Последний пейзаж. Елена Кириченко

Оригинал на странице http://www.proza.ru/2010/02/21/1518


Не раз прохожим на глаза попадались эти два мальчугана, взвалившие на себя этюдники и азартно, вдохновенно, что-то выясняющие между собой. Они размахивали руками и неуклюже путались под ногами друг у друга. Всё чаще и чаще их можно было встретить вдвоём, и всё реже – поодиночке. Жили мальчишки в разных районах города, но накрепко связала их художественная школа, куда привело этих ребят неуёмное желание рисовать.

Их сверстники тянулись к исконно мужским занятиям: увязывались за взрослыми на заводы и стройки, крутились в гаражах возле машин, в зарослях возводили шалаши. Отводили душу на рыбалке, до изнеможения играли в футбол. А эти двое всё с бумагой и карандашом расстаться не могут, и все что-то рисуют, листок за листком, а попросишь показать – засмущаются, спрячут.

Возвращаясь домой после художественной школы, всё чаще стали мальчишки заворачивать в сторону городского парка. Сядут на берегу водоёмчика, разбросают этюдники и вдруг как-то сразу, одновременно, замолчат. Как будто оторопь берёт. И смотрят, неотрывно смотрят вдаль, пытаясь в себя, как в губку, втянуть и эту разноцветность угасающего дня, и уплывающее солнце, и трепетные блики воды
речной поверхности, и даже прерывистый шелест травы, резвый стрекот кузнечиков и своеволие ветра. Тут действовал у ребят негласный и неписанный закон – не нарушать ни словом, ни смехом, ни лишним движением чарующие силы природы, их первозданность.

Мальчишки понимали друг друга без слов, поэтому так уютно и надёжно им было вместе, а главное, Муза одна у них появилась, одна на двоих – Природа. Инстинктивно чувствовали, что на каждого из них у неё хватит чар, красок, живительных сил. Поэтому,  не ревновали её, а любили одинаково сильно, восхищались и преклонялись, создавая яркие и волнующие пейзажи.

Вот уже Алексей и Дмитрий – студенты художественной академии, оба талантливы и перспективны. Но почему же, почему пейзажи Димки, как и остальных однокурсников, меркнут, когда рядом выставляются работы его друга? Хоть из кожи вон лезь, а все первые места на художественных конкурсах – у Алексея. Лучший друг, родственная душа, соратник, но в своём творчестве уходит всё дальше и дальше вперёд. Уже парит где-то высоко, очень высоко, догнать – нереально. И Димка понимает это, мучаясь и днем, и ночью. А ночью даёт волю слезам, кусая до крови губы, чтобы не завыть от отчаяния. Дмитрий, конечно же, в полной мере осознал талант Алёшки, но что же делать с собой, как убить эту мерзкую зависть? Зависть по отношению к лучшему другу… Что может быть ниже?

На Алексея потоком обрушивались хвалебные речи, восторги. Парень смущённо принимал их и ждуще-вопросительно посматривал на своего старого учителя. Что же он все молчит? Подойдёт, подскажет, поправит, иногда одобрительно похлопает по плечу, но никаких похвал Алексей так и не услышал.

Все мысли ребят были в творчестве, как вдруг неожиданно и пронзительно по академии разнеслась чёрная весть. Жуткая и шокирующая… Война! Тысяча девятьсот сорок первый год… И теперь ни натюрморты, пейзажи и натурщицы занимали головы художников, а сводки с фронта, всё более тревожные и печальные. Преподаватели изо всех сил пытались собрать мысли студентов и настроить на творческий лад. Но новость, что Алексей добровольцем уходит на фронт, взбудоражила всю академию. Это какое-то недоразумение, ведь он получил броню! Ведь если не защитить такой талант, то как же тогда вообще сохранить искусство? Старый учитель тряс седой головой и бормотал: «Недоразумение, тут какое-то недоразумение, этого никак не может быть…»

- Алексей, - остановился он перед студентом. – Здесь, видимо, какая-то ошибка произошла. Я думаю… - преподаватель замялся, -  мы  с вами будем дальше продолжать заниматься живописью… а слухи о фронте, вернее, что вы собрались… видимо, ошибочны…
- Нет, Николай Владимирович, не ошибочны. Я уже подал заявление, ухожу на фронт.
- Молодой человек, послушайте, я никогда не говорил этого, боялся, что по молодости не устоите пред бременем славы, и тщеславие сможет погубить вас. Но, видно, подошло время сказать: вы – талант, очень большой. Такой талант только от Бога, одним трудолюбием его не приобретёшь, и редко, очень уж редко, Бог раздает такие дары. Прошу вас, поймите, и давайте будем продолжать работать.

Щёки Алешки зарделись. Вот оно, самое дорогое для него мнение! Мнение его всегда немногословного и строгого учителя. Как Алексей ждал его слов! Значит, недаром вкладывал всю душу в свои работы – пейзажи!

Но, справившись с радостью, ответил:
- Николай Владимирович, всё-таки я ухожу на фронт. Решение моё обдуманное. Спасибо вам за всё. А пейзажи… они теперь у меня все равно не получатся, я сейчас не чувствую цвет. Мне все кажется блеклым, серым. Вот когда освободим нашу землю от этой чумы, вот тогда и возьмусь за пейзажи.
- Эх, молодость, молодость! Юношеский максимализм… - с горечью махнув рукой, Николай Владимирович ушел, низко опустив голову.

Неловко топчась на месте, к Алексею подошёл Дима. За время их дружбы он первый раз не знал, какие подобрать слова:
- Слышь, Леш, мы ж всегда были вместе… ты подожди, не спеши… Давай, подумаем… Может и я тоже, на фронт…
- Что ты, Димка, дороги рано или поздно у людей, даже самых близких, становятся разными. Ты должен здесь оставаться, заниматься живописью. На кого же мы оставим наш парк, пруд, горку, если оба уйдем? Я же захочу увидеть, когда вернусь, какие они тут были без меня. И только ты сможешь это мне показать.

Димка, по-прежнему неловко переминаясь с ноги на ногу, топтался на месте. Потом порывисто обнял друга и, пряча глаза, низко опустил голову.

  Свою первую персональную выставку Дмитрий посвятил победе над фашизмом. Измученные, настрадавшиеся люди с жадностью впивались взглядом в его картины с пейзажами. Теперь они особенно знали цену голубому небу, закатам и рассветам, цветущему разнотравью и пышному убранству деревьев.

Они благодарили художника, поздравляли, восхищались. Через толпу почитателей таланта пробрался невысокий молодой солдат, сильно прихрамывающий на правую ногу и опирающийся на костыль. В другой руке у него была потрепанная толстая папка.
- Вы Дмитрий Калугин? Наконец-то нашел, это вам, там записка – всё поймёте.

И протянул художнику папку. Дмитрий, открыв её, сразу узнал на эскизах почерк друга. Сразу став бледным и беспомощным, дрожащими пальцами один за другим листал наброски, эскизы, на которых во всей своей ужасной правде была запечатлена война. Эскизы были затерты, забрызганы кровью и гноем, пахли махоркой и гарью, но в них билась живая Лешкина душа. Страдающая, чувствительная и такая родная! Сверху лежала очень мятая записка, но всё же Дмитрий смог прочитать: «Димка, если с войны не вернусь, то все эти эскизы твои. Пользуйся, как своими. И ещё, прошу, покажи войну – настоящую, варварскую, жестокую, чтобы люди всех стран поняли – какое масштабное это зло! Димка, выжми из себя все соки, вывернись наизнанку, но покажи войну, проклятую, так, чтобы всех пробрало! Конечно же, я помню, что мы с тобой пейзажисты, и все же, Димка, сделай это – за нас двоих…»

Дмитрий давно забыл, что у него сегодня презентация, и что столько восторженных слов услышал от посетителей выставки. Он судорожно хотел быстрее очутиться на берегу их с Алешкой водоема, остаться одному и выпустить ту невыносимую боль, что с остервенением металась и билась в груди.

Дмитрий уже ни на что не реагировал. Он, уцепившись за стол, мыслью пытался вернуть силу своим вмиг ослабевшим ногам, чтобы быстрее уйти туда, где они с Алексеем столько времени проводили вдвоём!

Солдат настойчиво теребил Дмитрия за рукав, пытаясь привлечь его внимание. В руках у него была маленькая картинка, на обратной стороне которой написано: «Дорогой маме в день рождения от Алексея. 20.06.1944г.». Это был полностью законченный пейзаж.

Солдат уже с силой труханул художника за плечо:
- А матери, Дмитрий, вы уж передайте сами. Матери я – не могу…

Старый учитель, присутствовавший на этой выставке, согнувшийся и высохший за последние годы, молча подошёл и взял из рук солдата картинку. Внимательно всматриваясь и смахивая слёзы, тихо вымолвил:
- Пейзаж… Последний пейзаж талантливейшего художника.