Прошлые жизни супругов

– В детстве у меня были воспоминания, как мне казалось, о моей прошлой жизни. Позже я усомнилась, быть может, это впечатления от увиденного фильма. Но какое-то внутреннее чувство убеждало в том, что это не фильм и не фантазия, а былая явь… – с грустью сообщила Ирис.
– Что это за воспоминания? – удивился Шай. – Почему ты никогда мне о них не рассказывала?
– Воспоминаний-то совсем немного, и к тому же они отрывочные, – склонила голову к плечу Ирис.
– Ну, и…
– Помню небольшой городок... его улицы и магазины и множество каких-то мелких деталей и подробностей, впрочем, совершенно незначительных. Внутренний голос говорит, что это английская провинция второй половины девятнадцатого века. Мне кажется, если бы я сегодня оказалась там, то, несмотря на любые изменения, произошедшие с тех пор, узнала бы. Переулки и сам дух этого городка мне до боли знакомы…
– И это все?
Ирис отрицательно покачала головой:
– У меня было много младших братьев и сестер. Наша семья жила очень бедно. Помню, во что я была одета: летом – в голубой сарафан, зимой – в темно-синее суконное платье, которое не на что было заменить...
– А дальше? За кого ты вышла замуж? Сколько у тебя было детей?
Ирис смущенно рассмеялась:
– Ты меня ревнуешь к моей прошлой жизни?
– Пока не знаю, – пожал плечами Шай. – Просто, любопытно...
– Увы, ничего интересного в той жизни не было. Моя семья испытывала столь значительные денежные трудности, что мне пришлось покинуть родину. Какое-то общество рекрутировало молодых девушек… Помню их символ – колесо с пятью спицами.
– Набирали, значит, молоденьких девушек? Это начинает становиться интересным…
– Совсем не ради того, о чем ты можешь предположить... – Ирис направила маленький указательный палец в направлении Шая. – Вот истинные масштабы твоей испорченной фантазии! Потом ты расскажешь мне про свою прошлую семью и всех твоих женщин и детей... Договорились?
Шай медленно с деланно серьезным видом кивнул.
Ирис опустила глаза и с грустным выражением на лице вспоминала. Губы ее что-то шептали. Наконец она произнесла:
– Девушек приглашали в качестве гувернанток в далекую холодную Россию, в богатые семьи.
Шаю показалось, что ее голос задрожал.
– Так ты и в дореволюционной России успела побывать?
Ирис странно засмеялась, и этот смех поразил Шая. Глаза Ирис были печальны. Она пыталась прекратить смех, но он продолжался.
Шай быстро поднялся со своего места, обхватил сзади сидящую за столом чуть вздрагивающую Ирис и принялся целовать ее шею и лицо. Потом он развернул ее вместе со стулом, встал на колени и зажал ее ладони между своими.
– Я помню пронизывающий внутренности холод российской столицы... – не поднимая глаз, тихим голосом продолжала Ирис.
– Не надо... потом... Успокойся!
– Я спокойна.
Ирис медленно поднялась со стула, подошла к стеллажу, извлекла несколько книг и из дальнего ряда, в котором располагались художественные альбомы, вынула книгу очень большого формата.
– Однажды я смотрела документальный фильм про дореволюционную Россию, и виды Петербурга мне показались до боли знакомыми. Я узнала Садовую улицу и, как мне показалось, даже промелькнул дом, в котором я жила... В тот же момент я вдруг ясно увидела какие-то подробности той моей жизни... будто вернулась в нее.
– Так это правда?.. – У Шая изумленно расширились глаза.
– Потом я купила вот эту книгу. – Ирис протянула Шаю книгу.
На фотообложке была запечатлена река и узкая высокая часовня с блестящим шпилем на дальнем берегу. Сверху большими золотыми буквами было выдавлено: “Saint Petersburg”.
– Там меня приняла одна состоятельная семья. Я занималась с их детьми английским языком. Ко мне хорошо относились. В этой книге есть фотография Садовой улицы, и на ней дом, находившийся почти рядом с тем, в котором я жила. Но я недолго там пробыла...
– И куда же ты потом переехала?
Глядя в пол, Ирис покачала головой.
– Так, куда же?..
– Я заболела чахоткой и вскоре умерла, – Ирис взяла книгу из рук Шая и положила на стол.
– М-м-м?.. Извини. А ты помнишь кого-нибудь из той жизни? Может быть, кто-нибудь тебе нравился?..
– Мне запомнился один мужчина средних лет, полный, симпатичный, он был то ли архитектор, то ли строитель. Не знаю, какое отношение он имел к той семье, но бывал там часто. Только войдет он в дом, осматривает резные украшения балок под потолком, а потом взглядом ищет меня. Найдет, счастливо улыбается мне. За столом он усаживался напротив и, можно сказать, не сводил с меня глаз. А я тогда уже болела, кашляла. Но это не меняло его странного ко мне внимания. Приятный мужчина...
– А еще?..
– Это все, что я помню о своей прошлой жизни, не знавшей ни любви, ни замужества, ни старости. Самое прочно сохранившееся в душе воспоминание – чувство одиночества... – Ирис внимательно посмотрела в глаза Шая. Она уже успокоилась.
– А что было с тобой между той смертью и этим рождением?
– Помнится мне только, что, когда встал вопрос о следующем воплощении, у меня было единственное желание – иметь свою большую семью... и, кажется, я упомянула об этом. Но снова рождаться мне не хотелось.
– Но почему ты мне раньше ничего об этом не рассказывала?
– Не знаю. Наверное, потому, что считала, все это глупостью. К тому же, при этих воспоминаниях во мне поднималось какое-то волнение.

* * *

Шай ничего не помнил о своей прошлой жизни, но рассказ Ирис не выходил у него из головы.
Через три дня, в понедельник, по пути с работы домой Шаю вспомнился один навязчивый сон. Содержание этого сна его память зачем-то хранила вплоть до мелочей, казавшихся ему, впрочем, совершенно бессмысленными. Он попытался переключить внимание на другое, но на сей раз воспоминания, связанные со сном, навязчиво пролезали сквозь его мысли.
Сон был столь же странный, сколь безумный. В этом сне Шай был студент, учившийся на архитектора. В основном он был занят тем, что носился по лестнице и коридорам учебного заведения в связи со сдачей зачетов и экзаменов, но почему-то все время опаздывал. То он приходил, когда экзамен уже закончился, то экзамен переносили в другую аудиторию, не известно, в какую именно, и он был очень этим обеспокоен. Шай читал расписание лекций и объявления на стене возле деканата, надеясь узнать номер аудитории и время экзамена, останавливал студентов, спрашивал проходивших мимо преподавателей, но они только пожимали плечами. Темный сюртук, в который он был одет, как и одеяние студентов и преподавателей напоминало кинофильм о жизни в девятнадцатом столетии. Сон повторялся. Шай перебирал в голове фильмы, какие он когда-либо смотрел, и пришел к выводу, что ничего подобного не видел. Это был его собственный сон, уродливое преломление реальности или иллюзия реальности, возникшая в его мозгу. Именно таковой ему представлялась природа снов.
Первая странность сна заключалась в том, что Шай уже учился в этом учебном заведении и имел диплом инженера-строителя. Он это твердо усвоил, так как неоднократно обращался к декану с просьбой о перезачете курсов, которые, согласно приложению к его диплому, изучал прежде. Теперь его целью был диплом архитектора, к которому прилагался недавно учрежденный блестящий значок. Для этого ему надо было сдать экзамены примерно по трети новых курсов в дополнение к ранее пройденным и сделать дипломный проект. Шай охотно помогал студентам, с гордостью упоминая о том, что он уже инженер и то, что они только начинают изучать, он уже давно изучил и успешно сдал экзамены. В их глазах он читал восхищение и зависть.
Вторая странность сна заключалась в том, что Шай иногда обнаруживал отдельные ступени центральной лестницы этого учебного заведения отсутствовавшими. Лестница с двух сторон охватывала проем между этажами, и прочность ее конструкции у Шая не вызывала сомнений. Когда перед ним не хватало одной ступени, он с легкостью перепрыгивал через ступеньку. Но когда не хватало двух, а тем более трех ступеней, ему приходилось, опираясь на перила, предпринимать довольно рискованные действия, зависая метрах в пяти над нижним пролетом лестницы. Почему ступени отсутствовали, он не знал и не пытался выяснить, воспринимая как факт.
В последнем сне, завершая эскиз, Шай задержался в аудитории до полуночи и, спускаясь по лестнице, обнаружил отсутствующими семь ступеней к ряду. Когда он поднимался, эти ступени были в наличии... Преодолеть зияющую перед ним пропасть одним прыжком Шай не мог. Как назло, никого в здании в это время уже не было, и он разволновался. Мысль задержаться до утра, заночевать в аудитории, почему-то ему в голову тогда не пришла, возможно, он так бы и поступил. Вместо этого он лег на перила животом и стал сползать по ним ногами вперед. Ему пришлось немало посуетиться и поволноваться, прежде, чем он благополучно добрался до выхода. При этом он, инженер-строитель, с ужасом обнаружил, что перила, которые прежде им активно использовались в качестве опоры при странных восхождениях и нисхождениях, шатаются, и что вся конструкция лестницы, как говаривала его бабушка, «держится на честном слове». После этого сон больше не повторялся.
Итак, в понедельник, возвращаясь с работы домой, Шай почему-то вспомнил об этом сне во всех подробностях, чего раньше себе не позволял. Пробившаяся в его сознание критическая мысль напомнила ему, что на обложке свежего номера журнала, который он бросил в письменный стол, не пролистав, была реклама какого-то нового термостойкого материала. Надо сегодня же заглянуть в журнал, подумал Шай.
Вернувшись домой, Шай посетил ванную и полез в ящик своего стола за журналом, но неожиданно натолкнулся на книгу о Санкт-Петербурге. Через мгновение он вспомнил, что в тот же вечер незаметно убрал ее в стол, чтобы Ирис не возвращалась больше к тревожным воспоминаниям, по крайней мере, в ближайшее время.
Шай вынул книгу и положил ее на стол. Под ней обнаружился интересовавший его журнал. Из-за большого формата книга заняла почти все свободное пространство на столе вплоть до монитора компьютера. Вид на обложке книги, показавшийся Шаю знакомым еще тогда, когда он ее увидел в руках Ирис, в этот момент поразил его. Он, никогда не бывавший в России, где родилась его бабушка, вдруг осознал, что это место ему хорошо знакомо. Шай представил себе медленное движение воды, отражавшей нависшие над ней свинцовые тучи, и явственно почувствовал, как холод проникает сквозь его перчатки, касающиеся каменного парапета набережной. Он откуда-то знал: крепость, что напротив, расположена на небольшом острове в русле этой реки. А на вершине шпиля изящной часовни, в том месте, где утолщение возле креста, находится фигура ангела. Справа была видна часть моста, ведущего к крепости, остальное на обложке не поместилось. Слева от крепости ведь тоже должен быть мост...
Шай стал машинально листать книгу и на одном из ее разворотов увидел того самого ангела на шпиле, о котором он знал. Находка его обрадовала. Он удобнее устроился в кресле и стал неторопливо листать страницу за страницей, всматриваясь в иллюстрации. Современные цветные фотографии перемежались старыми черно-белыми, а также рисунками и гравюрами. Иные виды казались ему знакомыми.
Перелистнув очередную страницу, Шай обомлел. На фотографии он увидел лестницу... из своих снов.
Шай всматривался в поручни, в филенки дверей, пересчитывал число ступеней в пролетах лестницы. На старинной фотографии они все были на месте. На следующей странице на черно-белых фотографиях он обнаружил знакомые ему коридоры и аудитории.
Еще большее изумление вызвал комментарий: оказывается, это фотографии Санкт-Петербургского инженерно-строительного института, сделанные в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году.
Шай вновь и вновь разглядывал иллюстрации и чувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Затем он принялся искать Садовую улицу, о которой упомянула Ирис. Вскоре обнаружилось несколько фотографий.
Разглядывая фасады зданий, Шай пришел к выводу, что некоторые из них ему знакомы. Мимо этих подъездов он проходил, причем много раз…
Шай отчетливо представил себе, как скрипит снег под ногами, а изо рта у него валит пар. Через два дома вот от этого, да, через два дома… находится подъезд с резной дверью. Дубовая филенчатая дверь в голландском стиле с девятью разноцветными стеклами. Он подходил к этой двери и дергал за висящего на шнурке дубового зайца в юбке. Раздавался звон колокольчика, отодвигалась занавеска, через желтое стекло его радостно узнавали и приветливо встречали.
Вдруг ему вспомнилось множество мелочей – карандашные наброски интерьеров, дверей, лепнины, резных балок, удерживавших потолок, ... Все это прошло через его руки, точнее, было изготовлено по его эскизам...
Вот он поднимается на второй этаж. Там находятся гостиная, столовая и кабинет…
Так... Справа от входа в гостиную есть короткий узкий коридорчик, я его ясно себе представляю. Несколько шагов, и вот три двери: направо дверь в столовую, прямо – в кабинет хозяина, налево – на тесную лестницу, ведущую наверх в комнаты горничных и гувернанток. Эту дверь я специально спроектировал узкой, иначе в коридорчике было бы не разойтись... Стоп.
И вдруг Шаю привиделось, как эта дверь, ведущая наверх, открывается, и против него в тесном дверном проеме стоит высокая, худая девушка в темно-синем суконном платье. Он пристально смотрит на нее и улыбается ей. Знакомый взгляд девушки поражает добротой светло-серых глаз. Девушка застенчиво улыбается, опускает глаза, еще мгновение стоит у двери и пытается пройти. Он отступает на полшага и пропускает ее. Она пересекает тесный коридорчик и входит в столовую, учтиво оставляя дверь незакрытой. Шаю ударяет в нос запах пельменей и уксуса. Через приоткрытую дверь он видит, как ему машут хозяева, оповещенные о его прибытии. Он входит, кланяется всем вместе и отдельно хозяевам. Хозяйка встает и приглашает его к столу. Он усаживается на предложенное ему место и против себя видит эту чудесную, нежную девушку. Все едят и о чем-то между собой разговаривают. Но вот к девушке подбегает мальчик лет пяти и обращается к ней по-английски. Девушка ласково отвечает ему. Ее слова неслышны. Мальчуган убегает. Девушка продолжает есть, изящно держа тонкими длинными пальцами нож и вилку. Время от времени она замирает, кладет приборы, вынимает из манжетки рукава носовой платок и подолгу держит его возле рта, чуть покашливая. Шай отвечает на вопросы хозяев, что-то им обещает, а взгляд его прикован к ней. Он ест, не глядя в тарелку, и ловит момент, когда она поднимет глаза. Ему кажется, что она стесняется его откровенного взгляда. А он почему-то готов смотреть на нее хоть целую вечность... Но вот обед заканчивается. Шай выходит из-за стола, благодарит хозяйку, прощается с домочадцами, а взглядом все время возвращается к ней...
– О, Боже, – произносит Шай, постепенно возвращаясь к реальности. Перед ним лежит книга, из которой черно-белыми фото глядит на него... Но что? Этот подъезд действительно мне хорошо знаком, так как через два дома отсюда, именно через два дома... находится другой подъезд, с резной в голландском стиле дубовой дверью и девятью разноцветными стеклами…
Шай выпячивает нижнюю губу и разводит руками, затем он трясет головой, пытаясь отряхнуться от видений.
– Но этого не может быть, – восклицает он. Затем спохватывается и выглядывает через приоткрытую дверь. Маленькая, кареглазая Ирис, уютно устроившаяся с ногами на диване, что-то читает. Она не слышала его восклицания. Вот она улыбнулась и передернула плечами. Шай закрывает книгу и прячет ее на дно ящика, под бумаги и журналы.