1. 35

Когда работала в монастыре, меня часто направляли на церковные ярмарки. Сначала, как представителя иконной лавки, потом для рекламы церковного строительства. Наверно, у кого-то я вызывала симпатию. А мне уже было 50. Как прораб я часто полушла полубежала по территории монастыря. В меховой безрукавке. У нас работал молодой ювелир гравер, который по нечетным дням был ювелиром, а по четным – казаком. Так вот он как то у меня спросил, почему я такая румяная. Я ответила, что румянец – следствие гипертонии. С тех пор он при встрече говорил: «какая у вас сегодня замечательная гипертония».
Видимо в то время я еще ни окончательно потеряла привлекательность. На телефон наседал бывший одноклассник. Явно свихнувшийся. Он даже разыскал меня в монастыре через отдел кадров. Причем обращался как православный к православной с душеспасительными беседами, чтобы мне было неудобно его послать.
За прилавком художественной лавки был случай. Зашли два священника. С крестами. Я подошла и попросила благословения у старшего из них. И вдруг «Во имя отца и сына и святого духа» - он говорит на латыни. Мое замешательство заметил батюшка помоложе: «Он православный, только итальянец». Так довелось встретиться со священником из города Бари. Только я его огорчила. Незадолго до этого мы продавали Сборник старинных церковных песнопений не с нотной записью, а со старинной - «крючками». К нему прилагался целый том с разъяснениями. А итальянский батюшка интересовался именно древней музыкой. Но у нас этот сборник в один день скупили староверы. Осталась некомплектная обложка, которой я украсила витрину. С тех пор теплится надежда побывать в городе Бари.
Здесь в России мы мало знаем о православии в мире. В Вашингтоне я ходила в Храм Американской Автокефальной Русской Православной Церкви, если не ошибаюсь. Другого не было. Настоятелем был о. Виктор Потапов, прихожане – потомки эмигрантов первой волны. Ранняя воскресная служба на английском языке, поздняя – на славянском. Прихожане народ солидный. После службы собираются на трапезе, всем далеко ехать. Трапезная, как клуб, с удовольствием говорят на русском языке. Все хорошо одеты, с детьми.
В Нотенгеме все по-другому. Там англиканский священник вместе со своим приходом перешел в православие. Ехать надо было в другой конец Нотенгема, и мы опоздали. Храм был переполнен. Но прихожане потеснились, чтобы нам было удобно, помогли пальто и сумки разместить. Служба шла на английском языке. Песнопения все знакомые, но тоже на английском, кроме «иже херувимы». Но сам стиль был неожиданным. На лице батюшки часто возникала ласковая улыбка. Да и пение было нежным. Сашка сказала: «Здесь есть несколько русских. Попробуй, определи». Я выбрала мужика в косоворотке с бородой лопатой и его жену в короткой юбке и косынке, как у наших бабушек бывших комсомолок. «Вот и ошиблась» - сказала Саша – «Это наш староста с женой, они англичане и ни слова не знают по-русски».