Письмо. 2

но время идет, и снова возникает желание,
то же самое и все-таки каждый раз иное:
западня, измышленная временем специально
для того чтобы питать иллюзии

он почувствовал что-то вроде злой нежности,
нечто настолько противоречивое,
что, верно, и было настоящим

Кортасар



нет, конечно, не было такого желания, в супермаркете знакомиться, но катал пустую тележку,

йогурт один, сырок один, салата маленькая баночка, грамм двести, и даже стейк лососевый

один, и где они те самые, которым мужчины не хватило, а что достался, так для  обмена при

первой возможности, не на отражение в витрине, в тележку взгляни, впиши ближайшие

пятнадцать минут в киносценарий, давай из моей в твою все вывалим, сверху бутылку кинем,

нет, я полусладкое больше люблю, не умеют, а когда умели, потому и билет в мультиплексе

двести рублей, что в жизни который месяц за один стейк плачу, нелепость происходящего

внутренние органы выжимает, предварительно свернув тугой морковкой, как мокрое полотенце в

третьем отряде, что для соседа пока вожатый не видит, и выход прост, еще марк аврелий

учил, не о том беспокоишься, как там, стучишься в прозрачные двери, все же перед тобой, и

автобус давно на дне ущелья лежит, выдерни шнур, выдави стекло, но нет, держи меня, не

отдавай никому, сказал сделал, а отпустить не просила,  какой язык родным признаю, чтобы

просьбы такой не понять, а пока на своем разговоров серьезных избегаю, отношений не

выясняю, потому и вопрос постоянный, есть одно, а думаем каждый свое, понять хочется,

скучает, жалеет, там не все получается, себя проверяет, не вернулось ли, меня проверяет,

не случилось ли, не случилось, только вкус меняется, не вовремя прозвеневшая ассоциация

превратила конфессу в прокисшее молоко, что еще из жизни вычеркну, а может выгодно обменяю

на способность наконец-то словами выразить чрезмерное давление внутреннего объема, кому

первомайские шарики, подходите, всем надуем, хватит на демонстрацию восемьдесят шестого

года, а тебе девочка чего, где твой шарик, ах, у тебя сердечко, давай, только помни,

шарики надувают, а сердечко наполняют, чем, не знаешь или не уверена, теперь ниточкой к

безымянному пальчику привяжи, а то неровен час улетит, наполнитель горячий, легче воздуха,

у тебя там колечко, вот за него и зацепи, авось крепче будет, иди, салют пропустишь, а у

меня очередное скользкое бревно из того же восемьдесят шестого, где услышал, что не

единственная и вообще не та, и был конец мая, думал пять дней, что я теперь с ним делать

буду, все уже решено ко второму июня было, ничего не делай, неси дальше, первая, она не по

порядку, а по важности, как на кубке, где вторых не бывает, только кто же на пятнадцать

лет вперед видит, да и прошли, не сразу заметил, пять лет спустя уже со спины узнал, по

шлейфу запаха родного до привычности, и чувствую его еще, только бы не отстать, всегда

мечтал марафон пробежать, кому что доказать хочу, на сколько сил хватит, самой интересно,

в эксперимент включилась, подкармливает по дороге, только читать всё за старую книгу

хватается, три машинописные страницы уже отстучал, а у нее сушеными листьями кипрской

магнолии закладки заложены, вот стулья на кухне, а вот балкон зимой, там, где про чайник,

закладка есть, а где про пол, тщательно руками и голыми коленками вылизанный, и полотенца

развешенные, нет, и невдомек мне, антиквару, склонному к системному мышлению, чем один

бытовой предмет помимо функциональности и материала от другого отличается, упакуйте мне

все чайники, плиз, хоть с витрины, мужчина, не забирайте, может не у вас одного судьба

решается, вы тогда в ценник к мощности и сроку гарантии категорию судьбоносность добавьте,

вписывайте туда плюс или минус, у чайника плюс, у зубной щетки минус, для нее

электроприбор этот как валун на песчаном дне в шторм, как ближайшая ива, словно пьющая

лошадь на берегу, якорь бросить, руку протянуть, зацепиться, чтобы не унесло, водоворотом

не затянуло, не попадала, не знает, что воздуха глотаешь до самой матки и юлой вниз с

течением, где в омуте тишь ангельская, ничего не тянет, и в любую сторону, только руками

греби, получается у тех, кто поверил и отдался, а сама дверь невзначай мимоходом прикрыла,

розами чужими уколоть боится, список амбиций могу составить, но найду ли свое магатэ,

проверяющее взятые на себя обязательства, иначе честность перед собой отдельным пунктом в

том же списке появится и пойдет все по кругу, амбиций требует, понимает ли, что первая в

этом списке, смысл жизни постоянная экспансия, где границу сыскать между деликатностью и

танковыми войсками, кто кому на этом марше обоз и лазарет, вторая связка ключей на столе

раскинулась в позе бумеранга, вот в лоб то получишь, не желая проигрывать, кости в ладони

покрепче сжимаешь, но клапан, перекрывающий каналы с эндорфинами, лишь по сигналу

открывается, ватному звуку бортового сукна и коду из двенадцати белых точек, бросил и

зажмурился, только звон в ушах, словно нить вольфрамовая натянулась, а время замедлилось,

под закрытыми веками несутся кубики, грани, точки, точки, губы мягкие, зона эпиляции

сладкая на вкус, тонкой резинкой чуть не режешь язык, и так три звука не выговаривающий, и

вот уже в среде, совпадающей по температуре и влажности, находит он свое продолжение, как

рота солдат выходит на мост и идет нога в ногу, четче шаг, вибрация усиливается, левой,

левой, амплитуда растет, уже и берегов не видно, но всего лишь один цепляющимся носком

находит нужную шероховатость, сбивается с шага, и попавшие в резонанс колебания взрывают

опоры, несмолкаемый гул, река, вышедшая из берегов, волна разбегается вдоль и против

течения и одновременно с пальцами, отпускающими смятую наволочку, плавно затихает где-то

вдали, здесь бы и закончить, пытаясь кончиками пальцев прикоснуться не к шелковой коже, к

самому шелку золотистых волосков, заметных лишь на просвет, но половина чистого листа, то

ли ломает гармонию, то ли задевает амбиции, заставляя бутоны лежащего на краю стола букета

склоняться в одну сторону, настолько жаль его, что остается без ответа вопрос о том, какие

еще причины, смиряющие амбиции, найдутся в этой жизни