Ивовые поля

Сквозь зеленые ветви проглядывают стеклянные лучи бледного, летнего солнца. Ленивый полдень вот-вот томно разольется по щедро колосящимся полям, заставив всяк не успевшего укрыться, разомлеть от зноя и, вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб, утекать дальше, домой, в прохладу.
Степка хитро прищурилась и, взяв двумя пальцами ивовую ветвь, выдавила из нее солнце. Оно перетекло красным заревом в ее полудетские пальцы, розовея аккуратными кончиками. Степка по-кошачьи потянулась.
«И почему на ивах не растет виноград? – лениво подумала она, - его зеленые пупыри смотрелись бы на них очень нарядно».
- Русалка! Русалка! – пронеслась мимо нее целая ватага босоногих ребятишек.
Степка быстро приподнялась на одном локте, и, таинственно сверкнув зеленовато-желтыми глазами, прошептала замершим на безопасном расстоянии сорванцам:
- Кто со мной переходить реку вброд?
С криками, полными мистически-священного ужаса игры, они разлетелись воробьями в разные стороны, услышав уже вдогонку ее звонко хохочущее:
-Там мелко, дурашки!
Семья Степки жила на краю реки, поэтому чаще всего ее саму можно было увидеть укрывшейся в тени ивовок. Сказать, что недолюбливали Лесковых нельзя. Скорее, не захаживали лишний раз на окраину. Да и зачем? Родители ее торговцы, которых редко застанешь на месте – все в разъездах. А если и дома, то носа не кажут. Может, правда из русалок? Никто не знал, где пропадают матушка с батюшкой Степки, но и не надо особо. Дом у Лесковых справный, чистый, вокруг все прибрано. Да и сама она отличается деловитостью – наравне с родителями хозяйство ведет.
Степка легко вскочила и подбежала к воде. Она доверяла порывам, и сейчас ей захотелось взглянуть на свое отражение. Любимое зеркало как всегда не подвело, подмигнуло миндалевидным озорным глазам, раздавая совершенное изображение равномерными кругами.
- Хорошо-то как! – звонко крикнула девка, подпрыгивая в первобытном восторге сочной юности.
Деревянный мостик скрипнул, по-стариковски подпевая легким шагам. Мгновенно вняв его стону и, опустившись на колени, она зачерпнула пригоршню воды.
- Девочка моя, напои меня, - еле слышно произнесла Степка, прежде чем окатить лицо живительной влагой.
Капли потянулись к ней, омыв красоту так, словно она была их негласной младшей сестрой.
В детстве не было ни одного мальчишки, который не назвал ее хоть раз Степаном. Она не обижалась - посмеивалась, будто догадываясь, что время придет. И откуда было знать, что по пришествию пятнадцатой весны безудержная русоволосая юность взволнует каждого на Вишневке! Из всех девок Степанида неожиданно оказалась самой славной и дикой, прельщающей окружных парней красотой, природной мудростью и удивительно нежной внешностью.
- А правду говорят, будто ты русалка? – прежде чем обернуться, услышала она ласковый шепот за спиной.
- Здравствуй, Митяй, - запрятавшись за толстый ствол ивового дерева, стоявшего рядом с мостком, не ответила на вопрос Степка.
Невесть откуда взявшееся волнение перед рослым, крепким парнем, застучало в девичьем сердце. Пришлось бороться с тем, чтобы не сорваться, и не убежать домой по низовью реки, разбрызгивая спокойную водную гладь.
- А правду говорят, - начал он снова, но Степка, оценив его смущение, насмешливо перебила:
- Мало ли, что говорят, а ты и веришь…
- Не верю им я, - собираясь с духом, решительно выпалил он, победно уставившись на нее.
Он еще хотел что-то сказать, но Степка приложила палец к губам и остановила его таинственным: «тсс».
И исчезла.
Обескураженный Митяй несколько минут стоял у того дерева, где она только что была, силясь понять, что за дивное волшебство свершилось на его глазах.
«Ох, и русалка!» - думалось ему, очарованному девкой.
За малым вслух не сказал.
Тем временем, обогнув иву, Степка выглянула из-за соседнего дерева:
- Иди, что покажу.
Она многообещающе поманила его вглубь сочной зелени деревьев и трав.
Митяй шел след в след. Он смотрел на причудливо извивающиеся, сплетенные между собой ветви ив, думая о том, что раньше никогда не бывал в этих местах. А это неправильно. Потому как, если Степка не боится бывать здесь, то ему, рослому парню, и вовсе стыдно бояться. А она вон какая – легкая, гибкая, как ива.
«Красивая» - невольно пронеслось в голове Митяя.
- Ты слышишь? – она обернулась, и он практически налетел на нее.
От ее волос пахло травами и летом. И вся она была какая-то теплая и домашняя.
«И никакая она не русалка – лесная царевна» - залюбовался Митяй и машинально закрыл глаза, подаваясь вперед за Степкиным поцелуем.
- Что ты, миленький? – она быстро отпрянула, стыдливо зардевшись, и поправляя волосы, добавила, - не пора еще.
Не дожидаясь Митяя, Степка развернулась, и как ни в чем не бывало пошла вперед. Опешивший парень поспешил за ней, мысленно смакуя услышанное «миленький». На Вишневке он едва ли не самый лучший и видный, о чем, конечно, догадывается. Соломенного цвета волосы и внимательный, мягкий взгляд свели с ума не одну девку на селе. Многие ласково обращались к нему, пытаясь привлечь внимание. С Агафкой в начале лета даже целовался, за Марьиным домом. Но никогда Митяй не чувствовал себя так, как сейчас. Быть «миленьким» ему определенно понравилось, и он послушно топал за Степкой, стараясь быть рядом – после слов «не пора еще» чувствуя, что имеет на это некоторое право.
Меж тем, заросли становились гуще, замыкая круг за своими путниками. Если оглянуться, то не было пути назад и никакой дорожки, по которой они все это время шли - одни деревья, да заросли папоротника.
-Степа, скоро? – боясь показаться трусом, но беспокоясь, не сбились ли они с пути, робко спросил Митяй.
- Когда придем – сам увидишь, - ответила она, и остановилась.
- Почти на месте. Посмотри под ноги – сейчас начнется…
Митяй проследил за ее жестом и обратил внимание, что Степка стоит босиком на голой земле.
- Тебе не холодно? – вырвалось у него.
- Земля греет, - пожала плечами она, и снова уставилась на розоватые пальцы своих босых ног.
В расстоянии между пальцами показался белесый дымок. Дымок поднимался вверх, образуя причудливые узоры. Безобидный, невесть откуда взявшийся, он словно манил своими загогулинами – иди, мол, сюда, и на позывы его вдруг начал стекаться такой же белый, молочный кисель. Вся поляна в киселе, а Степка стоит, и не страшно ей!
- Чудно. А что это? – выдохнул Митяй.
- Туман вечерний. Бабка моя говорила, если в нем искупаться – век не расстанемся, - как заговор прошептала Степка, и вдруг порывисто его обняла.
Митяй неожиданно обмяк. Ему стало жарко от Степкиного тепла. Он провел рукой по спине, ощущая ее гибкое, что ивовая ветка, упругое тело; почувствовал, как она напряглась и подалась вперед, навстречу его движению. Тогда Митяй обнял Степку еще крепче и нашел в темноте готовые к первому поцелую губы. Они были чуть горьковатого полынного привкуса, и вместе с тем сладкими.
- Медовая ты моя, - смущаясь собственной нежности, прошептал Митяй.
- Они там, - так же шепотом ответила ему Степка.
- Кто там?
- Бабочки. Шелестят крылышками в моем животе. Щекочутся…
Степка приложила его руку к своему животу:
- Чувствуешь?
Он не чувствовал, но если она так говорит, это действительно так. И он ей верит. Потому что Степка – не Агафка. С ней все по-особенному.
Особенная Степка прислушалась к чему-то, затем взяла его руку и потянула вперед:
- Пошли, миленький. Несколько шажочков всего.
Митяй пошел нехотя – ему было хорошо с ней здесь, на месте тумана, стоять и целоваться. Он шел и думал, который час. Вроде бы пару часов от силы прошло с того времени, как он любовался Степкой на мостке, прежде чем заговорить. А сколько уже событий, сколько ярких, красочных картинок теперь возникнут в его голове, при одном только упоминании имени «Степанида»! Что-то случилось, потому что и время замедлило ход.
Деревья расступились перед просторной ровной поляной. Смеркалось – поляна была приукрашена сиреневыми сумерками. Митяй осмотрелся – позади лес, впереди зеркалит темным блеском река, у которой растут ивы, высокие и пушистые.
- Вот я и дома, - сказала Степка и, подбежав к одному из деревьев, прижалась, обнимая.
- Красиво, - только и сказал Митяй, - сколько их тут?
- Семь, - Степка переходила от одного дерева к другому, словно приветствуя их, - семь человек.
- Кого ты тут видишь? Ох, и сочинять горазда! Русалку тоже про себя придумала?
- Нет, русалкой давно еще Прохор обозвал…
- Который пропал? – насторожился Митяй.
Прошлой весной Прохора искали всей деревней. Хороший парень был, работящий, видный. Двадцати лет от роду – впору семью заводить. Говорили, в лес ушел и не вернулся.
- Ты его давно знала?
- Еще вот таким, - Степка отмерила расстояние чуть выше пояса, - маленькими были, когда наши родители в торговые ряды вместе выезжали. Сама тогда еще меньше была.
- А что с ним случилось – не знаешь?
- Много буду знать – скоро состарюсь. А я хочу быть всегда молодой! – радужно заявила Степка, и вдруг неожиданно пронзительно запела.
- Заплетала ива косы,
Дева косы расплетала,
Распускала дева слезы,
Ива слезы вытирала,
Голову склонив, стояла,
У реки в печали ива,
Утром росы собирала,
А дева по воду ходила…
Песня длинная, тягучая, жалостливая. Голос у Степки красивый - зычный, сильный. Таким в пору на ярмарке за покупками созывать. Сама она в образе – на Митяя не глядит, старательно выводит мелодию. В пролеске неподалеку замаячили отблески. Светляки. Странные ночные спутники всяк идущему. И ведь не осветят дорогу – заманят поглубже, собьют, потеряют. К таким, как Степка приведут, к русалкам. Внезапно кольнула неприятная мысль: «А вдруг она и с Прохором целовалась»? Митяй поежился – холодно. И деревья эти у воды страх наводят, душе покоя не дают. Чего она к ним привязалась?
Тем временем, Степка, не прекращая петь, подошла к самому краю берега, где стояла последняя ива. Откуда-то из глубины ее ветвей она вытащила разноцветные ленты - пестрые, нарядные, всех цветов радуги, немного полюбовалась ими и подошла к Митяю:
- Которая тебе нравятся?
Митяй потрогал: атласные. Рассмотрел каждую и ткнул пальцем в зеленую:
- Вот эта б тебе пошла.
Степка засмеялась:
- Маришкину выбрал.
Она подошла к крайнему дереву и повязала его лентой.
- А теперь?
- Ну, желтая…
- И правда моя. Со второго раза угадал.
Степка хихикнула и отложила желтую ленту в сторонку:
- После в косу вплету. Давай еще!
- Красная.
- Красная – мамина, - Степка нежно подвязала красной лентой еще одно дерево…
Митяй смотрел то на ивы, то на Степку, и не понимал, зачем она это делает. Еще он думал о том, что, наверное, ей грустно от того, что она все время одна. Вон, уже деревья семьей называет. Лентами повязывает. Мама, папа, сестра, брат, бабушка. Одну без объяснение навязала, фиолетовую. Оно и правда – семья Степкина вечно где-то пропадает. Младшенькая она, а уже взрослая и самостоятельная. И по лесам ходить не боится…
Раз за разом все ивы оказались подпоясаны. Митяй пересчитал их и не досчитался одной.
- Степ, ты говорила – их семь?
- Ага, - подтвердила Степка, - а сам не видишь?
Митяй еще раз пересчитал все ивы, но цифра не изменилась. Он вопросительно уставился на Степку.
- Ну как же, миленький, - словно ребенку, сказала она, - смотри: это - мама, вон там – папа, рядом с папой – Федюк, ближе к лесу – бабуля с Маришей и деда.
- А это кто? – Митяй включиться в ее игру, - там, у реки.
Он не верил Степке, но боялся ее обидеть.
- Это мой друг, - немного помолчав, ответила она, и вдруг добавила – но считай, что это я.
Степка опустилась на траву, и как-то вмиг затосковала, задумалась. Митяй присел рядом и обнял ее.
- Я часто прихожу разговаривать с ними. Спрашиваю, чего вы так со мной. А они молчат! И хочется, чтоб как у всех – у тебя или Глашки, или той же Агафки – когда пожурят, а когда и пожалеют - в мороз за водой не пошлют, например.
Степка грустно усмехнулась, и положила голову ему на плечо. Митяй никогда не был одинок, но сейчас, в эту самую минуту, остро почувствовал ее одиночество. Щемящая нежность разлилась по его сердцу в миг, когда светловолосая головка коснулась его плеча. Внезапно захотелось повернуть время вспять, чтобы навсегда, с самой первой минуты ее одиночества не допустить его, и быть рядом с ней. Новое, широкое, без конца и края, неизведанное доселе чувство! Митяй шумно вздохнул.
- Тебя разве не жалеют? – осторожно спросил он.
- Жалеют. Но им и самим сложно. Мы редко видимся, - Степка поежилась от холода и очень естественно прижалась к Митяю.
- Ты все время одна, да?
- Почти. Но у меня есть они, - Степка провела рукой, обрисовывая окрестности, - целое ивовое поле.
Митяй заглянул в ее глаза, и не смог больше сдерживаться:
.- Теперь у тебя есть я. Все для тебя сделаю, голубка моя!
- Все? – она как-то странно посмотрела на него, и задумалась, - кажется, я знаю. Придумала, что можно сделать. Поцелуй меня, милый!
Она повернулась к нему лицом, и он успел заметить прозрачную слезинку на еще щеке.
… Звезды почти потеряли блеск, когда две хрупкие девичьи фигурки замаячили у пролеска.
- Как же здорово, когда ноги не в земле и волосы самой почесать можно! – радуясь, не переставала щебетать Маришка.
Она шла, периодически приплясывая, словно разминая от долгого стояния затекшее юное тело.
- Что нового на деревне? Прошу вспоминают?
- Как обычно, - ответила Степка, - о Прохоре сегодня Митяй вспоминал, а так нет. Забыли все.
Она шла медленно, была усталой и сосредоточенной.
- У-у-у, сестрица, жалеешь его? Может, снимешь ленту, да на себя набросишь?
Степка покосилась на сестру, но ничего не ответила.
- А почему ты меня освободила первой? – продолжала допытываться резвая девка.
- Мамка наказала.
- А что дома? Прибрано все?
- Можешь помолчать?!
- Не голоси! – дернула ее за волосы Маришка, - ты ни дня не стояла там - деда сразу освободил! А нам годами ждать Купального дня для подмены!
- Господи! - Степка упала на колени и, погружаясь в молочный туман, закрыла лицо руками.
Тихо и покорно оплакивала она судьбу, собственную и своих родных. Ей было жалко Митяя и Прохора, и маму с Федюней, и папу, и бабушку. Занимался рассвет, а она все сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, в мокрой от утренней росы белоснежной рубахе.
- Степушка, - чувствуя вину, Маришка топталась на месте, - не плачь, милая. Теперь нас двое, мы всех освободим.
- И Митяя? – Степка, не сдерживаясь, заревела в голос.
- И Прошу. Он тоже не виноват, - присаживаясь рядом и обнимая сестру, подтвердила Маришка.
- Стыдно, Мариша, как стыдно! - поднимая на сестру заплаканные глаза, винилась Степка, - извели парней, сгубили!
- Тихо, милая, что ты! Вернем мы их на седьмые Купалы - как пить дать!
… Солнце припекало печным жаром, когда босоногая ватага вновь пронеслась мимо сверкающей, теплой речки.
- Вторая вернулась! Русалкина сестра приехала! – с шумными криками известили друг друга они.
- Ух, я вам! – с удовольствием включилась в игру Маришка и, взвизгнув, стремительно понеслась за ними, - догоню!
И кто бы угадал, что статной, конопатой Маришке минуло девятнадцать? Она бежала по мягкой траве у реки, подставляя белые руки и ноги щедрому солнцу. Ей думалось, что в скором времени она покроется румяными поцелуями загара, освежеет, и найдет сердечную усладу. И тогда точно забудутся странные события Купального дня, год ожидания свободы и вчерашняя волнительная ночь.
Уткнувшись в травяные заросли, Степка безмятежно спала. Ей снились неведомые края, засаженные ивовыми полями и она сама в диковинной, странной одежде, ведущая за руку Митяя, который и на Митяя-то не похож.
… Болото светилось желто-красными огоньками. Казалось, заросший пруд, находящийся рядом с ним, живет и колышется от дыхания неведомой жизни. Маленькая аккуратная девушка показалась из-за гнилой березы и снова спряталась. Несколько вздохов, еле слышный шепот и вновь тишина.
Митяй шел в удивительное место, держал за руку Степку, и чувствовал себя так, словно находится во сне. Еле слышный колокольчик позвякивал в тишине.
- Что это может быть?
- Не оборачивайся – пропадешь.
- Ты же русалка, ты сможешь меня вытащить.
- Я не увижу тебя больше, когда взойдет солнце.
- Почему?
- Я тебя убью.
- Ты ведешь меня сюда, чтобы убить?
- Именно.
- Тогда какая разница, оборачиваться или нет?
- Мне кажется, тебе приятнее будет, если это сделаю я.
- Ты так думаешь?
- По себе сужу. Мне было бы приятней, чтобы ты меня убил, нежели чудище какое-нибудь.
- Ты веришь в чудищ?
- Если обернешься - тоже поверишь. Пошли, нужно успеть до рассвета.
- Почему именно до рассвета? Не все ли равно, когда меня убивать?
- Не все равно. С рассветом я должна спрятаться. Нырнуть поглубже в болото и затаиться среди тины и ряски. Такой ответ тебя устроит?
- Погоди, ты правда считаешь, что ты русалка?
- А ты считаешь, что быть не просто человеком - проблема?
- Знаешь, Степ, быть в чем-то оригинальной – не проблема. Проблема в том, что ты налупилась какой-то дряни, и можешь запросто сигануть и утопиться с рассветом в этой грязи.
- Не верить – твое право. Просто не оборачивайся и иди за мной.
- Да куда, Степ? У меня все кроссовки промокли от этого тумана!
Степка остановилась и посмотрела на свои ноги:
- Знаешь, у меня тоже. И вообще, я так устала от них!
Она скинула обувь и осталась босиком. Туман тот час нашел расщелины между розовых пальцев и просочился молочным дымом, устремляясь вверх.
- Ты с ума сошла, Степа? Земля холодная, туман какой стоит! Немедленно обуйся!
- Не ругай меня, милый. Просто поцелуй, как тогда.
Степка приникла губами к губам Митяя, вложив всю свою страсть и силу в поцелуй. Несколько минут они стояли, прижавшись друг к другу, и смаковали ощущения близости.
- Мы почти пришли – это здесь, иди сюда, - сказала Степка, оторвавшись от Митяя, и потянула его за руку.
Они отодвинули ветви старой ивы и оказались на берегу реки. Луна прошлась по ее воде, оставляя заманчивые следы рискованным путешественникам. Степка опустилась на траву, жестом приглашая присоединиться. Митяй сел рядом и по-хозяйски обнял ее.
- Ну что, - спросил он, поправляя непослушный локон и чмокая ее в место чуть пониже уха, - передумала меня убивать?
- Я не убью тебя, пока не расскажу кое-что.
- Ух ты, загадочная моя, - недавний поцелуй явно настроил парня на игривый лад, - я весь во внимании.
- Это семейная тайна. Каждый год я прихожу сюда в ночь на Ивана Купала…
- Так значит я не первый, кто здесь с тобой был? – нарочито надуто спросил он.
- Ты первый, кто узнает эту историю. Если, конечно, дашь мне договорить.
- Прости. Я тебя слушаю.
- Началось это - даже не помню, сколько лет назад. Деда мой с бабусей жили в добротном светлом доме у реки. Дружно жили, пока не полюбилась дедуле цыганка, отбившаяся от табора. Баба как узнала, что творится - пожаловалась брату дедову. Тот горячий был – взял цыганский дом и подпалил. Осталась цыганка на черном пепелище, но уходить не стала.
- Я, - говорит, - не гордая. С милым рай и в шалаше и под небом чистым, и под дождичком в четверг. Сплела шалаш из ивовых веток, глиной обмазала, и давай деда ждать. Стал дед на два дома жить – все хорошо у него с бабушкой, ладно, а луна полная взойдет – бежит на реку. Запирали его, не пускали – испариной покрывается, бредит, лихорадится ночь напролет. Измучились с ним, намаялись. Он и сам не рад, что связался с ведьмой цыганской. Потом возьми они обе и забеременей. Ходили по Вишневке с животами, справные. Бабуля на правах законной супруги, а цыганка, не смотря на время и нравы, нос задирает. Ей положением в глаза тычут, а она в ответ: «от нее девчонка будет, а я парня рожу». Так и вышло. Пришло время - родила бабуля мамочку, а цыганка – мальчика, только мертвого. Закопала его под ивой, рядом с шалашом своим мазаным, а деду сказала, когда он к ней пришел:
- Любила я искренне, но через твою семью мне горе одно. Ходить ко мне больше не будешь - отпускаю, но после смерти моей семья твоя, в ночь на Ивана Купала, станет не лучше этого шалаша.
- Что ты говоришь такое, Рада? – испугался мой дед.
- А то, что быть тебе и семье твоей ивами после моей смерти. Пока та, которая чудом спасется, не станет возлюбленной, да не опояшет возлюбленного своего атласной лентой.
- Тогда ты простишь нас? – спросил разгневанную цыганку дед.
- Тогда опояшенный вместо нее встанет, а вы все жить, да смотреть на это будете - хохотнула цыганка и прогнала деда.
Степка замолчала, прислушиваясь к ночным шорохам. Она зябко поежилась и покрепче зарылась в объятия Митяя.
- А дальше что? – спросил ее Митяй.
- Дальше жили они долго и счастливо, потому что цыганка жила. Она умерла совсем старой, в той же полуразрушенной самодельной лачуге. Никто не верил историям деда и бабуси, они казались затейливыми сказочниками на благо нам, внукам своим. А потом наступила та самая ночь. Мне, младшей, было пятнадцать. Вся семья вдруг поднялась среди ночи и пошла на берег реки. Стало страшно – они будто спали, и я не могла их разбудить. В ужасе я вспомнила о словах дедули и побежала за Прошкой - он был старше и жил неподалеку. Родители рассказывали, как пятилетним мальчишкой он прибегал покачать мою люльку, пока деда и баба на сенокосе, мама и папа в городе, а брат с сестрой за скотиной пошли. Когда я подросла, Проша меня защищал от Вишневских мальчишек. Они меня Степаном дразнили, и, хоть я не обижалась на них, а все равно его защита была приятной. Деда шутливо называл нас женихом и невестой. Тогда я не осознавала, а сейчас уверена – всегда любила его.
Степка взглянула на слегка напрягшегося при упоминании другого парня Митяя, и добавила:
- Ты любишь меня. Значит, можешь понять, что я сейчас чувствую…
- Потом, - остановил ее Митяй, - я обещал, что дослушаю.
- Хорошо, немного осталось. С Прошкой мы побежали за ними, на берег. Все мои родные пошли за дедом в лачугу, где жила цыганка, и вернулись оттуда с разноцветными лентами. В руках у деда было две ленты. Он направился в нашу сторону. Мычал, словно что-то хотел сказать. Проша заслонил меня от него собой. Я вырывалась, кричала, плакала, просила их проснуться и вернуться домой. Я видела, что они слышат меня, но ничего не могут поделать. В это время деда опоясал Прохора. Прохор даже не успел ничего понять. Спустя какое-то время целое ивовое поле предстало предо мной – как будто век там стояли семь деревьев.
Мне пришлось возвращаться домой и ждать следующей Купальной ночи. Год одиночества. Больше всего я боялась, что не смогу влюбить и влюбиться. Я часто думала об этом, когда засыпала, и мне снился Проша. А потом встретила первого. Его тоже звали Митяй. Из него я первого ивака и сделала - Маришку, сестру освободила.
Степка закончила и, переводя дух, в ожидании уставившись на Митяя.
- У меня главный вопрос, Степ. Это здорово, конечно, но скажи честно, что ты сегодня принимала?
- Я так и думала…
- Правильно думала. Ты взрослая, адекватная девочка. Сама понимаешь, что то, о чем сейчас рассказала - этого просто не может быть. И жить ты, при всем желании, больше ста пятидесяти лет не можешь. По крайней мере, с такой внешностью, - он дежурно чмокнул ее в губы и продолжил:
- И мама твоя умерла, когда ты маленькой была, а отца ты вообще никогда не видела. Вы с сестрой совсем одни остались, старшей, Маришкой. Сама так рассказывала.
Степка ничего не ответила и отвернулась. Митяй выдержал паузу, встал, размял затекшие от долгого сидения ноги и подкурил сигарету.
- То смотришь, как на врага народа, то выслушать просишь, то молчишь. Устал я сегодня. Если ты все-таки передумала меня убивать, пошли домой, а?
Тонкая струйка дыма ворвалась в чистый воздух забытого человеком, таинственного места природы. Природы тут вообще хоть отбавляй, не то, что в их пропитанном смогом, убогом промышленном городишке. Да, не зря он поехал за Степкой в ее полуразвалившуюся, опустелую деревню на краю земли. Хорошо, что взяли друзей. Вначале Митяй хотел вдвоем (романтика и все такое), но потом понял, что с ними вполне весело. Илька и Олег взяли с собой гитару и бонги, а Степка здорово поет. Особенно песню свою любимую, про иву. Она вообще к ивам неровно дышит. А сегодня ее и вовсе накрыло. Надо спросить у ребят, чего они такого ей подсунули. Фармацевты, блин! Выдохнув, Митяй проследил за витиеватыми узорами сигаретного дыма, и вдруг вспомнил розовые Степкины пальцы в тумане, мгновенно окутавшем голые девичьи ноги. Он взглянул вниз и заметил, что Степка по-прежнему босиком.
- Степ, может, обуешься? Ноги, наверное, ледяные. Все, что можно себе отморозишь.
Степка очнулась от своих мыслей, посмотрела на Митяя, на дым.
- Ментоловые?
- Да. Хочешь?
- Не, я бросила. Только что.
- Ну, так что? Ты показала мне это место. Рассказала свою историю. Теперь мы можем со спокойной душой навестить душ, и – под одеяло?
- Да, идем. Только скажи, ты мог бы для меня одну вещь сделать, прямо сейчас?
- Если натянешь кроссовки, я очень постараюсь. Говори, чего ты хочешь.
Степка подошла к иве, стоящей неподалеку, и обняла ее. Постояв так несколько секунд, она облокотилась на ствол дерева и повернулась к Митяю лицом. Ее руки расстегнули молнию, стянув с себя тонкую, телесного цвета, вязаную кофту. Степка вытащила из волос атласную желтую ленту и намотала ее на руку. Волосы рассыпались до пояса нежными белесыми струйками. Что-то первозданное, и, вместе с тем, гармоничное, очень природное сочилось из нее потоком невидимого света. Митяй сглотнул и остолбенел – настолько красивой она не была никогда. Русалка из детских сказок, неразгаданная тайна, предел его восторженных мечтаний в пять с половиной лет. Степка, молча, протянула руки, но Митяю показалось, что он слышит ее, не размыкающий губы, шепот:
- Иди ко мне, милый.
Митяй шагнул и растворился в запахе ее волос. Почему-то они всегда пахли травами - он любил этот запах. И саму Степку тоже очень любил, и любил ее целовать.
- Милая моя, любимая, единственная, - прошептал он Степке, чувствуя на своей шее легкое, порхающее, слегка щекотное тепло ее губ.
- Закрой глаза – так будет легче, - услышал Митяй мягкий, доводящий до мурашек, шепот возле своего уха. Он послушно закрыл глаза, доверяясь ему.
Они поменялись местами – теперь он стоял у дерева, ощущая, что становится неделимой его частью. Митяй дотрагивался до ее волос, глаз, губ своими губами, и чувствовал себя гибкой ивовой ветвью, оплетающей Степкин податливый стан целиком. С каждой секундой наслаждения он словно врастал в Степку, и в дерево, чувствуя, как где-то далеко, под самыми корнями, горячо бьется его влажное, трепетное сердце…
- Прости меня, милый, - прошептала Степка.
Внезапно оторвавшись от него, она сделала несколько шагов в сторону.
- Что ты делаешь? Иди ко мне! – позвал ее Митяй, но не услышал своих слов.
Он попытался шагнуть, но ноги его не послушались. Стало страшно. Пытаясь позвать Степку, он крикнул пару раз, но голоса снова не было.
«Так бывает во сне, наверное, я сплю», - решил Митяй, и, чтобы проснуться, посмотрел на свои руки.
Рук, как и голоса, не было. А еще ног, головы и туловища. Не было его, Митяя. Только отчаянная ива, опоясанная желтой атласной лентой, что есть силы, пыталась шуметь в мягкую, безветренную погоду.
- Куда ты пошла? Мне страшно! – растворился в воздухе его беззвучный крик.
Степка стояла, не оборачиваясь. Она ждала. Через несколько минут она почувствовала на себе взгляд.
- Ты простишь меня? – спросила она, так же не оборачиваясь.
Несколько шагов, и его дыхание чувствуется у нее на шее:
- За что?
- Тебе пришлось долго ждать, Проша…
P.S.
1к. Расплетала дева косы,
Ива косы заплетала,
Распускала дева слезы,
А ива слезы вытирала.
Голову склонив, стояла
До земли в печали ива,
В утре росы собирала,
А дева по воду ходила…
Дева плакала над ивой:
Леты забери и весны,
Коль в сосватанных – не милой,
Расплетала дева косы.

2к.Обнимали ноги травы,
Шелестя в дурманах ядом,
Губы меркли от отравы:
Ива, будь со мною рядом,
Принимай мои надежды,
Подпоясавшись искусно,
Надевай мои одежды,
Стань женой ему послушной…
Я останусь жить с тобою,
За тебя твои печали
Пронесу своей судьбой,
А тебя завтра обвенчают.

3.Заплетала ива косы,
А дева косы расплетала,
Распускала дева слезы,
А ива во церкви стояла,
Свечи, образа. Распятья,
Ей дарованные силой –
Дева в подвенечном платье
Обернется утром ивой.

У реки стоят две ивы,
Не жалей о том, что было,
Не винись за то, что будет –
В мире много разных судеб.
2011-12-07