Не войти уже под эту крышу...
Лишь контуры его проглядывают через огромные окна коттеджа, который возводят вокруг синих знакомых стен. Скоро домик окончательно сломают. Уже выброшены ветхие доски. Без жалости разбиты рамы. С хрустом сапогами раздавлены стёкла, что когда-то заботливо натирались смятой газетой. Откуда-то из-под застрехи выпал забытый ржавый серп. Коробка со старыми фотографиями и письмами, никому больше не интересными, валяется среди мусора, и глаза давно ушедших, сиротливо и безнадёжно устремлены в небо.
Долго, проданный внуками после смерти тётки дом, стоял нетронутым. Так же цвели в палисаднике мальвы, и густой спорыш-гусятник пробивался между плитками дорожки.
Как войти мне хочется опять
В этот двор, шагнуть под эту крышу,
К косяку прижавшись, постоять,
Тихий возглас радостный услышав.
Я любила бывать у неё. Старый двор, заплетённый диким виноградом и хмелем, облезлый Джек, который уже не лаял, а хрипел от старости, и моя старушка в вязаной кофте и заплатанном фартуке встречали меня и радовались, как долгожданной гостье. У меня всегда было припасено что-нибудь к чаю и какая-нибудь новость или шутка, которую она, необыкновенно смешливая, с готовностью подхватывала и торопилась к плите ставить чайник. Всё-то, бывало, за чайком переговорим с ней, вспомним да обсудим. И так-то мне было тепло в этой крохотной кухоньке.
Муж её, тишайший дядя Миша, давно умер. А сын утонул поздней осенью на рыбалке. Перевернулась лодка. Оставил двух мальчишек-подростков, которые теперь выросли, да, видно, без отцовского пригляда пристрастились к выпивке. Тёткина беда. Не навещают. Вот и радовалась она мне, дальней - предальней родне.
Как-то нечаянно застала её за нескончаемым вязанием очередного носка, рассказывающей старухе-соседке историю, что вроде бы в её родной Фёдоровке в давние года произошла. Пока разувалась да раздевалась в сенях, слышу:
- Это у Полинки, соседки нашей деревенской, случилось. Помню, две девчонки у неё были, погодки, а разные, как и не родные вовсе. Одна-то беленькая, Олька. Смешливая такая, только её, бывало, и слышно. Как колокольчик. А вторая, Танька, всё в книжку уткнувшись сидела. Стала Олька с парнем встречаться, приезжим одним. Студент что ли был, не помню. Прямо к свадьбе дело шло. Вот раз приезжает он (Володей звали) с другом, Женькой. Вертлявым таким, всё не по-его. И надо было Таньке в него влюбиться! Прямо сохнет по нём, а он и не глядит, а будто нарочно, всё на Ольгу. Ну и сцепились парни-то! Стреляться взялись. Уж не знаю, откуда ружья-то взяли. Да, у нас там, в деревне, много их было. От волков ведь тогда отбоя не было...
Прямо шпарит тётка по "Евгению Онегину". Где уж премудрость эту почерпнула? Может, у сына, когда тот в школе учился.
А соседка, ей тоже за 80 далеко, только головой качает да руками всплёскивает.
С отцом моим дружила, любила, когда заходил. Шкалик для него держала. Она была старше него лет на десять. Но он её Манькой
звал, по-свойски. Она не обижалась.
Помню его кончину. Как ни готовься, "старая штука смерть, а каждому - вновь". Стояли мы, растерянные, не в силах осознать беду. Мама, единственная, произнесла:
- За тёть Маней поезжайте, зовите её.
Мы ещё бестолково суетились, не успев ничего предпринять, как у калитки нашей послышались горькие причитания и плач, на которые из дворов выбегали, выглядывали люди. Наша старушка, вся в тёмном, возвещала о беде, о смерти. Слёзы, горе её были настоящими, но и ритуал блюсти она не забывала. В дом вошла уже с соседками, наскоро повязавшими головы платками, и плачем и сочувствием наполнился наш дом.
Когда через несколько лет мы хоронили её на старом кладбище, где покоились рядышком её и наши родные, мама, утирая слёзы, произнесла:
- Встретит нынче отец наш её, скажет: "Ты что, Манька, с ума сошла, померла-то?" А она, как всегда рассмеётся и рукой отчаянно и озорно махнёт.
Прибежала, помню, в больницу, узнав, что увезли её с инфарктом. Попросила у дежурной разрешения навестить тётю, Марию Николаевну, в первой палате. На что та небрежно заявила, что в первой никакой тёти нет, одна бабка древняя лежит.
Чуть не уморила мою дорогую этим рассказом о том, как радостно воскликнула, что мне к этой "древней" и надо.
Рассмеялась, не остановится и я - с ней. Сестра испуганно заглянула, думала - плачем. А мы веселимся в реанимации.
- Выздоравливай, живи, моя дорогая, - просила я.
А она так просто в ответ:
- Болеть страшно. А умирать - нет, не страшно. Там меня ждут. Выйдут встречать: и Миша мой, и Анатолий-сынок, и мама моя, и отец твой, соседи... На Родительские ездили с тобой на старое кладбище, почитай, каждая могилка знакомая. Нет, умирать не страшно!
Как сейчас, я голос тихий слышу
Про её нехитрые дела.
Не войти уже под эту крышу,
Десять лет, как тётка померла.
http://www.proza.ru/2010/10/25/1137
Свидетельство о публикации №212062901397
Уходят старики.
Время не остановишь.
Василий Овчинников 02.02.2024 20:53 Заявить о нарушении