Папе. Письмо дочери

Папа, я хочу поговорить с тобой.
Не то, чтобы я очень хочу об этом говорить, но мне нужно попытаться. Больше всего на свете я не хочу огорчать тебя. Но врать я не хочу еще больше.
Знаешь, а я вспоминаю свое детство.  Всегда рядом вы, мои родители. Как в фильмах: плохой и хороший полицейский. Хороший  всегда был со мной, это был ты, ну нужно же кому-то быть хорошим, иначе любовь плохого создала бы еще одного такого же, как мой брат.
Я взрослела, проводя время с тобой,  с твоими книгами, с твоими мыслями, с твоими поступками. Я росла и в итоге, наверное, стала бы похожей на тебя. Если бы не мама.
Она, как танк в руках маленького, любимого ребенка, зигзагом своих гусениц сметает все, построенное нами. С мамой рядом можно выжить только или подчиняясь этому напору, или обманывая ее и живя своей жизнью.
Ты выбрал первое, я – второе. И тут наше понимание разошлось. Ты стал жить по маминым понятиям, а я стала врать и жить своей жизнью.
Тогда и появилось «вы» и «я». Появилось и стало особенно явным, когда у меня получилась семья.
 Мамины понятия включали в себя абсолютную уверенность в своей правоте, наверное, это передается как заразное заболевание. Слушая ее, ты стал верить ее словам и говорить ее словами. Это, наверное, классно – верить в свою идеальность. Я вам даже иногда завидую.
Почва подо мной была более зыбкая. Я, ненавидя вранье и моментально считывая его в людях, оказалась вынуждена врать всю свою жизнь: про себя, про мужа, про ребенка, про вас. Потому что любая моя правда выходила мне ежемесячными игнорами с вашей стороны. Теперь, в целом, я, конечно, не смотря ни на что, живу в ладах с собой, но я вам вру, недоговариваю, умалчиваю и снова вру – не позволяя этим тяжелым  гусеницам зигзагом переехать нашу жизнь, не разбираясь в ней и ничего про нее не зная.
Извини, но хочу вернуться к тебе, папа: полгода назад ты отчитал меня за то, что мы с дочкой уезжаем отдохнуть. Отчитал мамиными словами и мамиными страхами. Сказал, что я могу ехать куда угодно, но внучку мне ты не отдашь. Мы собирались на Канары. Мы с дочкой все равно уехали туда,  я, понимая ваши переживания, звонила вам каждый день. Да я вообще звоню каждый день.  Всегда.  Что вы боялись? Потерять нас или того, что недоговаривалось? Мне страшно от того, что вы можете подумать о нас. Я тогда забыла этот разговор, не задумываясь, но моя дочка вынесла вердикт про тебя:
- Мама, а ведь дедушка, даже не разобравшись, сразу стал против тебя….
 Я разубеждала ее всеми силами, она - не поверила. Это ее право. Но она знает - я ей не вру. Никогда.
Второй раз ты отчитал меня за то, что мы с дочкой не позвонили вам, как прошел выпускной.  Опять были мамины слова и опять не имело значения то, что мой муж рассказал вам о моем волнении, о том, что наша дочка гуляла, а я не спала, ждала ее, и теперь мы мирно рядом спим. Что вы боялись?  Мне все страшнее от того, что вы думаете о нас. Все чаще моя дочка говорит:
- Мам, а не идеализируешь ли ты человека? Ведь он тебя даже…
Мне хочется объяснить моему папе, что его  авторитет в моей жизни все равно практически незыблем, потому что он был у меня в детстве, в том моем страшном, жестоком, террористично-безразличном детстве, и я помню, что тогда у него было свое мнение.
Но моя дочка знает его здесь и сейчас,  повторяющим злые, обидные, глупые слова человека, ничего не знающего о нашей жизни. Мне хочется сказать, что уже второй раз папа допускает ошибку, нападая на меня. Моя дочка знает правду, и то, что он говорит - нисколько не красит его в ее глазах.
И еще мне хочется сказать: папа, то, что ты говоришь, не красит тебя и в моих глазах. Потому что это вранье, а вранье я ненавижу.
Скорее всего, я вообще ничего не скажу тебе при встрече, глядя в родные, такие молодые, умные, веселые семидесятитрехлетние глаза. Надаю по ушам твоей внучке, доказав, что она не права.  Больше всего на свете я не хочу огорчать тебя.
Но ведь если я тебе это не скажу – мне придется врать еще и тебе.