О собаке

   За дверью сопел Узнай. Он топтался на месте, вздыхал и шумно дышал в щель между досками. Я не реагировал, только посмеивался про себя тихонько и продолжал складывать рассыпавшиеся дрова в поленницу.
   Наконец, ему надоело ждать от меня милости, и он навалился всем своим немалым весом на дверь, встав на задние лапы. Дверь, скрипнув, поддалась, и Узнай  ворвался в сарай. Огромный, оленьего цвета, молодой карабаш в черной маске и белых носочках, дурашливо подкидывая лапы, оббежал меня несколько раз кругом и уселся сбоку, виновато скосив карие глаза в мою сторону. Я отложил полено и потрепал его за ухом. Узнай заскулил, лег на живот и подполз ко мне, помогая себе задними лапами, его зад при этом смешно подпрыгивал, виляя из стороны в сторону.
- Нет, так не пойдет… Ты что, в цирке? Тебя  и твой оттопыренный хвост видать за три версты, как же мы на охоте будем прятаться и подкрадываться незаметно? На место. Заново.
   Узнай шумно выдохнул носом, отошел назад к двери и вернулся ползком, распластавшись, как блин, и сливаясь с поверхностью. Подходило время обеда, и хитрый пес охотно готов был демонстрировать свои умения… Чего не сделаешь ради огромной миски каши, сдобренной мясом, а если повезет – и мозговой костью.
   Имя  у породистого анатолийского щенка появилось спонтанно и без раздумий.
Когда он подрос и был обучен азам собачьего поведения в стане людей, я позволил ему повсюду меня сопровождать. Со стороны мы с ним выглядели, наверное, как парочка спецназовцев на пенсии: я, в неизменном камуфляже, и пес, с виду расслабленный и вальяжный, но подобранный, как пружина, и готовый отреагировать на любое мое движение. При моем немалом росте и далеко не хрупком телосложении – рядом с Узнаем я смотрелся мелковато. Он был вымуштрован по специальной системе, позволяющей мне заменять голосовые команды жестами и движениями. Единственный жест, который я еще ни разу не опробовал на деле – это был резко сжатый кулак. Жест, отключающий у собаки инстинкт самосохранения и несущий ее жертве неизбежную смерть.
   Узнай был готов для несения службы. Его можно было бы назвать идеальным подчиненным, настолько беспрекословно он исполнял любую команду… Если бы еще его подвижный, игривый нрав можно было как-то усмирить – это был бы не пес, а машина.
   Иногда, обходя вверенное нам хозяйство, мы углублялись с ним довольно далеко в лес. И тогда, воровато оглянувшись по сторонам и, не найдя в радиусе двадцати метров ненужных свидетелей, Узнай рывком отпрыгивал от меня в сторону, припадал на передние лапы и заходился заливистым лаем – приглашал меня поиграть. Я делал строгое лицо и хмуро выговаривал ему:
 - Команды «вольно» не было. Рядом. Будешь наказан, - и, пряча улыбку, наблюдал, как пес подтягивается, возвращается к моей ноге и шагает рядом, выступая вперед на пол-корпуса. Ему даже удавалось скрыть обиду и разочарование… он делал бравый вид, и только понурый хвост выдавал, как сильно ему хочется поиграть. Так я мучил его еще с полкилометра, а потом, дойдя до нашей любимой поляны, делал знак рукой, и пес валился в траву, как после тяжелой работы. Он крутился, вертелся, жевал колоски, подползал под цветущие колокольчики и смешно втягивал их носом. Он разрывался между бабочкой и шмелем, он хотел поймать, захапать, попробовать на зуб их всех… Давая выход своей неуемной энергии, он поскуливал от счастья и тянул меня за штанину, приглашая поваляться с ним вместе.
  Шло время, и постоянная дрессура брала свое. Узнай уже не позволял себе нарушить команду, он стал более сдержанный и серьезный. По утрам, заваривая себе крепкий чай в большой кружке, я наблюдал из окна за псом, который лежал около своего вольера, вытянув передние лапы и положив на них породистую, идеально очерченную морду. Его глаза уже не провожали каждую пролетающую мимо муху. Он неподвижно смотрел перед собой. Для меня, любившего его всем сердцем - это было удручающее зрелище. Я успокаивал себя тем, что выбора у меня не было: собаку можно или выдрессировать, или сохранить ее живой, индивидуальный характер. Одно из двух, совместить это невозможно. Его беспрекословное подчинение выручит меня еще не раз, это я знал наверняка…
   …Пройдя мимо излюбленной поляны, и отметив краем глаза, что Узнай даже носом не повел в сторону кружащей над цветком пчелы, я вышел к пологому берегу реки. Не успели остаться позади заросли ежевики и последние деревья, как Узнай подобрался, оскалил верхнюю губу и принял боевую стойку.
 - Сидеть! – строго скомандовал я, оставил Узная под деревом, недовольного и возбужденного: еще бы – внештатных ситуаций у нас еще не случалось, а сам вышел из зарослей.
  Трое стояли над убитым лосем. Один из них размахивал руками, жестикулируя и что-то доказывая остальным. Я прислушался – он говорил о необходимости разделки туши. Запрет на отстрел лосей работал уже третий год, и за это время я не поймал еще ни одного нарушителя. Что ж, все случается впервые… Городские, полные азарта и выложившие круглые суммы за великолепные ружья – для них лесной великан был всего лишь трофеем. То, что в последнее время их поголовье резко сократилось и лоси были на грани вымирания – охотников едва ли волновало.
  Под моей ногой хрустнула ветка, три взгляда метнулись в мою сторону, один из них вскинул ружье и выстрелил, не целясь. Острая боль обожгла грудь, я рухнул на колени, как подкошенный, в глазах потемнело. Из последних сил держа себя в сознании, я сделал условный знак рукой – и Узнай разъяренным снарядом понесся на браконьеров. Последнее, что я услышал – это были два выстрела…
  Лицо деревенского фельдшера озарилось морщинистой улыбкой:
 - Ну наконец-то! Пришлось тебя в район доставить, ты почти сутки не приходил в сознание. Если бы не Сергей из смежного хозяйства, который тебя нашел у реки, приваленного ветками – лежать бы тебе там до второго пришествия.
 - Где Узнай? – прохрипел я. Сказал - и не узнал собственного голоса. В горле пересохло от долгого молчания. Последнее, что я помнил – это была обжигающая боль и Узнай, несущийся навстречу своей смерти.
Тимофеич будто не услышал вопроса, он начал перекладывать на тумбочке лекарства, приговаривая по-старушачьи:
 - Опасный, говорят, случай, радуйся, что жив остался…
 - Где Узнай?! - поторил я, повысив голос.
 - Мы не нашли его… весь лес прочесали…думаю, что Узная больше нет. Ты не волнуйся, тебе нельзя, - старый фельдшер отвел повлажневшие глаза.
  Я отвернулся к окну. Прошло несколько минут. Тимофеич прикоснулся к моей руке – его сухие, теплые пальцы жалели меня. Он помолчал, но не дождавшись от меня реакции – тихо вышел за дверь.
  Нельзя, говорил я себе, терпи… ты прошел три войны, ты видел смерть лицом к лицу, нельзя… не смей! Но слезы не слушались и текли по щекам. Узнаюшка… Ты единственный, кто у меня был, прости, что не уберег… Я чувствовал себя опустошенным. И что с того, что я выжил? Для кого? Снова одиночество поселится внутри. На этот раз навсегда. Я так устал терять…
   Лежать в этой белой, безликой палате не было сил. Не было сил вообще ни на что, их просто не осталось. Я отсоединил капельницу, медленно спустил ноги с кровати. Посидел так с минуту, почувствовал себя вполне уверенно и встал. На спинке стула висела моя одежда. Я оделся, стараясь не обращать внимания на две дырки в куртке. Мне вдруг подумалось, что жизнь – это сплошные дырки: ранняя смерть мамы, гибель Сашеньки под колесами пьяного водителя, смерть десятков моих друзей – под пулями, и теперь вот – Узнай. Про то, как ушла из жизни Светлана, так и не сумев перенести смерть дочери – я вообще старался не вспоминать. Я теперь весь – сплошная дырка.
   До дома я доехал быстро – повезло, что на рейсе был знакомый, который взял меня без платы за проезд. Пустые комнаты, пустой вольер, пустая миска Узная перед входом… В голове было тоже пусто. Только где-то в районе забинтованной груди ныла тупая игла боли. Я переобулся, взял ружье и вышел из дома, оставив калитку закрытой.
  Над нашей с Узнаем поляной кружилась стрекоза.  Она зависала на мгновение, потом срывалась с места и рывком перелетала на два-три метра. Снова зависала в солнечном луче на несколько секунд… Узнай бы сейчас точно не удержался и кинулся ее ловить. Я был здесь один, но слезы, почему-то, не спешили – они застряли тугим комком в горле и мешали дышать…
   Место происшествия не носило никаких отпечатков – берег реки был тих и спокоен. Надо узнать, что случилась с браконьерами. Надежда, что их поймали, конечно, слабая, но все же… Я осмотрел берег и решил, что на сегодня хватит – слабость разливалась по телу, мысли начинали путаться.
  Я пошел назад своим привычным маршрутом. Пройдя несколько метров, почувствовал, как что-то держит меня, схватило за плечо и разворачивает назад. Ощущение было настолько сильным, что мне стало не по себе. Я повернулся и увидел глаза. Узнай лежал в зарослях ежевики и смотрел мне вслед. Обессилевший от ранения, полумертвый – у него не было сил ни шевельнуться, ни заскулить. Он просто лежал и смотрел мне вслед.
 - Узнаюшка!!!!! – я осмотрел его раны, взял голову в свои руки и, глядя ему прямо в глаза, приказал, - живи!!!!!
С каждым шагом я терял силы… бежал и твердил, как заклинание – успеть бы… Узнай, дождись!
Пустота отступила…
П.С. В память о Дедушке.