2. 4

Сумасшедший дом. Как часто мы повторяем эту фразу просто, чтобы усилить впечатление от какой-то ситуации. Но сейчас мой дом сумасшедший. Нет дня и ночи. У мамы старческое слабоумие. Я вынуждена была бросить работу и сейчас общаюсь только с ней.
А ей кажется, что она маленькая девочка. Живет в Клинцах. И я попеременно, то ее мать, то старшая сестра Нина. Капризничает, как ребенок. Но искренно любит свою мать. Хотя и очень эгоистично. Особенно ночью, когда каждые полчаса требует, чтобы мама, то есть я, пришла в ее комнату.
Все мое детство она старалась быть подальше от меня. Да и я к этому стремилась. Она упоенно выясняла отношения с отцом в присутствии нас с братом. Никаких нецензурных выражений, но столько злобы. Для нас эти домашние скандалы стали кошмаром.
Когда они женились, мой отец был первым человеком в их городе. В то время он был тридцатилетним вдовцом. Мама была хорошенькой девушкой с пышной гривой рыжих волос. Но кроме того она была младшей сестрой жены знаменитого летчика. И брак с ней был желательным для отца. Мама рассказывала, что как только отец добился ее согласия, а это было вечером, они пришли в исполком. Их ждала какая-то деятельница с подготовленными документами и мама должна была только поставить свою подпись.
Где-то через год отца выбрали депутатом в верховный совет. Они переехали в Москву. Здесь отец поступил учиться в промышленную Академию, потом переименованную в Академию Народного хозяйства. С жильем помогла сестра. В это время, после перелета через полюс в Америку, Громов был знаменит. И ему предоставили квартиру в самом престижном месте на улице Горького, рядом с Моссоветом. Но старая квартира у него тоже была неплохая, четырехкомнатная, на Большой Грузинской. Эта квартира осталась на две семьи – секретаря Громова и моих родителей. Не верьте, когда вам будут врать, что в те времена все было по пролетарским законам. Это пустяк.
В этой квартире родился и прожил первые свои годы мой старший брат Женя.
Мама, избалованная успехами молодости, никогда не могла простить мужу, что он не удержался на этом уровне. А, между тем, они были вынуждены поменять две комнаты в доме, принадлежащему военно-воздушному ведомству, на комнату на Арбате. Мама была расстроена и поехала с полуторагодовалым Женей на лето в Клинцы к родителям. Младшенький из семьи Иван Сергеевич был уже студентом в Москве.
Это было начало лета 1941 года. Наши войска ушли из Клинцов вскоре после начала войны. И город долго был ничей. Бабушку и дедушку эвакуировали с детсадом, где бабушка в этот момент работала. Мама не смогла с ними уехать. На вокзале несколько дней ждали поезда, и у Женьки не осталось чистых пеленок. Пока мама стирала дома пеленки, поезд ушел. Так как мой отец был секретарем райкома, им нельзя было оказаться в этом городе при немцах. Мама пошла в райком, и ей обещали их вывезти с последней машиной. Мама часто вспоминала, как вечером ждала машину во дворе дома, а соседка, молоденькая шестнадцатилетняя евреечка, уговаривала ее не волноваться. Они ведь остались всей семьей и ничего. Потом узнала, что эту семью в самом начале оккупации уничтожили немцы.
До Москвы добирались в кузове грузовой машины, заполненном женщинами с детьми. Ехали только по ночам. Днем прятались в лесах. Удобств никаких. Многие дети заболели дизентерией. Среди детей была даже будущая певица Большого театра.
В Москву попали только в сентябре. Отец был уже на фронте. Из-за плохого зрения его не брали в армию, поэтому он пошел добровольцем в ополчение под Москвой. Вместо оружия в кобуре у него была только ложка.
Москву бомбили, и мама решила, что в Барвихе будет безопаснее. Перебралась на дачу сестры. Нина Сергеевна с сыном Мишкой к тому времени уже эвакуировались в Ташкент. Мама рассказывала, как с немецких самолетов разбрасывали листовки. Электрички не ходили и, чтобы попасть в Москву, надо было идти пешком до Сетуни. В какой-то момент в Барвихе расположился полевой госпиталь, и главврач сказал, что родственникам Громова лучше уехать. И как можно дальше. Так продолжились их скитания.
По просьбе Нины Сергеевны знакомый Пешковых, взявшийся перевезти их авто, должен был перевезти и маму с Женькой. Но отъехали недалеко от Москвы, и случилась поломка. Водитель был не профессиональный  и ничего не мог сделать. Было уже холодно. Мама завернула Женьку в небольшой туркменский ковер, который у нас жив до сих пор, и поехала автостопом. Страшно стало, когда оказалась в Нижнем на берегу Волги в огромной толпе беженцев.