Крестины и смех и грех

– Сколько можно откладывать, дети нехристями растут, – бунтовал Верин отец.
– Вот и я говорю, связались со стройкой дома, ни до чего дела нет. Сам говорил, «можно и погодить с крестинами», – заметила Антонина Егоровна.
– Да, сколько можно годить? Время утекает как вода. Скоро уж внука женить, а он все не крещенный, – продолжал свою линию дед.
– Тебе бы только о женитьбе думать. Женить! Парню пятнадцать лет!
– Вот то-то и оно, что пятнадцать! В войну и то детей крестили! – настаивал дед.
– Это точно! Батюшку-попа днем с огнем не найти, тащили ребятишек зимой в нашу деревню за тыщу верст, – подтвердила Антонина Егоровна.
– Окрестить, конечно, надо. Нынче, слыхала, бабка, все крестятся, даже партийные.
– А партийные, им чо? Куда повернут, туда и они, что перекати поле. А вот трудящийся народ во все времена крестили. Нас родители крестили, мы детей своих крестили. Внуков вот надо окрестить, и дело с концом, – не унималась она.
– Вот и я говорю! Святое дело жить с Богом в ладу, – подытожил дед.
– Да никто и не против, чтоб детей окрестить. Ну, чо ты, разошелся то…

Крестины были назначены через два дня на воскресенье. Единодушно были выбраны крестные – подруга Веры Людмила, но ей случилось по какой-то причине не приехать из города. Отец же Веры настаивал совершить обряд, не откладывая в долгий ящик.
Субботним вечером приехал, друг семьи, Женька. Он, решил стать крестным отцом детям, для которых давно стал «своим». Все казалось, складывалось удачно. Женька, когда-то застенчивый парень с кудрявой рыжей шевелюрой был другом Сереги, двоюродного брата Александра. Друзей в один год призвали в армию. Проводины тогда отметили, как полагается, застольем и песнями. На вокзале уже гремел марш Славянки, а Серега еще переобувался. Едва успел надеть на ходу припасенные заранее сапоги, а хорошие туфли отдать матери. Трехлетний племянник Саша наблюдал за всем происходящим. Забавный и сообразительный, малыш мечтательно протянул:
– Дядю Сережу в армию забрали! Танк дадут и пистолет! Сапоги уже дали.
Женька тогда пообещал:
– Расти, солдат! Пистолета не обещаю, а ремень солдатский привезу.
Спустя два года Женька выполнил обещание, подарил пятилетнему Саше ремень, а Александру тельняшку. А, когда Катя появилась на свет, Женька предупредил, что будет детям крестным отцом. И ревностно охранял эту идею. Женька приехал на крестины не один, а с подружкой Иринкой, объяснив что, с женой давно в разводе.
Казалось, все решилось само собой, но Веру волновала встреча. Иринка, была еще совсем юной девчонкой, и где он ее подцепил. Женька сильно переменился. Из рыжего парня превратился в зрелого мужчину. Кудрявые волосы на лбу несколько поредели, рыжие ресницы и брови выцвели за лето. Привлекали внимание только глаза. Эти глаза наводили на мысль о тайной муке. А рот его всегда улыбался кротко, словно принужденно.
Вечер и ночь перед крестинами были таинственными, будто пророческими. Бабушка Ульяна каждый вечер садилась на порожек и смотрела, как медленно погружается красное солнце за лесом и шептала молитву. Заботясь о спасении души, заботилась так же о душах близких. Наблюдая за жизнью соседей, старалась помочь. К ней во двор тихо зашли.
– Ну, посмотри ты на эту вертихвостку! – приехала, а у Женьки двое детей. Тихо сказала Антонина, оглядываясь.
– Они сейчас вольные, креста на них нет…
– А пусть все будет, как будет. Вольному воля!
– Это только ей во вред. Истинно, истинно говорю, – громко шептала Ульяна.
– А вдруг, что неладно будет. Плюнь три раза.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – плюнула старуха. – «Грех девятой»! Спаси, сохрани и помилуй, нас грешных. Почему ты расстроена, Антонина?
– Предчувствие какое-то...

Женьку с Иринкой уложили спать в палатке. Они там громко смеялись и утихомирились к утру. Муж Веры долго курил во дворе. Вера думала, переживает, что нельзя незамужнюю девушку было брать в крестные матери для своих детей. И тоже осторожно высказалась на счет молодой девчонки.
– Что это тебя вдруг такая религиозность обуяла, – усмехнулся муж.
– Ульяна говорит...
– Слушай ты больше эту старуху.
Вера еще что-то долго шептала и заснув, увидела сон: Будто огромная свинья рылом под забор роет. И во сне пыталась прогнать свинью прочь от своего забора, толкая ее в грязную бочину. На самом деле, толкая всю ночь мужа в бок. А утром ей почудилось, что черная птица в окно постучала. Господи, приснится же такое.
Июльское росное утро. Ласковое солнце обещало хороший день. Наскоро завтракали, настроение у всех было приподнятое. Пришли родители мужа, у них дача неподалеку, через две улицы. И бабушка Ульяна зашла сделать кое-какие наставления. Застав всех за завтраком, всплеснула руками:
– Вы чо это? «Грех дявятой». Перед причастием не надо было есть.
– Но я даже не знаю, верю ли я в Бога? – иронически высказалась Иринка.
– Скажи ты нам, девонька, – начала Ульяна, – по-твоему, что важнее верить или знать?
– А что нет нужды сомневаться? – вставил Женька
– Да, поистине говорят, «муж да жена одна сатана», – словно отрезала бабушка.
– И еще говорят, станут они одной плотью, одна из заповедей, – сказала в защиту гостей Вера
– А как входят человек в человека, так и будет одна плоть, – посмеиваясь, выдал Александр.
– Браки совершаются на небесах! – задев его тихо рукой, урезонила Вера.
–А, вы, сами-то крещеные аль нет? – спросила Ульяна.
– Не помню, – ответил Женька понуро.
– А вот ты замужем? – переспросила Ульяна, приглядываясь слеповатыми глазами к подружке Женки
– Нет пока…
– «Грех девятой»! – высказала Ульяна. – Это коды в радости, а как беда, тоды на поклон к Господу Богу…
Все помолчали
– Я только одно не пойму, вы, что все в космос на ракете полетите или детей отправляете в полет? Что за подготовка такая? – с видимым волнением произнес Александр.
– Ну, а как же, все же должно быть продумано, а не с бухты, барахты. – обиженно урезонила Ульяна.
– Как в полет и есть! – присоединилась свекровь, – «Сыновей, дочерей, долетайте до самого солнца» – и продолжила – Это дело серьезное. Во-первых, кумовья на всю жизнь как родственники, во-вторых крестные для детей примером должны быть и подарки дарить своим крестникам. А как же, не простое это дело быть крестными. Быть готовыми надо к почетному званию.
– Мы и так приготовились, – попробовала защититься Вера: крестики, полотенца одежды праздничная, головы светлые, слова вон какие красивые, и люди. Все друг друга любим, и дети вон особенно радуются: правда, дети?
– А я не хочу креститься, – сказал Саша.
– Ну, вот дождались! – сконфузился дед. – Приготовились!
– И я тоже не хочу, – звонко подхватила Катюшка
– Что вы такое говорите, деточки, надо заслужить милость Божью, – наставительно говорила Ульяна. – Вот даже не лечат не крещенных, и не отпевают в церкви.
– А кто такой Бог? – спросила Катя.
– Это творец, он все видит, и все знает про всех нас.
– А он старый, раз все знает? Вон мне Саша говорит, будешь много знать, скоро состаришься.
– Царица небесная, что вы детей то не подготовили ко причастию? Матушки мои, «грех девятой», это же самое главное. Помолиться надо прежде в церкви и причаститься, безбожники.
– Бабушка Ульяна, Грех «Девятый» уже был!? А матушек я не видела, – пролепетала сообразительная Катюшка.
– Мы с бабой Дашей будем вместо матушек, – взяла поспешно инициативу на себя и ребенка на руки мать Веры.
– Да мы сами к нашему стыду ничего толком не знаем, как на охоту идти так собак кормить, – сказала Верина свекровь.
– Ну, ты сватья сравнила, – сказала мать Веры.
– А мы собачек сейчас кормить будем? Баба сказала…
– Так! Чья идея была детей крестить? – простонал, перебивая, Александр. Не чего было и затевать.
– Хватит вам, разглагольствовать! Надо хоть сейчас приготовиться, – одернул отец – Вполне понятно, что мы сами не знаем, как это все происходит, вынужденные атеисты.
– Люди порой принадлежат к вере формально, – поддержала отца Вера. – Вот нас крестили маленькими. Я знаю, что моя крестная мать Валя, мамина сестра. Она меня крестила и всегда подарки дарила, но не в подарке дело. А в причастности к святому обряду. И не для того только, чтобы лечить или отпевать. Или уповать на Бога….
– Православные, а не чувствуем религиозного рвения, – скромно улыбался Женька. – На Бога надейся, и сам не плошай.
– Ну да ладно, Бог с вами. Батюшка у нас хороший, он подскажет, что нужно сделать. Ступайте с Богом.
Но, Вера думала, что-то сердце щемит. Тревожно. Может, еще что-нибудь не так сделали. Остановят, повернут для правильной «подготовки». Тут еще Женькина подружка в короткой юбке и без платка – не хорошо. Все не как у людей. Ну да ладно. «Бог не выдаст – свинья не съест».

Сколько народу! Совсем как в большом городе в храме в воскресенье на пасху, вот тебе и деревня. Все кто сомневается и все кто верит – все тут. Можно было только порадоваться, видя такую заинтересованность в религии. Женщин, однако, было больше, чем мужчин, потому, что они благочестивее. Церковь старинная, с отлично сохранившейся колокольней. Здание, церковные башни, звонницы и купола не потеряли своей первозданности, после реставрации. И на фоне синего чистого неба, крестами блистали на солнце. Проходя в помещение церкви, все держались подчеркнуто почтительно, старались вникать в происходящее. Но у Веры мысли путались от раздумий, она испытывала волнение. Вдруг обнаружиться, что они не подготовились должным образом.
Но, тут, же к ней приходили и светлые мысли, глядя на множество свечей, старинных икон, крестов. Здесь на возвышение стояло распятие, засмотрелась, ступила в святость. Вера обратилась к святому отцу, прося счастья детям.
День был жаркий, а здесь под сводами, прохлада и мрак. Все разговаривали шепотом и старались не нарушить духовную направленность и не сомневаться в вере. И открыть души, почтить ритуал крещения. Вера слишком любила своих родных и близких, чтобы еще наблюдать за ними. Не хотела осуждать их, и личного опыта было мало. Ей, казалось, они и так страдали, что не умеют молиться. Не всё и не всегда нравилось ей в людях, но что сейчас думать об этом. Если бы всё знать наперед. Губы у Женькиной подружки были накрашены, юбка короткой, грудь обтягивала прозрачная блузка. Но, Иринка не знала, что едет на крестины, и глазами перебирала с одного лица на другое, как-то играла плечами. Ну, это от любопытства, оправдывала ее Вера, от застенчивости, наконец. От беззаботности, как мотылек она еще. Сколько ей интересно лет?
Стройно пел хор. Но не только Вера, наблюдала за Иринкой, еще зоркий взор свекрови не отпускал ее из внимания и свекор смотрел из-под лобья. Женька был больше занят детьми. Александр, снова и снова подходил к Иринке, в гаснущем свете лампадок, что-то шептал ей на ухо. Свекровь смотрела на сына гневными искрами, предчувствуя, что это не акт милосердия, а уступка сатане. Совсем уж близко с сияющими глазами смотрит Иринка на ее сына.
Свекровь не могла дождаться, когда кончится эта пытка для нее, она, покусывая губы, что-то прошипела сыну на ухо. А Вера рассматривала архитектуру, умилялась гармонической пропорцией. Везде царил порядок. Все выглядело величественно и красиво. Все здесь было приятно глазу: дерево и камень, запах был церковный, от кадящего ладана, присутствующие держали свечи в руках. Прихожане и верующие служили молебен или утреннюю службу. И ни у кого в деревне не было неестественного стремления посещать службу. Много здесь было и городских, приехавших по разным причинам.
Поведение батюшки было безупречным. Видно было, что в его сознании постоянно жила вера в господа Бога, и он считал своим священным долгом все делать с усердием. И набожные старушки утверждали, что он никогда не подаст дурного примера. Он так неистово вел службу, и все были благодарны ему за это таинство и благоговели к нему. Дети смотрели на все с открытыми глазами. Они впервые были в церкви на службе. Разглядывать было чего и крестились со всеми и подходили ко кресту в конце службы. Сначала было интересно, но потом они устали. Женька на правах крестного отца, держал Катю на руках. На самом деле все вышло очень священно и правильно, и трепет от крещения остался с ними надолго. Когда дошла очередь до Кати, Женька на руках нес ее к купели и принял статус священного крестного отца. Взрослым помазали кисточкой лоб и голову, а Катю всю облили святой водой, мокрую, замотали махровым полотенцем.
И Иринку, прикрывшую голову Ульяниным платком, так же благословили в крестные матери. Служба закончилась. Пили святую воду, ели просфоры, круглый хлебец, с буквами.
Выходя из церкви, все почувствовали облегчение, освободившись от замкнутого пространства. Наконец оказавшись на воле, мало-помалу, опомнились, оглядываясь на массивные стены, крестились на лики святых на сводах. Пришли в себя, после, процессия двинулась домой.
Были тосты по русскому обычаю. Гости высказались, что сделали все, как положено: иконки и свечи. Сидя за столом, посмеивались над Александром, что он растерялся в церкви. И городил какой-то бред, типа замаливал грехи, целуя неистово икону святого. Вдруг он вспылил, лицо было обиженно сконфуженное, и быстро вышел во двор. Вера выбежала за ним:
– Ты что обиделся? Не хорошо, что гости подумают?
– Подумают?! – он повернулся и процедил сквозь зубы. – И зачем я только женился?
– Ну, «бабы каются, девки замуж собираются». А, сейчас не дури, пошли…
Неловко и страшно как-то стало у нее на душе. Вот она свинья то подрывает забор. Вспомнился сон.
– Ездил бы на гонки, на машинах, а то связали по рукам и ногам, – бессвязно протянул, подвыпивший Александр.
–Ты что сейчас сказал-то, сам-то понял? Надо было пятнадцать лет назад себе вопрос этот задать, – Вспыхнув всем телом и лицом, но быстро пришла в себя Вера, и добавила. – Не омрачай этот праздник, светлый день.
Прижавшись плечом и склонив голову, заглянула в мутные глаза мужа. Вера весь день варила, пекла, жарила, и от уморительности раскраснелась. И глаза ее светились блеском, да и выпили немного.
За столом были понурые Женька с Иринкой, их крестники поели и улизнули на улицу.
– Ну, что, кумовья, головы повесили? Не ощутили нового в себе рвения? – наигранно весело спросил Александр.
Снова продолжался разговор кумовьев, Вера слышала слова, а они не доходили до сознания, словно говорили, но не с ней. Сидя напротив, Вера не могла уловить ускользающий взгляд мужа. Будто вместе сидят, а душа улетела.
Женька вспоминал шалости из жизни своих крестников. Как он пятилетнему Саше рассказывал анекдоты, и тот быстро научился их повторять. И, пересказывал их потом в детском саду. А как Катюшка всегда была рада встречать гостей. Громко приветствуя, забираясь на колени, пыталась пугать, закрывая рученками глаза собеседнику. Спрашивала «испугался», скажи, «боюсь», и не успокоиться пока не скажешь, «ой боюсь». А если скажешь «ужасно боюсь», она хлопала в ладоши. Ей нравилось наводить «ужас». И как отмечали Новый год, когда Сашу наряжали снегурочкой. Накрасили ему губы и ресницы
– Я никогда не отмечал праздники как у вас всегда весело и шумно, – продолжал радостный Женька. – Вы для меня больше чем друзья. Я мамке в пример вашу семью всегда ставлю. И горжусь, что у меня такие друзья.
Весело озираясь, с радостным пылающим личиком, вбежала Катя. Но, тут же надула губы, и с грустью протараторила:
– Мамочка, смотри, мне крестик оторвался.
– Как же так?
– Да он зацепился за палку.
Она разжала пальчики, там была ниточка с крестиком в ладошке.
– Ты ягоза, опять лазила по заборам?
– Ну, вот новоявленная крестница моя, красавица, пойдем прощаться будем, мы уже уезжаем.
– Дядя Женя, а ты еще приедешь? Мы же еще с тобой не играли. Папа тоже со мной не играет совсем.
–Ты про отца? Да он как лошадь у нас, не разгибая спины, – вспомнив про «женитьбу», «связанные руки», защищала Вера мужа.
– Вот я смотрю, он все забросил, не учит Санька ремеслу, сам старается. Сына пора приучать к делу, – продолжал с сожалением Женька.
– Дядя Женя, а мы еще пойдем в церковь, Богу молиться, я же теперь крещенная. Дядя Женя, а ты знаешь, папа останется без ног, но он тоже хороший, я его вперед любила. А свечка у Бога тоже сгорела. Папа ты останешься без ног!
– Катя, ну перестань? Что ты болтаешь! Так нельзя говорить. – силилась одернуть Катю мать.
– А, вот скажи, дядя Женя, ты кого больше любишь, меня или Сашу?
– Тебя, конечно, ты же маленькая.
– А Сашу больше, по тому, что он большой?! – спросила или подтвердила, кто ее знает.
– А я больше всех папу люблю, потому что мне его жалко, потому что он останется без ног. Вот Саша мне рассказывал про «мертвые души», он книжку читал в школе и про «живой труп», покойника, знаешь? Не знаешь? А Саша у нас умный, он такое знает, только мне страшно. Он мне про утопленников рассказывал.
– Она любила всех пугать и наводить ужас еще совсем маленькой. Вот ты же правильно сказал, Женя, что этот ребенок хоть на кого кладбищенских страстей нагонит, – тревожно улыбалась Вера.
 
Гостей проводили. Шли обратно молча. Подходя к дому, Вера спросила
– Ты чего? Вроде сердитый.
– Ничего, ну что ты! Разве можно на тебя сердиться!
– Я, может, не так что сделала?
Вера ближе прижалась плечом к плечу, заглянула в глаза мужа, потрогала ладошкой колючую щеку, прильнула к горячим губам, пропахшими сигаретами. Саша молча прижал к груди жену и прогудел:
– Ну, чего ты?
– Соскучилась.
Саша потер ладонью щеку и ничего не сказал.
– «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным», потому как ложь шьется белыми нитками
– Ты это к чему и про кого? – настороженно спросил Александр.
– Да так просто что-то на ум пришло, – с грустью произнесла Вера.
– Вечно ты несешь околесицу, – примирительно улыбаясь, заметил муж.
– Уберу со стола, и спать завалюся, – сказала Вера, подходя к воротам, уставившись в одну точку.
В тот вечер многое можно было понять, но молясь о благе детей, она поцеловала на прощанье Женьку и Иринку.