Мыслями. 3. офис

Профессора между собой называли Мексиканцем. Это повелось давно и вовсе не из-за национальности. Просто он любил цветные рубашки и мексиканскую кухню, эти две страсти и породили его прозвище. Каким было его настоящее имя, никто не знал.

После разговора с Мексиканцем в июле, мне зажилось гораздо свободнее. Я мог действовать по своему усмотрению и не зависеть от своего Мастера. Я не знаю, чем было вызвано подобное послабление, но это меня и не касалось. Профессор при встрече в кофейне долготерпеливо выслушал мой сбивчивый, запальчивый монолог, не перебивая, а потом предложил иметь прямую с ним связь. Это позволяло мне шагать через мнение Мастера, если оно расходилось с моим. Я решал в таких случаях вопросы лично с Мексиканцем. Конечно, в Офисе это восприняли в штыки… Отношения с коллегами, и без того натянутые, стали совсем невыносимыми. Шушуканья и натянутые улыбки сменились откровенным сарказмом и ядовитыми взглядами. Из всего их общества выделялась только Лара – моя отдушина. Хотя… С моим мизантропством я был даже рад новой причине их всех ненавидеть. И я их ненавидел раза в три больше, чем они меня. Я вообще, если честно, удивился способности моих коллег делать саркастические замечания. Это ведь своего рода творчество… Я был в шоке от этой талантливости. Недооценил, недооценил, каюсь.

Наш Офис располагался в самом центре города под вывеской: "Центр психологической помощи". В здании, в котором он находился, Офис занимал четыре этажа. Один из них был открыт для приема посетителей и делился на несколько отделений в зависимости от типа помощи, которая была необходима человеку. К нам обращались люди с самыми разными проблемами. Помогать им могли лишь те, кто сам проходил через такие же трудности и мог полностью понять человека. Штат сотрудников поэтому был не мал, каждый  – со своим прошлым. Каждый мог своим опытом быть полезным обществу. Каждый. Но не я. В этом огромном офисном муравейнике я один не был муравьем, я был исключением, портящим всю картину. Я не понимал тех, кому помогал, и это всегда осложняло задачу.

Всю иерархию организации можно выстроить по этажам, на которых находился наш Офис. Самую нижнюю ступень своеобразной иерархии и, следователтно, первый этаж, занимали «офисные крысы». Ну, это я их так называю. Весь сброд сплетников и бездельников. Исключение – Лара, но это отдельная история.

На первом этаже находился своего рода ресепшн. На ресепшене сидела молодая красивучая блондинка в туфлях на огромной двенадцатисантиметровой шпильке и с ногтями, аккуратно покрашенными в яркий цвет. Цвет ногтей зависел от времени года и настроения и варьировался соответственно от черного до ярко желтого и лимонного.

Также  на первом этаже работали «Телефонистки». Те, кто круглосуточно сидели на телефоне и одинаковым голосом отвечали: «Здравствуйте! Вы позвонили в службу психологической помощи. Что у вас случилось?» Если честно, то будучи на месте тех, кто звонил сюда, надеясь получить облегчение в своих страданиях, и услышав это приветствие, я тут же бросил бы трубку. Еще, глядя на них, я часто задавался вопросом: «Кто их проклял на сей неблагодарный труд? Неужели они решились на это самостоятельно?!» Но я знал, что здесь не было тех, кто пришел бы сюда добровольно. Практически все они были «прокляты» Мексиканцем за чрезмерную болтливость и ненадежность. Телефонистки ничего не знали из того, что происходило наверху. Они просто передавали сведения о тех, кто был «на грани»,  дальше в дело вступали подобные мне.

На первом этаже также находились "приемные" – своеобразные кабинеты психологической помощи. В одном из таких кабинетов сидела Лара. Она была Психологом, принимала клиентов, старалась им помочь. От моей работы ее отличалась тем, что каждый день она встречалась с разными людьми, я же обычно долгое время был вынужден нянчиться с особым экземпляром, прикрепленным ко мне Мастером. Весь мой июльский бунт сводился к тому, что я не хотел быть зажатым в рамках тех «пострадавших», которые мне были навязаны. Я хотел самостоятельно определять степень своей нужности. Но об этом после.

Итак, Лара была Психологом, одной из тех, кто занимал низшую ступень в нашей офисной пирамиде. Работники с первого этажа редко бывали вне здания Офиса. Они часто работали круглосуточно, их редко отпускали в отпуск, их квартиры странным образом оказывались не далеко от Офиса, в центре города. Им просто не доверяли. Это были те, кто потеряли доверие начальства, некоторые окончательно, некоторые – нет.

На втором этаже находился средний класс. «Серые мыши». Те, кто знал много или мало. Те, кто выполнял самую черную и неблагодарную работу. Те, благодаря кому воплощался замысел великого профессорского мозга. Это были образные «руки» профессора, которыми он загребал весь жар. Среди этих «серых мышей» был я. Я любил, в принципе, то, чем занимался. Даже при своей ненависти ко всему, что касалось Офиса, я считал это дело благородным и нужным – я спасал жизни глупых людей, тех, кто не понимал, что творит. И совсем другой вопрос, как я стал одним из этих "благородных деятелей". Но обо всем по порядку.

Средний класс должен был быть самым неприметным. Мы старались, как можно реже появляться в офисе и не афишировать широко свою деятельность на первом этаже. Снаружи все держалось в строгой конфиденциальности. Мы работали официально в обычной жизни на нормальной, человеческой работе, жили на периферии, далеко от центра. Вся наша жизнь была в движении, связанная прочной нитью с теми, к кому мы были прикреплены. Чаще всего нашими подопечными были те, кто не хотел жить дальше, не видел смысла и цели продолжать свое существование. Кто твердо решил свести счеты с жизнью или уже пробовал это. У каждого из них были свои причины не жить. По этим причинам  наши будущие подопечные делились на категории и закреплялись за Хранителем, имевшим похожее прошлое.
Мне доставались обычно «дохлые номера», самые безнадежные индивидуумы, за которых не брались те, кого спрашивали. Меня никогда не спрашивали – у меня не было «прошлого», в том смысле, который вкладывали в это слово Мастера. У меня не было опыта в суицидах, я любил до одури жизнь и никогда не понимал тех, которых  хранил.

Функция Хранителя заключалась в том, чтобы не допускать самоубийства. Методы у всех были разные – кто-то вступал в контакт и заводил с подопечным знакомство, кто-то держался на расстоянии и следил за действиями вверенного ему и за ... его мыслями.
Эта способность читать мысли и отличала нас от офисных крыс. Лишь некоторые из них сохранили эту свою способность. Лара – сохранила.

В отличие от первого этажа, второму доверяли. Главной заповедью любого Хранителя была конфиденциальность деятельности – никто не должен был понять, что ты умеешь читать мысли.Никто. Иначе ты становился, в лучшем случае - офисной крысой, в обычном – терял память, а вместе с ней и свой ум.

Третий этаж был приближен к четвертому – высшей ступени офисной иерархии. Это была элита – Мастера своего дела. Они были теми, кто имел допуск наверх, знали все тайны Офиса и его обстановку. Мастера были своеобразной связью верхов с низами, суставами этого огромного живого организма. Они знали всех Хранителей и следили за ними, держали под контролем офисных крыс. Мастера проверяли информацию, приходящую от Телефонисток и Психологов, и решали, к кому из Хранителей можно прикрепить очередного «страдающего». Они передавали Профессору о всех неудачах и удачах процесса, докладывали о ненадежности и сомнительности того или иного сотрудника.
Мастеров было немного, каждый из них руководил своей группой Хранителей, Психологов и Телефонисток.

Моего Мастера звали Никита. Между собой в группе мы называли его просто Кит. Это прозвище ему очень нравилось, хотя он и не подавал виду. Оно тешило его странное самолюбие. Я насквозь видел Кита даже без чтения его мыслей. Он был мне понятен. Возможно, это было потому, что мы с ним «одного поля ягодки». Возможно. Но никогда, никогда ни один из нас не признал бы это даже самому себе. Притягиваются только противоположности, мы же отталкивались друг от друга тем сильнее, чем больше друг на друга походили. Это было одной из наиболее вероятных причин нашей взаимной  неприязни и холодности.

Другой причиной была Лара. Она входила в нашу группу и находилась в подчинении у Кита, который уже давно имел на нее виды. Нет, это не то, что вы подумали. У меня не было романа с Ларой. Любовь и все подобные ей романтические глупости были мне несвойственны. Тем не менее, я оказался втянутым в дурацкий любовный треугольник, достойный лучших бразильских сериалов. Давно проработанный сценарий  – Саша любит Машу, Маша любит Пашу, а Паша любит только себя. Роль Паши в нашем офисном сериале играл я, неплохо, в принципе, с ней справляясь. Я не был отпетым злодеем и никогда не играл чувствами Лары. Я знал их долгую историю и, можно сказать, даже понимал их. Лара, в свою очередь, была тонким психологом и никогда не навязывала мне своего расположения. Благодаря этому нам удалось в этих непростых условиях сохранить свою дружбу.

Кит знал, что нас связывает долгая тягомотина отношений, и это помимо его воли сказывалось на отношении ко мне. Я был для него соперником. А соперник-подчиненный, да еще к тому же вышедший из прямого влияния, – это уже слишком. Из-за моего вольнодумства мы никогда не были с ним в теплых отношениях, теперь же мы были просто на ножах. Именно поэтому его решение прислать Лару ко мне домой было признаком безысходности. Он никогда не допустил бы без крайней необходимости лишнего нашего с Ларой общения. Поэтому он, наверное, больше обрадовался, чем расстроился тому, что у нее не получилось привести меня в чувство. Дело дошло до Профессора и потребовало его непосредственного вмешательства. Это был нонсенс для Хранителей, никогда не допускавшихся выше второго этажа. Я поколебал стойкую, четко упорядоченную иерархию Офиса. Но это было допущением в первую очередь Мексиканца, а с ним никто никогда не спорил.

Мексиканец занимал верхний этаж Офиса. Там находилась лаборатория, где работали несколько его соратников, которых никто не знал в лицо. Люди-невидимки, они были учеными, управляемыми гениальностью и талантом Профессора. Считающая себя почти всемогущей шайка-лейка научных работников изобрела чип, позволяющий людям обретать способность знать, что думают другие. Понимая, насколько опасным может стать это знание, если выйдет в массы, секреты «производства» хранились в строжайшем секрете. На четвертом этаже была своя система охраны, надежность которой могла быть подобна лишь той, что имеют хранилища ядерных боеголовок и химического оружия.

Офис имел лицензию на работу с клиентами, нуждающимися в психологической помощи. С виду все казалось буднично и уныло, зато, чем выше был этаж, тем сильнее кипели страсти, тем динамичнее развивалась деятельность. Над чем еще работали эти великие умы, мы, простые смертные, и представить себе не могли. Мы были ограничены в знаниях, они – нет.