Изгнание

               
Часть третья. Слёзы матери.

Герои должны умирать. Если они выживают, то становятся скучнейшими людьми на свете.
                (Ремарк).


Вот так и сменили запах лучистого кипрея цокающие,  визжащие и пугающие пули Чечни. Душа у Ивана от страха уходила в пятки, отзываясь покалыванием во всем теле,  граничащим с потерей сознания. И никому неизвестно, каким усилием воли он сохранял внешнее спокойствие и даже улыбался.
Немало Иванов земли русской полегло здесь  в никому ненужных битвах. Да  поди разбери теперь, кто прав – кто нет, «кому память, кому слава, кому талая вода.»*  Героями не рождаются, победит же тот, кто не дрогнет.
Иван же не только  вздрогнул, а склонился. к постаменту своего страха и положил к нему ароматные веточки родного Иван-чая, позабыв о том, что именно этот цвет был ему и другом , и оберегом.
Геройство же – категория непостоянная. Невозможно всегда быть героем, но всегда можно оставаться человеком.  Это презумпция самоотвержению. Но прав был Ремарк, когда утверждал, что герои должны умирать, если они выживают, то становятся скучнейшими людьми на свете.
Сам же Иван вряд ли сможет вспомнить тот переломный момент, когда героизм  померк в его глазах . Ему просто хотелось жить, как и всем тем, кто остался  в зеленых монастырских лугах, где крепко пахнет кипреем, где ржанье лошадей волнует растревоженное сердце, где каждый всплеск рыбёшки на воде восторгает так, что хочется кричать и петь на всю округу. Там – мама.
Кто теперь скажет, плен ли с нестерпимыми пытками виноват, или слабинка, спрятавшаяся где-то внутри еще с далёкого детства, когда хотелось блаженной  ласки близких – её так не хватало ещё мало что понимающему человечку.
И если там,  среди духа монастырского,  было странное не покидающее чувство отсутствия времени, то здесь оно падало камнем под ноги и мешало идти дальше.
Плен низложил Ивана окончательно, и мысли его уже не тянулись к Ливенским просторам, не ласкали изумрудные  луга, и все больше засасывал чеченский быт своим фантастическим колоритом, а звуки дечиг-пондара** околдовывали магической силой, способной заставить человека задуматься и воодушевить на что-то великое.
Говорят, после битвы с чеченцами полководец Тимур спросил своих солдат: «А вы забрали у них пондар?» Услышав отрицательный ответ, он сказал: «Значит, мы их не покорили...»
Дечиг-пондар мог не только развеселить своих слушателей, но и опечалить плохой вестью. Вот уже который год меня неотвратимо преследует  фраза из фильма «Слёзы матери»: «Принесите мне дечиг-пондар, он красиво расскажет матери, как погиб ее единственный сын».
Но не услышать Наталье таких слов, и оплакивала она не Ивана, а его взбунтовавшийся дух, принявший ислам, как вероисповедание.
То ли душа не выдержала пыток, то ли необъяснимое чувство гармонии с неизвестным, скорее всего и то, и другое заполонило шумливого паренька из Чернянки.  Однажды проснувшись, он уже не помнил своё имя,  дышащее монастырскими лугами Приосколья.
Предательство это или нет? Не суди да не судим будешь. Но вскоре Иван стал отзываться на имя Саид.
Так и остался он в Чеченском ауле.
Материнское сердце Натальи разрывалось от тоски, и она под неустанный шёпот возмущений громко говорливой родни засобиралась проведать сына.
Набрав у монастырских стен букетик Иван-чая, всего понемногу из того, что любила её кровиночка: медку домашнего и рыбки вяленной из пруда, Стёпка наловил, отправилась в город на станцию.
А букетик кипрея все не давал ей покоя, волшебный аромат манил вернуться, да только что может быть сильнее любви материнской.
Ей и славу воспоём.
Мирно постукивали колеса вагона, где-то пели,  а где бранились, и только Наталья провалилась в забытьё, положив Иван-чай в изголовье.


* Твардовский.

**
Трёхструнный щипковый музыкальный инструмент у чеченцев.