелся ко мне:
- Ты шутишь, что ли, Витек?
- Конечно, надо же тебя растараканить! А то дуешься, как барышня на сносях, важный такой.
  В общем, помирились мы, и Дремов обратился к Давыдову:
- Илья Ильич, разрешите?
- Володя! Мы же договаривались – не в строю находимся, спрашивай!
- Ну, и как там жизнь за границей, в Румынии этой?
- Да я же там не был. Я находился на своем берегу. Но жизнь там, похоже, совсем никудышная для их народа.
  Подумал немного, а потом продолжил:
- Деревенька там была недалеко, так там домишки – одно название. Плюнь, развалятся!
  Дремов, смотря в потолок, протянул:
- Да-а! Значит, жизнь при Советской власти все-таки лучше.
  Но никто не ответил, и ему оставалось только замолчать.
  В палате каждый занимался своим делом – кто лежал на койке, кто прохаживался, в одном углу велся тихий разговор. В общем, обычная госпитальная жизнь. Я занялся с рукой, Дремов делал безуспешные попытки подняться на ноги и тихонько матерился после каждой неудачи. Временами мы перекидывались ничего не значащими фразами.
  Лейтенант Петров притащил откуда-то целую кипу газет. Я, конечно, обрадовался, но зря. Читать было совершенно невозможно, строчки сливались друг с другом. И еще сильнее начинала болеть голова. Вот так день и прошел.
  Утром, проснувшись, я остолбенел от неожиданности. Предо мной, держась за спинку кровати обеими руками, стоял Дремов и улыбался во всю ширь. Заметив, что я проснулся, он довольно произнес:
- Видал, Витек? Терпение и труд все перетрут. Не врет народная поговорка.
  Я тоже порадовался за него, хотя немного и позавидовал:
- Молодец, Вовка! Еще пару дней и сможешь вприсядку плясать.
  А он радовался, как ребенок:
- Конечно, да мы еще вместе спляшем, Витек! Какие наши годы! А плясать мы будем на могиле Гитлера, в центре Берлина. Чтобы этот упырь навсегда остался в сырой земле.
 Я невольно поддался его настроению:
- Точно! А потом хряпнем по стакану за Победу, и по домам!
  Дремов внезапно помрачнел:
- Только не скоро это будет, лейтенант. Ох, как не скоро.
  Потом скрипнул зубами и неожиданно зло добавил:
- Но это будет, обязательно будет!
  И улегся, обхватив руками голову. Я решил подбодрить его:
- Володь, ты успокойся. Конечно же, мы победим. А иначе зачем мы живем на этом свете?
  В это время отворилась дверь, и зашел Ломоносов. Раненые, по привычке, хотели было покинуть палату, но особист жестом остановил их:
- Товарищи, если кто желает, то может остаться. Проверка закончена.
  Он присел на табуретку между нашими койками и протянул Дремову бумаги:
- Прочитайте, старший лейтенант. И если все правильно, то подпишите.
  Дремов взялся читать, а я обратился к особисту:
- Товарищ лейтенант, а что там за бабка такая? Колдунья, что ли?
- Да, вроде того. Травами лечит, да заговорами всякими. Начнешь ходить, найди ее. Должна она тебе помочь. Она даже обезноженных поднимала. А врачи-то что говорят?
- Они и сами не в курсе.
- Ладно, не горюй! Все обойдется!
  За это время Дремов причитал бумаги, подписал и спросил у особиста:
- А что с моей просьбой, товарищ лейтенант? Прояснилось что-нибудь?
- Да сделал я запрос по своим каналам, сегодня обещали дать ответ.
- Спасибо большое!
- Не за что пока, когда будет результат, тогда и поблагодаришь.
  Но Дремов стоял на своем:
- Все равно, спасибо! Вы же свое время на меня тратите.
- Успокойся, старший лейтенант! Ладно, пошел я. До свидания! Если что-то станет известно, то сообщу. Выздоравливайте!
  Ломоносов ушел, а Дремов заинтересовался нашим с ним разговором:
- Про что вы там шептались?
- Да так. Как руку мою поправить. Когда начну ходить, отыщу эту бабку. Чем черт не шутит!
  Володька меня поддержал:
- Надо верить, Витек!
- Да-да, ты прав, Володь.
  Я пытался держаться уверенно. Но это мне плохо удавалось. Больше до конца дня ничего особенного не произошло, он так и закончился, тихо и мирно. Только вот Дремову удалось-таки сделать несколько шагов.
  А утро следующего дня началось неожиданно. Я проснулся довольно поздно, и то после того, как услышал рядом негромкий разговор Володьки и Васьки Петрова. Васька тихо говорил:-
- Ну вот, захожу я к ним в палату и вижу, что капитан ваш лежит с открытыми глазами.
- Давай дальше!
- Подошел я к нему, а он меня и спрашивает, тихо так: «Кто меня спрашивал, знаешь их?». Я, конечно же, сразу рассказал про вас, так у него глаза заблестели, как-будто отполировал их кто-нибудь. Причем, мгновенно.
  Дремов нетерпеливо спросил:
- А он что?
- Попросил придти, если кто сможет.
  В это время я открыл глава, Володька хотел мне все рассказать, но я сказал . что в курсе и спросил:
- Что делать будем, разведка?
- Надо идти к нему, хоть как-нибудь. А то опять на трое суток отключится. Дожидайся потом.
- А как пойдешь-то?
- Да вот Васька поможет, доковыляем. Ты как, Вась?
- Конечно помогу. Тут же дело такое! Доберемся, здесь рядом совсем.
- Ну, тогда пошли!
  Дремов поднялся на ноги уже совершенно уверенно, оперяя о Петрова, и они двинулись к Ваньке в палату, в гости. Когда они появились в его палате, Ванька через силу улыбнулся и довольно громко и отчетливо сказал:
- Здорово, Дремов. Заходи не бойся, выходи не плачь.
  Дремов подошел, прикоснулся к Ваньке щекой и ничего не сказал, только крепко пожал вялую руку капитана. Ванькины глаза, действительно, горели огнем:
- А что там Витька Герасимов? Как себя чувствует?
- Да нормально. Надеюсь, что через пару деньков увидитесь. А сейчас к твоим услугам только я, товарищ капитан!
  Ванька продолжал улыбаться, но было заметно, что делает он это, превозмогая дикую боль:
- Я слышал, что ты меня уже похоронил? Как это понимать, старший лейтенант?
- Да ты весь в дырках был, и не дышал уже, когда Витька тебя притащил.
- Вот видишь, все по другому оказалось. Живой я, врагам на горе.
- Молодец, Ванька, молодец! А я ведь тоже тогда мало что соображал, все, как в тумане было.
  Капитан мечтательно произнес:
- Витьку хочу увидеть. Ладно, давай дальше рассказывай, что с вами случилось?
  Но Дремову этот сделать не удалось, Ванькино лицо вдруг исказила гримаса боли, и он мгновенно потерял сознание. Дыхание его стало громким и участилось, а на лбу выступили крупные капли пота.
  Дремов с Васькой вернулись в нашу палату и все мне рассказали. Я тоже хотел увидеть Ваньку, но пока, видно, не судьба! Придется подождать до лучших времен. Сегодня у меня уже получилось немного почитать, время делало свое дело. Поначалу я обращал внимание только на сводки Совинформбюро, все хотелось понять, почему в первые месяцы войны мы терпим такие сокрушительные неудачи. Но за строчками сухих сообщений я так ничего и не понял. Но зато мне удалось встать на ноги. Так же, как и Дремов, я стоял, вцепившись дрожащей рукой в спинку кровати, и глупо улыбался. У Володьки же прогресс был более заметен, он уже бродил по палате, держась за койки, и подолгу простаивал у окна. Кстати, нам повезло с палатой, единственное окно, но большое, выходило на южную сторону. И, несмотря на осень, к нам иногда заглядывало ласковое солнышко. Когда Дремов в очередной раз стоял у окна, я спросил его:
- Там что, медом намазано, Володь? Тебе даже не оторваться.
- Да ничего особенного тут нет. Смотрю просто так, от скуки.
- Но, все-таки?
- Госпитальный двор, парк небольшой, скамейки.
  Он с завистью вздохнул:
- И еще выздоравливающие бродят. Чистый профилакторий какой-то.
  Потом усмехнулся:
- Скучно, даже немцев не видать. Кругом одни советские люди.
- Это отлично, Володь.
- А что тут хорошего, Витька. Даже на хрен некого послать!
- Ты, Дремов, подожди. Вспомнишь еще не раз это время.
  На что он быстро согласился:
- Да, особенно, когда буду валяться в грязи где-нибудь за линией фронта, охотясь за очередным «языком». Вот будет зашибись, а?
- Хочешь вернуться в разведку?
- А то! В атаку ходить не приучен, на танке тоже плоховато получается. Цепляюсь своей глупой башкой за каждую железяку.
- Зато всегда среди своих.
-- Ну-у, Витек! Это меня не сильно волнует. В тылу у неприятеля я тоже не особенно и теряюсь. Да ты же сам видел, чего я тебе тут толкую.
 Я решил ему подыграть:
- Конечно, ты же прирожденный разведчик! за линией фронта чувствуешь себя, как рыба в воде.
  Дремов подозрительно посмотрел на меня, словно опасаясь какого-то подвоха, но потом все же сказал:
- Разведчик и должен быть, как рыбина. Кровь у него должна быть холодной, иначе удачи не будет.
  А я добавил:
- И молчать он должен, как рыба об лед, правильно?
- Так точно, товарищ лейтенант! Как всегда, ты абсолютно прав.
- Рад стараться, вашбродь!
  Дремов засмеялся а потом сказал:
- Что-то «ученого» нашего не видать сегодня. Наверное, не срослось у него.
  Я удивился:
- Какого ученого?
- Ломоносова Михайлы Васильевича. Или не Васильевича? Ты случайно не знаешь, как у него отчество будет, Витек?
- Нет, ни к чему мне это. А тебе зачем?
- Просто так, от нечего делать. Кстати, Вить, у меня есть к тебе предложение одно.
  Дремов, вполне уверенно, подошел к своей койке и уселся, а я поторопил его:
- Давай сюда свое предложение, наливай! Вот только стаканов у нас нет, придется из горла.
  Он махнул рукой:
- Ты без шуток никак не можешь. А дело серьезное, можно сказать, государственной важности. Но, пока я еще лицо и неофициальное, отказываться ты не спеши. Подумай сперва головой, а не чем-нибудь другим.
- Значит, ходить все-таки на ногах, а не на руках, верно?
- Все правильно!
  Вот тут я, почему-то, начал злиться:
- Ты чего крутишь, чего ходишь вокруг да около? Чего задумал, лазутчик?
  А Володька, наоборот, улыбнулся:
- Вот, когда выздоровеешь, хочу тебя к себе позвать, вместе воевать будем. В армейской разведке.
  Я был, конечно, удивлен:
- Как ты себе это представляешь? Мне ведь еще поправиться нужно, а когда это произойдет – одному Богу известно.
  Но Дремов напористо продолжал:
- Ты давай, не увиливай от ответа. Что крутишься, как волчок Отвечай прямо, как комсомолец комсомольцу, согласен или нет?
- Да погоди ты, Вовка. Не спеши, а то успеешь. Кто же меня возьмет в разведку? На мне пятно – находился на оккупированной врагом территории. Это-то тебе понятно?
- За это можешь не беспокоиться. Если я попаду обратно в свою часть, то я найду к кому обратиться, замолвлю словечко.
  Тут он, почему-то, замолчал, а потом неуверенно сказал:
- Если будет, перед кем.
  Но внезапно он снова повеселел:
- Давай отвечай, трус несчастный. Если откажешься, то я за себя не ручаюсь, клянусь здоровьем Гитлера! Я переверну эту палату вверх дном!
  Я невольно улыбнулся:
- Ладно, уговорил. Но смотри, все это будет на твоей совести. И если этого не случиться, то я тебя выловлю, как крота. Из-под земли! Вот этими руками!
 Правда я показал ему пока только одну руку:
- Тебе понятно, провокатор?
  Дремов довольно усмехнулся:
- Куда уж понятней. Обрисовал ты все весьма популярно и доходчиво. Осталось только осуществить наш замысел на самом деле.
  Я его поддержал:
- Да, все это пока смутно и непонятно.
  А Дремов продолжал веселиться:
- Да будет так, сказал монтер и перерезал провода!
- Не так, а ток. В смысле – свет.
- Не суть важно. Важно другое – мы в это верим, так и будет.
  И мы крепко пожали друг другу руки. Потом Дремов улегся, взял газеты и принялся листать, не читая. Он, явно, об чем-то думал. Я пощелкал пальцами перед его лицом:
- Эй, алло, гараж! Ты где?
  Володька как-будто очнулся:
- Надо же, задумался. Наверное, и вправду что-то случилось у Ломоносова. Не дают ему ответа, может быть и не положено.
- А может, и за жабры взяли. Зачем тебе, да для чего?
- Сейчас война, все может произойти.
- Ага! Кругом враги, болтун находка для шпиона и прочая дребедень.
  Дремов даже зашипел на меня:
- Тише ты.
- Точно! И у стен есть уши.
- Смотри, Витек, доиграешься!
  И тут же дурашливо замахал на меня руками:
- Чур, чур! Не тронь меня, я хороший мальчик!
  Потом добавил, уже серьезно:
- Если завтра особист не придет, то обращусь к начальнику госпиталя. Может, он чего разузнает.
- Попробуй, авось и выгорит что. Лучше журавль в небе, чем дятел в ж…!
  Вот так о прошел еще один день в госпитале.


Рецензии