Часть 11

11
  Вот так и тянулись госпитальные дни, мрачные и тяжелые, похожие друг на друга, как близнецы. Но нет, скорее всего, как двойняшки, потому что некоторое различие между ними, все-таки, было. Погода тоже подкачала, стояли холод и слякоть. И на фронте ничего хорошего, немцы рвались к Москве. Их отделяло от нашей столицы всего несколько десятков километров.
  В нашей палате тоже происходили изменения. Люди менялись довольно часто, он и понятно, у нас лежали одни легкораненые. Выздоровели и отправились на фронт подполковник Давыдов и капитан Николаенко, другие раненные. Из старых знакомцев остались только летчик Чхеидзе и капитан Ермаков.
  Но не все было так уж и плохо. Даже среди этой серой будничности проблескивали лучики чего-то хорошего. Например, Ванька Борисенко с каждым днем все большее время оставался в сознании. Конечно, случаи беспамятства бывали, но уже не очень продолжительные. Даже внешний вид стал у него гораздо лучше. И взгляд осмысленный, не то, что раньше – пустые бездонные глаза, безразличные ко всему. Видимо, общение с братом, да и со мной, шло ему на пользу. Что ни говори, а когда близкие люди находятся рядом – это очень и очень хорошо.
  А вот я временами находился в удрученном состоянии, левая рука у меня по-прежнему бездействовала. Но, несмотря ни на что, я, все-таки, пытался вернуть ее к жизни. Это мало помогало, но я тешил себя надеждой, что скоро все изменится. Общее мое состояние было уже нормальным, и я, в ближайшее время, намеревался обратиться к начальнику госпиталя за увольнительной и разыскать знахарку. Но все пошло по другому сценарию.
  В один из дней я получил письмо от Володьки Дремова, он передал его с оказией. Младший лейтенант из их части находился по делам в нашем городке и согласился передать записку. Как я потом узнал из письма, сделал он это за банку тушенки. В общем, этому младшему лейтенанту некогда было ждать, пока я напишу ответ. Поэтому я попросил на словах передать, что все, мол, нормально – выздоравливаем потихоньку. С Ванькой, вроде бы, налаживается, да и я так себе. А еще я попросил передать привет полковнику Морозову, все-таки жила во мне надежда, что Сергей Иванович исполнит свое обещание. Хотя, скорее всего, сейчас ему не до меня, своих дел по горло. Немцы, несмотря на огромные потери, рвутся к Москве.
  В общем, посыльный торопливо попрощался и ушел, а я принялся за письмо. Володька сообщал, что при возвращении в часть он не встретил ни одного знакомого человека. Всех раскидала война, кто убит, кто пропал без вести, кто мается по госпиталям. Короче, стал он новичком в своей же родной части, но это обстоятельство его нисколько не смущало. И я ему верил, потому что привести Дремова в замешательство очень сложно, и удается не всякому. К тому же, там еще ходили легенды о его лихих походах во вражеский тыл. И особняком, конечно, стояла история о захваченном танке. Хотя многие относились к ней с недоверием. А вот в поиск сам Дремов еще не ходил, видать, бережет его полковник для чего-то более важного. К тому же, Сергей Иванович мне тоже передавал привет и просил сообщить, что предпринимает кое-какие действия по моему делу. А еще, чтобы я не падал духом, и так далее. Дремов попросил написать ответ поподробнее, но мне придется сделать это попозже, тем более, что теперь адресок у меня имеется.
  Не скрою, это письмо здорово подняло мне настроение. Значит, не забыли меня, и я еще кому-то нужен. А ведь это очень важно – знать, что тебя помнят!
  Я поспешил с этой радостной новостью к Ваньке. И хотя в это время он разговаривал со своим братом, капитаном Ермаковым, мне пришлось их прервать. Конечно, Ванька был несказанно рад дремовскому посланию:
- Витя, ты мне дай адресок-то Вовкин.
- Вань, да ты же писать еще не можешь.
  А потом я добавил, но уже с улыбкой:
- И я еще не уверен, умеешь ли ты писать вообще!
- Ладно тебе прикалываться, Вить. Как только еще немного оклемаюсь, так и напишу. Хоть пару строчек. Я думаю, что он обрадуется.
  А вот с этим я был полностью согласен:
- Это точно! Он плясать будет, Вань!
  И сегодня, впервые за много дней, выглянуло солнце. Уже в своей палате я подошел к окну и долго там стоял, глядя на улицу. Короче, денек сегодня удался, внес что-то новое в серые будни.
  А через несколько дней случилось еще одно радостное событие. Хотя по началу мне оно таким не показалось. Однажды утром в палату зашел… особист Ломоносов. У меня внутри сначала все похолодело, а потом загорелось огнем. Я подумал, что особист нашел себе новую жертву, но он направился прямиком в мою сторону. И вот тут я успокоился. Черт с тобой, делай, что хочешь, но я ни в чем не виноват. На том и стоять буду!
  Но в поведении Ломоносова было что-то необычное. Он приближался ко мне и улыбался. Неужели задумал какую-нибудь пакость? Но мысль эта сразу же ушла у меня из головы, не такой это человек. Это тебе не Дубонос недоделанный. Но, подспудно, я все же ожидал чего-то необычного. Так оно и случилось, Ломоносов подошел и первым протянул руку:
- Ну здорово, Витя!
  Я не поверил своим ушам, но на приветствие ответил:
- Здравия желаю, товарищ лейтенант!
  Надо пояснить, что в те годы звание лейтенанта госбезопасности было гораздо выше, чем звание лейтенанта армейского. Но, похоже, у Ломоносова было отличное настроение:
- Да ладно тебе, успокойся, Витя! Я же не к тебе. Тьфу ты, вернее, к тебе. По делу, тьфу ты, в конец запутался, по твоему делу!
  Я насторожился:
- Я что-то еще натворил, товарищ лейтенант?
  Ломоносов даже немного разозлился:
- Да брось ты уже! Называй меня Михаилом. И не напрягайся при слове – «дело». Шить я тебе ничего не буду. Я не портной, так что не надейся!
  Он улыбнулся:
- Слушай сюда и не перебивай старших! Со мной связался полковник Морозов Сергей Иванович, знаешь такого?
  Я кивнул:
- Знаю конечно.
- Так вот, сегодня мы едем в Москву, в центральный военный госпиталь. Там тобой позанимаются какие-то светила советской медицины.
  Я не нашелся ничего сказать, кроме как:
- Неужели это все Сергей Иванович организовал?
- Конечно, это его работа! Ты, наверное, ему очень нужен, а, лейтенант? Неужели он так просто тебе помогает?
- Не знаю я, просто человек он хороший…,
  Тут я запнулся, но потом, все же, сказал:
- Михаил.
  И вопросительно посмотрел на особиста, а тот одобрительно кивнул:
- Вот, теперь все в порядке. Слушай, Вить, а к знахарке не ходил еще?
- Да собирался на днях, а тут такие дела закрутились. Сначала Володька Дремов весточку прислал, а теперь вот… ты появился, и тоже с хорошей новостью. Похоже, что-то меняется в моей жизни. Да оно и хорошо, надоело тут ошиваться!
  Ломоносов перебил мой монолог:
- Ну, и как там Дремов? Воюет уже?
  Я немного приврал:
- Ага, все нормально у него.
- Ну что же, я рад! Ладно, заболтались мы с тобой, надо и дело делать. Хотя, я уже обо всем договорился, теперь тебе действовать. Иди к начальнику госпиталя, тебе отдадут документы и выдадут обмундирование. Потом двинем в Москву.
- Есть, товарищ лейтенант!
- Все, иди! У меня есть небольшой подарок для тебя, потом увидишь.
  Все приготовления продлились до обеда. Мне выдали новую форму, офицерскую, но без знаков различия. Сапоги я оставил свои, очень они мне нравились, хорошие были. А еще я очень дорожил ими, они привели меня к своим от самой границы. Но вот фуражка моя уже никуда не годилась! Вся мятая, грязная и рваная. А ломоносов приготовил мне неожиданный сюрприз. Пока я суетился в палате, он его и принес – новую зеленую фуражку и петлицы с двумя кубарями.
  У меня даже слов не оказалось, я просто пожал ему руку. Потом пришил петлицы на воротник и прицепил звездочку на фуражку. Володька Ермаков хотел мне помочь, у него все же две руки, но я отказался. Нужно все делать самому, хоть и одной рукой. Иначе можно дойти до того, что и штанишки поддернуть придется кого-нибудь просить. это уже ни в какие ворота не лезет.
  Пистолет тоже мне отдали, хоть и с неполной обоймой. Ну, и ладно! А фуражку свою старую я не бросил, а засунул в вещмешок. Ну вот, вроде бы и все. ломоносов показал мне большой палец и сказал:
- Я буду ждать в машине, Витя. А ты давай, прощайся тут, но сильно не задерживайся.
  Я попрощался с ранеными, обвел взглядом палату и вышел. Нужно еще к Ваньке зайти, со мной вместе пошел и его брат, капитан Ермаков. Ванька был очень рад, что мое дело, наконец-то, сдвинулось с мертвой точки:
- Счастливо тебе, Витька! Выздоравливай и про меня не забывай. А то скучновато мне будет совсем уже скоро. Брат тоже отчаливает, но я рад и за него.
- Все ясно, Ваня! Ладно, давай, потопал я в Москву!
  Мы пожали друг другу руки. Действительно, сил у Ваньки заметно прибавилось, это хорошо. Я кивнул комбату и пошел к выходу. Там не выдержал, обернулся и махнул рукой всей палате:
- Выздоравливайте, мужики!
  Кто-то ответил:
- Удачи тебе, пограничник!
  В машине меня нетерпеливо поджидал Ломоносов:
- Чего так долго, Вить? Я же на службе, мне надо к вечеру быть на месте. Поехали!
  Это он шоферу, и мы покатили в столицу. За окном машины проплывал унылый подмосковный пейзаж – поля, перелески, голые кусты, грязь. Да и погодка была та еще – ветер и низкое свинцовое небо. Спасибо, что без дождя, но это пока. В общем, типичная поздняя осень средней полосы.
  По дороге Ломоносов достал холщовую торбу, довольно вместительную, и начал выкладывать оттуда давно забытые мною деликатесы – домашний хлеб, розовое сало с прослойкой, вареные яйца, лук и даже бутылку молока. От одного только вида и запаха этих вкусностей у меня закружилась голова, и я не успевал сглатывать слюну. Наконец, Ломоносов разложил все это на заднем сиденье, как раз между нами:
- Давай, Витька, рубай! А то от госпитальной еды у тебя уже, наверное, изжога. На меня не смотри!
  А сам выудил откуда-то фляжку и сделал пару больших глотков, потом вытер губы ладонью и выдохнул:
- Тебе не предлагаю. Не положено, а то московская профессура тебя не поймет.
  Но у меня уже рот был битком набит едой, поэтому я только молча кивнул. Да и спирта мне не очень-то и хотелось. Ломоносов сделал еще два глотка и убрал фляжку подальше:
- Все, мне тоже хватит.
  Потом хохотнул:
- Надо на обратную дорогу оставить! Так, лейтенант?
  В это время я как раз все и прожевал:
- Конечно, Миша! На сухую оно, как-то, и нехорошо.
- Ага! Ладно, ты жуй пока, а я потом скажу еще кое-что.
  Я продолжал насыщаться. Но одна поганая мыслишка все же поселилась у меня в голове. В общем, я подобрал еду до последней крошки, выпил бутылку молока и довольно откинулся на спинку сиденья. А пока я наедал брюхо, ломоносов успел задремать, но, услышав, что я закончил чавкать, сразу же открыл глаза и подмигнул. А поганая мысль пухла у меня в мозгах, и я не выдержал:
- Слушай, Миш! А если ничего не получится с лечением, что тогда?
- А что тогда?
- Куда мне деваться-то? Родные мои еще под немцем, если комиссуют из армии, то деваться некуда.
  Я пребывал в полном замешательстве, а зато особист, казалось, развеселился еще больше. И я спросил его, причем довольно угрюмо:
- Ну, и что ты тут веселого увидел? Или спирт в башку ударил?
  Я даже не сразу заметил, что стал разговаривать с сотрудником Особого отдела, как со своим другом, но вскоре одумался:
- Извини, Миша!
- Ладно, Вить, не бери в голову! И не горюй! В общем, есть и такой вариант. Если медицина тебе не поможет, будешь работать у нас в военкомате.
  Я сначала не сообразил, о чем речь, и задал дурацкий вопрос:
- А ты разве в военкомате работаешь? А я думал…
  Ломоносов с усмешкой перебил меня:
- Ты правильно думал, лейтенант! Просто мы там располагаемся, на территории военкомата. Городок-то у нас небольшой, вот и ютимся за одними воротами.
- Спасибо. Миша! А как же я туда попаду? И в какой должности я буду там воевать?
- А ты, Витя, не иронизируй. Напрасно ты это! Кстати, этот запасной вариант для тебя предусмотрел все тот же полковник Морозов. А я всего лишь посредник.
- Ладно, Миш. Извини!
- Хорошо, уговорил. А воевать ты будешь помощником военкома. Нынешний уже задолбал его своими рапортами об отправке на фронт. Ну вот, мы с ним и договорились, что если у тебя в Москве ничего не получится, то ты и заменишь помощника на этом посту. Вот такие дела, Витя.
- Что же, дела хорошие! Спасибо вам всем!
- Вот и отлично, с жильем тоже решим. Там при военкомате есть конура небольшая. первое время можно и в ней пожить. А потом ив городе можно будет пристроиться к кому-нибудь на постой. Я думаю, что такому бравому квартиранту мало кто откажет. И к знахарке нашей, к Анисимовне, будешь ходить на лечение.
  Он говорил еще что-то, но я его уже не слышал, а думал о том, что судьба-то у меня не очень суровая. Очень часто на моем жизненном пути встречаются хорошие люди. Я много народу повидал, и большинство из них – люди, как люди. Конечно, из общего количества встреченных нужно исключить фашистов, потому что к людям они имеют весьма отдаленное отношение. Скорее всего, они родня обезьянам. Хотя нет, я сам некоторое время причислял себя к обезьянам за умение лазать по деревьям. Какой же я, черт возьми, родственник немцам?
  Тьфу ты, задремал. И сразу какая-то дурь в башку полезла, как с похмелья. Ломоносов о чем-то разговаривал с водителем, а я стал смотреть в боковое окошко. Уже начиналась Москва, мы въезжали в пригороды. Странно, но пока что-то похожее на прифронтовой город я не увидел. Ходили трамваи, люди спешили по своим делам, все, как в мирное время. Лишь чуть позже я увидел аэростаты воздушного заграждения. Они висели над городом, как огромные колбасы на толстых канатах. Вообще-то, в Москве я никогда до этого не был и поэтому надеялся, что мы проедем по центру города, и я увижу и Кремль, и мавзолей, и Красную площадь. С замиранием сердца я спросил об этом у Ломоносова, но он ответил, что там проезжать не будем. Не по пути! Однако, посмотрев на мое расстроенное личико, он приказал водителю:
- Леша, давай в центр, покажем Москву пограничнику. А то он чуть не плачет! На это времени много не уйдет.
  Действительно, скоро мы остановились. Я покрутил головой, но ничего примечательного не увидел и вопросительно уставился на Ломоносова. Он жестом предложил выйти из машины, а потом пояснил:
- Пешочком пройдем немного, Витя. Транспорт туда не пускают, спецпропуска нужны.
  Вскоре мы подошли к красивому зданию, оказалось, что это Исторический музей. Передо мной предстала Красная площадь с собором и памятником вдали, справ Кремль и мавзолей, слева здание ГУМа. У меня даже дух захватило от такой красоты, хотя сама Красная площадь немного разочаровала. Раньше я представлял ее очень большой, а на самом деле она оказалась не такой уж и огромной, а к тому же и горбатой. Но это не омрачило мою детскую радость. Теперь буду хвастаться перед Дремовым, он же здесь, наверняка, не был. Но мои мечты прервал спокойный голос Миши Ломоносова:
- Все, Витя, пора и ехать. Полюбовался, и хватит!
  По пути к машине он спросил:
- Ну, и как тебе все это?
  Я протянул:
- Краси-иво! За это можно и повоевать!
  Ломоносов вдруг заехал мне локтем по животу и указал глазами на водителя, к этому времени мы уже находились возле легковушки.
  Всю оставшуюся дорогу мы проехали молча. Ломоносов, ни слова ни говоря, написал мне на листке номер телефона и адрес военкомата, а вслух добавил:
- Если что, то добирайся по Ярославскому шоссе.
  Я молча кивнул и продолжал разглядывать столицу из окна автомашины. Чуть было шею себе не вывернул, а Ломоносов пошутил:
- Ты, Вить, головой крути осторожнее. А то, не дай Бог, резьбу сорвешь!
  В общем, конец пути проехали уже повеселее. Потом Ломоносов устроил меня в госпиталь. С кем-то о чем-то договорился, и мы попрощались:
- Ты, Витя, звони хоть иногда. Это номер военкома, он меня позовет, если что серьезное. У нас один аппарат на все здание. Ладно, удачи тебе!
- Счастливо доехать!
  Ломоносов ушел, потом появилась медсестра и отвела меня в палату. Она оказалось небольшой, и стояли всего три койки, но зато на каждого было по тумбочке. Не так, как у нас с Дремовым, одна на двоих. И сама палата была какая-то хитрая, очень уж ухоженная. Цветная занавеска на окне, выкрашенные красивой краской стены, одеяла из верблюжьей шерсти. Похоже, что меня не туда определили, сейчас придет сестра, извинится и отведет, куда положено. Конечно, я не большого полета птица, чтобы находиться в такой вот палате, поэтому я и стоял, как истукан, посереди помещения, не решаясь присесть, хотя сестра и показала мне койку. Ага, вот и она явилась, сейчас погонит меня отсюда, как шелудивого пса. Но ничего подобного не произошло, сестра принесла больничную пижаму, полотенце и тапочки, и приятным голосом сказала:
- Устраивайтесь, пожалуйста!
  Я прокашлялся и неуверенно произнес:
- Простите, а здесь ничего не напутали?
  Я обвел рукой палату. Она строго ответила:
- У нас ничего не путают! Вы ведь лейтенант Герасимов?
- Да, то есть, так точно!
- Ну вот, и располагайтесь. Когда понадобитесь, то вас позовут.
  Потом она объяснила мне распорядок дня, местонахождение столовой и туалета, а затем вежливо попрощалась:
- До свидания, лейтенант. Отдыхайте.
  Я переоделся в пижаму и завалился на кровать. Вскоре пришла немолодая санитарка, строго спросила фамилию, забрала мое обмундирование и величественно удалилась.
  А я лежал и думал о превратностях судьбы. Надо же, ведь совсем недавно я задыхался от дыма в разбомбленном санитарном поезде, а теперь нахожусь в генеральской палате. Да еще в Москве! В том, что генеральская палата я уже не сомневался. И что здесь делаю я, простой пограничный лейтенант? Неужели Сергей Иванович…? Ладно, в подробности вдаваться не будем, я здесь, и это главное! В это время начала открываться дверь, нужно подниматься, небось, шишка какая-нибудь идет. И, действительно, в палату вошел представительный седой мужчина и сказал бархатным басом:
- Здравствуйте, товарищ!
  Я, все-таки, решил не заискивать перед крупным начальством, поэтому ответил просто:
- Здравствуйте.
  Мужчина внимательно посмотрел на меня и улыбнулся:
- Что же, давайте знакомиться, молодой человек. Меня зовут Крестовский Николай Иванович.
- Герасимов Виктор Владимирович, лейтенант.
  Брови у мужчины удивленно взлетели вверх, но он сказал, довольно приветливо:
- Очень приятно. А знаете, Виктор, до ужина еще есть время, расскажите, каким ветром вас сюда занесло.
- Извините, Николай Иванович, а вы генерал?
  Он рассмеялся:
- Почему ты так решил, Виктор?
  Я обвел рукой палату:
- Да вот… это все.
- Нет, Виктор. Я полковник. Служу в управлении тыла Западного фронта. А подранило меня во время авиационного налета. Осколком ребро перебило. Ладно, ты давай не отвлекайся, рассказывай про себя.
  Я принялся говорить, перескакивая с одного на другое, но полковник вежливо попросил рассказывать поподробнее. Пришлось подчиниться, и до ужина я успел рассказать до моей встречи с танковым комбригом Ивановым Юрием Ивановичем. Полковник начал заинтересованно о нем расспрашивать, и мне стало любопытно:
- А что, вы с ним знакомы, товарищ полковник?
- Не очень, лейтенант. Просто встречались пару раз до войны.
  Вскоре позвали на ужин, и полковник поднялся, очень даже резво:
- Пойдем ужинать, Виктор. А историю свою перед отбоем доскажешь.
  Столовая госпиталя тоже произвела на меня впечатление. Отдельные столики на четыре человека, причем у каждого свое место. А на столах – соль, перец, горчица, салфетки, почти, как в ресторане. Да и еда гораздо лучше, чем в прежних госпиталях.
  За столик меня определили с тремя ранеными, судя по всему, молодыми офицерами. А вот мой знакомый сидел совсем в другом месте. Там, явно, была территория старших офицеров и генералов. Соседи мои оказались неразговорчивыми, да я не особо и стремился к сближению. Сначала нужно осмотреться. После ужина захотелось отдохнуть, и я пошел в палату. Через некоторое время пришел полковник Крестовский и попросил продолжить рассказ и подробнее остановиться на моем знакомстве с комбригом Ивановым. Мне не очень долго пришлось с ним рядом находиться, поэтому и рассказ получился коротким, и я продолжил дальше, уже про себя. Полковник слушал очень внимательно, потом высказался, даже с какой-то завистью:
- Да, лейтенант, такого я еще не слышал! Это же целая эпопея.
  Я скромно улыбнулся и задал свой вопрос:
- Товарищ полковник, а другой сосед…?
- А здесь тоже полковник – Журавлев Петр Петрович. Только он тут почти не бывает, у него в другой палате знакомые оказались, вот там он и обретается. А сюда приходит лишь ночевать, да и после обеда иногда отдыхает. А вообще-то…
  Он вздохнул и пристально посмотрел на меня:
- Лучше бы он вообще не приходил!
  Мне стало интересно:
- В чем дело, товарищ полковник?
  Крестовский внимательно посмотрел мне в глаза:
- Ладно, лейтенант, скажу тебе по секрету. Неприятный тип, полковник этот, скользкий какой-то. Да и подозрительный слишком.
- Понятно!
- Так что, Витя, о себе не распространяйся. А ему я объясню, мол, горе у тебя. Ну, и всякое такое. Чтобы не приставал. Это он любит, прилепится, как банный лист!
- Спасибо за предупреждение, Николай Иванович!
- Не за что, Витя. Давай отдыхать!
- Спокойной ночи, товарищ полковник.
  Крестовский кивнул, и мы улеглись. Но уснуть мне долго не удавалось. На новом месте всегда так. Полковник Журавлев пришел ближе к полуночи, свет включать не стал, а зажег фонарик. Потом пошуршал немного и успокоился. Вскоре заснул и я.